Сила, с которой нужно считаться

Если боль ненадолго заглушить, она станет еще невыносимей, когда ты почувствуешь её вновь. Альбус Дамблдор

– Не говори глупостей, Гарри! – При всем уважении, Гермиона, если что-то не вписывается в твою картину мира, это еще не значит... – Моя картина мира? Меня подводит слух или ты сказал, что Малфой – Драко Малфой, с которым мы проучились шесть лет, Драко Малфой, который едва не убил Дамблдора, который равнодушно смотрел, как меня пытают… – И вовсе не равнодушно, просто он… Драко пытался понять, какого черта говорит писклявым женским голосом, какого черта Поттер обращается к нему «Гермиона» и выглядит так, словно ему снова семнадцать или восемнадцать, и какого черта он-не он обсуждает с Поттером… себя. – …взял и уничтожил бесценный артефакт, ради того, чтобы сумасшедшие постояльцы его дома меня не нашли? Можно ли устать от собственного голоса за минуту? Как грейнджеровский голос может быть его собственным? Любитель играть с сущностями поменял их местами? Забросил в прошлое? Или они умерли? Драко знал, что не был хорошим человеком, но заслужил ли он стать Гермионой Грейнджер в посмертии? – Мы просто даже не думали об этом, – терпеливо забубнил шрамоголовый, и Малфой заподозрил, что повторяет тот не в первый раз. – Твоя палочка, кровь, волосы, чешуйки кожи – всё это осталось в мэноре. Существуют артефакты… – Да, я читала об этом, – Драко было безумно стыдно за слова, сорвавшиеся с губ. – И ты уже говорил. Это все равно не объясняет… – Я видел его воспоминания… – Воспоминания можно подделать! – Гермиона! – грохнул Гарри. Каким давним и незначительным сейчас казался Драко инцидент, о котором пытался рассказать подружке Поттер. Тогда же… Тогда он целый год считал себя ни много ни мало героем магического мира. Когда его послали за «Всевидящим глазом Селвина», он, почти не раздумывая, чьей-то палочкой, выискавшейся в кармане, сотворил плохонькую копию. Нить размышлений была проста: Грейнджер там, где и Поттер, если Темный Лорд найдет Поттера, всему конец. Маленький и испуганный, ведомый одним наитием, он спрятал настоящий артефакт вместе с палочкой неизвестного в именной шкатулке, подаренной дедом на десятилетие. Шкатулка была уникальна: никто, кроме Драко, не мог достать предмет, когда тот находился в ней, на спрятанное в шкатулке не действовали призывающие и выявляющие заклинания, и самое важное – никто не мог увидеть то, что лежит внутри самой шкатулки, если ее хозяин был против. Конечно, когда обнаружили, что артефакт – подделка, а местонахождение настоящего неизвестно, он стал первым подозреваемым в краже. Собственной палочки при нем не было (спасибо Поттеру), но его вещи обыскали, попытались обшарить мозги (ха, окклюменция в то время была второй кожей!) и для проформы несколько раз приложили Круциатусом. Тогда продержаться под пытками Драко очень помогло ощущение, что наконец сделал что-то действительно стоящее. И, да, он отдал воспоминание об этом Поттеру, когда они с матерью попросили защиты у Ордена Феникса. Грейнджер не поверила. Вот что означали ее испытывающие взгляды весь тот год… – Но почему? – снова задал он вопрос ее устами. – Откуда мне знать? – победитель Волдеморта съежился под тяжелым взглядом подруги. – Может, он тайно влюблен в тебя с… ну, скажем, с четвертого курса. Малфою очень хотелось поднять идиота на смех. Влюблен в Грейнджер? Да в школьные годы он за человека ее не считал. Как можно испытывать чувства к представительнице другого вида? По его подростковым меркам отношения с гряз… маглорожденными были сродни зоофилии. И это всё помимо его… увлечения Панси. Он не смотрел на других девушек, какие бы усилия те ни прилагали, и речь о первых красавицах