Черепашки-ниндзя: Большой запретный плод

Моя хорошая. Моя хорошая, моя хорошая, моя хорошая. Потерпи немножечко, и мы будем вместе. Мы обязательно будем вместе. Большие направляющие этого времени позвали его сюда. Нет. Математика давалась ему легко, прозрачные бурые цифры летали в воздухе, визуализируя процесс. Подходящей конструкции у него не было, но он отрезал двухметровый кусок трубы в высушенном отсеке и вмонтировал в сталь маленькое смотровое окошко. Ещё немного, моя хорошая. Сейчас. Самым сложным было избавится от протечек, ему приходилось, мольто бене, сливать сотни литров воды, а потом наполнять бак заново, и на это ушло попыток пять, нет, ПЯТЬ попыток, и если он и был в чем-то уверен, так это в числах. А потом внешняя стенка оказалась абсолютно суха, и он в последний раз опустошил трубу и залил уже нужный раствор. Но он не до края, нет-нет, он предусмотрительно оставил место под рост и вытеснение. РОСТ Это так горячо его бредило РОСТ кожа, не обладающая достаточной эластичностью РОСТ растяжки, разбегающиеся в стороны, буквально слышимый звук растягиваемой кости РОСТ рост черепа и зубы РОСТ мудрости, прущие из челюсти Ночью было сложнее всего, он чувствовал ростки, бледные слепые щупальца, раздвигающие его плоть в поисках выхода, медленно, но неумолимо пробивающие себе путь и становящиеся всё толще и крепче с каждым днем; он чувствовал их, и ростки как будто бы должны были пробить его кожу со дня на день. РОСТ Ну ничего, это я отвлекся, прости, дорогая, прости. Он наполнил трубу раствором, и подключил провода. Это жрало много электричества, прогревать такой объем жидкости, иногда свет мигал, выдавая перегруженность сети, но что они сделают, что они сделают. Экраны, сердцебиение, температура, столько техники, и он не помнил, откуда же это всё. Но это было не важно, девочка моя, совсем не важно, где, как, почему, как он слонялся в предрассветные часы в густой сепии, и как на улице не было не единой души, даже воздух вымер, все это было так неважно. Он совершенно, совершенно не помнил, как эта рука идущая искала и нашла, ведь внешний мир, он даровал столько возможностей, что это уже было и не важно. Потом клеточка, малюсенькая оболочка с туго свернутой косичкой информации внутри, такая крошечная, что аж сердце сводит от страха, медленно опустилась на дно, преодолев тысячи своих ростов. Твое первое маленькое путешествие, наше совместное путешествие. Фобос, Деймос. Как дрожала струна в его груди, когда он думал, как массивный столб воды давит на его крошку, прижимая к грубому ржавому пласту металла. А потом — конденсат времени, и его сбивчивое дыхание, наполнившее комнатушку. Он ждал. Он умел ждать. Господи, в нём столько любви. Господи, господи. Она тоже росла и крепла в нём. Они развивались вместе — в полной темноте, таинственной и интимной. Это было так волнительно. Свет мог бы их выдать. Любая мелочь. Паранойя стала неотъемлемой частью его сознания, и даже сквозь глубину своего бреда он видел, насколько она бывала неоправданна. Это его пугало. Но он старался не думать об этом, и побольше времени проводить с ней. Только там, в их тайном слепом местечке, он чувствовал себя в нерушимой безопасности, словно в утробе. В обнимающих теплых ладонях. Горячее и серое, вот оно какое было. Глаза привыкали. Во тьме проступали очертания — обесцвеченные, размытые. Сначала — ничего. Исходящая пузырями чернота. Насыщение кислородом — 15%. Потом — обрывчатый сгусток, но кто знает, реален ли он. Живые тени мутили его разум даже с закрытыми веками. А затем — стремительно, завораживающе стремительно. Бедро, подмышечная впадина, напряженная связка мышц, спускающаяся к животу. Грудь. Все это — росчерками во тьме, взмах белой кисти, по большей части выдумка. Он проводил с неё слишком много времени. Он говорил. Малышка. Любовь. Моя хорошая. Детка. РОСТ РОСТ РОСТ РОСТ Слишком много времени. Обличительно много. Ему следовало хотя бы изредка показываться братьям. Но черт возьми, каков был соблазн. Непреодолимый. Больше его самого, вот какой. Больше всего его поразила прическа. Конечно, можно было догадаться. Но он просто не подумал. Длинные локоны, обтекающие