Любовник смерти

Утром за завтраком мне прилетел Патронус от Ремуса. Он напоминал, что у них с Ма Ри свадьба, и я буду одним из шаферов. В общем я с ним давно это обсудил, что у меня нет никакого опыта на эту тему, и он тогда мне ещё сказал, что моя роль в том, чтобы не напиться до бессознательного состояния и не шутить пошло про подружек невесты. Обе вещи мне вполне были по плечу. Свадьба будет в деревенском стиле. А именно: венчание в церкви (бывший оборотень и японская ведьма, да ребята — шутники), большие столы, накрытые прямо на улице и танцы до упаду. Никакого пафоса. Я достал из браслета зеркало и набрал Сириуса. Он будет основным шафером, и что-то мне подсказывает, что всё то, что просили не делать меня, сделает Сири, а именно: напьётся в хлам и будет смущать подружек невесты. В итоге я договорился с Сириусом и Ремусом встретиться в пабе «Дуб и ленточка» в Лютном. Вроде как на переговоры, на самом деле — просто стравить немного стресс. У Рема он был свой, у Сири свой, у меня свой. Том с подозрением смотрел на меня из-за газеты, пока я договаривался с Сириусом на сегодня на девять. Когда я закончил и с наслаждением засунул в рот целый тост со сливовым джемом, спросил неожиданное: — Девочку с шаром помнишь? Я молча кивнул, пережёвывая. Ещё бы я её не помнил! — Её так и не нашли. Я на собрании внутреннего круга делал обратную трансфигурацию Грюма. Братья Лестрейндж с ним поработали. Много интересного узнали. Но про девочку — ничего. Более того скажу, я и Дамблдора обращал, чтобы поработать с его сознанием, хоть это и было рискованно. Но и там я про девочку ничего не нашёл. Я замер. Пожалуйста, пожалуйста, пусть Том не видел того, что было в пещере. Хотя о чём я, если бы видел, то Грюм и Дамблдор не дожили бы до суда. Я немного расслабился и спросил как можно более незаинтересованно: — Как такое может быть? — Если они, оберегая личность шпиона, применили друг к другу Обливиэйт. — А какой период ты смотрел? — Подготовку к похищению. Ну, и связи в Министерстве и аврорате. Фух… Пронесло. — Значит, остаётся, как минимум, один последователь у старика? — Да. Сразу тебе скажу, вряд ли он так же опасен, как Грюм, или расчётлив, как Дамблдор, но расслабляться нельзя. Возможно, с потерей патрона этот человек уйдёт в тень, а возможно, и решится на отчаянный шаг. Причём в отношении тебя. Ты выглядишь невинно на моём фоне, и кто-то может посчитать тебя лёгкой мишенью. Меня, лично, сильно смущает, что тайна личности этого человека была так скрыта. Возможно, Дамблдор дал ему задание на случай неудачи. — Не отпустишь меня на встречу с Сири и Ремом? Том усмехнулся, и мне вдруг почудился зубастый оскал драконьей морды. — Отпущу. Я-то знаю, кто ты, любовь моя. Просто будь бдителен. — Я вижу, что понимание Сириусом того, что я его крестник, значительно облегчило мою участь. — Не вижу опасности в друге-натурале и твоём крёстном отце, — хмыкнул Том. — Даже если я пойду в гей-клуб, опасность нашим отношения всё равно не грозит, моя Тьма. Ведь быть с тобой это не приговор, а выбор. Мой собственный. Выверенный, выстраданный и чётко определённый. Том тепло улыбнулся мне, а потом нахмурился. — Ты под разговор ешь уже третий тост, Харон! Это не еда для молодого и полного сил мужчины… — Ведущего активную сексуальную жизнь. Хорошо, бабушка, я съем эти прекрасные яйца пашот. Том хмыкнул и уткнулся в газету. Но чтобы я съел яйца — проконтролировал. После завтрака Том ушёл в Министерство с Люциусом Малфоем. Как сообщил нам светящийся от счастья лорд, его жена Нарцисса ожидает пополнения. То зелье, на основе философского камня, оказалось способным снять даже старинное проклятье, лежащее на роду. Мы переглянулись с Томом. Это открывает интересные перспективы. Мы поздравили счастливого будущего отца, который нет-нет, но прохаживался по мне заинтересованным взглядом. Знал бы Люциус отношение Тома к этим гляделкам — он бы приходил к нам в тёмной повязке на глазах. Чтобы не злить своего дракона, я вежливо распрощался и ушёл в библиотеку. До вечера день у меня оказался пустым. Можно было потренироваться, но после завтрака — это уже не то. Лучше проводить тренировку на голодный желудок. Выбор опять пал на художественную литературу. «Сага о Форсайтах» Джона Голсуорси. Я погрузился в мир социальной революции первой мировой, ревущих двадцатых и раскола внутри семьи в течении нескольких поколений. Как печально, когда люди мучают друг друга, не находя в себе