Лишние и нежеланные

Тренировочная площадка Сюэ Яна — это просто кусок выжженного поля, обнесенный невысоким — по пояс взрослого человека — забором. Она разделена деревянными оградами на небольшие загоны, где, толкаясь и наступая друг на друга, копошатся лютые мертвецы. Вэй Ин не может постичь логики, согласно которой Сюэ Ян сортирует своих марионеток по группам. В одном и том же углу у него и женщины, и мужчины, и дети. Все они выглядят одинаково всклокоченными, полуразложившимися и бесконтрольными. Над каждым из них кружат мухи. У каждого не хватает языка. — Как твои успехи, А-Ян? — спрашивает Вэй Ин, устав наблюдать за мертвецами. — Изучил что-нибудь новое? Сюэ Ян отлипает от одной из своих марионеток, которую до сих пор пытался заставить танцевать под скрипящие звуки бамбуковой флейты, и оборачивается на голос. От веселого выражения на его юном лице Вэй Ину становится тошно. Щенок откровенно наслаждается своим делом. В отличие от Вэй Ина, он не задается вопросом, откуда на этих землях, укрытых сугробами серого пепла, взялось столько трупов. Он был отправлен сюда Вень Жоханем в поисках материала для своих экспериментов. Он, в противовес тому же Вэй Ину, не повинен в том, что вырезанный почти подчистую Юньмэн Цзян теперь разве что в учебные полигоны для темного заклинателя и годится. — Неа, все по-старому. Хотя-я-я… до меня порой долетают интересные слухи про твоего Мэн Яо. Говорят, он стал доверенным лицом главы Не. Сражается от него по правую руку, делит трапезы, греет постель… Последняя фраза ударяет Вэй Ина под дых, мгновенно выбивая из легких воздух. Не может быть. Такого быть просто не может. Он видел главу Не, когда тот приезжал однажды в Юньмэн Цзян. Гора мышц. Ума как у канарейки. Одна мысль о том, чтобы Мэн Яо, чья макушка даже Вэй Ину едва достает до кончика носа, оказался в одной постели… рядом… под… этим медведем, вызывает дурноту. Вэй Ину нестерпимо хочется закричать, вырвать у ухмыляющегося Сюэ Яна его проклятую флейту и с головой нырнуть в темную энергию, позволяя ярости захватить себя и выплеснуться наружу, обращая все вокруг в ошметки кипящей плоти. Вэй Ину требуется несколько минут, чтобы взять себя в руки. Все это время Сюэ Ян с интересом за ним наблюдает. — Мэн Яо ведь профессиональный предатель, да? — уточняет он, едва Вэй Ин заставляет себя вдохнуть. — Он продал Юньмэн Цзян, убил своего военачальника, пока пытался пробиться наверх в Гусу Лань, теперь прислуживает в Цинхэ Не. Как думаешь, он все еще за нас или уже за них? Вэй Ин сознает, каков Мэн Яо. Он видел убитых им псов Цзян Чэна. Видел выхаркивающего вместе с кровью собственную жизнь клиента весеннего дома, посмевшего однажды обидеть его мать. Видел открытые им ворота Пристани Лотоса. Одно дело — подозревать, что твой друг чудовище. Иное — быть в этом уверенным. Вэй Ин не знает ответа на вопрос, остался ли Мэн Яо им (ему) верен. Хотел бы знать. Но не знает… * Вэй Ин понимает, что что-то не так, не дойдя одного квартала до весеннего дома. На улице слишком шумно. Где-то совсем близко раздаются крики, подбадривания и улюлюканье. Им вторят женский плач и визг. Каким-то внутренним чутьем он сознает, что надо спешить. Вэй Ин сжимает кулаки и бежит на звук. Он не успевает. К моменту его появления схватка у порога весеннего дома уже заканчивается. Пара дородных парней, служащих охранниками в борделе, держат вырывающегося Мэн Яо под руки, в то время как третий — очевидно, богатый клиент — тянет к себе за волосы коленопреклонённую женщину в порванном платье. Вэй