Тёмные хроники: Становление

      — Наратзул! — взревел Цилин, тормозя сапогами по вздыбившейся земле и в движении всем корпусом разворачиваясь к телепортировавшему арорма.       Перенаправить энергию для удара оказалось легко, но — недостаточно быстро, чтобы достать верткую хитрую тварь. Тени разорвали почву там, где всего секунду назад стояли Арантэаль и Этронар. Бывший Девятый снова исчез, а паладин камнем, выпущенным из катапульты, врезался в ожидающих команды Тирнаса мертвецов. Цилин видел, как юноша, несмотря на стремительность противника, успел облачить себя в магический доспех — атака арорма в большей степени пришлась на него, а не на рёбра Наратзула. Однако ожидать хоть какой-то помощи от напарника Глерболлору больше не приходилось.       Благо, на содействие Арантэаля он изначально не рассчитывал. «Прав был Руфий, — с неохотой признал Цилин. — Не нужно было тащить пацана с нами».       Воздух вокруг опушки подёрнулся рябью, заволновался. От одного её края к другому пронёсся голубой огонь, разгоняя демоническую тьму, и сомкнулся вокруг неё плотным кольцом. Мертвецы безбоязненно проходили сквозь него, да и человеку оно бы вреда не причинило, но — демонов и арорма оно трепало знатно. Тирнас потратил десятки лет, чтобы закалить своё главное оружие — магию — на борьбу с этой дрянью.       — Эффектно, — донёсся голос откуда-то сверху, — но не эффективно.       Цилин задрал голову на звук. Этронар стоял на засохшей лиственнице и глядел на колдуна и серафима с ехидной улыбкой.       — Какой толк от атак по земле, если противник находится в воздухе? — спросил арорма, вытягивая руку вперёд.       Раздался громкий хлопок — то закрылся демонический портал. Однако Тьма, из которой он был соткан, не исчезла, а взвилась ввысь, окутывая Этронара и собираясь пульсирующим сгустком у него на ладони.       — Не зазнавайся, — прошипел Тирнас, и в этот же миг голубые языки пламени вокруг опушки пришли в неистовое движение.       Десятки огненных шаров ринулись к Этронару, но ни один не достиг цели — щупальца Тьмы, отделившиеся от бывшего Девятого, разбили каждый из них. Тогда настал черёд теней. Правда, Цилин не стал испытывать удачу, пытаясь дотянуться до арорма, а, обратив тени в огромный острый клинок, рубанул по лиственнице. Одного удара хватило с лихвой — разрезанный сухой ствол с треском покачнулся и медленно рухнул на землю.       Однако Этронар успел оттолкнуться от облюбованной им ветки — прыгнул в ночное небо, да так и завис в воздухе, резко раскинув руки. Тьма распахнулась за его спиной, словно гигантские крылья, и на землю обрушились магические чернопламенные копья. Били они метко — Цилин едва успевал уворачиваться от них, глотая пыль и землю, пока не заметил, как Тирнас спасается от атак, заходя за спины своих мертвецов. Это было умно: так колдун находил шанс атаковать Этронара в ответ. Собственно, и целился арорма больше всего в чернодушника. Чем это было продиктовано — старыми счётами или чем-то другим, — значения не имело. Воспользовавшись безразличием к себе, Глерболлор прикинул расстояние и телепортировал.       Появился он прямо за спиной Этронара и — сразу же ударил, вкладывая в кулак столько магической энергии, сколько было только возможно. Слишком занятый расстрелом Тирнаса арорма среагировать попросту не успел. Захлебнувшись криком, слюной и кровью, он кувыркнулся в воздухе и рухнул вниз. Но перед этим Цилин нагнал его в полёте и прицельно ударил ногами в грудь, придавая скорости.       Казалось, от падения Этронара содрогнулась земля. Будь бывший Девятый обычным человеком, он бы тотчас скончался от ран. Однако собственная магическая сила и связь с демоном наделили его удивительной живучестью. Когда Цилин опустился на траву неподалёку, арорма, шипя и отплёвывая кровь, уже привстал на локтях. Лента на его хвосте развязалась, и волосы тёмными волнами укрыли его лицо. Впрочем, злой, горящий алым взгляд, брошенный на серафима, спрятать они не могли.       — Ах ты блядский выродок! — прохрипел Этронар. — Вздумал взять меня хитростью, а?       И в этот же миг Иво и уцелевшие мертвецы Тирнаса бросились на него гурьбой. Они хватали его за одежду, пытались добраться до плоти руками и зубами, обуянные желанием растерзать свою жертву на куски. Арорма завопил, и Тьма вырвалась из него, разбрасывая слуг чернодушника в разные стороны, словно тряпичных кукол. Взвыв, колдовской пёс растаял — опал клочками теней.       Однако Тирнас и Цилин оказались к этому готовы. Глупо было полагать, что такая мелочь сможет побороть Этронара — только отвлечь, даря серафиму и колдуну мгновения на перегруппировку. Они обступили бывшего зеробилонца с обеих сторон, и воздух закипел, заискрил от выбросов магической энергии. Это был и рукопашный, и магический бой — никто не жалел своих сил. И пусть арорма сражался против двух матёрых магов, отступать он не собирался. Этронар оказался куда более умелым и коварным противником, чем представлял Цилин. Совсем скоро рубашка на груди Глерболлора пропиталась кровью, а Тирнас едва не лишился руки и левого глаза. Голубое пламя, окольцовывавшее опушку, погасло. Всё, чего касалась демоническая магия, обращалось в прах, и воздух на поле сражения пропитался непередаваемым смрадом, погряз в вязком кумаре.       