Слизерина, а тут… Грейнджер. Четвертый курс? Не намекал ли Поттер на бал? Тогда гриффиндорская гр… маглорожденная показалась ему кем-то вроде разряженной в камзол обезьянки на плече у ярмарочного колдунишки-фокусника, а Крам упал в глазах ниже плинтуса. – С третьего, – хохотнула Грейнджер, и Драко хохотнул вместе с ней. Конечно! Страстная любовь к девчонке, которая дала пощечину. Подростковая мелодрама. – В общем… будь с ним помягче, – резюмировал Поттер и сжал грейнджеровское плечо. Как бы Малфою ни хотелось сбросить его граблю, он не мог этого сделать, будучи заложником в теле Гермионы Грейнджер. Торжественно развернувшись, героический мальчик покинул помещение. Гермиона с полминуты прислушивалась к удаляющимся шагам, а затем и сама выскользнула за дверь. Драко узнал коридор дома Блэков на площади Гриммо. Грейнджер спускалась вниз. Он отметил, что мысли гриффиндорской зубрилки остаются для него тайной за семью печатями, хоть он и как бы… пребывает в ее теле. Помявшись у дверей, они с Грейнджер вошли в родовую комнату, которую Орден для удобства называл гостиной, и нашли взглядом… его самого. Смотреть на себя со стороны было интересно. Он сидел на диванчике под гобеленом и читал какую-то книгу. Драко под страхом проклятия не вспомнил бы какую, но… он вспомнил эту встречу. Это был первый раз, когда подружка Поттера решила с ним поболтать. – Что? – стало неловко от собственного враждебно-перепуганного взгляда. Он выглядел как дикое животное, в клетку к которому вошел человек. – Я... поинтересоваться, как вы устроились, – загнанному в угол зверю метафорически продемонстрировали пустые ладони. – Может, вам с мамой что-то нужно? – Спасибо, у нас всё есть, – сухо ответил Драко почти десятилетней давности, и Драко теперешний попытался восстановить в памяти, как относился к школьной конкурентке в этот момент. Считал ли ее ниже себя? Скорее всего да. Испытывал ли неприязнь? Если он правильно помнил, на протяжении года после майской битвы он вообще мало что испытывал. Впрочем, как и теперь. Точно не ненавидел. К тому времени, чтобы стать объектом его ненависти, нужно было сделать что-то большее, чем обойти в школьном рейтинге или раздражать своим всезнайством. Раздражение. Грейнджер точно его раздражала. И еще он ее побаивался. Все-таки у них была длинная и неприятная история, а она не последний человек среди фениксовцев этого созыва. Воспротивься девчонка их с матерью пребыванию здесь, и они окажутся на улице между двух огней. Эту мысль Драко помнил очень хорошо, как и то, что она заставила его натянуть на лицо почти доброжелательную улыбку, правда, глядя на себя чужими глазами, он увидел болезненный оскал. Ладно. Попытка была зачетная. – Я хотела тебя спросить… Малфой вспомнил, как неуютно сиделось под пытливым карим взглядом – словно под задницей кто-то разложил раскаленные угли. – Да? – проявил он вежливость. – Ты как… чистокровный… – начала она несмело, – считаешь ли ты защиту на доме надежной? Было смешно наблюдать за собой, восемнадцатилетним, раздувающимся от важности и чувства собственной значимости. Грейнджер спросила его мнения! Если его мнение интересно, они с мамой не просто обуза. Среди сопротивленцев нет магов его происхождения и воспитания, предателям крови и грязнокровкам нужна его помощь, а уж он постарается продать ее подороже, выгадать себе и Нарциссе лучшие условия или… заставить Орден принять еще и Панс. Мысль о том, что раз он здесь и с этими людьми, то и сам является предателем крови, придет ему в голову гораздо позже. Причем задумается он в контексте, делает ли его таковым общение с Грейнджер, но пока… – Магами не придумано ничего надежнее Фиделиуса, – надменно проговорил восемнадцатилетний