Ин незнаком с Мэн Ши и видел ее всего пару раз и то мельком, но очевидное сходство с сыном не оставляет сомнений в личности наказываемой куртизанки. Ее лицо выглядит бледным и болезненным. В измученных глазах — беспокойство. Она кривит рот в услужливой улыбке, изуродованной просачивающейся меж белыми зубами кровью, и смотрит на мучителя умоляющим взглядом. — Не надо, господин, пожалуйста, не трогайте моего сына, он… Мэн Яо вскидывается, коротким всплеском духовной энергии отбрасывая от себя обоих охранников. — Не унижайся перед ними! Грязные свиньи! Ты! Отпусти ее! Мама… — Уймись, мелкий говнюшонок! — Клиент выпускает волосы Мэн Ши, перемещая ладонь на висящий у пояса короткий клинок. — Эта женщина — шлюха. Твое владение заклинательскими фокусами не помешает мне получить от нее то, за что я заплатил! — Мэн Яо! — На крыльце борделя появляется высокая женщина в элегантном, но слишком вычурном для приличной госпожи платье. — Не усугубляй ситуацию! У твоей матери контракт с которым она уже давно не справляется. Будешь продолжать доставлять мне проблемы — отправишься отрабатывать принесенные убытки на соседнюю койку. — Не смей! — Мэн Ши взвивается. — Не смей, Аи Синь! Ты клялась мне! Ты обещала! — Ты мне тоже обещала, что твой ублюдок не принесет заведению убытков. А теперь посмотри на него… Мэн Ши дергается, как от удара. Ее лицо тонет в обреченности. Она поднимается на ноги, поправляет растрепавшиеся пряди, приобнимает клиента и расплывается в улыбке. — Господин Нин, я уверена, что смогу загладить перед вами и свою вину, и вину моего сына. — Она оборачивается к Мэн Яо и увещевает его мягким вкрадчивым голосом, которым уместно уговаривать маленького ребенка, но не семнадцатилетнего заклинателя: — Дорогой, сходи погуляй, маме надо работать. Мэн Ши под руку с клиентом скрывается в дверях борделя. Охранники и Аи Синь отправляются следом. Зеваки расходятся по своим делам. Мэн Яо и Вэй Ин остаются на улице вдвоем. — Выпьем? — Вэй Ин подкидывает на ладони кошелек, который успел подрезать на базаре накануне вечером. — Выпьем… * В дешевой таверне дымно и тепло от очага. Пахнет жареным мясом и потом. Пол липкий от годами проливавшегося на него вина. Вэй Ин и Мэн Яо сидят за низким столиком в самом углу зала и пьют вино из маленьких, не слишком чистых пиал. — Расскажешь, что произошло? — спрашивает Вэй Ин, заменяя первый выпитый в гробовом молчании кувшин на второй. — Обычный день в весеннем доме. Нездоровая проститутка закашлялась, удовлетворяя клиента ртом, за что получила затрещину. Ничего выходящего за рамки, на самом-то деле. Не застань сцену ее сын, никто бы ничего не заметил. Мэн Яо опрокидывает в себя очередную пиалу и сразу же наливает следующую. Вэй Ин не отстает. Вместе они могут выпить очень много, нисколько при этом не захмелев. Раньше Вэй Ин думал, что такая способность доступна всем заклинателям. Несколько общих пьянок адептов Пристани Лотоса быстро убедили его в обратном. — Твоей маме не становится лучше? — разрушает он вновь разлившееся над их столом молчание. — Нет. Демонов целитель забирает почти все, что она зарабатывает, присылает отвары, воняющие хуже болотного гуя, но кашель становится только хуже. Мама старательно это скрывает, но я вижу на ее платках кровь. Ей бы прекратить хоть на время работать. Передохнуть от всех этих членов. Но Аи Синь, чтоб ее лютые мертвецы задрали, требует ежедневной прибыли. Мэн Яо зажмуривается, вцепляясь в гневе пальцами в столешницу. На отполированном тысячей рукавов дереве остаются заметные