Любовник смерти

Вечером за ужином я понял, что устал. И хочу обнять Лили и Гарри. Хочу на остров со всем семейством и животными. — Том, когда закончится эта канитель? — Завтра будет пик. Много писем, много решений. А что? — Я соскучился по Гарри и Лили. — А по Сириусу ты не соскучился? — Не начинай. О нём с бала никто не слышал. Надеюсь они с Рабастаном сейчас заняты друг другом, и он не валяется где-нибудь в трактире пьяный или ограбленный. — Иногда мне кажется, что у тебя не один сын, а два. — Иногда мне тоже так кажется. Если завтра не объявится, начну поиски. — Я справлюсь завтра без тебя, сходи к своим. И помни, нужно быть осторожным эти дни. Я мысленно закатил глаза и кивнул. А потом, в полумраке каминной, Том любил меня с сокрушительной нежностью. Чувствуя внутри себя его резкие толчки, придавленный тяжестью его горячего тела, обхватив его спину с подвижными пластинами мышц, падая в оргазм, я ощущал эту любовь. В нежных прикосновениях до и после. В жаре и лаве во время. В мерцающих красными сполохами глазах. В губах, что шептали мне в шею неразборчивое «люблю». Даже в синяках, что оставили его сильные пальцы на моём плече и бедре, когда он резко, жадно брал меня. Как в первый раз и как в последний раз.

*****

Утро началось со стука птицы в окно. Сова. К лапе привязан тубус. Обычно почту приносили домовику, а потом он уже складывал её в кабинете. А срочные послания подавал сразу. Но это, видимо, было что-то сверхсрочное. Я встал пошатываясь, поднял с пола халат и пошёл открывать окно. На меня пахнуло зябким влажным холодом, я поёжился. Сова протянула нетерпеливо лапку, я взял тубус в руки, отвязывая. Тубус был холодным и покрытым ледяной коркой. Откуда бедная птица несла его? Меня кольнуло в палец, я поморщился. На пальце выступила кровь. Видимо, укололся о ледяной шип. Сова тут же улетела, как я освободил её от ноши. Я закрыл окно, развернулся, и тут в глазах потемнело, и я увидел, как к моему лицу быстро приближается пол. А дальше меня поглотила темнота.

***

Я стоял на скале. Передо мной была бесконечная линия горизонта. Где-то там вдалеке море соприкасалось с небом в едва заметную тонкую светлую линию. Влажный солёный ветер ерошил мои волосы. Было хорошо. Я обернулся. Сзади было ровное плато скального массива, укрытое стелющимися от ветра травами. Ветер волнами прокатывался по траве, и я понял, что это ковыль. Трава мёртвых. Я не знал куда пойти. Хотелось окунуться в море, погрузиться в эту древнюю колыбель. Или идти по степи за солнцем, путаясь в травах, проводя руками по шелковистой гриве. Рядом возникла девушка. Чёрные блестящие длинные волосы, чёрные глаза, точёные черты лица. Изящную фигурку укрывало платье глубокого синего цвета. Кожаный поясок в несколько витков обвивал тонкую талию и был весь увешан монетками. — Что это за монетки? — Я легко прикоснулся к одной. Девушка пошевелилась, и монетки звякнули. — Некоторые платят ими за проход. — А без них можно пройти? — Можно, Харон. Куда ты пойдёшь? — Хочу к морю, но в степь проще. — Ты не прав. — Кто ты, чтобы меня останавливать? — Твоя Смерть, Возлюбленный. — И вдруг она подняла руку и отвесила мне звонкую пощёчину, и я… очнулся. Надо мной нависало лицо Тома. Он что-то делал со мной. Я вспомнил. Надо его предупредить, чтобы он не трогал тубус во льду. — Яд — мне казалось я кричу, но я еле шептал. Том приблизил ухо к моим губам. — Лёд на послании. Укол. Яд. Не трогай. Будь осторожен. — А потом меня снова поглотило беспамятство.