Окутанный Тьмой, бывший Девятый то и дело туманом утекал из-под ударов, отступая всё дальше и дальше в лес. Попытки заблокировать его не увенчались успехом, хотя Цилин постоянно заходил за его спину. И это было дерьмово — деревья, кустарники, чёртовы корни, выпирающие из земли, и ночная мгла ограничивали способности колдуна и серафима реагировать на опережение. Этронар должен был находиться в не лучшем положении, однако, сумев воспользоваться одной из секундных задержек нападающих, он выиграл для себя время.       С хохотом взмыв в воздух, арорма вновь обрушил на противников чернопламенные копья. «Демон накачал его магией по самые уши, — зло подумал Цилин, скрываясь от дробящих ударов за стволами деревьев. — Без его помощи Этронар уже давно бы сдал… Но ничего: и у демонов есть лимб». Глерболлор, как и Тирнас, был готов ждать. Более того, он собирался воспользоваться этим ожиданием, чтобы подкопить силы: укрытый древней смертью и тенями лес даст ему куда больше, чем мог подумать бывший Девятый.       Но — яркая серебристая вспышка вдруг осветила чащобу. В изумлении Цилин и Тирнас оглянулись и увидели молнию, уверенно и чётко огибающую все препятствия на своём пути: деревья, кусты, непонятно откуда взявшиеся убогие останки какого-то домишки. Вырвавшись из леса, она имела перед собой лишь одну цель — Этронара, и арорма понял это куда быстрее своих противников. Он попробовал было увернуться от этой неведомой атаки, но молния в ту же секунду поменяла траекторию и — с треском ударила в грудь бывшего Девятого, отбрасывая его обратно на опушку.       Опрокинув арорма на траву, молния не исчезла, но вдруг сделалась хлёсткой и гибкой: обернулась вокруг его тела первый, второй, третий раз и сжала в своих тисках с такой силой, что из глотки Этронара вырвался болезненный вопль. Свободный её конец взвился в воздух и превратился в хлыст, а его рукоять прыгнула в раскрытую ладонь того, кого Цилин никак не ожидал увидеть в этом позабытом Богами месте — в лесной глуши неподалёку от Зильдрена.       То был молодой аэтерна, статный, облачённый в до блеска начищенные серафимские доспехи. Едва погасли всполохи телепортации, он откинул за спину длинные серебристые волосы, забранные в высокий хвост, и впечатывал сапог в обожжённую грудь Этронара.       — Асферон? — неверяще выдохнул Глерболлор, заглушая полный боли крик арорма, и вышел из тени стонущих израненных деревьев.       Аэтерна оглянулся на звук его голоса и высокомерно нахмурился.       «Во имя всего святого!», — мысленно возопил Цилин, предчувствуя зубодробительный остаток ночи. Он не знал, чем провинился перед Богами — или перед Солнцем, или перед Небесами, неважно! — но наказания сыпались на него одно за другим.       Как бы Тирнас порой ни был ему противен, Цилин знал колдуна наизусть: никакая из выходок родственничка не могла удивить его, ни одно из слов — ранить или ввести в заблуждение. Но Асферон Ньердраэль, этот молокосос, этот пафосный сукин сын… О, он относился к одной из категорий людей, которые раздражали Глерболлора больше прочих. К святошам, что мнили себя единственно правыми; всё, что они делали, получалось истинно верно — даже когда доходило до сортирных дел.       Архисерафим Венд крайне гордилась, что смогла заполучить себе такого капитана. Вместе они создали светлоликий тандем, от которого время от времени вздрагивали даже Боги.       — Серьёзно? — холодно спросил Асферон. — Прославленный капитан архисерафима Аркта не смог справиться с каким-то жалким арорма?       Цилин вздохнул и вспомнил то, что на секунду забыл: Асферон всегда отвечал ему такой же страстной нелюбовью.       — И правда, — с сарказмом признал Глерболлор, — что бы я делал, не окажись ты здесь?       Впрочем, его острота пролетела мимо ушей Асферона. Серые глаза аэтерна уже впились в Тирнаса, ступившего на опушку следом за Цилином, и недовольная складка на его лбу стала ещё заметнее, уродуя татуировку ветвистого дерева — отличительный знак его рода, древнего, великого и поцелованного всеми аэтернийскими святыми по очереди.       — Ах, вот оно как! — выплюнул Ньердраэль. — Теперь я даже не знаю, что хуже, Глерболлор: твоя некомпетентность в поимке арорма или лобзания в десны с беспутными.       — Лобзания в десны? Когда ты успел стать таким вульгарным? — ужаснулся Цилин, между делом поглядывая в сторону поваленного дерева, за которое Этронар отшвырнул Наратзула. Этот измученный раненный ребёнок всё ещё не очнулся, и, наверное, так было лучше всего. — Мы не виделись всего пару месяцев, а ты настолько изменился…       — Закрой рот! — возмущённо припечатал Асферон, и серафим довольно прищурился, заприметив за его праведным гневом плохо замаскированное смущение.       