вмятины. — Ты писал отцу? — чуть слышно спрашивает Вэй Ин. Мэн Яо, в детстве считавший главу Цзинь едва ли не небожителем, теперь обыкновенно кривится от одного его упоминания. — Пишу каждый день. А толку? Слышал, недавно Цзинь Гуаншань оставил целую гору серебра в борделе в Цинхэ. Видимо, он готов тратиться только на шлюх, которых еще не трахал. Те, что имели глупость прижить бастарда, уже мало его интересуют. Я бы заложил его гуеву жемчужину, да боюсь, матушку это убьет скорее болезни. Они замолкают. Вэй Ин набирает в грудь воздуха, ища смелость сказать то, что хочет соскочить с его языка уже много дней. — А-Яо, я… у меня… у меня есть деньги. Не думаю, что этого хватит, чтобы выкупить контракт твоей мамы, но, может быть, позволит ей взять несколько выходных дней… — А-Ин, ты же копишь на меч… — К гуям меч, А-Яо. Мэн Яо обращает к нему странный, нечитаемый взгляд. В его лице — надежда. Благодарность. Неверие. — К гуям! * Цзян Чэн в компании нескольких сильных адептов уезжает учиться в Облачные Глубины. Вэй Ина туда, естественно, никто отправлять не собирается. Он этому даже рад. То, что ему рассказывали о Гусу Лань, производит удручающее впечатление. Три тысячи правил. Запрет на драки и алкоголь. Пара немых и бесчувственных Нефритов. Куда лучше потратить зиму в Пристани Лотоса, изгоняя холод из чресел вином и дружескими поединками. Хотя в последнее время они с Мэн Яо не так уж часто сражаются. Денег Вэй Ина хватило, чтобы устроить Мэн Ши отпуск, но ради заработка на еду и лекарства, Мэн Яо приходится разбирать и обрабатывать бордельные счета. Сегодня, придя на встречу, он снова зарывается в бумаги. Вэй Ин лежит на животе, положив подбородок на ладони, и наблюдает за Мэн Яо. Его мысли витают далеко. Он вспоминает о шепотках в спальне, передающих из уст в уста рассказ о вчерашнем загуле старших адептов в весенний дом. Сам Вэй Ин, несмотря на созданную им репутацию ловеласа, никогда не был с девушкой. Не то, чтобы ему ни разу не подворачивалась такая возможность, просто всякий раз находились дела поинтереснее. Взгляд Вэй Ина цепляется за хмурую морщинку, залегшую между бровей Мэн Яо. Делил ли тот с кем-нибудь ложе? Они ни разу не заговаривали на эту тему. Наверняка Мэн Яо, наблюдавший с раннего детства за чужими любовными играми, испытывает к ним отвращение. Это отчего-то расстраивает… * В тот день Вэй Ин не находит Мэн Яо на их крыше. Не обнаруживается тот и на поляне, выбранной ими для тренировок, и даже на ночном рынке, где они частенько обчищают чужие карманы. У Вэй Ина закрадываются нехорошие подозрения — со своего четырнадцатилетия по вечерам, во время основного наплыва клиентов, Мэн Яо обыкновенно покидает весенний дом, чтобы не попадаться на глаза мужчинам и не вызывать у них лишних желаний. То, что сегодня тот решил остаться в борделе, рождает в душе Вэй Ина идеи одна другой ужаснее. Мэн Яо снова мог подраться с клиентом, желающим купить ночь с его матерью. Мог попасться на воровстве. Мог поцапаться с хозяйкой и отправиться отбывать наказание за дерзость прямиком на чей-нибудь член. Последняя мысль поднимает со дна души Вэй Ина черную муть, что всегда застилает его сознание, стоит ему подумать о Мэн Яо в чужой постели. Он бежит в сторону весеннего дома, едва сдерживая пылающую ярость. В последний момент Вэй Ину удается взять себя в руки и подавить желание вломиться в парадные ворота весеннего дома. Вместо этого он идет на задний двор и тихонько стучит в неприметную дверь кухни. Ему открывает полуслепая старушка Ху Суин, всегда