Mine

      Совсем ранним утром я проснулся в постели Грейсона, но половина кровати была пустой. Почти сползая с нее, мое тело приняло сидячее положение, я погрузился в транс, моя тяжелая голова опустилась вниз, разглядывая под собой лужу от выпивки, в комнате пахло чем-то кислым. Мутная обстановка мешала сосредоточиться.       — Господин, — тонкий голосок оживил меня. Я поднял голову в его сторону, — скажите, что это неправда, — мой мальчик, с синяками под глазами и спутанными волосами, трясущимися руками держал тот самый диктофон. Весь мой мир рухнул в одночасье, лицо застыло в гримасе удивления и ужаса.       — Как вы могли? — по лицу начали катиться слезы, — зачем меня обманывать?       — Нет, ты всё не так понял, просто…       — Просто что! — его тихий тон сменился криком, — да все так! Зачем скрывали ложь? Вы целовали меня и говорили, как я вам дорог, а что теперь! Воспользовались мной без всякого стыда и совести, чтобы позабавиться!За что вы так со мной? Чем я это заслужил? — он спустился по стенке вниз, безудержно плача и задыхаясь.       — Нет, ты мне истинно дорог! — я сел рядом с ним и вложил его ладони в свои, — честно, я…       — Дорог, да? В качестве игрушки для ваших утех и не больше! Чтоб утолять только ваши желания! Насколько вы бессердечны! Я-то думал: вот, та самая жизнь, о которой мечтал, нашел родного человека, но и здесь меня предали! Подло обманули! — вырвавшись, он забился в угол, — я не смогу вам этого простить, — почти проскулил он через слезы, — ну почему все так обошлось? Я же верил вам. Я...Я полюбил вас! Господи,— он задрал голову к потолку и зажмурился, — что я вам сделал?… , — мальчик продолжал рыдать, свернувшись калачиком.       — Грейсон, — я аккуратно погладил его по спине.       — Не надо…       — Послушай…       — Убирайся прочь! — впервые так громко кричал парень, поняв, что мне здесь не место, я покинул комнату, оставив его одного.       Мне больно, как никогда раньше. Сердце беспощадно сжигает ярость к себе, меня отверг человек всей моей жизни. Моим слезам не было предела, рев был слышен постоянно, не помогала и боль. Целые сутки я лишь горел отчаянием, вливая в себя литры ядов, пусть они прожгут мое тело. Мне было все равно на свое состояние, на опухшее лицо и больное горло, я просто сидел и страдал в одиночку. Среди битого стекла я пытался заглушить душевную боль, я не мог поверить, что остался совсем один. Где мой мальчик? С ним все в порядке? Хочется выброситься в окно и кричать, умоляя его простить мой грех, даже самым ужасным и постыдным образом. Я найду его, чего бы мне этого не стоило, или я найду способ свести счеты с собственной жизнью.       Ноги несли меня к комнатам, руки открывали каждую дверь с надеждой, что за ней стоит Грейсон и ждет, когда его обнимут. Его комната стала мертвой без него, в холодных стенах больше не видно этого танцующего хрупкого огонька, руки не коснутся мягкой постели. Кажется, что вокруг стало темнее.       Одиночество — страшная вещь. Но глупец тот, кто никогда его не испытывал. Сам дьявол льет горячие слезы: всю жизнь я был один, мне было чуждо окружение других, кроме себя любимого. Я восхвалял, ценил и уважал только свою персону, считал, что совершенен в своих эмоциях и чувствах: колкий лед разбивает тепло, сам при этом не ранясь, никакая боль не могла потревожить мое сердце. Поддавшись эмоциям, начинаешь проникаться к другим, это приведет лишь к краю пропасти, другие воспользуются тобой, и потерпишь поражение. Мне был приятен холод, считал его единственной отдушиной. А теперь внутри меня неизведанный мною жар топит тысячелетний лед, давая сердцу напитаться соленой водой. Я не был одинок, просто не было того, кто оставил бы меня. Это была лишь иллюзия пустоты, эгоизм не заменит этого чувства, одиночество пожирает, а не заставляет представлять из себя что-то или кого-то. Я по-настоящему остался один.       Глубоко дыша, я сидел на коленях около одного из окон, стоять не было сил. Сырая рубашка неприятно прилипала к телу, на улице гулял жуткий ветер, заставляя желтые осенние листья по нему плыть. Упав на холодное стекло, я закрыл глаза, но спать совсем не хотелось, нужно как-то унять головную боль.