Взращенный в интеллигентнейшей аэтернийской семье, в лоне высокультурного Треомара, юный Ньердраэль поначалу находился в состоянии постоянного глубочайшего шока от общения с другими служителями Богов, а затем принялся стараться быть похожим на них. Однако — проходили года, а никаких успехов он так и не достиг. Более того, заслужил неоднозначную репутацию любителя неловких шуток и острот. Конечно же, никто не говорил ему об этом в лицо… кроме Цилина. Для него попускать Асферона стало одним из увлекательнейших развлечений. В конце концов, Глерболлор был ещё недостаточно стар, чтобы сделаться чопорным сморчком, и — уже недостаточно молод, чтобы упускать возможность потешиться над молокососами.       — Вы, идиоты, — выплюнул Тирнас, пережимая ладонью рану на плече, — поворкуете, когда закончим с этим отбросом!       — Как смеешь ты?.. — разъярённо начал было Асферон, но осёкся, услышав смех Этронара.       — Ну что ты за человек такой, Руфий? — протянул арорма. Алый огонь в его глазах разгорелся с новой силой, а по его коже от век разрослись тёмные прожилки. — Слушать их было так весело! Зачем ты всё испортил?       Тело бывшего Девятого охватил чёрный огонь и во мгновение ока переметнулся на кнут Асферона. Только молниеносная реакция спасла серафима от воспламенения. Вскрикнув, он развеял своё оружие — в его ладони осталась только серебряная рукоять — и отпрыгнул на безопасное расстояние.       Не теряя времени, Этронар взмыл к небу демонической стрелой. «Предсказуемо. Дальние атаки явно твой конёк, мразь», — подумал Цилин, изловчившись и разрубив несколько летящих в него чернопламенных копий теневым клинком. Необходимо было придумать, как вновь сократить дистанцию, а пока — краем глаза Глерболлор заметил, что обезображенные трупы стражников Зильдрена, поднятые Тирнасом и не уничтоженные атаками арорма, снова встают в строй, как ни в чём ни бывало.       Пользу от их участия не мог отрицать даже Асферон. По обыкновению поборник морали, в иное время он бы скорее удавился, чем принял помощь Тирнаса и его мёртвых слуг, но в эту ночь его принципы явно не пережили удара суровой реальности. И теперь, используя слуг Третьего из Зеробилона как щит, Ньердраэль, казалось, высматривал бреши в защите Этронара. Но когда аэтерна пустил в ход свой искрящийся молниями кнут, оказалось, что бьёт он вовсе не по арорма, а в землю под ним.       Чтобы понять план серафима, Цилину понадобилось несколько долгих секунд. Благо, Этронар был слишком занят попытками убить их вместо того, чтобы задуматься о происходящем.       «Не дай ему переключиться на святошу! — мысленно крикнул Глерболлор Тирнасу, увлечённо забрасывавшему бывшего Девятого огненными сгустками энергии. — Он готовит руну Плена».       «Я и без тебя это понял», — огрызнулся чернодушник, и следующая его атака пришлась прямиком на расползшееся в страшной улыбке лицо Этронара.       Взвыв, арорма потерял концентрацию и упал обратно в траву. Но в последний момент, несмотря на языки голубого пламени, пляшущие на его одежде, умудрился приземлиться на ноги. Тьма вокруг него словно взбесилась. Плетьми не хуже, чем у Асферона, она разбросала поднятых мертвецов, кинувшихся к нему, а затем обхватила ствол рухнувшего дерева и подняла его в воздух, словно соломинку.       — Охуеть! — выдохнул Цилин — дерево летело прямо на него.       Однако расторопные Тени и удар кнута Асферона превратили его в щепки.       — Не отвлекайся! — рявкнул Глерболлор аэтерна, и тот обиженно поджал губы.       За мгновения обожжённое лицо Этронара покрылось новой серой кожей. Усмехнувшись, он вновь раскинул было руки, но Асферон опередил его — подготовка руны была завершена. Засвистел кнут; два выверенных удара пришлись по бокам арорма, и тот, скорчившись и отшатнувшись, ступил в заготовленную ловушку.       В следующее же мгновение Асферон ударил ладонью по земле. Серебристый огонь, заструившийся между его пальцев, соединил связующие точки руны. Воздух загудел от звука, напоминающего торжественный перезвон колоколов. Порыв ветра пронёсся от опушки дальше в лес, прогоняя клочья смрадного тумана, сгибая верхушки вековых деревьев и вырывая сухие кустарники. Прозрачный, но непробиваемо крепкий барьер молочной пеленой устремился к ночному небу и сомкнулся, повторяя мудрёные изгибы руны на земле.       Цилин уважительно присвистнул. Пусть друзьями они с Асфероном не были, не признавать умения аэтерна было бы глупо. С тех самых мрачных лет, когда Каллидар пал под натиском Ратшека, Ньердраэли оттачивали своё мастерство в поимке и уничтожении демонов. Как и четыре других именитых клана, они были особым аристократическим слоем Треомара, владыки которого клялись перед небом и землёй, что более никогда не допустят возникновения демонических культов в лоне аэтернийской цивилизации. Однако не существовало нерушимых клятв, и, к счастью, треомарцы понимали это. Оттого Пять Святых Столпов никогда не теряли уважения аэтернийского престола, и даже Рождённые Светом благоволили им.       