Любовник смерти

Вечер я провёл в меланхоличном молчании. «Война и мир» полностью удовлетворяла мой душевный надрыв. В какой-то момент я погрузился в себя, глядя в книгу невидящим взглядом. Я перебирал воспоминания о Северусе, как чётки, трогая их и отпуская. Вот бусина первого признания. Оно было таким долгожданным, выстраданным, вымученным. Когда я, дурак дураком, доведённый до отчаянья, проорал ему в лицо, что люблю и позорно разрыдался, совершенно не надеясь на ответные чувства. Первый поцелуй со вкусом слёз. И последующие, со вкусом пепла, безысходности и ядом страха, что отравлял нас. Его почти смерть от укуса змеи. Его кровь на моих руках и флакон, наполненный воспоминаниями, отброшенный мной и пойманный Гермионой. Как я дышал в его холодеющие губы, твердя: «Не умирай, пожалуйста, не умирай!», — а на шее, что я зажимал руками, пенились кровавые пузыри. Как шёл на смерть в запретный лес и мне было похрен на всё и на себя в том числе, лишь бы Северуса спасли в Мунго, куда я аппарировал с его окровавленным телом и орал на медведьму, которая не хотела принимать его, потому что он Пожиратель. Его кома, мои дежурства у постели. Его вялые попытки выгнать меня. Он сказал тогда мне, что наши отношения случились лишь потому, что он был уверен, что мы оба умрём. А теперь, когда мы выжили, то он мне не нужен. Что он «запачкает» героя войны. А я всё равно приходил к нему. Каждый день. И он упражнялся в своём сарказме, а в глазах застыла тоска и боль. Все суды, по которым нас таскали. Моя истерика на последнем заседании, где я сказал, что если его посадят, то пусть сажают и меня, за тройное убийство Волдеморта. Потом короткий миг безоблачного счастья, где отвернувшиеся от меня друзья были лишь неприятной деталью, по сравнению с тем бесконечным жарким, как солнце, чувством, что он рядом и мы вместе. Наш последний день, когда ничто не предвещало беды. И вот снова его окровавленное тело на моих руках. И он уходит. Уже окончательно. Его стекленеющие глаза и застывшее на губах: «Люблю»… Я умер тогда. Умер. И до сих пор часть моей души в могиле из белого мрамора. С корявой надписью «Северус Снейп». А ниже — «Гарри Поттер». Я перебирал эти чётки до тех пор, пока нитка не лопнула, и они не раскатились, сыпнув по нервам звуком скачущих бусин. И я очнулся. Наташа Ростова чуть не совершила побег с Анатолем Курагиным и горько плакала от предательства Сони, ещё не понимая, что сама судьба ведёт её к тому, кто ей предназначен. Том всё это время молча курил кальян, пуская колечки и завитки в воздух и перебирал мои волосы, потому что читать я устроился, положив голову ему на колени. Я рвано выдохнул, приходя в себя. Он погладил меня по голове, нежно, успокаивающе. Такая нежность от его жёстких рук, которые я помнил сжимающими моё горло или плеть, или палочку, была завораживающей. Я сел, полез в браслет и достал жемчужины. Они мягко переливались на моей грубой от мечей ладони. Нежно-розовая и фиолетовая. Нежность и страсть. А любовь — в сердце. Достав банковскую шкатулку, я бережно вложил их в бархатистое нутро, написал записку с заказом и вложил чек. — Нашёл им применение? — голос Тома в уюте каминной звучал бархатом. — Да. Пойдём спать? — Пойдём. — Том не двинулся с места. — А мне ты нашёл применение, Харон? Я послал импульс сырой силы в кольцо с чёрным драконом, он зашевелился на пальце Тома, царапая его палец клыками и когтями. Он прикрыл его рукой, слегка погладив, успокаивая. Дракон затих. — Нашёл. Мы улеглись и некоторое время лежали в темноте и тишине рядом. Было странно. Обычно Том лежал на мне и был во мне, и я проваливался в сон измождённым от пережитого. Неожиданно сильные горячие руки нащупали меня, Том дёрнул меня на себя, вжимая, впечатывая. От него исходило тепло, как от печки, и я понял, что меня слегка потряхивает. То ли я замёрз, то ли от пережитых эмоций. Я был прижат спиной к его груди, находился в кольце его рук, почувствовал поцелуй в макушку и жаркий шёпот: — Ты мой печальный маленький принц. Приручивший меня. Который готов умереть, лишь бы вернуться домой. Только ты уже дома. Потому что уже умирал, и больше этого не нужно. Не нужно ни боли, ни страданий, ни смерти. — Как ты думаешь, тот, кто написал Маленького принца, был волшебником? — Сложно сказать. Но вряд ли книга была детской. Я прочитал эту сказку в детстве, и она произвела на меня тягостное впечатление. Неизгладимое. Мне было страшно, когда маленький принц умер. Я не верил, что он вернётся на свою звезду. Потому что смерть конечна. А потом в мою жизнь пришло волшебство, и сказка стала звучать по-новому. Сейчас же, мой маленький принц, я держу тебя в руках — и это совсем другая сказка. Она не страшная, хотя и грустная. Но ни одна роза не стоит любви, если кричит о ней в уходящую спину. О любви нужно говорить в глаза, в губы, в лицо. И не только говорить, но и делать. — Делать любовь? — Да. Потому что поступки красноречивее слов. Ты можешь описать вкус мёда тысячей слов, но осознаешь каков он на вкус, лишь попробовав. Так же и с любовью. — Я люблю тебя, Том Реддл. — Скажи мне это в лицо. Я развернулся и накрыл губы Тома своими. Мы делали любовь, и сила кружила вокруг нас, осыпая золотой пылью.