***

      Холод бил в лицо, заставляя поморщиться, я бездумно брел по узким каменным дорожкам в полном безмолвии, темная трава усеивала землю, широкие стволы качались на верхушках. Присев на маленькую скамейку под деревьями, я смотрел в лужицы, оставшиеся после дождя. Несколько листьев упало на плечи, а вскоре и несколько прутиков. Подняв голову, я увидел маленькое гнездо, совсем прохудившееся, что-то качалось внутри, показались два неприметных бледно-серых холмика, оказавшиеся перистыми головками птиц, одна из них прижималась к другой, а та накрыла своей головой другую и согревала пышной грудкой. Редко они чирикали друг другу и снова мирно сидели, перебирая бледными лапами. Вскоре обе распушили свои перья, превратившись в мягкие, прозрачные шарики, и еще ближе прижались, прикрыв веки.       Стряхнув с себя листья, я медленно поднимался по старым ступенькам к узкому обрыву. Роса с высокой травы мочила брюки и обувь, руки проходят по верхушкам. Вот тут она словно провалилась в дыру, присев и пошарив руками, я натыкаюсь на что-то мягкое, похожее на какую-то ткань. Это темный шарф кофейного цвета, насквозь промокший, немного пощупав его, мои пальцы почувствовали тонкую вышивку, я повернул ткань и увидел: позолоченной нитью было вышито имя "Грейсон". Быстро спрятав шарф к себе под пальто, я чуть ли не бежал наверх, окрыленный надеждой. С обрыва открывался вид на город и туманную лагуну, могучий дуб одиноко рос здесь, и под ним тихо примостился мой мальчик. Бросившись к нему, я упал у его ног на сырую, грязную траву. Как никогда крепко я обнял его, но тот, словно кукла, повалился. На нем не было даже свитера, только рубашка, испачканная в грязи, покрывала плечи, я притянул его лицо к себе: кожа болезненно бледная и крупные синяки, его словно мертвые и уставшие глаза были почти закрыты. Лацканы моего пальто вдруг очутились в руке мальчика,тот попытался сжать и подтянуться ко мне.       — Х-хозяин…, — мой мальчик узнал меня, он медленно хлопал глазами, губы посинели, его тело дрожало от холода.       Я снял с себя пальто и укрыл его, плотно закутывая ножки. Моя голова покоилась поверх его, губы касались кожи на ней. Тепло моей груди согревало побелевшие костяшки пальцев, парень сложился в гнездышке из моих ног. Руки укрыли щеки мальчика, и я, сгорбившись, как плакучая ива, закрывал слабое создание от беспощадного ветра. Я безумно счастлив.

***

      Я не отходил от постели почти сутки, мальчик был обессилен: на холодном ветру он простыл, лицо было неестественно красным, он не вставал с кровати, только лежал или сидел. В моей комнате было довольно тепло, но парень закутался в одеяло до самых плеч. Грей устало смотрел на меня, тихо дыша, его руки спускались в мои ладони, я прижимал их к губам и мягко целовал, сидя у изголовья постели.       — Грейсон, мой мальчик, — начал я, опустив голову на одеяло, — ты — самое дорогое, что у меня есть, я не переживу, если ты покинешь меня. Я знаю, мне нет прощенья, мне до сих пор больно, но я хочу забыть прошлое, сделать тебя счастливым, — я перекатился на колени, сжимая ладони парня; тот приподнял голову, — обещаю, что изменюсь, я…       — Нет, не нужно, — убрав руки, он притянул мое лицо к себе, шепча в губы, — я вас прощаю.       Слезы потекли по щекам, я кинулся парню на грудь, бесстыдно пачкая рубашку, дал волю эмоциям, руки обвились за спиной, протягивая ладони к плечам. Я рыдал, как дитя, а мальчик гладил меня по щекам и плечам, напоминая материнскую заботу. Его ласка производила на меня магическое впечатление, словно никогда и не было той боли и тоски, как панацея, он лечил мои раны. Мягкий поцелуй в лоб окрыляет меня, тепленькие ручки дарят приятное покалывание, успокаивая. Голова поднимается вверх, и Грей одаривает меня хрупким поцелуем, ладони тянутся к пшеничным прядкам, играя с ними, все такие же мягкие, непослушные, так и падают на носик. Обняв его за шею, я уткнулся переносицей в его подбородок, томно выдыхая.       — Я безумно люблю тебя.