лоб. Волоски на шее. Тонкий, почти незаметный пушок над губой — он не смог бы его разглядеть, должно быть просто додумал. Удивительно, какой силой обладает прядь волос. Сколько скрытого могущества кроется в одном корне. закрой глаза закрой глаза закрой глаза закрой глаза закрой глаза Слушай. Это должно было рано или поздно случится. Я знаю. Знаю. Мне тоже было хорошо с тобой, но ты понимаешь — судьба. Мы были обречены с самого начала. Он вошел. Он сказал: «КАКОГО ХУЯ» Он сказал: «Ты блядь, ебанулся совсем» Он впустил свет. Лео увидел Донни, свернувшегося калачиком на полу. Увидел Эйприл, мирно плавающую в геле за толстым стеклом. Увидел, что бывшая камера Боттичелли превращена в тайную лабораторию. — Это что, Эйприл?! — шокировано спросил брат, — И почему она ГОЛАЯ?! — Потому что одежду я клонировать ещё не научился, — огрызнулся Донателло, и беспомощно добавил, — Закрой дверь! — Ну уж нет! — разозлился Леонардо, — Ты должен от этого избавиться! Сейчас же. — Избавится? — усмехнулся Донни, прижимая колени к груди, — Посмотри на неё, братец. Это живой человек. Полностью — почти полностью — сформированный. — Ну я не знаю! Отключи её от этой машины! — Отключить? — с любопытством переспросил Донни, — О, это можно. Начнем с подачи кислорода. Это займет от трех до шести минут. Первыми начнут гибнуть клетки коры головного мозга. Ещё пару минут, и начнут отмирать и другие участки: таламус… — Довольно! — …Гиппокамп, большие полушария мозга, — продолжил перечислять Донни, — Последним погибнет продолговатый мозг, ответственный за дыхание, сердцебиение и рефлексы. Однако легкие, сердце, печень и почки могут обходиться без кислорода гораздо дольше. Клетки кишечника так и вообще продержатся не менее шести часов… — Я понял! — гневно оборвал его Леонардо. — …А всего-то и надо, что опустить вот тот рычажок. Правда, уровень кислорода будет падать постепенно, и когда опустится до критической отметки… — Хватит! Что ты предлагаешь? — Оставить её жить, Лео, — убежденно сказал Донателло, — Посмотри на неё. Посмотри внимательно. Она живая. Она настоящая. И вот-вот должна сделать свой первый, настоящий вдох. — Нет, — твердо сказал Леонардо, — Это безумие, Донателло. Я не могу этого допустить. Внезапно Донни разрыдался, по-детски, некрасиво, и принялся раскачиваться из стороны в сторону. — Я знаю, я знаю! Это сумасшествие, это неправильно! Но я зашел так далеко, я не знаю, что мне делать! Она живая, она любит меня, понимаешь?! Я не могу… — Так придумай что-то, — холодно отозвался брат. Донателло резко оборвал вой. Его глаза, полные влаги, озорно загорелись, и он пополз к Леонардо, выкрикивая слова. Брат брезгливо отшатнулся. Донни так круто сменил настроение, словно дернув рубильник в своей голове: — Я знаю! — кричал он, — Я знаю! Я кое-что могу! Леонардо вывалился из комнаты и захлопнул за собой дверь. Безумие. Золотая рыбка глупо хлопала ртом и взирала на мир привычным для себя образом — через толщу воды. Взирала, может быть, даже слишком сфокусировано для рыбки, а может так только казалось. Леонардо отодвинулся от аквариума и произнес: — Я хочу, чтобы ты от неё избавился. — Ладно, — с легким сожалением согласился Донателло. Он держал аквариум в руках, и с интересом наблюдал за застывшей на месте рыбкой. Рыбка наблюдала за ним. — Ладно? — переспросил Лео, — Что, никаких возражений? — Я понимаю, — подтвердил Донни, — У меня будет слишком большой соблазн превратить её обратно. — Превратить кого? — встрял подскочивший из ниоткуда Майки, — Вау, это что, рыбка?! Типа взамен Спайка, да? Откуда она у тебя? — Одолжил у Эйприл, — хмыкнул Донателло, продолжая изучать животное, — Она никогда не закрывает окно. — Мерзость, — скривился Леонардо, — Пойдем. Хочу убедиться, что ты это сделаешь. Леонардо только что вернулся из потайной лаборатории — бак был опустошен, стекло пересекала трещина. На всякий случай брат даже посетил основную лабораторию, и никакой девушки, там, конечно же, не обнаружилось. Впрочем, в канализации в любом случае при большом желании можно было спрятать что и кого угодно. Но даже учитывая то, что Донателло проводил превращение без свидетелей, Леонардо от чего-то