Любовник смерти

Том вымыл меня бережно, деликатно. Вымыл мои волосы, ставшие в своей длине просто неукротимыми. Вытер, высушил, заплёл косу. Одел в свои вещи, укутал в одеяло и заказал завтрак в спальню. Джем, конфитюр, варенье, мармелад и даже повидло. Намазал мне тост, положил щедро варенья и спросил: — Мне тебя накормить? Я мотнул головой, а потом привалился к нему, спрятав лицо в подмышку. — Я не могу. — Что ты не можешь? Есть не можешь? — Когда ты такой заботливый. Мне страшно. — Твои манипуляции не спасут тебя от необходимости поесть. — Твоя бабушка иногда невыносима. — Поверь, Тёмный Лорд намного страшнее. Выпростав из кокона одеяла руку, я взял тост и откусил почти половину. Том налил мне чай, ставя передо мной исходящую ароматным паром кружку. Мне стало легче.

***

— Я хочу сходить к семье. — Побыть один ты можешь и тут, поместье большое. — Ты меня не слышал? — Я тебя прекрасно слышал. Потом ты попрёшься в этот свой лес к озеру, или к Мерлину в преисподнюю, или уйдёшь в медитацию, оставшись бесплотным духом в небе, или из тебя полезет очередное наследие. Твоя склонность к саморазрушению мне слишком хорошо знакома. Том не упрекал, нет, просто констатировал факты. Я опустил голову. — Ладно, иди, но вызови Добби, мне надо с ним поговорить. И если тебе нужно побыть одному — тебе не надо придумывать ничего, скажи мне, как есть. Помнишь, как ты попросил меня говорить прямо о своих желаниях? Это работает в обе стороны, Харон. Том поднял мою голову за подбородок, заглянул в лицо. Я всё время отводил глаза, не решаясь встретиться взглядом. Мне было стыдно. За истерику, за заботу, за то, что даю надежду, ложась с ним в одну постель каждый день, за весь этот эгоизм. — Посмотри на меня! Я поднял глаза и встретился глазами с Томом. Он не был зол, холоден. Лишь сосредоточенность в его глазах и лёгкая складка между бровями. — Я тебя совсем не слышу, — пожаловался он мне, — насколько бы мне проще было, если бы я мог понять, что тебя мучает. А словами ты мне не говоришь. Пойми, вся суть непонимания состоит из анфилады словесных тупиков. Я не хочу, чтобы мы сидели по разным тупикам. Но я хочу напомнить — между нами никаких долгов, никакой вины и никакой войны. Он неожиданно и легко поцеловал меня в краешек губ. И убрал руку. Я вызвал моего верного домовика, и Том просто выставил меня за дверь спальни. Ну и ладно. Добби как освободится, сам меня найдёт. Трансфигурировав из резинки для волос флакон, я наполнил его своим воспоминанием-визуализацией боггарта и оставил на столике в каминной. Мельком взглянув на опалесцирующие, серебристые нити воспоминания, переливающиеся за стеклом, я передёрнул плечами. Я действительно использовал намерение пойти к семье, как повод выйти из поместья. Нести ещё и туда свой негатив я не хотел, а врать им в лицо — не собирался. Автоматически крутя змейку портала на запястье, я почувствовал рывок в районе пупка и оказался на песчаном берегу собственного рая. Желая вызвать патронус, чтобы предупредить Тома, что я ушёл, я махнул рукой, но вышло лишь бестелесное облачко. Я достал палочку из фиксатора на руке и попробовал снова. И снова лишь серебристое облако. Видимо моё душевное состояние было совсем ни к чёрту. — Добби! — Домовик возник передо мной, выкручивая уши. — Всё хорошо, Добби. Я не буду спрашивать, о чём вы говорили с Томом. Я знаю, что это не принесёт мне вреда. Добби явно отпустило. Он перестал мучить себя, отводить глаза, расслабился, разулыбался. Как мало ему нужно для счастья, моему верному другу и слуге. Ведь в прошлой жизни, даже не будучи привязан ко мне, он верно служил, отдав за меня свою жизнь. — Я не могу вызвать патронус. Передай Тому, что я на море. И перед возвращением предупрежу его через зеркало, — я бы и сам мог через зеркало ему сообщить, но не хотел сейчас этого делать. Да и Добби надо было успокоить. Добби закивал и исчез с хлопком. А я разделся и пошёл в воду.