Mine

      Домик был довольно уютным, чем-то напоминает комнатки Японских жилищ, ничего лишнего: темные диванчики с прямоугольными столами, чайный сервиз и полки с различными тарелками: от гигантских до размеров с ладонь маленького ребенка. Стены темные, глубокого черного раскраса, разбавляли эту композицию окна кровавого цвета с небольшой росписью иероглифами позолотой, очень желательно посмотреть, что означает символ, а именно этот, на стене — не очень приличное слово. На подоконниках стояли пузатенькие фонарики на витиеватых ножках из бронзы. Никого кроме нас не было, видимо, по вечерам здесь мало посетителей, не знаю, как другим, но Грею более чем нравится пребывание здесь, я уже сбился со счету, какая это чашка горячего напитка. Официант на уставших ногах подбегал к нам и добавлял еще, а затем отстранялся с фразой : "Приятно чаепития". Мальчик почти засыпал на моем плече, держа стеклянную чашку тонкими пальцами, такое ощущение, что вот-вот упадет и разобьется об пол, разлив жидкость, а бедный официант будет убирать сухой, но свежей тряпкой, уже уставший на своей смене. Мне чай пришелся по вкусу, хотя ничего, кроме гнева, кофе и слез я ранее не употреблял. Пучок размокших красных листьев оставлял кислинку на языке, давая насладиться долгим послевкусием. Наконец-то оставив сосуд, Грей прижался ко мне ближе, положив голову мне на плечо, притянув его в объятья, я продолжал довольствоваться чаем. Так мы мирно сидели, пока дверь не открылась и не вошёл высокий мужчина с гитарой на плече. Его наружность не была чем-то из вон выходящего: строгие черты лица, густые брови, чуть сведенные к переносице, выделяя небольшую морщинку между ними, тусклые сероватые глаза окружают ряды редких ресниц, губы тонкие, бледные, из-за чего выглядели, как ниточка. Чуть вьющиеся волосы темного холодного отлива покрывали его голову, почти касаясь плеч. Он тихо подошел к стойке и сделал заказ, после чего также бесшумно сел за ближайший столик, оказавшись на соседней линии от нас. Из его чуть вальяжной позы чувствовалась некая усталость и задумчивость. Вскоре мужчина, взяв гитару в руки, удобно сел и сосредоточился на положении пальцев на грифе инструмента, разлилась мелодия, что привлекла Грейсона и его любопытные уши: живой звук струн, танцующих на мексиканский манер, развил в нём неподкупный интерес, он уставился на стол, ориентируясь на слух, и, как каменный, слушал, гитара сама по себе хороша, особенно на такие мотивы: страстные танцы, блеск в глазах и жаркие ночи — такие пикантные моменты, а еще есть и высокие, длинные аккорды, что вселяют немое предвкушение и ожидание чего-то неизвестного, словно, спрашиваешь себя: "Боже, что же ты творишь со мной!? ". И это звучит так игриво, что погружаешься в эту мелодию с головой. Мужчина заметил, как мой возлюбленный смотрел на него с большим интересом, и не постеснялся подойти ко мне. — Вижу, вашему спутнику нравится. Позвольте, я сыграю ему это, — он подсел рядом с нами и снова взялся за струны. Но теперь игра была другой: звук был четок и прерывист, что заставило парня ахнуть и покрыться пунцовым румянцем: эти аккорды такие колкие, сравнимые с маневром умелого тела любимого человека , что не спеша подходит к тебе, словно дразня своими прелестями, а ты прикусываешь губу в порыве мучительного ожидания, дикий жар пульсирует в теле, и вы вливаетесь в пылкий танец тела и души ногами, руками и губами, делите на двоих этот разгоряченный воздух и сходите с ума под эти тонкие струны. Грейсон все слушал, затаив дыхание, а под конец игры громко захлопал в ладоши, в знак благодарности. Тот улыбнулся и вернулся за свой столик, уже довольствуясь своим напитком. — Он прекрасно играет, — прошептал парнишка, сложив свои ладони на груди. — У него талант! — Нет, это далеко не талант… , — я выдохнул, вглядываясь в черты лица музыканта, — это дар, предрасположенность. Как такового таланта не существует. — Почему? — он с интересом отрезал. — А потому: это идет из души, с самого нашего рождения нам уготовлена та или иная судьба, и каждому, своя муза этой судьбы. Все очень просто: любое дело — есть дар, и не каждый может его взять, а только тот, кому он наречён по жизни. — Значит, и у меня есть он? — Это есть у всех, пускай даже это дурной дар, он уникален для каждого из нас. — А какой твой дар? — я промолчал, а потом ответил. — Понять жизнь и её цену. Мое рождение нельзя описать, никто не знает моего предназначения, смысла моего существования. Идя по пустыне, ты наткнешься то на вялый кактус, то на перекати-поле, колесящее по песку не один день, но даже у таких созданий есть своя цель — жить, ради сохранения таких же. А я, как ни к месту здесь, у меня есть все, но и ничего нет. Зачем колесить по песку и лить водопады, не ведая цели? А я понял: когда ты находишь то, что ведёт тебя по жизни, у тебя появляется все необходимое, чтобы идти по этой дороге. Но многое так слепо, что это превращается в боль и пытку, и только желая, можно заставить себя найти эту тонкую нить и собирать её. Идти и наматывать клубок, пока он не закончится. Мальчик посапывал на моих коленях, но надо возвращаться домой. Легонько разбудив его, я поспешил к выходу вместе с ним, музыканта давно уже не было.