всё равно ему верил. Что-то неописуемо Эйприловское было в этой золотой рыбке, а голубые глаза животного обладали какой-то необъяснимой человеческой осознанностью. Но, в любом случае, что ему оставалось? Только поверить и забыть. — Куда, куда пойдем? — тут же оживился Микеланджело, — Я хочу с вами! Леонардо устало махнул рукой, и брат посеменил вслед за ними, продолжая сыпать вопросами: — А куда это мы? А что мы будем делать? — Мы пойдем отпускать рыбку, Майки, — раздраженно пояснил Лео. — Отпускать? — притормозил брат, — В канализацию, что ли? А она там выживет? — Скажем так, — начал пояснять Донателло, одержимый какой-то беспричинной веселостью, — У неё будет шанс. Рыжая — очень смышленая рыбка, смышленее прочих. Ей нужно будет добраться до океана, что является задачей непростой, но выполнимой. Донни хихикнул. Леонардо подавил в себе желание ему врезать. Они добрались до канала. Донателло занес аквариум над водой, но вдруг застыл, не в силах выпустить Рыжую на свободу. Парень держал аквариум перед своим лицом, переглядываясь с маленькой оранжевой рыбкой. — У неё будет долгая и насыщенная жизнь, — вдруг начал говорить брат, обращаясь к животному, — Когда она преодолеет все препятствия на пути к океану. Она справится, не может не справится, потому что таков её путь. И она всегда должна помнить о том, что она — особенная рыбка. Господи. Теперь Леонардо пришлось сражаться с желанием выбить чёртову посудину из рук брата, но тот наконец кивнул и перевернул аквариум, выплескивая воду. Микеланджело мог поклясться, что за секунду до того, как отправится вниз, рыбка коротко кивнула в ответ. Но вот, наконец золотая рыбка летит в канал. Всё происходит так быстро, меньше секунды — вода под ней вспучивается, поднимаясь к жерве навстречу, и извергает из себя зубастое чудовище. Один мощный, грациозный прыжок, пенящаяся вода бежит вниз между чешуек, челюсти щелкают, и рыбка исчезает в нутре рептилии. Аллигатор завершил свой прыжок, приземляясь в паре шагов от их компании. Руки безуспешно нащупывают пустоту над поясами — всё их оружие осталось в логове. Масштабы монстра внушают, хоть он даже не удосужился вылезти полностью: половина тела так и осталась в воде, а сам зверь нависает над платформой, уперевшись на неё локтем, словно на барную стойку. — Спасибо, — поблагодарил незнакомец, — Диета из крыс меня давно утомила. Этот тембр, эти рычащие нотки. Микеланджело узнал этот голос, хоть в этот раз он и не был искажен стенами и трубами: — Канализационный Дух! — восхищенно завопил Майки. — Вообще, — усмехнулся аллигатор, — Я предпочитаю имя Ко… — Кожеголовый! — перебил его Микеланджело. А Донни все стоял у края, вглядываясь в темную воду. Пустой аквариум медленно выскользнул из его руки, разбившись об бетонный пол. — Кто ты такой? — напряженно спросил Леонардо. — Ну, твой дружок зовет меня Кожеголовый, как мы выяснили. А вы кто такие? — …Мы видели тебя в северном туннеле, верно? — прищурился Леонардо, — Тогда, той ночью… — Не знаю, — равнодушно отозвался Кожеголовый, — Может быть. Я много где бываю. — Так ты здесь живешь? — восхитился Майки. — Ага, — собеседник кивнул куда-то в сторону, — Вот в той стороне моё логово. — Странно, — продолжал допрос Леонардо, — Я тут каждый закуток знаю, а не разу на него не натыкался. — Так там проплыть надо, — Кожеголовый изобразил рукой ныряющий жест, — Метров триста. Под стоячими лопастями. — Моя детка… — тихо прошептал Донни. — А с этим что? — кивнул на их брата аллигатор, — Болеет? — Типа того, — коротко ответил Лео, — И давно ты здесь живешь? — Да уж больше, чем тебе лет, пацан, — ответил Кожеголовый, оценивающее осматривая парней. — И почему же ты нас избегал? — Больно вы мне нужны, — усмехнулся мутант, — Слышал иногда ваши голоса, но заходить вот как-то не рискнул. Не похоже, что вы бы обрадовались аллигатору под три метра, объявившемуся в вашей гостиной. Леонардо отвел глаза. Это было весьма справедливо. — Нет, парни, в чём проблема? Если мне не верите, то могу вас провести в своё логово, всё показать. Можете своими собственными глазами убедится, что я ничего не прячу. — К тебе? В гости?! Лео, можно? — заканючил