Тысячелетия Треомар действовал в своих интересах, с неохотой считался с Иноданом и не желал делиться с ним ни опытом в своих антидемонических изысканиях, ни своей добычей. Правда, во избежание политических казусов аэтерна простирали свои «охотничьи угодья» лишь на западе Нерима — исключения из этого правила были редки. Эродану, которому в принципе претила мысль о независимом королевстве на его землях, пришлось знатно попотеть, чтобы придумать, как сохранить треомарское ощущение собственной свободы, между тем обернув её иллюзией, что не пройдёт проверку на прочность в случае непредвиденных обстоятельств, и заполучить ответное расположение — для себя и Святого Ордена.       В конце концов, младший Рождённый Светом добился своего, но только двое из пяти Столпов согласились сотрудничать с Орденом, и лишь Ньердраэли перешагнули границу простого обмена опытом. Престол Треомара не испытал ни капли восторга, когда отец Асферона, средний сын прежнего главы рода, облачился в доспех паладина (а затем и серафима), и всё же был вынужден считаться с его решением. Да и сладкоречивый Эродан сумел успокоить аэтернийского короля, напомнив, что старшая линия Ньердраэлей осталась подле него.       Так и началась эта история, привёдшая Асферона к званию капитана при архисерафиме Венд — и в ночной лес у пылающего Зильдрена.       — Столько гонора, — фыркнул аэтерна, разглядывая шатающегося, но поднимающегося с колен Этронара, — и всё впустую!       — Нам бы оставить его в живых, — заметил Цилин, отталкивая со своего пути к магической темнице замершего истуканом мертвеца, — для допроса. Это Этронар, бывший Девятый из Зеробилона. Уж он-то многое может нам рассказать!       Асферон было в удивлении вскинул светлые брови, но быстро опомнился и придал лицу предельно саркастичное выражение.       — Я слышал, тебя отправили расследовать убийство семьи эрофинского судьи, — протянул он. — Раз ты очутился здесь, могу ли я надеяться, что этот арорма замешан в деле?       — Что за глупый вопрос? — проворчал Цилин. — Похоже, что я променял работу на ночную прогулку по пожарищу в компании зеробилонцев?       Асферон скривил губы и опалил враждебным взглядом Тирнаса. Но тот, словно позабыв о существовании своих вынужденных компаньонов, пристально следил за каждым движением Этронара, ошалело завертевшегося в стенах магической темницы. Казалось, пленение давнего врага ничуть не обрадовало колдуна. Маска показных эмоций спала с его лица, оставив настороженность, что присуща дикому зверю, почуявшему ловушку на своём пути. И… Цилин слишком хорошо знал, что интуиция Тирнаса редко давала сбой. «Неужели?..».       — Вы, вороньё, вечно шляетесь по самым тёмным углам в компании всякого сброда, — сказал тем временем Асферон, отвлекая серафима от тревожных мыслей. — Так что я был обязан спросить.       Гневный вопль Этронара не дал Глерболлору никакой возможности ответить сосунку так, как того требовал случай. Очнувшись от растерянного оцепенения, арорма принялся палить руну Плена чёрным пламенем.       — Ты обещал, что мне нечего бояться! — взвизгнул бывший Девятый, растеряв всю свою спесь. — Ты не говорил, что здесь появится Загонщик!       — О, посмотрите на него! — издевательски протянул Тирнас. Взгляд его, однако, остался по-прежнему холодным и тяжёлым, словно надгробный камень. — Предъявляет ратша за собственную никчёмность… Кто сказал тебе, тупой ты ублюдок, что ратша обязан быть честен с тобой? Быть может, он давно мечтал избавиться от такого отброса как ты и найти себе тушку поприличнее.       Цилин нахмурился. Он не был уверен, что Этронар услышал хоть слово из уст своего непримиримого врага. Впрочем, всё, чего хотел Тирнас, так это вывести Девятого из себя ещё больше. Связь демона и одержимого всегда была сильна: желая избавиться от неугодного сосуда, ратшековская дрянь и правда могла подстроить его смерть — но никогда от рук служителей Богов или Загонщиков. В этом случае демон рисковал помереть сам.       Скорее, этронаров подкормыш понятия не имел, что дело обернётся подобным образом. Да и как он мог? Злой случай властен над всеми без исключения, потому обвинения в сторону арорма были так же бессмысленны, как и подначки Тирнаса.       «Начинай открывать портал в Инодан, — мысленно скомандовал Цилин Ньердраэлю. — Нужно действовать как можно быстрее, пока этот мудак окончательно не сбрендил».       Асферон задохнулся от возмущения. Он презирал псионику и был готов убить даже за робкую попытку телепатии, считая её посягательством на свою ментальную честь. Глерболлор с завидной периодичностью «забывал» об этом, доводя Ньердраэля до бешенства. Забыл он и сейчас, и от очередного взрыва его спасло лишь то, что долг для Асферона был куда важнее скандалов и злости. А вот когда этот долг будет исполнен…       — Помоги мне! — продолжал надрываться Этронар, брызжа кровавой слюной и сотрясая темницу всё новыми и новыми ударами. Последний из них рикошетом отскочил от стен и отбросил арорма в центр руны. — Помоги, чёрт тебя подери! Или ты возомнил, что сможешь сбежать, когда эти выблядки?.. Ах!       