Лишние и нежеланные

Кровь колотится в висках, сердце стучит где-то высоко-высоко в горле, слух стегает отрывистый собачий лай. Вэй Ин бежит по узким переулкам Пристани Лотоса, не разбирая дороги и надеясь лишь на то, что не уткнется в тупик. Лай за спиной становится то громче, то тише. К нему прибавляются смех и улюлюканья. Вэй Ин запинается, летит на мостовую, обдирает об острые камни ладони. Дыхание сбивается, в боку колет, по загривку струится то ли пот, то ли липкий ужас. Позади раздаётся шорох шагов. Тихий, знакомый голос отрывисто произносит короткое заклинание. Лай и крики стихают и отдаляются. Шаги обходят Вэй Ина и замирают. Чьи-то крепкие руки подхватывают его под локоть, помогая подняться. — Я смотрю, малолетний глава клана совсем берегов не видит. — Перед глазами Вэй Ина возникает лицо Мэн Яо. Оно вовсе не похоже на ту маску, что он обыкновенно демонстрирует окружающим. Оно перекошено, до неузнаваемости изменено яростью. Кто-то другой наверняка бы сказал, что эта эмоция миловидные черты Мэн Яо портит. Вэй Ину же этот злой лик нравится. Он, словно зеркало, отражает его собственные чувства. — Его три года подряд наставляли меня ненавидеть. А Цзян Чэн — прилежный ученик. — Конечно. Тем более, что у него для этого такой потрясающий повод. — Это ты о чем? — Не строй из себя дурачка, половина Юньмэна говорит, что ты — бастард Цзян Фэнмяня. Вэй Ин устало вздыхает. Эту тему они обсуждали уже не раз. Рожденный незаконным потомком главы великого клана, Мэн Яо любил проводить таким образом параллель между собой и единственным другом. Вэй Ин мог его понять, но вовсе не собирался предавать память собственных родителей. — Я — сын Вэй Чанцзэ. Моя мать никогда не изменяла ему с Цзян Фэнмянем и… — Да знаю я, знаю, — отмахивается Мэн Яо, — ты это другим объясни. А еще лучше не объясняй. Быть непризнанным наследником довольно выгодно. — И с каких это пор меня повысили от бастарда до наследника? — Для этого достаточно уметь считать. Ты на год старше. — Ага. Старше, выше… — Умнее, талантливее, лучше владеешь мечом, провел детство на улице и потому прекрасно знаешь о нуждах простого люда… — А еще, — обрывает Вэй Ин, — я — сын Вэй Чанцзэ. * Перед прибытием Вэнь Жоханя в Пристань Лотоса слуги сбиваются с ног. Полы немногочисленных комнат, переживших пожар и мародеров, натираются до блеска, с парадной лестницы смываются сажа и засохшая кровь, в каждый свободный угол ставится наполненная благовониями курильница. При взгляде на всю эту бесполезную суету Вэй Ину впервые за долгие месяцы хочется рассмеяться. Сколько ни мой, сколько ни мети, сколько благовоний ни возжигай, Юньмэну уже никогда не избавиться от духа погибели. Вэньский вариант Пристани Лотоса похож на изначальную Пристань так же, как поднимаемые Сюэ Яном лютые мертвецы походят на живых людей. Вэй Ин натягивает пошитое специально к приезду великого солнценосного владыки ханьфу. Очевидно, портной пытался создать для нового главы Юньмэн Цзян образ, который будет напоминать о предыдущем правителе лишь отдаленно, максимально подчеркивая вместо этого его принадлежность к клану Цишань Вэнь. Традиционный цзянский фиолетовый до того темен, что лишь на пару тонов не дотягивает до черного, а серебро лотосов, вышитых по краю рукавов, и вовсе заменено на алый. От старого Вэй Ина остается лишь колокольчик на талии да лента в волосах. Судя по лицу Вэнь Жоханя, облик подчиненного его удовлетворяет. — Я рад, что мой, — он особо подчеркивает это «мой», — глава клана Цзян справляется. Вэй Ин сгибается в таком глубоком поклоне, что едва не метет прядями пол: — Это несложно, повелитель, в наших краях не случается сражений. — За это благодари своего собрата-бастарда. Переправляемая им информация о положении войск Гусу Лань и Цинхэ Не обеспечивает нам регулярные победы. На упоминание Мэн Яо сердце Вэй Ина привычно отзывается болью. Он успевает порадоваться, что так и не разогнулся. В противном случае сейчас он бы радовал охочего до чужих слабостей Вэнь Жоханя перекошенным от негодования лицом. Вэй Ин делает глубокий вдох, усмиряя всколыхнувшуюся было ярость. — Когда повелитель планирует вернуть Мэн Яо из стана врага и даровать ему обещанный титул? — Титул? — Вэнь Жохань разражается хохотом. — И какой же титул я должен ему даровать? Главы Цзинь? Увы, для этого нам не хватает сущей малости — подчиненной нашей власти Башни Кои. — Но он служит вам шпионом уже не один лунный цикл, неужели владыка не… — Ты сомневаешься в моих методах, бастард? — Вэнь Жохань сжимает пальцы на плече Вэй Ина, вынуждая распрямиться, и приближает его лицо к своему. — Может быть, ты согласишься отправиться в Цинхэ Не и самому занять его место? — Соглашусь! — Что ж, — Вэнь Жохань отталкивает Вэй Ина от себя с такой силой, что тому приходится сделать шаг назад, чтобы не упасть, — по счастью, ты для меня куда ценнее своего дружка… * Тренировочный меч в руке Вэй Ина кружится в стремительном танце. Кровь