смелости расстаться и идти своим путём. Навязчивая, всепоглощающая, больная любовь Сомса к Ирэн пугала. А если бы я не ответил на чувства Тома, что было бы? Нет, я не мог не ответить, мы предназначены друг для друга, наша любовь пережила наши реинкарнации, нас самих. Но вот, к примеру, я был бы не тот, кто ему предназначен, а просто случайный человек, ставший для Тёмного Лорда обсессией. При его силе и однонаправленности чувств. А потом подумал, что не было бы этой силы, не будь мы связаны. Я бы просто стал очередным именем в череде любовников лорда. Но мы ведь встретились когда-то. Жаль, я не помню нашей самой первой встречи. Когда мир останавливается и замирает для двоих. Или это они замирают для набирающего обороты мира. И идут навстречу друг другу, с каждым шагом связывая судьбы, забивая верстовые столбы, фиксируя свои миры так, чтобы потом соединить их в общий. С другой стороны, во всех наших жизнях есть первые встречи. Видимо, в этом есть высший замысел — встречать свою вечную любовь. Узнавать её заново. Влюбляться, как в первый раз. Ко мне на диван приползла Нагайна, которая последнее время проводила во влажной атмосфере зимнего сада, и привалилась под бок, собрав своё тело кольцами. Я поглаживал её по гладкому лбу, утонув в захватившей меня истории и собственных мыслях. Увлёкшись, я забыл про обед и про время. Как вернулся Том, я не заметил, пока он не сел рядом со мной. Поцеловал в висок, зарываясь носом в волосы и втягивая запах. — М-м-м. Я соскучился. Что читаешь? — Сагу о Форсайтах. — Знаешь, я не понимал Сомса, помешанного на Ирэн. Пока не встретил тебя. Я бы тоже творил чёрт-те что, игнорируй ты меня. — А ты и творил. Там, в прошлой жизни, — заторможенно ответил я и почувствовал, как Том напрягся. — Это был не я. Я поднял глаза на Тома и понял, как он напряжён. Сцепленные челюсти, до желваков, сжатые в кулаки руки. Отложив книгу, я положил руку поверх его сжатого кулака. Заглянул в его тёмные глаза. — Прости, не ты, конечно. Я про то, что кем бы ты мог стать, не дай нам Смерть второго шанса. Прости. Том отмер. Сморгнул. Расслабился. Прижал меня к себе и, уткнув нос в макушку, глухо заговорил: — Иногда мне страшно, что в один день ты вдруг решишь, что я и ублюдочный псих Волдеморт — одно лицо, и оставишь меня, уйдя к более адекватному человеку. Я задёргался, но он не отпускал. — Том, этого не будет никогда. Слышишь?! Ты ведь видел мои мысли, чувствовал, что испытываю я. Ты не должен так думать! — Не должен. И это не рассудочные сомнения, а иррациональный страх, Харон. Без логики и причин. Обсессия. Помешательство на тебе, которое иногда берёт верх над всем. Грёбаное эхо неслучившегося для меня, но случившегося для тебя. Я слышу это эхо, этот вой моего неудачливого прототипа. — Знаешь, когда я шёл на последний бой, я ведь не сопротивлялся. Помимо того, что Дамблдор промыл мне мозги, проведя через личностный ад, я не был совсем уж законченным дураком. И я понимал, что между нами есть связь. Что она звенит и вибрирует, разрушая наши жизни. Я шёл отдать Волдеморту свою жизнь, раз она ему так нужна. И когда решение было принято, я испытал лишь облегчение, что больше не будет этого тянущего чувства разъединения. Понимаешь? Я так сильно Волдеморта ненавидел, что немного любил. Что не мог его бросить с его болью и стремлением добраться до меня. Даже изуродованный обрывок твоей души не оставлял меня равнодушным. Я всё думал после того, как узнал интригу Дамблдора, что же заставило меня на всё вот это подписаться. Комплекс героя, друзья за спиной, Северус? Почему я, не захватив Сева и денег из сейфов, не самоустранился, не сбежал в Австралию, к примеру? Почему я чувствовал боль рядом с твоими крестражами? Ведь по идее, я должен был чувствовать приязнь и чувство полноценности. Да потому, что моя душа помнила твою — цельной и любящей. И наша невыносимая, взаимопроникающая ненависть друг к другу была лишь невыносимой болью невозможности быть друг с другом. Извращённой любовью. Поэтому даже эху в тебе нечего бояться. Я с тобой. Навсегда. И в горе, и в радости. И в любви, и в ненависти. Том судорожно вдохнул мне в макушку. Я делаю своего лорда слабым. Выцарапываю из брони хладнокровия и трезвомыслия. Но он со мной становится таким живым и человечным, что это ошеломляет. Я покорён им не только из-за нашей связи. А потому, что он невыносимо, потрясающе великолепен в силе проявления чувств и смелости стать беззащитным передо мной.