Любовник смерти

Я потянулся протереть лицо, хотелось физических ощущений после этого сна. Хотелось заземлить себя. Когда с усилием провёл ладонями по лицу, то оцарапался обо что-то, причём серьёзно, до крови. Твою мать! Я взглянул на руки и обнаружил на левой новое кольцо, повёрнутое камнем вниз. Некоторое время рассматривал кольцо с угловатым камнем, а потом вспомнил вчерашнюю сказку Тома. Камень действительно напоминал речную гальку. Чуть обкатанный, с неровными краями. Неужели всё это правда? Смерть, братья Певереллы, получившие от неё дары, необходимость собрать их вместе? Хотя, почему я, будучи фаворитом одной из Древнейших и имеющий возможность её призвать, удивляюсь? Объединить дары? Но в прошлой жизни дары были вместе, и это никак не проявляло себя. — Да что ты говоришь, — раздался шёпот моей Госпожи, и я вздрогнул. Ну да, ну да. Вот прямо каждый день люди спрыгивают с башен и материализуются в прошлом или в другой реальности. Принеся мысленно извинения своей Госпоже, я поцеловал Тома в тёплое твёрдое плечо и начал аккуратно выкарабкиваться из его объятий. Он зарычал и стиснул меня сильнее. — Пусти, пожалуйста, — на секунду руки сжались сильнее, но потом расслабились. Я выполз и завис, разглядывая Тома. Я никак не могу привыкнуть, что он так божественно красив. Его руки скульптурной лепки, его правильные, совершенные черты лица, сексуальная линия рта, противозаконно длинные ресницы, чудесные волосы — всё это заставляет сердце то замирать, то частить. Мне захотелось лечь на него и нежить это совершенство губами, языком, пальцами. Я вздохнул и медленно отстранился. Том — сова. Он не откажет мне в ласке, но я не хочу разрушать сладость его сна. Обласкав его взглядом, я пошёл в ванную. Царапина, что не удивительно, оказалась на лбу в районе шрама. Мерлин знает, как я выжил в череде бесконечных попыток убийства, но выходит потомок Антиоха (Дамблдор) вновь не смог убить последнего потомка Игнотуса (меня). А ведь рядом в тот Самайн был и потомок Кадмуса, Том. И мы все трое были последними потомками. Вряд ли нас всех вместе свёл случай. Развилка судьбы, с которой мир покатился по другим рельсам. Ох, как всё закручено. И не помогла Дамблдору даже заимствованная у отца мантия. А ведь в тот ключевой момент Самайна все дары были вместе. Но не у одного человека. Приведя себя в порядок, я всё крутил в голове сказку Тома. Значит, у нас всегда было противостояние. Выходит Грин-де-Вальд, предыдущий владелец палочки, тоже потомок Антиоха? Нет, не сходится. Он не погиб. Палочка покидает владельца лишь со смертью. Кого же убил Дамблдор на самом деле ради палочки? Поговорить с Грин-де-Вальдом? Его, вроде, после суда над Дамблдором немного уравновесили в правах и свободах. Надо узнать у Тома. Я приплёлся в дуэльный зал, снял кольцо (покидало оно мою руку крайне неохотно, буквально цепляясь за кожу, пока я не сказал, что не передам его больше никому), вытащил из браслета мантию и достал старшую палочку. Покрутил их. Вспомнил, как заворачивал в мантию камень и палочку и прятал их в себя перед смертью. Было больно резать своё тело, заталкивать дары в открытую кровоточащую рану. Но не больнее, чем на душе. Что-то царапалось в сознании, билось как мотылёк в стеклянный купол ночника. Руки автоматически, бездумно, сложили мантию, положили сверху палочку, кольцо. Хм. А ведь символ даров очень схематичный, но гармоничный. Треугольник мантии, круг камня, биссектриса палочки. Дары, как на фотографии, встали перед моими глазами. Тогда, в башне, я залил их своей кровью. Кровь! Я достал из волос стилет, надрезал палец и щедро окропил все дары. Мантия, камень и палочка уже пробовали мою кровь в этом мире по-отдельности, но не вместе, как в прошлом, когда я прятал их в себя. Кровь тяжёлыми брызгами упала на дары, впиталась, а потом от них разошлась мощная вспышка, роняя меня на спину и сотрясая дом до основ. Падая, я прилично приложился пустой башкой о пол