относившаяся к нему и Мэн Яо с теплотой, и позволявшая таскать не распроданную за вечер еду. — Это хорошо, что ты пришел. — Она манит его за собой, всовывая в руки пару теплых маньтоу. — А-Яо наверху. Заставь его поесть, ради небожителей. От услышанного дурные предчувствия, что и без того терзали сердце, становятся совсем невыносимыми. Вэй Ин почти взлетает под крышу весеннего дома по узкой и крутой черной лестнице и без стука отпирает дверь комнаты Мэн Ши. Он ожидает увидеть обрюзгшую задницу меж раскинутых длинных юношеских ног, Мэн Яо, баюкающего лиловые следы чужих пальцев на запястьях, Мэн Ши, утирающую слезы с его щек. Открывшаяся ему картина оказывается куда хуже: на широкой кровати, застеленной когда-то шикарным, но теперь изрядно потертым покрывалом, расшитым золотыми фениксами, лежит мертвое тело Мэн Ши. Мэн Яо обнаруживается тут же. Его глаза пусты. Лицо растеряло всякие эмоции. Он скользит взглядом по фигуре Вэй Ина, но никак на его появление не реагирует. — А-Яо. — Вэй Ин медленно подходит к него, пытаясь поймать бесцветный взгляд. Без толку. Взор Мэн Яо блуждает по комнате, ни на чем не задерживаясь, губы шевелятся, но изо рта не вылетает ни звука. — А-Яо! — снова зовет Вэй Ин, встряхивая его за плечи. — Ты вообще меня слышишь? — Цинь, — чуть слышно отзывается тот. — Что? — Она любила играть на цине. Была лучшей в этом. Мужчины со всей Поднебесной съезжались послушать ее игру. Она учила и меня, но я… я…поняв, что действительно смогу стать заклинателем, я это забросил. В Юньмэне нет музыкальных техник. В Гусу Лань мне никак не попасть. Я перестал с ней играть. В последний день она все говорила о цине. Жалела, что не смогла передать мне своего мастерства. Просила сыграть… Если бы я знал… Сейчас… Сейчас я отдал бы что угодно, чтобы еще хоть раз разделить с ней мелодию… Вэй Ин не выдерживает. Он заключает Мэн Яо в объятья и крепко сжимает. Ему хочется успокоить его словами. Сказать, что все будет хорошо. Соврать. Что-то выдумать. Утешить чем угодно. Но он не может. Никто не может. * Привести Мэн Яо в чувства Вэй Ину удается лишь к часу быка. Он усаживает его на бамбуковую циновку, спрятанную за узорчатой деревянной ширмой в углу комнаты, скармливает маньтоу и едва ли не силой заставляет выпить кувшин купленного в борделе крепкого неразбавленного вина. Измученный Мэн Яо забывается прямо на циновке беспокойным сном. Вэй Ин отправляется в похоронный дом. У него почти нет денег, но есть полезные заклинательские талисманы, так что церемония погребения Мэн Ши, устроенная на следующий день, выходит если не шикарной, то уж точно достойной. На похоронах он стоит по правую руку от Мэн Яо, готовый в случае чего подхватить, увести подальше от любопытных, жадных до чужого горя взглядов, утереть слезы. Мэн Яо держится мужественно. Его спина пряма, волосы скручены в строгий узел, наскоро выбеленные траурные одежды безупречны, глаза сухи. Он слушает чужие неискренние соболезнования и благодарно кланяется в ответ на каждое. Срывается Мэн Яо лишь поздним вечером. Он кидает в стену почти полный кувшин вина, отправляет следом пиалу, курильницу, низкий стол, за которым они с Вэй Ином сидят. Он подскакивает на ноги. Бросается к циню Мэн Ши на бархатной темно-синей подушке и падает в объятья Вэй Ина спешащего его остановить. — Не надо, А-Яо. Остынь, только не цинь. Ты жалеть… жалеть потом будешь. Мэн Яо вырывается, отбрасывает от себя его руки, бьется в них, словно в тисках. Запрокидывает голову. Смотрит Вэй Ину в лицо и делает то, чего тот