Тихий усталый вздох прокатился по опушке, отдаваясь ужасным эхом в головах всех присутствующих. Этронар застыл, неестественно выгнувшись в спине. На его распахнутых ладонях догорело чёрное пламя, а его глаза, казалось, были готовы вот-вот выскочить из орбит. Рот бывшего Девятого широко распахнулся, из горла вырвался болезненный хрип, и Цилин с Тирнасом против воли переглянулись.       Оба уже видели подобное, и всё же…       — Разве руна Плена не должна сдерживать демонов? — Глерболлор оглянулся на Асферона. Это был глупый вопрос, но отчего-то помимо него в голову ничего не лезло.       Ньердраэль ответил ему потрясённым взглядом. Лицо аэтерна смертельно побледнело.       — Должна. Но она… — начал было он, однако осёкся, явно не веря в происходящее.       Цилин, прекрасно зная, что хотел сказать серафим, и сам не был готов поверить в это. Ведь руна Плена не работала лишь в одном случае: если пленник, попавший в неё, оказался сильнее своего пленителя. Но со времён войны с Армонаартом Вин не знавал демонов превосходящих по силе Загонщиков и специально обученных серафимов.       Предполагать, что Асферон Ньердраэль, являющийся и тем, и другим, вдруг оказался никчёмной пустышкой, было попросту смехотворно. Да и Этронар не мог стать сосудом для могущественного демона. Этот аэтерна был по-своему талантлив, но обладал слабым телом — если бы оно не рассыпалось в прах в первые же секунды одержимости, то подверглось бы такой мутации, о которой даже думать страшно.       И оставалось последнее — не менее важное. Что Цилин, что Асферон, что Тирнас, никто из них троих не смог бы спутать могущественного демона с обыкновенной красноглазой шавкой. Пусть они никогда прежде не сталкивались с таким, в этом случае им бы помогло знание о прошлых войнах с Ратшеком. Со слов архисерафима Аркта, присутствие на поле боя даже одного серьёзного ратши повергало воинов Вина в бесконтрольный ужас — настолько давящей и тёмной была его аура. Этронар же, как сосуд, подобным похвастать не мог…       Нахмурившись, Глерболлор оглянулся на бывшего Девятого и увидел, что всего его сотрясает бесконтрольная дрожь, а белки его глаз стремительно чернеют. Правая рука Этронара, уже не подвластная ему, потянулась к высокому вороту его рубахи, проворно расстегнула пуговицу и потянула за серебряную цепочку на шее, нащупывая хитроумную подвеску, напоминающую крошечный ларчик. «Что это за херня?», — изумился Цилин.       Губы Этронара беззвучно зашевелились, и лицо его исказил нешуточный страх. Вероятно, требуя помощи демона, он не подозревал, что тот захочет полностью перехватить контроль над его телом. И теперь Цилин подозревал, почему арорма так этим встревожен. Вот только…       Под пальцами бывшего Девятого, сжимающими подвеску, что-то щёлкнуло, и — ночь над Зильдреном разорвал жуткий крик, а двух серафимов и колдуна едва не сбила с ног ударная волна демонической магии. Казалось, Этронар сорвал клапан с единственного предохранителя, сдерживавшего истинную силу его демона.       …Вот только как бывший Девятый вовсе мог ограничивать и прятать её?! Цилин не знал ни единого похожего случая из прошлого.       Впрочем, сейчас ему было не до рассуждений. Как только повеяло опасностью, Глерболлор облачил себя в магический доспех, однако даже он не мог защитить его от демонического духа, тяжёлого, смрадного и разрушительного. Грудь Цилина будто сдавило в тисках, мешая дышать, в голове и перед глазами помутилось, ноги и руки налились свинцом. Он мог только смотреть: на Этронара, из широко распахнутых глаз которого, словно слёзы, лилась чёрная кровь; на уцелевшие после первой схватки траву и деревья вокруг опушки, враз истлевшие и теперь уносимые шквальным ветром клочьями пепла.       Мертвецы Тирнаса рассыпались прахом. Огонь, обуявший постройки Зильдрена, унялся, но — лишь затем, чтобы вспыхнуть вновь и обернуться красно-чёрным пламенем Ратшека. Сердце Цилина оборвалось.       Тьма поднимала голову — вокруг него и в нём. Червоточина в его душе лишь казалась накрепко запечатанной, и, почувствовав истинно-родственный дух, она пустила яд по его венам. Ужас отступил под натиском мрачной, болезненной эйфории, и…       На плечо Глерболлора легла рука в латной перчатке и — дёрнула назад, подальше от стен темницы.       — Соберись! — рявкнул Асферон ему в ухо, и Цилин крупно вздрогнул, приходя в себя. — Я отправил сигнал тревоги, но до того, как кто-то придёт на помощь, мы обязаны продержаться!       Глерболлор засуетился. Минута его слабости могла обернуться для всех них бедой. Им повезло, что демон, явно не желая потери своего никудышного сосуда, захватывал контроль над телом Этронара едва ли не бережно, а оттого медленно. Однако растянуться до бесконечности это действо всё равно не могло. Совсем скоро их истинный противник предстанет перед ними. Стиснув зубы, продержаться против него они, пожалуй, смогут, но — недолго и не все.       Повинуясь мысленному зову хозяина, между Цилином и Асфероном появился Иво и тут же бросился к кустам, где до сих пор лежал бесчувственный Наратзул. «Неси его в Ледур и никого — слышишь, никого! — не подпускай к нему, кроме магистра Аппель», — приказал Глерболлор, и колдовской пёс, напоследок вильнув хвостом, обратился в поток теней, буквально сметший юного Арантэаля с земли и унёсший его в непроглядную тьму леса.       