и на некоторое время выпал из сознания. Пришёл в себя от того, что меня трясут. — Харон! Харри! Я открыл глаза и упёрся взглядом в шоколадные глаза Тома. Он прижал меня к себе порывисто, сильно. Я слышал, как колотится сердце в грудную клетку. Том тяжело вздохнул, и мне вдруг стало стыдно. — Мерлин, что ты опять натворил? — Объединил Дары Смерти, — сказал я неловкими губами. Том отстранил меня, посмотрел внимательно, а потом взял мою руку, ту, на которую надевал вчера кольцо. На ней остался лишь небольшой след. Я опёрся на Тома, сел и подобрал с пола незамеченное им простое серебряное кольцо. Старое, потёртое, потемневшее от времени. На его гладком ободке был выбит знак Даров Смерти. Кольцо было тёплым. Я надел его на палец, и магия, бушевавшая вокруг, вдруг улеглась, затихла, закуклилась. — Мне иногда хочется тебя убить, — как-то жалобно сказал Том, зарываясь в мои волосы. — Но при этом я никогда не представлял себе, что могу тебя покинуть. — Ты в такие моменты напоминаешь мне Волдеморта, — вздохнул я. — Он мечтал меня убить, но всё никак не мог оставить меня в покое. — Знаешь, я его в ТАКИЕ моменты понимаю. Я боюсь ложиться спать, Харон, — сказал Том устало. — Просыпаясь и не находя тебя рядом, я не уверен, что ты не поглотил соседнюю вселенную или не завоевал случайно далёкую галактику. Мне становится страшно и накрывает паника. А потом земля сотрясается, а ты валяешься в очередном обмороке. — Они мне не нужны! Ни галактики, ни обмороки, ни приключения! — В том-то и дело! Были бы нужны — ты бы точно их не завоевал! — Том! — Что? — Я чувствую себя виноватым и мне стыдно, что я… — Ну? — Что я мучаю тебя. Том с изумлением посмотрел на меня. — Виноватым ты себя чувствуешь, потому что привык, это гадкий атавизм. Я очень за тебя переживаю, это да. Но я не прав, что обвиняю тебя. Прости. Теперь на Тома с изумлением смотрел я. Кающийся Тёмный пугал меня больше, чем гневающийся. Том вполне однозначно расшифровал моё изумление. — Всё твоё детство тебя ругали за магию, так? Я кивнул. — Как и меня. Ты осознаёшь почему? — Не очень. — И ты, и я потенциально сильные маги. Категорически неправильно оставлять таких детей среди людей, боящихся и ненавидящих магию. Это создаёт внутренний конфликт между природой юного мага и обществом, в котором он находится. Это ломает психику, накладывает внутренние табу и ограничения. Магия — это наша суть. Нельзя детей ругать за её проявления. А тебя не просто ругали, тебя наказывали. Дамблдор сделал всё, чтобы сломать тебя чужими руками. Он выбрал для этого идеальный инструмент — маглов, боящихся магии до потери человечности. Я был поставлен в те же условия. Твоё чувство вины навязанное, ложное, было сформировано специально. Как в марионетку вкручивают крючок, за который будет удобно прицепить нить и дёргать за неё. Я, увы, тоже зачастую опираюсь на вбитые с детства нормы. Именно поэтому я не прав, ругая тебя. Оправдывает меня лишь то, что дороже тебя у меня никого нет, и я не совсем адекватен в первичной оценке обстоятельств. Ты понимаешь о чём я? — Понимаю. — Не разрешай мне ругать тебя в сердцах и не впечатляйся. Ты не мучаешь меня. Ты смысл моей жизни, как ты можешь меня мучить? Да, я иногда раздражён и ругаюсь, но это лишь эмоции. Всего лишь вспышки и дурь моего характера. Так я могу злиться на подвернувшуюся ногу или на зачастившее от эмоций сердце. Но я никогда не устану от части себя. Никогда тебя не отвергну. Никогда не оставлю. И никогда не перестану любить. Это понятно? — Да. — Отлично. Могу я попросить тебя больше не допускать таких мыслей в голову? Они мне болезненны. И я говорю это не для того, чтобы ты вновь украсился чувством вины. А лишь для того, чтобы ты просто знал, что дороже тебя для меня нет никого и ничего. Чтобы ты был уверен в том, что даже если весь мир будет против, я буду стоять за твоей спиной. Мы вместе. До последнего вздоха. До последней капли крови. До самого конца. Навсегда.