Малфой, – но есть некоторые родовые хитрости, которыми можно было бы укрепить защиту. – И ты с ними знаком? – поддержала диалог Гермиона. – Знаком, – Драко нарочито медленно скрестил руки на груди, продолжая изображать распустившего хвост павлина. Сейчас он мог признать, что выглядел глупо, ведь понимал: Грейнджер спросила не о том, о чем планировала, в последний момент передумав говорить о «Всевидящем глазе». – Но в целом с помощью ну… например, специальных артефактов или ритуалов… Можно ли найти человека в доме под Фиделиусом? Смелая гриффиндорка продолжала ходить вокруг да около. – В скрытый дом не попадешь, если ты не посвящен в тайну, но, когда обладаешь… нужными знаниями или предметами, есть способы приблизиться к определенному человеку. Рано или поздно он покинет свое убежище и... – Драко развел руками. – Чтобы исключить такую возможность, волшебники носят защитные амулеты. Родовые, – подчеркнул он голосом и вскинул бровь, – поэтому… Но чары, мешающие поисковым ритуалам найти цель, тоже существуют. Нужно подобрать те, что подходят именно этому дому. То есть дому этой семьи. – Здесь есть библиотека, – Драко снова стало стыдно, что голос Грейнджер льется из его уст. Малфой красноречиво посмотрел на книгу, которую отложил ради разговора с бывшей однокурсницей. – Мы можем поискать вместе, – не растерялась та, хоть и сообразила, что сморозила глупость. Не могла не сообразить. – Почему нет? – снова проявил дипломатичность юный он. – Как знать, может, это начало прекрасной дружбы, – повторил за Грейнджер он сегодняшний. Фраза подвела итог их первого человеческого диалога за все годы знакомства. Тогда он не понял отсылки, да и сам разговор давным-давно выпал из памяти. Смешно. Прекрасная получилась у них дружба. За размышлениями Драко и не заметил, как вокруг снова поплыли разноцветные круги. Мир вокруг поглотила темнота, а затем перед глазами материализовался старый рассохшийся стол.

***

Гермиона отвела взгляд от крошек, застрявших в широкой трещине древесины небрежно протертого, видавшего виды стола. «Дырявый котел», – мысленно констатировала она и осмотрелась вокруг, чтобы убедиться. Первое, что бросилось ей в глаза… Гермиона Грейнджер, сидящая за стойкой. Секунд двадцать она тупо пялилась на… себя, цедящую что-то прозрачное из высокого бокала и лениво перебрасывающуюся репликами с Ханной Эббот. Что за чертовщина?! Но еще более странно было встретиться с собой глазами, получить от себя кивок и жестом пригласить себя… к себе за столик. Это платье… Гермиона точно помнила, как уничтожила его мощным Инсендио несколько лет назад. Гермиона точно помнила, когда оно было надето на ней. И за чей столик она позволила себе присесть в тот вечер. – Малфой, – поздоровалась она… с собой. Мерлиновы кальсоны! Значит ли это… значит ли это, что она мертва и теперь будет вечно переживать свое самое худшее воспоминание? Ладно, одно из худших. Да еще и… со стороны того… Черт, черт, черт! – Грейнджер, – отстраненно констатировал Малфой. Или не Малфой, а она сама малфоевским голосом. Как проснуться от этого кошмара?! – Какой повод? – только сейчас Гермиона увидела опустошенную на треть бутылку купажного огденовского огневиски и пустой мутный стакан рядом. Она сразу вспомнила, как тогда подумалось, до чего же неуместен Драко Малфой в этом интерьере. – Помолвка, – хохотнул он. Было до ужаса странно слышать его голос из своих уст, но при этом оставаться собой, абсолютно автономной от тела, которое занимает. Мысли Малфоя, чувства Малфоя, все это оставалось ей недоступным, она просто пересматривала его глазами эпизод, который поклялась выкинуть из своей жизни и не вспоминать больше никогда. Хотелось ли ей знать, о чем он тогда