Асферон только успел наградить Цилина осуждающим взглядом, прежде чем тот повернулся к нему и выдохнул:       — У меня есть план. Охренительно дерьмовый, но единственно рабочий. И мне нужно, чтобы ты доверился мне, Ньердраэль.       ***                    Тела жителей Вина всегда были нелепы, слабы. Сломать, разорвать на части, испепелить их не составляло труда. Это приносило удовольствие, когда касалось противника, и раздражало, когда касалось сосуда. Прошло немало тысяч лет с тех пор, как завершился его первый ритуал слияния, но позабыть этот опыт Часовщик не смог. Вероятно потому, что первый ритуал ничем не отличался от последующих, и все они имели один итог — каждый его сосуд, с каким бы тщанием ни был подобран, не выдерживал мощи ратша и истлевал, не успев принести и толики пользы.       Этронар стал каким-никаким исключением из этого дрянного правила — благодаря опыту, которому Часовщик поднабрался за время скитаний по Вину, и аэтернийской крови, в которой каким-то чудом сохранилось дыхание Ирдора. Была в нём и стойкость, и весьма достойная способность к регенерации. Однако обращаться с его телом всё равно приходилось бережно — из раза в раз, когда Часовщик брал над ним полный контроль, оно становилось всё хрупче. Он понимал, что рано или поздно аэтерна испустит дух, как и сотни сосудов до него, но не хотел допустить, чтобы это произошло раньше чётко отведённого срока.       И всё же иногда можно было дать себе волю. Ведь с каждым его появлением стрелки на циферблате Великих Часов двигались всё быстрее, а значит каждое мгновение износа Этронара, этой глупой свиной туши, стоило того.       Сегодня всё шло по плану.       Часовщик не боялся, что служители Богов и колдун сбегут быстрее, чем он проявит себя. В конце концов, Руфий шёл по следу бывшего Девятого слишком долго, чтобы сдаться теперь, когда тот почти оказался в его руках, ну а серафимы… По скромному мнению Часовщика, серафимами становились лишь те, кто лучше прочих уяснил одну простую истину: самоубиться во имя Рождённых Светом — самое великое, что они могут сделать в своей жалкой жизни. Каждый из них стремился к этому с завидным упорством, и сегодняшняя ночь могла наградить их за страстные чаяния — так зачем бежать?       А быть может, они остались, чтобы приятно удивить его?       Глаза Этронара давно стали его глазами, но вне полного контроля над телом аэтерна Часовщик видел мир так, словно он скрывался от него за толщей мутного стекла. То же касалось слуха и ощущений в целом. Оттого первые мгновения пробуждения всегда были особенными — Часовщик чувствовал себя утопленником, которому посчастливилось вынырнуть на поверхность затхлой воды. И неважно, что чаще всего он появлялся посреди поля боя — в этом было своё очарование. Вот и сегодня он позволил себе полной грудью вдохнуть воздух, пропитанный запахом гари и крови, ощутить чужой страх каждой клеточкой тела, прежде чем открыть глаза и оценить стену магической темницы, отделявшей его от противников Этронара.       От неожиданности Часовщик хрипло усмехнулся и покачал головой.       — Ну и ну! Столько шума — из-за такой ерунды! Вот уж правда: не сосуд, а кусок бесполезного мусора, — протянул он и прокашлялся, чувствуя привкус железа в горле. Из глаз Этронара, противно щекоча щёки, текла чёрная кровь. Впрочем, Часовщику это было безразлично: прищурившись, он взглянул на светловолосого надменного аэтерна, застывшего в шаге от младшего Глерболлора. — Неужели нынешние Загонщики только на это и способны? Какой… позор.       Между ним и служителями Богов встал Третий из Зеробилона. Работая на опережение, колдун начертал защитные руны вокруг темницы и в их призрачно-голубом свете выглядел ещё большим демоном, чем им был Часовщик. В его правой руке тускло сиял короткий клинок — кошмар наяву для большинства ратша, обосновавшихся в Вине.       Для большинства, но не для всех.       Часовщик мягко улыбнулся своему давнему противнику и наконец утёр кровь со щёк. Оглядел испачканную в чёрном ладонь и потянулся к серебристо мерцающей стене темницы, коснулся её кончиком указательного пальца. Руфий цепко следил за каждым его движением, перехватил его взгляд, и…       — Бу! — выдохнул Часовщик, изо всех сил стараясь не рассмеяться.       Впрочем, даже если бы он не преуспел, пронзительный звон, которым отозвалась магия среброволосого аэтерна на прикосновение ратша, заглушил бы его веселье.       Раз! Паутина чёрных трещин расползлась по кругу магических стен.       Два! Тысячи осколков темницы разрезали воздух и кожу на лице Руфия. Часовщик увернулся от молниеносного удара кнута, затем — теней и прыгнул вперёд.       Три! Рёбра колдуна оказались мягче сдобы. Он даже не успел понять, что произошло, когда «пленник» сжал пальцы на его сердце.       Четыре! Тело Руфия ещё не успело упасть в траву, как серафимы бросились в атаку, но Часовщик щёлкнул пальцами и…       Время остановилось. Мир замер.       