меньше всего ожидает. Он его целует. Его поцелуй — обреченный, сухой, жаркий и жаждущий. Даже если бы захотел, Вэй Ин не смог бы на него не ответить. Но он и не хочет. Не хочет так давно, что не может себя без этого нежелания вспомнить. Он запускает пальцы в пряди Мэн Яо, распуская белую ленту на макушке, ласкает прикосновениями кожу под волосами. Ему хочется притормозить Мэн Яо, охладить, поцеловать тягуче и нежно. Тот поддается. Расслабляется. Позволяет исследовать себя губами, руками, толкающимся в рот языком. Его шея — длинная и гибкая, ключицы — острые, грудь под послушно распахнувшимися слоями ткани — горячая. Он тянет Вэй Ина за собой к кровати, и тот старается не думать о сотнях, о тысячах побывавших на ней других. У Мэн Яо же других не было. У Мэн Яо не было вообще никого. Он не озвучивает этого словами, но его тело, неопытное, ничего не умеющее, жадное до новых знаний, говорит за него. Они избавляются от одежд. Бесстрашно трогают, гладят, пробуют на вкус друг друга везде. Розовая раковина чуть оттопыренного аккуратного уха, темный сосок, округлая косточка бедра, шрамы. Много шрамов. Ожог на запястье, след от глубокого пореза, пересекающий предплечье, отметины Цзыдяня на спине Вэй Ина. — Я убью эту суку, — шепчет Мэн Яо, едва касаясь их подушечкой пальца, — клянусь, когда-нибудь я ее убью. Они оба бесстыдны. Оба напрочь лишены всякого смущения. Им не страшно касаться друг друга даже в самых сокровенных местах. Вэй Ин, не сдерживаясь, стонет. Кричит. Комкает вышитую простынь. Его бедра сами собой подбрасываются навстречу горячему рту. Мэн Яо принимает, берет глубже, давится и смеется. Ему любопытно узнать собственные пределы. Ему нравится читать и запоминать реакции Вэй Ина. Он проглатывает семя и целует Вэй Ина, делясь его же собственным вкусом. Вэй Ин шалеет. Ему хочется так же. То же самое. Прямо сейчас. Он опрокидывает Мэн Яо на подушки. Скользит по сбитому покрывалу вниз. Растягивает губы. Прижимает к нижнему нёбу язык. Жадно всасывает. Мэн Яо сверху отзывается стоном и почему-то слезами. Он плачет впервые за все эти черные, полные удушающей тоски дни. — Ты выбрал меня, — скулит он, — выбрал. Понял. Принял. Взял без улыбок, фальшивых ямочек, красивых слов и масок. Теперь не оставляй. Не смей оставлять меня! Не смей, слышишь! У меня же, кроме тебя, никого не осталось! * — Что ты собираешься теперь делать? — спрашивает Вэй Ин наутро. — Поедешь к отцу? — К какому отцу? Тому, который пожалел монет, чтобы выкупить из борделя умирающую любовницу? Или к тому, который годами игнорировал письма сына? — Зря ты так категорично. Может быть, твоих писем он и не читал. Мало ли получает глава клана посланий? Приди к нему. Покажи жемчужину. Ты все же его наследник. Пусть и незаконный. — О да, А-Ин, а то никто из нас не знает, как любят в великих кланах бастардов их глав! — Ты снова намекаешь на то, что я наследник Цзян Фэнмяня? Я уже устал тебе доказывать, я — сын… — Да причем тут то, что я или ты думаем? И госпожа Юй, и люди в клане Юньмэн Цзян уверены, что ты — ублюдок покойного правителя, а потому достоин соответствующего отношения. Вэй Ин не отвечает. Как ни противно это признавать, тут Мэн Яо абсолютно прав. — Так что же тогда ты планируешь делать? Если не поедешь к отцу. — Тоже, что и до этого. Работать в весеннем доме. Вэй Ина подбрасывает на кровати. Неужели Мэн Яо переймет ремесло матери? Неужели он решился… решился… — А-Ин, — Мэн Яо дарит ему насмешливую улыбку, — демоны, чего ты там себе надумал? Я собираюсь служить счетоводом.