думал? Однозначного ответа на этот вопрос не существовало. Почему, но почему ей не позволено просто переиграть тот вечер? Проигнорировать малфоевское приглашение за стол, проигнорировать… – Будешь? – равнодушно кивнул она-Драко на бутылку. – Наливай. Да, именно это. – Ты же помолвлен многие годы. – Уже нет. Я и забыл! У нас еще один повод: разрыв помолвки. За разрыв помолвки! – вот то, как алкоголь прокатился по пищеводу и обжег его, Гермиона прочувствовала отлично. Паника накатила приливной волной. Неужели она станет активной участницей… участником того, что произойдет дальше? – Разрыв? «Встань и уйди! Встань и уйди!» – мысленно скандировала Гермиона себе самой. – Раз-рыв, – по слогам повторил Малфой и пояснил на всякий случай: – Моя бывшая невеста разорвала помолвку и… у нее скоро свадьба! Гермиона со стыдом увидела, как в глазах ее более младшей версии зажглись совершенно неподобающие моменту радость и надежда, а затем взгляд обрел решительность. Неужели так это выглядело со стороны? – Мне жаль, – проговорила подобающим тоном Грейнджер тех лет, а Грейнджер сегодняшняя ехидно ухмыльнулась с мысленным «Да что ты говоришь!» – Да что ты говоришь! – неожиданно озвучил ее мысли тот, в чьем теле она находилась. – Нет, не жаль. – Ну… если честно, то не жаль, – на этот раз искренне согласилась она. – Ты никогда не любила Панси, – продолжил проявлять проницательность Малфой, и плохо помнящая эту часть вечера Гермиона, испугалась не говорит ли он то, что она обдумывает прямо сейчас. – А я любил, – внезапно крикнул Драко (Грейнджер уверилась, что ее мысли здесь ни при чем) и спокойно добавил: – Из чего следует: ты умная, я дурак. – Любил? – ухватилась ее версия из прошлого за формулировку. Господи, она была такой жалкой?! Видит ли Малфой ту безнадежно и безответно влюбленную дуру, которую видит она сама? – Любил. Дрянь! – рявкнул он, и несколько голов обернулись в их сторону. Молодая Гермиона положила руку на малфоевское (черт, она действительно ощущает прикосновение!) предплечье, похлопывая. – Дрянь, – повторил Драко тише. – Она ушла к Люциусу. – Но Нарцисса совсем недавно… – не сдержала изумления младшая она. Кто, черт побери, тянул ее за язык! Малфой налил себе и ей и выпил. Гермиона осознала одну важную вещь: алкоголь драл ей горло, но в отличие от малфоевской, ее собственная голова оставалась абсолютно ясной. Что за магия такая? Очередное слияние сущностей от их убийцы-затейника? Зачем?! – Светлая память, – подняла Грейнджер из прошлого свой стакан. – Светлая память, – поддержал Драко, задумчиво пялясь в стакан. – Пожалуй, можно порадоваться, что она умерла раньше, чем узнала, какими лицемерами окружена. Вдовец, сука, гребаный вдовец без недели месяц! – сквозь губы, которые сейчас были и ее губами, полился сбивчивый шепот: – Нет месяца! И целы башмаки, в которых гроб отца сопровождала в слезах, как Ниобея. И она… О боже, зверь, лишенный разуменья, томился б дольше! – замужем! За кем! – Ты уверен, что «Гамлет» тут к месту? – точно, тогда она не сразу поняла, к чему цитата, пытаясь подставить в текст Панси. – А-а-а, сравниваешь Люциуса с Гертрудой. – О женщины, вам имя вероломство! – резюмировал Малфой. Грейнджер обиделась что тогда, что сейчас: – При чем здесь женщины? – Женщины всегда виноваты, – отмахнулся Драко. – Что не умаляет вину отца. Гермиона с паникой вспомнила, что сейчас он пустится в объяснения, поняла, что совсем скоро совершит одну из крупнейших ошибок в жизни. – Вот скажи, Грейнджер, ты была честна с Уизли? Говорила ему, когда он был бревном в постели, что он бревно? – Рон не был бревном в постели. – Не суть, – Драко снова махнул рукой, а затем вцепился ею в волосы. Стало больно. – Знаешь, каково это – услышать от той, которая была твоей первой и единственной, что ты слишком сладкий для нее. Я сладкий мальчик, – возопил он. – Восторженный щенок, – малфоевский палец взлетел вверх. – Цитата. Узнать, что женщине в постели нужен мужчина, а весь ваш секс был слишком ванильным. «Прости, Драко, но...». Господи, надоумь же ее не говорить того, что она сказала дальше. – Ну, Малфой, может, вы просто не подходили друг другу в этом плане, – Гермиона сама потянулась к бутылке (не делай этого, дура!) и разлила по порции алкоголя. Себе больше. Для храбрости. – Может, с другой партнершей все будет иначе, – деланно пожала плечами она. – Другой?! – расхохотался Малфой. – Другой! Грейнджер, все вы одинаковые. Чтобы я еще раз впустил кого-то в свою жизнь, – она и не подозревала, что смех может царапать грудь хуже кашля. – Хренову кучу лет ты сдерживаешься, чтобы не напугать девушку своим… своим напором, потому что готов дать ей всё, что нужно ей, посрать на себя, а потом узнаешь… – Малфой, к чему этот спектакль? Ты ровно так же виновен, как она. Никто не заставлял тебя сдерживаться, ты сам себе это придумал и сам реализовал. Если бы вы поговорили… – Думаешь, много лет назад выяснили бы, что моя невеста пускает слюни на моего отца, а со мной исключительно потому, что он недоступен? Сказала бы она мне, что рядом, потому что это повод быть к нему ближе, а? И старый пердун тоже хорош! – Хватит лелеять свои обиды! – Обиды… – процедил Малфой, и Гермиона почувствовала на своем языке горечь этого слова. «Нет, не надо», – воззвала она к себе из прошлого, но что бы ни закинуло ее в это воспоминание, сценарий изменить ей не позволялось. – У меня предложение, – интересно, заметил ли Драко, как тряслись у нее поджилки, как тяжело давался ровный деловой тон. – Проведем вместе ночь? Нас… не связывают чувства, нет резона сдерживаться. – Предлагаешь мне переспать с тобой? – что тогда, что сейчас пренебрежение, прозвучавшее в малфоевском голосе, больно ужалило. Она осматривала себя его глазами, отлично помня, каким сальным взглядом он скользил по ее фигуре. – Почему бы и нет, – подвел он (они) итог осмотра. – Только зачем это тебе? – Душа просит эксперимента? – отчаянно соврала Гермиона. – Знаешь, у меня тоже был один партнер, с которым… мы вели не очень активную половую жизнь, да и расстались не слишком хорошо. И с тех пор я… – Точно. Рыжий тебе наставил рога. Мы в одной лодке, Грейнджер. Было странно класть руку на… собственное колено, но еще более странно было ощущать чудовищное возбуждение, пробравшее довольно нетрезвого Малфоя от такого невинного действия. – Седьмая комната, поднимешься после меня, – голос рокотал в гортани, ощущения были необычными. Если оторваться от обстоятельств, то опыт показался бы Гермионе интересным. Но еще раз пережить... Впереди была ночь разнузданного секса. Она никогда ни до, ни после никому не позволяла делать с собой такого, использовать свое тело для утоления самых темных желаний, никогда не кончала так много и так сильно, заряжаясь осознанием, что и ее партнер воет от удовольствия. Брала все, что Малфой давал, и просила еще. И как последняя идиотка надеялась. Надеялась, что такое не творят люди, равнодушные друг к другу. А потом словно ушат холодной воды на голову: «Хоть бы мне отшибло память и не пришлось жить еще и с этим». И сонное бормотание: «Кажется, падать дальше некуда, докатился до пьяного траха с грязнокровкой». Неужели ей действительно предстоит снова пройти через это, только в малфоевской шкуре? Паникуя в своем сознании, Гермиона не уследила, когда перед глазами замелькали цветные пятна. Мир погрузился в темноту, а потом она обнаружила, что смотрит в знакомые зеленые глаза за стеклами очков.