Любовник смерти

Том решил не снимать невидимость с моих артефактов. Надев на меня мантию в виде гривны, он и её сделал невидимой для всех, кроме меня и него. Мы пошли в Мунго камином. Том открыто, как к своему подопечному. Я же скрыто, под магией мантии. Выйдя из камина в холл, Том подошёл к стойке регистрации и начал тщательно расспрашивать о состоянии пациента дежурную медведьму, улыбаясь ей и заигрывая. Он не собирался встречаться с Петтигрю, так как время для посещения уже было позднее, да и к нему в его состоянии не пускали посетителей. Я же, подсмотрев в журнале регистрации где именно поместили Петтигрю, пошёл на четвёртый этаж в девятый кабинет. В палате никого не было. Горел ночник. Я дезактивировал мантию, перекинулся в темноте угла и сидел, не открывая глаз, принюхиваясь и прислушиваясь. Пахло страхом и безумием. Петтигрю не спал, сидел на кровати, сжавшись в комок, и что-то тихо и монотонно бормотал себе под нос, уставившись в одну точку. Чуткие уши зверя различили повторяющиеся слова: «прости, прости, прости». Я открыл глаза и выступил из тени. Петтигрю, будто почувствовал взгляд, поднял на меня глаза и побелел от ужаса. Я просто стоял и смотрел на него, не отрываясь. Он заскрёб ногами, отползая, потом тонко вскрикнул и застыл. На его штанах расползалось тёмное пятно. Рядом соткался призрак отца. Он посмотрел на Петтигрю, который ни на что больше не реагировал, потом на меня и с выдохом: «Исполнено», — растворился. Месть исполнена. Я почувствовал мрачное удовлетворение. Ни жалости, ни сожалений. Что в этой, что в прошлой жизни Петтигрю вызывал у меня ненависть бОльшую, чем Волдеморт и все пожиратели вместе взятые. Они были врагами и имели право на борьбу. А он был другом. И я так за обе жизни и не смог понять причины его предательства. Я перекинулся назад, активировал мантию и спустился к стойке регистрации, где медведьма откровенно строила Тому глазки. Прикоснувшись к нему, я дал понять, что закончил и сунул ему в руку мешочек с золотом. Том передал мешочек медведьме со словами «на содержание», вежливо распрощался и мы прошли к камину. Вернувшись, я слил в Омут воспоминание. Том, посмотрев его, закрыл глаза и потянулся ментально к метке, что стояла на предплечье Петтигрю. — Ничего, — через какое-то время сказал он. — Белый шум. Я его не чувствую. Он меня не слышит. — Том закрыл глаза, сделал сложный пасс. — Я убрал метку. — Дамблдор знал о ней? — Да, конечно. Но зачем такая информация аврорату или родственникам, если они найдутся? Да, завтра у меня большое собрание внутреннего и внешнего круга. Я меняю метки внутреннему кругу. Вывожу во внешний Кэрроу, сводя им метки совсем. Внешнему кругу метки останутся в прежнем виде и месте, но у меня появилась идея, как сделать их невидимыми для всех, кроме меня и носителя. — Это отличная идея. — Да. После смерти метка пропадает с любого. Она привязана к кровотоку и сердечной мышце. — Зачем? — Чтобы я мог покарать любого на расстоянии. — Ты можешь убить своего вассала усилием воли? — Да. И не вассала тоже. И ты тоже так можешь. — Том внимательно смотрел на меня. Я вспомнил ночь 31 октября. Да, я остановил сердце Джеймса, лишь ментально потянувшись к телу и даже не задумываясь над этим. Десница Смерти. Разящая рука Бледной Госпожи. Страшные дары и тягостное наследие. Интересно, а взглядом я могу убить? — Да, — услышал я тихий шепот Бледной Госпожи, и по спине пробежал холодок. Что же меня останавливает от массового убийства? — Лишь твой выбор, — снова шепот на грани слышимости. Том передёрнул плечами, ощутив присутствие Бессмертной Высшей. — Твои глаза, Харон. Или пора менять медузу или твоя Госпожа рядом. Я чувствую, что второе. Я сморгнул, слегка повёл плечом, и Смерть отступила, погладив меня по спине напоследок. — Мне странно делить тебя с ней, — сказал Том, притягивая меня к себе. Я ткнулся носом ему в грудь, потёрся. Он запустил руку в волосы на затылке, под стягивающую их резинку. — Что я могу вызвать у Высшей, кроме того, что развеять её скуку? — Привязанность. Ты привязываешь к себе людей намертво. — Весь род Певереллов принадлежит Бледной Госпоже. Рано или поздно каждый из нас придёт к ней, как к любимой. И ты, и я. — Это будет поздно, и мы придём вместе. Одного я тебя больше никуда не отпущу.