Майки, — Можно, можно, можно, можно? — Ну, не знаю… — с сомнением отозвался Леонардо, — Я не думаю, что хорошая идея оставлять Доннателло… — Это этого, что ли? — кивнул на Донни аллигатор, — Так отведи паренька домой, а я пока устрою экскурсию оранжевому. Всё равно я могу перенести только одного, проходы там узкие, а сами с течением вы не справитесь… — Что? Одного? Ну уж нет! — Ну, Лео! Ну пожааааалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — вновь разнылся Майки. — Ты это, поторопись, — подстегнул мутант, — А то у твоего друга похоже совсем чердак потек. Леонардо обернулся, и обнаружил, что Донателло сполз по стене и принялся раскачиваться из стороны в сторону, уткнувшись в колени. — Чёрт возьми! — выругался брат, — Ладно, Майки, мы отведем… — Но я хочу пойти с Кожеголовым! — У-у-у-у-у-у! — заскулил Донателло. — Чёрт! Чёрт! Ладно! Только, пожалуйста, не задерживайся, — попросил Лео, помогая Донни подняться. — Так точно! — воскликнул Майки, широко улыбаясь. Когда завывания затихли, Кожеголовый легко подтянулся и вылез из канала. Его точеные мышцы влажно блестели в свете тусклой лампы. — Запрыгивай мне на спину, пацан, — сказал он и легко подхватил черепаху своими сильными руками, — Тебе придется задержать дыхание. Майки кивнул и покрепче прижался к могучей шее. Он был в абсолютнейшем восторге. Аллигатор стрелой вошел в воду и с легкостью поплыл, преодолевая течение. Рептилия не соврала — вскоре они оказались рядом с гигантскими лопастями, остановленными какой-то доской. Чем ближе они подплывали ко входу, тем быстрее была вода, но Кожеголовый с легкостью преодолел расстояния тремя мощными гребками. Они вынырнули в каком-то воздушном кармане — дальше канал проходил через решетку. Майки сделал глубокий вдох и спрыгнул со спины гиганта. А затем ахнул. С потолка свисала сложная сеть, в которую были искусно вплетены осколки стекла: свет, преломляясь, рождал на стенах и потолке сложный узор из разноцветных бликов. — Красота! — Да, — внезапно смутился Кожеголовый, — У меня много свободного времени. — У тебя тут так много всего интересного! — продолжал Майки, разглядывая хлам, висящий по стенам. — Да, в это крыло попадает весь твердый мусор. Ты бы знал, сколько всякой всячины люди выбрасывают в унитаз. — О, я знаю! У меня есть коллекция человеческих трусов! — Хах, — смущено усмехнулся ящер, — Разве не все трусы человеческие? Но Майки его уже не слышал. Он во все глаза смотрел в дальний угол, где… — Крутой панцирь, а? Я его как кровать использую. Он уперся в решетку у западного выхода, а вода вымыла из него всю «начинку». И как только попал сюда… И правда — внутри панциря валялось старое скомканное одеяло. Кожеголовый постучал по изщербленным пластинам, и Майки услышал глухой звук. — Ты в порядке? — вдруг озабоченно спросил мутант. — Да, просто я… — Майки осторожно коснулся пустой оболочки, — Блин. Он никогда ещё не чувствовал себя таким опустошенным. Это чувство, большое, сложное, навалилось на него, и он не умел с ним справится. Почему-то он не осознавал, что она мертва, не осознавал, до этого самого момента. Закрыл глаза — она была. Открыл — а её нет. — Ты же не как твой дружок-шизик, а? — обеспокоился мутант. — Нет, нет, просто… Это моя мама, чувак. — Ох, блин. — Да, — согласился Майки. — Блин, — повторил ящер, — Неловко получилось. Я не знал, честное слово. Если хочешь, мы можем его сломать и смыть по кускам, целиком его не вынести, но… — Нет, — перебил Микеланджело, — Это… даже хорошо. Что она, знаешь… Приносит кому-то радость. Это круто. — Ладно, — неуверенно согласился Кожеголовый, — Прости, парень. Хочешь, я верну тебя домой? — Не надо, — почти испуганно попросил Майки, — Я лучше тут побуду. Если ты не возражаешь. Ему вдруг стало так тоскливо от мысли о том, что его ждет дома. Бесконечная скука, Донателло в истерике, злобно пьяный Рафаэль и Леонардо, презирающий всех вокруг. Ссоры, скандалы или того хуже — всеобщее равнодушие. — Конечно, — легко согласился хозяин, — Мне тут, честно говоря, бывает довольно одиноко. Майки посмотрел на смущенного гиганта, удивленный такой внезапной откровенностью. — А знаешь что, парень? — вдруг оживился ящер, — У меня