Mine

      — С-сэр…, — голова Грейсона показалась из двери моего кабинета.       — Что? — пробубнил я,не глядя на него: строчки из документов мельтешились перед моими глазами, как комары в знойный день.       — Н-ну…Там…В общем…       — Ну, рожай быстрее! — мне и так было тошно от этой бумажной волокиты, а тут еще и этот приперся со своим нытьем.       — Там под мусорным баком прячется котенок! — выпалил он.       — Не сейчас, я занят.       — Н-но, я б-бы хотел взять е-его к с-себе…, — последние слова он почти прошептал, смущенно опустив глаза. На это я лишь медленно показал свою голову, вылезая из – под бумажного убежища, скривив свой рот настолько, насколько было это возможно, что дало понять парню: эта далеко не лучшая идея. — Л-ладно – ладно, забудьте об этом, — протараторил он, быстро шаря глазами по стенам кабинета и смотря куда угодно, только не на меня. Кстати, говоря о стенах; как бы я не старался обращать на это внимание, запах пыли, коротая целыми клочками оседала на них, и мелкий песок, что поднимался чуть ли не от каждого чиха, выводили меня из себя. Заниматься уборкой самостоятельно у меня не то что рука, глаз не повернется в сторону швабры и ведра с моющим средством с запахом сирени, от которого по непонятным мне причинам кайфовал мой мальчик, крутясь около него как волчок. Где бы вы видели, чтобы такая особа как я надраивала дом дочиста! Не в этой жизни уж точно! Буду я еще тут руки пачкать и распинаться перед всеми, не для этого я был рожден, чтоб бегать с тряпкой в руках вдоль и поперек и оледеневшими от воды пальцев тереть плитку до дыр. Другое дело, когда кто – то другой выполняет всю эту рутину за тебя: никакого дискомфорта и времени у тебя с вагон и маленькую тележку.       — Знаешь, у меня для тебя есть маленькое предложение, — наигранно протянул я, — я разрешу тебе оставить этот комок мокрой шерсти в доме, если ты…, — рука обхватила подбородок, создавая иллюзию неподкупной задумчивости, — вылежишь весь особняк сверху донизу начисто, чтоб на паркете и на плитке в ванных комнатах я видел свое отражение, — с безумной улыбкой проговорил, прищуривая глаз.       — А, вы что, серьёзно?! — в его глазах читалось что – то вроде «Ты меня за идиота держишь!?», но мне могло просто показаться, — да тут конца и края не видно!       — Так же, как и моей неприятности ко всем животным, — парировал я, не давая шанса ему в этой перепалке, — и хочу кое-что прибавить, совсем крохотную деталь, — мой язык еле касался его уха, — мне бы хотелось, чтобы ты успел все до ужина. — Полное поражение. Его удивлению не было предела: глаза были распахнуты, а рот был приоткрыт, нижняя губа подергивалась, неужели есть что сказать?       — Но это нереально! На часах уже полдень! — словно не желая оставаться в проигравших, наотрез ответил тот.       — Тогда тебе стоит поторопиться: швабру в зубы и вперед на мины!

***

      — Не поверю в то, что говорю, но этот парень превзошёл все мои ожидания, — нехотя пробубнил я, наблюдая за тем, как губка с моющим погружалась то в ведро, то возвращалась, через силу натирая наличник одного из окна на кухне, что давало возможность посмотреть на каменную дорожку. Хочется приметить, что оно открывалось подобно гильотине: снизу вверх, а декор был выполнен в моем стиле: острые, словно бритва, шипы, расположенные вдоль всего заслона: ну какая же красота!       — Надеюсь, фто вы сможете пфинять этого котенка…, — да, говорить во время того, пока за щекой еще непрожеванный кусок бутерброда явно не конек Флега.       — Могу с тобой поспорить, что этот мешок с костями долго здесь не протянет: всегда найдется тот, кто захочет им полакомиться, не будем показывать пальцем на…, — вдруг послышался глухой удар и крик, мы обернулись и увидали, как по рукам парня бежала ручьем кровь, пачкая недавно вымытый пол, а окно было закрытым. Видимо, оно в неудачный момент захлопнулось — все-таки особняку не одна сотня лет и ремонтом никто себя не утруждал — а тот попытался быстро убрать руки, но вышло не очень удачно.       Сам парень прибывал в диком ужасе: глаза широко выпучены и бегают вдоль ран, руки и ноги трясутся, но он все еще стоял на месте, его как будто замкнуло от того, что он увидел. Флег, быстро придя в себя, ринулся успокаивать его; кровь текла, не останавливаясь, перчатки и халат испачкались, когда руки обхватили парня со спины. Приведя мальчишку в более-менее адекватное состояние, он медленно начал покидать кухню, ведя его за собой.       А я что? Я начал неприлично громко смеяться с этой ситуации, как будто я увидел сценку из какой – то глупой комедии: только такому бедолаге как Грей посчастливиться искромсать руки почти что в мясо! Вот никто не попадался под него, а парень как будто подхватил момент для этого. Вот умора, честное слово!       Только вот когда я начал приходить в себя после этого приступа смеха, я заметил, как доктор с укором смотрел на меня, явно не скрывая отвращения к моему поведению; даже через пакет и темное стекло гогглов я видел, как его губы складываются в тонкую кривую полоску, а глаза были уставлены на меня, пытаясь уколоть. Такое выражение его физиономии я стал наблюдать в последнее время все чаще и чаще. Но это никак не задевало меня, ни на грамм.       Оба покинули кухню, оставив меня одного со своими мыслями. Стоило мне снова посмотреть на лужу крови, что уже, наверное, пропитала под собой часть паркета, как перед моими глазами всплывает тело моего мальчика, что запятнано этой жидкостью. И только сейчас я понял, что мой смех был каким – странным: это был не искренний хохот, что сопровождал меня обычно. Это было похоже на старый, давно отживший свое магнитофон, что холодно и безжизненно вторил одно и тоже, в этом не чувствовалась моей любимой искри. Это была всего лишь наигранная мелодия настрадавшегося сердца, пытающееся забыться в своих иллюзиях.