кипит. Тело искрит возбуждением, подаренным хорошим поединком. Он высоко подпрыгивает, подлетая над землей на полтора чжана, и приземляется за спиной соперника. Тот резко оборачивается. Осыпает Вэй Ина градом стремительных ударов. Вэй Ин мастерски увиливает от атак, подныривает под чужую руку, скользит на коленях по гладкой траве и, не поднимаясь, делает хитрую подсечку. Противник путается в полах халата и падает. Меч Вэй Ина упирается ему в горло. — Демоны, — Мэн Яо насмешливо хмурится, отводя от шеи тупое лезвие, — знал бы, что ты будешь использовать грязные приемчики из уличных драк против меня, не бы стал обучать тебя им. — И тогда не услышал бы историю о том, как я победил учителя фехтования, ослепив его песком с тренировочного поля. — Это было глупо. Ты дал ведьме-Юй лишний повод погонять Цзыдянь по собственной спине. — Да и гуй с ним. Обалдевшее лицо старика Чи Лина того стоило, — Вэй Ин подает Мэн Яо руку, помогая подняться. — Ну, естественно. Как и восхищение остальных Цзянских адептов. Берегись, такими темпами ты станешь популярнее малолетнего главы, и его мать сживет тебя со свету. Мэн Яо поправляет растрепавшиеся волосы и шагает к большому дереву на краю поляны, под которым перед боем оставил холщовый мешок. Он роется там некоторое время, а затем протягивает Вэй Ину кувшин. — Это вино? — удивляется тот. — Ага. Украл сегодня с кухни. Оно слегка разбавленное, но зато бесплатное. Вэй Ин берет предложенную бутылку и делает глоток. Вино сладкое и терпкое. Горло обдает теплом. Губы растягиваются в улыбку: — У жизни в борделе все же есть свои плюсы. — Угу. Ведь там всегда толчея из богатеньких толстосумов, которых не стыдно обокрасть. Главное — сделать это до того, как им придет в голову тебя облапать. Вэй Ин давится вином. Его воображение рисует сцену, от которой хочется схватить тренировочный меч — другой Вэй Ину, увы, купить не на что — и устроить в весеннем доме кровавую баню. Никто не смеет пятнать его друга. Не смеет касаться ни руками, ни срамными желаниями. — А-Яо, — спрашивает он очень осторожно, — тебя же никто не… Тот обжигает его взглядом, внутри которого плещется тьма. — Если кто-то попробует — это станет последним, что он сделает в жизни… * Утром в день своего рождения Вэй Ин просыпается в дурном расположении духа. Пристань Лотоса украшена лиловыми фонарями, повара на кухне с утра до ночи трудятся над грядущим праздничным ужином — через пять дней Юньмэн Цзян собирается отмечать День рождения наследника. Торжество нелюбимого матерью главы адепта никого не интересует. Вэй Ин вспоминает, как на прошлый день рождения Цзян Чэну подарили Саньду — величественное духовное оружие, которое в руке тринадцатилетнего мальчика смотрелось до смешного громоздко. Вэй Ину было горько. Ему не светит даже обыкновенный боевой меч, что уж говорить о сильном клинке, которому он бы мог дать собственное имя… Вэй Ин стряхивает с себя сонливость и берет из сундука чистое ханьфу, направляясь вслед за другими адептами в сторону купален на реке. Утреннюю ленивую тишину пронзает громкий девичий крик. За ним сразу следует еще один. А за ним — еще. Не проходит и пары мгновений, как двор тонет в какофонии звуков. Слышны и визги, и плач, и просьбы позвать госпожу Юй. Громогласный мальчишеский вой заглушает многоголосый гомон: — Милашка?! Лапочка?! Красотка?! Кто это?.. Как?.. За что?.. — Уведите главу клана! — Это уже госпожа Юй. — Прекратите причитать и уберите… это! Вэй Ин вместе с остальными учениками спешит на звук, даже не стараясь побороть любопытство. Открывшееся взору зрелище заставляет его в ужасе попятиться. Вэй Ин боится собак. Что живых. Что мертвых. Над дверьми в главную резиденцию висят три собаки-оборотня. Их хвосты приколочены к косяку. В остекленевших глазах копошатся мухи. Из перерезанных глоток на деревянное крыльцо капает кровь. Госпожа Юй оборачивается к толпе застывших в оцепенении учеников и выискивает сжавшуюся фигуру Вэй Ина. — Этого, — ее длинный ноготь указывает ему в живот, — в мои покои. Быстро! В город Вэй Ин вырывается только под вечер. Весь день госпожа Юй пытается добиться от него признания в убийстве собак. Ее старания не приносят успеха. Ночь Вэй Ин провел в спальне адептов, о чем свидетельствуют и не потревоженные охранные амулеты, и остальные ученики. Кроме того, боящийся псов Вэй Ин физически не смог бы к ним даже приблизиться, не говоря уже о том, чтобы изловить и лишить жизни с такой жестокостью… Мэн Яо Вэй Ин находит на их обычном месте — на крыше дома ростовщика Ли. Тот сидит в безупречной позе лотоса и медитирует. — О, — отзывается он на звук шагов Вэй Ина, — наконец-то пришел. Долго же она тебя мучила. Если до этого момента у Вэй Ина еще были сомнения относительно авторства украсившей его утро картины, то теперь они улетучиваются. Лицо Мэн Яо удовлетворенное. Улыбка лучится самодовольством. — Это сделал ты… — Кто-то же должен был поздравить тебя с днем рождения…