есть что-то, что может поднять тебе настроение! Кожеголовый подошел к груде хлама и вытащил оттуда что-то, спрятав в громадном кулаке. Подойдя к подростку, он разжал ладонь — на ней покоился маленький пластиковый конвертик, в котором лежала груда таблеток. Улыбающихся, желтых таблеток. — Кто-то спустил их в унитаз, представляешь? — у Майки тут же перед глазами появился Леонардо, небрежно закидывающий все его заначки в коробку с хлопьями, — А один я как-то побоялся. Но на них же улыбки, видишь? Должны поднимать настроение. Майки внимательнее пригляделся к таблеткам. Судя по чуть более насыщенному цвету, это были они, Улыбашки из первой партии, самые крышесносные из Улыбашек. Последние в мире. — О, ещё как, — согласился подросток. Таблетки должны были подействовать минут через двадцать. А пока Кожеголовый повел его за собой, и они, минуя очередной туннель, оказались у края огромного резервуара. По глади воды вдалеке безмятежно плавала резиновая уточка. — Вода чистая. Я перенаправил поток из северного крыла на другие трубы, потом профильтровал через собственные фильтры и забетонировал выходы. Убило месяцы моей жизни, но результат того стоил. — Ого! — искренне восхитился Майки, — Да это же настоящий аквапарк! Где ты этому научился? — Я занимался этим… Раньше. Не волнуйся, я тщательно обдумывал этот проект, старался, чтобы это не отразилось на канализационной системе. Да и вообще я часто занимаюсь трубами — чем меньше поломок, тем реже сюда будут приходить люди. Но Микеланджело-то не особо интересовало состояние канализации. Он бомбочкой бросился в воду, щедро обдав ящера брызгами. Кожеголовый засмеялся и бросился следом. Они долго возились в воде, дурачась и вереща, как дети. Кожеголовый подплывал под Майки и игриво хватал парня, а ниндзя, заливаясь смехом, брызгался и отбивался. В конце концов утомленный Кожеголовый лег на спину, а неуемный Майки забрался на него сверху, пытаясь вернуть того к игре. Таблетки начинали действовать, разливая по телу мягкое тепло. — Пойдем, пойдем, пойдем! — назойливо повторял Майки, прыгая на Кожеголовом. — Отстань, парень, — лениво отмахивался ящер, щуря глаза. — Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — канючил подросток, не переставая скакать. Внезапно аллигатор схватил его за запястья строго приказал: — Остановись! Но это лишь раззадорило Майки, ведь Улыбашки уже его подначивали. Морда Кожеголового странно исказилась, в глазах появился испуг. — Боже, прости пожалуйста! — оробело забормотал он и тут же отпустил его руки, — Я доставлю тебя домой, извини, извини… Сначала Микеланджело ничего не понял, но затем почувствовал мягкое давление сзади. Он резко обернулся через плечо, а потом опять обратился к бормочущему что-то гиганту: — Эй, — сказал он, и это каким-то образом остановило поток слов, — Если ты хочешь, я могу сделать тебе приятно. — Ох… — запнулся аллигатор, — Я… Правда? Они медленно кружились вокруг своей оси, позволяя воде их убаюкивать. Потолок бы усеян тысячей мерцающих точек. — Люминесцентный грибок, — пояснил Кожеголовый, — Нашел его недалеко от люка, ведущего к кинотеатру. Потребовалось пару попыток, но он прижился. Ему нравится высокая влажность. Счастье. В этот раз тихое, утомленное счастье. Майки парил, парил в этом мокром космосе, слушая колыбельную, исполненную капелью. — Мне нравишься ты, — тихо признался подросток, — Ты много чего умного знаешь… Кожеголовый не ответил, лишь смущенно хмыкнул. Внезапно Майки подорвался, намереваясь выбраться из бассейна. — Что, что такое? — забеспокоился ящер. — Мне… Мне нужно идти… — попытался объяснить Майки, пробираясь через наркотическое помутнение, — Там, там мой брат. Боттичелли… Я никогда не оставляю его одного на долго… — Эй-эй-эй! — остановил его Кожеголовый, поймав за ногу, — Перебьются без тебе один день, ничего страшного. Там же твои братья, верно? — Верно, — согласился подросток, сдавая позиции. — Побудь со мной ещё немного, — тихо попросил ящер. И Микеланджело сдался. Он вернулся в объятья ящера и закрыл глаза, устроившись на могучей груди. Они качались на поверхности воды, каменное небо вращалось над их головами. Майки провалился в сон.