***

      — Я пойду принесу все необходимое, — после этих слов Флег развернулся и направился в другой конец лаборатории.       Я же сел рядом с Греем, тот был не в лучшем состоянии: зеленого оттенка лицо, красные заплаканные глаза. Сам он лежал безжизненной массой на кушетке, смотря куда – то в потолок, устало оглядывая его. За такое малое время безмолвия он ни разу не обратил на меня внимание, как будто специально представил, что меня здесь нет.       — Ну перестань, ничего такого здесь нет, всего лишь пара царапин, — я первый нарушил тишину, пытаясь с ним заговорить, только тот взглянул на меня с неодобрением, жадно выдыхая.       — Вот только не начинай! Может для тебя это покажется ерундой, вот только я не ты, и не способен по щелчку пальца избавиться от невыносимой боли, окстись! — слова, как яд, выплевывал он.       — Да как ты…, — не сдержавшись от такой наглости, я схватил его за ворот рубашки. Только я хотел снова на него накричать за такие выходки, как что – то горячее ударило мне в голову. Что-то сладкое и такое приятное: его кровь. Я начал медленно вдыхал этот аромат, будто завороженный, но мне этого не хватало, хочу, хочу еще. Язык не спеша проходился по ткани, затем в дело пошли губы, забирая в себя тот чарующий вкус.       — П-прекрати! Это отвратительно! — парень пытался как – то вмешаться, отталкивая меня, только я вцепился пуще прежнего. — Ты с ума сошел?! Я здесь кровью истекаю, а ты…, — я резко бросил на него взгляд, нехотя отрываясь от моего угощения, алчно проходя по клыкам языком, собирая с них остатки.       — Таблетки, что тебе доктор дал, работают?       —Д-да…       — Ну вот сиди и помалкивай, — я продолжил свою трапезу, прикрыв глаза. Я никогда не встречал такое удивительного запаха. Его нельзя с чем – то сравнивать, он такой единственный. На языке чувствуются нотки пряностей: какие – то из них сладкие, а другие — соленые, обжигающие горло, но они не смешиваются в одно месиво, а чувствуются поочередно, давая насладиться каждым из них, словно ты сначала отламываешь кусочек мягкого, только что испеченного имбирного печенья, а после довольствуешься свежеприготовленным мясом, выдержанном в маринаде из кари или жгучего перца. А сам вкус…просто божественный. Даже самое вкуснейшее вино и рядом не стоит с этим нектаром. Смакуя все это, я чувствую, как теряю самообладание, не в силах сдержаться от этого небесного дара лишь довольно постанываю, получая от этого несусветное удовольствие.       —Я вам не мешаю? — в порыве моего высшего блаженства мне не сразу послышались эти слова, — будьте любезны оставить Грея в покое, — это то, что я так боялся услышать.       Так не хочется расставаться с этим горячим лакомством, но ничего не поделаешь.Мне лишь остается только жадно кусать губы, с голодом в глазах смотреть на него и не сорваться, лишь бы получить желаемое прямо здесь и сейчас. Приведя в себя порядок, я стал медленно покидать границы лаборатории, уже начиная чувствовать опустошенность на своем языке.