Mine

      Даже спустя несколько дней меня не покидало это мерзкое чувство вины, каждый раз, вспоминая эти сюжеты, меня пробирала дрожь. Но вместо того, чтобы с этим как-то бороться, я просто забывался в боли, мое тело способно к почти моментальной регенерации, не счесть, сколько бы шрамов осталось на теле. Но чувствовалось не так паршиво на душе, я представлял, как мой мальчик уверенной рукой наносил мне раны, как оставлял болезненные насечки на руках и ногах, грубо и мучительно медленно выцарапывал: "Дрянь", "Урод" , " Сволочь", поносил и осквернял бренное мое тело и душу, а я позволял ему, смотря с улыбкой в эти синие глаза. Это мое испытание: смогу ли я пройти через боль, чтобы заслужить жизнь, или ждать, пока она сама не сожрет меня заживо? Хочу захлебнуться в этой агонии, умолять о боли со слезами на глазах, лишь бы быть прощенным, позволь мне пресмыкаться у твоих ног, словно грязное животное, просящее снисходительность хозяина, безудержно реветь, но смиренно пожирать твою боль. Я твой мученик, а ты — мое все, дай же мне настрадаться от твоих слов, задуши меня своим горем, чтоб глаза мои увидели густой туман, вырви мне ядовитый язык. Смотри, как я буду подползать к твоим рукам и проливать на них свои слезы, рыдать подобно тебе и подноситься для ударов. Грызи, рви и бей меня, но заставь мои губы произнести слова раскаяния, вслушайся в исповедь своего дьявола, взирай, как я буду стоять на коленях и шептать свое признание. Заставь меня искупить свою вину.

***

      Средь тёмных коридоров мелькали крохотные огоньки свечей, создавая мрачную атмосферу; высокие потолки строили иллюзию бесконечной пещеры. Я касаюсь рукой стен особняка, собирая с них пыль, все такое старое, позабытое, невольно настигают воспоминания, как в далеком прошлом, среди комнат лежали покрытые кровью все непокорные, а предсмертные вопли слышались издалека. Но все это так наскучило, все хорошее когда-то кончается, стирая пыль с рук, я будто стираю мысли прошлого, оставляю их позади. Глубокий вдох, и я иду дальше: картины, на которых изображен только я, украшены резными багетами, различные реликвии сверкают в теплом свете свечей, но я не задерживаюсь около них, а останавливаюсь напротив рубинового окна: отражение собственных заплаканных глаз перекрывает вид ночного городка, на небосводе плывет несчетное количество звёзд, словно в воде, они сверкают слабыми огоньками, где-то видна полоска падающей звезды, говорят, пока она летит, можно загадать желание. Мечтательно я прикрываю глаза и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу, ухожу в свои раздумья всего на пару мгновений, пока не слышу громкий, резкий звук. Вроде как, из комнаты Грейсона, я направился к нему, но ноги с трудом несли меня, руки ослабли. Дойдя до комнаты, я увидел: парень сидел на полу, сильно сгорбившись, голова была опущена, а в руке была бутылка спиртного, мне и в голову не приходило, что он выпивал. Быстро подойдя к нему, я окликнул его.       — Грей! — тот не обратил на меня внимание. — Очнись! — последовала пощечина, и тот что-то промычал.       — У-уйди… , — он с трудом мог говорить, — отстань, — он слабо ткнул в меня рукой.       — Откуда это у тебя? — я выхватил у него бутылку и начал трясти перед лицом. — Отвечай!       — Хватит! Зачем ты сюда явился? — парень поднялся и сел на кровать, — опять подстилка нужна, да? Ну, давай, возьми, — он схватил меня за руку и притянул к себе, по его лицу покатились слезы, — я ведь для этого тебе нужен, да? Только и слышу, что приказы да оскорбления, а тебе все равно, только и делаешь, что трахаешь, когда захочешь! А не думал, чего хочу я? — он разрыдался, громко всхлипывая, — хотя бы один раз имею право слышать: "Как твой день прошел? ", нет, только одна грязь от тебя!...       — Не смей так говорить обо мне! — не выдержав, я ударил его головой об стенку кровати, от чего тот вскрикнул. Он пугливо посмотрел на меня выпученными глазами и быстро, как только мог, покинул комнату, неумолимо рыдая. Я окинул взглядом постель: на одеяле были видны следы слез и капельки крови, я взвыл в осознании того, что сделал со своим мальчиком, мои колени подогнулись, и тело упало, загнанный в угол, я свернулся калачиком и рвал себя когтями, неистово рыча. На мои звуки прибежал Флег, увидев меня в таком состоянии, он ринулся ко мне.       — Господин, прошу, успокойтесь, — доктор притянул меня к своей груди, я брыкался и извивался, но тот начал поглаживать мою спину, — все хорошо, да, вот так… , — справившись со своим приступом, я взглянул на ученого.       — Доктор, — я вцепился в него, — мне больно, так больно! — слезы текли по щекам, — что мне делать?       — О чем вы, хозяин? — он недоуменно окатил меня взглядом.       — Я п-причинил ему боль, Я н-не хотел, так получилось, — заикания не проходили, — почему я такой? За что мне это все? Я просто хочу жить, как вы, доктор. Что со мной не так?       — Господин, — Флег бережно поднял мою голову, — вы сами становитесь живым. Ваши слезы и есть та самая жизнь, в вас проникает человечность, — последние слова он почти произнес по слогам. — Я так горжусь вами.       — Доктор, — снова соленые дорожки испачкали мое лицо, руки снова обняли моего ученого.       — Сэр, мое все, вам надо сейчас успокоиться, отдохнуть, — он не переставал поглаживать меня по плечу и утирать слезы с щек, — поспите, я побуду с вами. — он так тихо, заботливо опустил мою голову на свои колени, я закрыл глаза и задремал.

***

      Проспал я недолго, глаза все еще болели, голова покоилась на ладонях ученого, тот не спал, только устало прижимал меня к себе, словно мать баюкала своё дитя. Увидев, что я проснулся, он оживился и убрал от лица теплые руки.       — Как вы? — так тихо он спросил.       — Лучше, — я сел на колени рядом с ним и притянул в объятья, — спасибо вам, — выдохнул я. На моих плечах чувствовались две тонкие руки, крепко сжимающие мои плечи. Так мы сидели несколько минут, пока доктор не подал голос.       — Идите к нему, думаю, он готов с вами поговорить, — он встал и вышел из комнаты. Я поднялся и направился искать парня.       Поиски долго не продлились, слышались всхлипы из ванной комнаты, Грейсон облокотился на небольшой комод и тихо лил слезы. Я молча сел с ним рядом, без всяких слов повалил его на свою грудь и удерживал его руками, чтобы он не упал. Наступила гробовая тишина, мальчик, видимо, уснул. Мои губы крепко поцеловали его макушку, а руки стали расчесывать спутанные кудри.       — За что ты мне такой? Смазливый, невинный мальчишка, такой хорошенький, а ведь и правда, все в тебе замечательно. За что ты мне такой сдался на мою душу? Ведь мое сердце плачет и болит от того, что не хочет быть голодным ни на час, без любви ему теперь никак, хоть вырывай. Что ж я к тебе так? — я взглянул на его лицо, — не знаешь? Вот и я не знаю.        Слабый ветер гулял по зданию, тревожа воротник легкой рубашки парня. Под моим теплым плащом он мирно спал, а я терся тем местом, где должен быть нос, об его светлые волосы, как котенок, ищущий ласки. Странная вещь эта, эмоции: сильнейшее оружие и сильнейшее утешение.