***

Я плавал в багровом мареве. Мне было жарко, я метался среди оранжевых и красных сполохов, тонул в них. Мучительно хотелось пить и хотелось выбраться отсюда. Ощутить под ногами твёрдую почву, понять своё положение в пространстве. На лоб опустилась прохладная ладонь, и я понял, что лежу. Мокрый. На чём-то твёрдом. И я вновь уплыл в темноту.

***

Я всплывал из беспамятства как из тёмной воды. Голос. Я знал его. Я следовал за ним. Меня звали настойчиво. Звали, звали. Я не хотел просыпаться. Тут, в темноте, было так хорошо. Но надо идти. Глаза я не открывал, но зашевелился. Пить. Я хочу пить. Что угодно. Воду, рассол, кисленький сок, чай и даже из лужи. Моих губ коснулось мягкое, влажное, и живительная тёплая влага полилась в меня, впитываясь в распухший от жажды язык, прокатываясь божественным нектаром по горлу. Я почувствовал, что на меня накатывается усталость. Такая сильная, что я не нахожу в себе сил быть в сознании. Тёмные воды сна подхватили меня и унесли.

***

Мне снился мой зверь. Чёрная шкура в подложке леса была раскрашена пятнами света и делала меня похожим на мой исходник — леопарда. Я лёг, прижимаясь брюхом к прохладной влажной земле. Опустил голову на лапы. Прислушался. Лес жил своей жизнью, шуршал, вздыхал, царапался. Я уловил запах. Полынь, тимьян, миндаль. Повёл носом. Этот запах был воспоминанием. Сладким и болезненным. Я чихнул. И зверь ушёл. Я вновь остался в темноте один.

***

Я очнулся как от толчка. Пахло вишней и миндалём. Странное сочетание. Прямо над головой раздался голос. Глубокий бархатный голос. Такой родной. С ним была связана боль. — … должно помочь, — услышал я, вслушиваясь в значение слов. — этот антидот помогает от всех ядов. Тем более носителю исходной крови. На проклятия проверяли? — Да, Северус. Ничего нет. — Значит многокомпонентный яд. Лёд я заберу на исследования. Продолжайте поить его каждый час и трижды в день вливайте антидот. Я попробовал открыть веки. Я хотел видеть говорящего. Это почему-то было важно. Но вновь накатившая слабость унесла меня.

***

Я почувствовал лёгкое прикосновение к своему лицу. Узкая прохладная ладонь невесомо прошлась по лбу, носу, губам. Жаркий шёпот на ухо: «Возвращайся», — и я открыл глаза. Полукруглый тёмный свод потолка. По нему мечется свет факелов. Оранжевый. Меня затошнило. Так похоже на тот горячечный бред, что мучил меня. Я услышал стон. Надо мной возникло лицо. Том. — Факелы. Я не хочу. Убери. Свет погас, будто его выключили. Потом появился небольшой огонёк Люмоса, холодный, успокаивающий. Завис над нами. — Так лучше? Я кивнул головой и понял, что тело ужасно задеревенело. Подо мной был тёплый камень. — Где я? — Родовой зал Поттер-менора. — Что случилось? — Тебя отравили. — Моих губ коснулись пальцы. Влажные. С них капала вода. Я жадно облизал их. — Ещё! — звуки выходили хриплыми тихими и неловкими. Том склонился надо мной, коснулся мягкими губами моих потрескавшихся губ, и в рот полилась живительная влага. Я сглотнул, губы Тома всё ещё ласкали мои. Утешительно, мягко, очень бережно. Он оторвался, и я рассмотрел его. Бледное лицо, запавшие щёки, обострившийся рисунок скул, лёгкая тень под глазами. — Ты устал? — Ты испугал меня. Всех нас. Я думал, что потерял тебя. — Потом расскажешь. Можно ещё воды? И тебя. Том вновь напоил меня, целуя. Укутывая своим ароматом, своей магией. Я чувствовал флюиды заботы, любви, тепла, которыми укрывали меня дом и любимый человек. — Спи. Теперь всё позади. Скоро мы вернёмся домой. И я уснул. По-настоящему.