Задумчиво нахмурившись, ратша осмотрел вырванное сердце колдуна на своей ладони. Оно ещё слегка подрагивало, сочилось тёплой, алой, человеческой кровью. Но что-то было не так.       Часовщик поднял голову и огляделся. От леса вокруг опушки осталось только его жалкое подобие — Этронар хорошо потрудился, уничтожая и без того многострадальную флору Вина на этом клочке земли. Осадок демонической магии, оставшийся от истлевших деревьев, кустарников и травы обратился чёрным туманом и смешался с дымом, пригнанным ночным ветром от пылающего Зильдрена. Под сапогами шелестел прах работорговцев и их стражников, восставших по прихоти Руфия для отвлечения внимания глупого арорма. Тусклый свет двух полных лун, едва пробивавшийся сквозь завесу низких облаков, высветил застывшее недоумение на лицах противников Часовщика, живых и мёртвых… Всё казалось излишне правильно, а оттого неверно.       Хмыкнув, ратша прикрыл глаза и сосредоточился на звуках и запахах окруживших его магических потоков. Будто бы пропитанные лишь его присутствием, они таили в себе секрет. Иллюзию, сквозь которую Часовщик учуял ауру столь похожую на его и одновременно с этим — абсолютно чуждую любому ратша.       Улыбка вернулась на его лицо.       — Пусть и ненадолго, но тебе удалось одурачить меня, — негромко сказал Часовщик. На его ладони, в которой покоилось остывающее сердце Руфия, вспыхнул чёрный огонь, и оно, вдруг мелко задрожав, взорвалось умирающими тенями. — Это хорошо. Значит, чему-то тебя всё же учили. Ведь многие из нас боялись, что за эти годы великий сосуд стал кем-то, кто лишь чуть лучше обычного мертворождённого.       Переступив через истлевающее тело Руфия, ратша медленно направился в сторону двух серафимов. Конечно же, и серафимы тоже были иллюзией, но — что за беда? Часовщик понимал, что её создатель безмолвно наблюдал за ним откуда-то неподалёку, а другого ему было знать и не нужно. Пока.       Его взгляд был прикован к рыжеволосому лже-серафиму. В Вине не нашлось бы ратша, кто не знал о Глерболлорах. Никто из этих предателей Богов не отличался умом, наивно полагая, что демоны поделятся с ними своим могуществом и найдут им местечко повыше в новом мире, но в этом они ничем не отличались от прочих демонопоклонников. И всё же они оказались крайне полезны — сослужили Ратшеку добрую службу. Дали всё, что от них требовалось, если даже не чуточку больше, и сдохли, более не мешаясь под ногами никчёмным мусором.       Однако приравнять к почившим Глерболлорам последнего из них Часовщик не мог. В конце концов, на него было возложено слишком много надежд. Кто-то из ратша опасался, что Цилин, прибранный к рукам Корвусом, не оправдает их, но — что они понимали? Всё шло по плану — так гладко, как только могло.       — Не чую маленького ведуна ни в твоей иллюзии, ни вне её, — продолжил Часовщик и щёлкнул ногтями. Сорвавшийся с них сгусток чёрного пламени, войдя в лоб Загонщика, пробил его среброволосую голову, словно гнилой качан капусты. Будь аэтерна настоящим, зрелище из этого получилось бы распрекрасное, но он был соткан из теней, потому лишь покачнулся и растаял, не успев тяжело упасть на колени. — Отослал мальчонку прочь, чтобы я не смог причинить ему вред? Как благородно. И глупо — ведь я смогу найти его позднее. Он… любопытный экземпляр. Я был бы не прочь разглядеть его повнимательнее.       Большинство служителей Богов терпеть не могли, когда так называемые демоны начинали дерзить им. Они тут же выпячивали грудь, принимались сыпать угрозами и обещаниями скорой смерти — прежде чем помереть самим или позорно бежать с поля боя. Но этот Глерболлор был не таким. Он молчал, прекрасно понимая, что тишина — его лучший друг, и выжидал момент для настоящей атаки. Часовщик довольно прищурился.       Во всех мирах не существовало никого хуже, чем скучный враг.       Подойдя к иллюзии Глерболлора почти вплотную, ратша коснулся её ресниц. Ранее Часовщик лениво наблюдал за боем Этронара и потому знал, что настоящий серафим выглядел точно так же. Несмотря на его прошлое, ныне Цилин ничем не отличался от обычного человека. Собственно, человеком он и был, но существовал нюанс, и Часовщику, как учёному, было по-настоящему интересно узнать, как Корвусу — кто ещё это мог быть? — удалось скрыть этот нюанс от чужих глаз.       — Хорошая работа, — одобрил ратша, похлопав иллюзию по щеке и оставив на ней размазанный след чёрной крови. — Будь на моём месте какой-нибудь простофиля, он бы даже купился на этот обман. Но со мной-то всё иначе, и ты изначально должен был это понять. А значит, ты тянешь время.       Помедлив немного, Часовщик погрузил пальцы в человеческие глаза иллюзии, пустил по ее несуществующим нервным окончаниям и венам поток магии.       — Собственно, я понимаю, зачем ты это делаешь, — продолжил он и отвернулся от подделки, не имея никакого желания смотреть, как исчезает и она. — Однако твои методы удивляют меня. Разве разумно показывать свою истинную силу перед другими служителями Богов? Вдруг однажды они поймут, что твоя магия лишь похожа на магию твоего наставника, и что повелеваешь ты вовсе не тем, что принято считать тенями? Вдруг однажды они решат, что уничтожение тебя будет деянием ещё более благостным, чем истребление ратша?       «Интересно, кто придёт к ним на подмогу? — думал Часовщик между поддразниваниями. — Было бы весело встретить Корвуса спустя столько лет: посмотреть, изменился ли он, или так и остался золотым образцом аэтернийской бесконечности… Но тешить себя надеждами не стоит».       Чистый всплеск эмоций заставил его отвлечься от дум, и ратша усмехнулся. Пока аэтерна и многие его собратья сравнивали Море Вероятностей Вина с болотом, Часовщик представлял его стариком со скверным характером, охраняющим своё наследство от полчища внуков и беспочвенно уличающим их в алчности. Оно никогда не бывало отзывчивым, нехотя выбирало себе любимчиков, но с истеричной чуткостью отзывалось на каждую их мелкую мысль, словно крича: «Я выполню любой твой мелкий каприз — только не зарься на моё золото!». В нём не было дисциплины — и в тех, кто связан с ним, тоже. С самых первых дней в Вине Часовщик не уставал поражаться, как легко читать привилегированных жителей этого мира… Как легко играть с ними и их эмоциями.       Здешние маги потратили тысячи лет, чтобы научиться закрывать свой разум от ратша, но преуспели лишь в том, чтобы отстраниться от своего же рода.       В конце концов, Часовщик понял, что иллюзорными были не только его противники, но и весь мир вокруг него — покинув темницу Загонщика, он тут же попал в куда более коварный плен младшего Глерболлора. Но ткал его Цилин в спешке и действительно лишь для того, чтобы отсрочить истинный бой с хозяином Этронара. Вырваться из него такому как Часовщик не составит труда… А уж найти за его завесой хоть кого-то из спутников великого сосуда оказалось и вовсе легче лёгкого. Впрочем, этому ратша был даже удивлён.       Он был уверен, что скорее дождётся снегопада в середине жаркого лета, чем искренних человеческих эмоций Руфия, и что Корвус наверняка не единожды содрал шкуру со своего ученика, принуждая его к хладнокровию. Но и обучение Загонщиков всегда отличалось суровостью. И хоть Часовщик рассчитывал на реакцию на свои слова со стороны кого-то из этих двух ещё не оперившихся птенцов, такой шквал ненависти и гнева стал для него неожиданностью. «Разве я не озвучил лишь простую истину?» — со смехом подумал ратша и сорвался с места смертоносным сгустком Тьмы.       На самом деле иллюзия Цилина была компактной — повторять очертания реального мира не то же самое что быть им. Не прошло и нескольких мгновений, как когтистая рука Часовщика коснулась стены, скрывающей его затаившихся противников, и — магия Глерболлора вокруг него пришла в бешеное движение. Ратша едва успел отдёрнуть ладонь от чернеющих завихрений колдовской энергии и благоразумно отступил, оглядываясь. Он оказался окружён со всех сторон — находился буквально посреди глаза бури, смыкающегося со страшной скоростью.       Часовщик тяжело вздохнул. «Так не пойдёт, — решил он, между делом оценивая лимиты тела Этронара. — Ситуация накаляется, а подмоги они так и не получили. Правду говорят: нынешний Инодан действует не раньше, чем старая карга Ирланда припудрит свой морщинистый нос! Не будет беды, если я… разобью её пудреницу».       — Зачем же так нервничать? — вслух спросил ратша. Обжигающий холод магической бури опалил его щёки. Прислушавшись, можно было различить в её треске и гуле крики, плач тысяч и тысяч душ; присмотревшись — увидеть в её темноте вспышки сотни аномалий и белого света, выжигающего человеческую жизнь до последней крупицы. — Выглядит внушительно, но не боишься ли ты не сдюжить, мальчик?       Сражаясь, маги Вина — да и многих других миров тоже — вели себя подобно обезьянам. Прыгали с места на место, суетились, разбавляя магические атаки грубой силой. Объяснение тому было простое — их Связь с Морем была не так уж крепка, чтобы они могли всецело положиться на свое главное оружие. Исключения из этого правила встречались в каждом поколении, но их можно было пересчитать по пальцам одной руки. Таких мастеров стоило бояться и уважать.       Этронар не был им, но стал вместилищем для одного из них. Когда Часовщик позволял себе хотя бы короткое, но сладкое буйство, это всегда заканчивалось для аэтерна крайне печально. Вот и сегодня, стоило ратша развести руки и прикоснуться к вероятностям, как он почувствовал, что внутренности в его сосуде словно перевернулись и надорвались.       Но кому какое дело, когда каждая капля крови выстилает путь к успеху?       В считанные секунды чёрно-красное пламя с рёвом поглотило потоки магии Глерболлора. И уж тогда Часовщик почувствовал его эмоции — восхитительную смесь неверия, страха и злости, — и, следуя за этой своеобразной стрелкой компаса, шагнул сквозь огонь. Его вновь вытянутую руку с треском и свистом оплёл кнут Загонщика, но изловчившись ратша обхватил его ладонью и резко потянул на себя. Взревев, пламя и нетени рассеялись; умопомрачительный аромат настоящего мира ударил в нос Часовщика, а когти его свободной руки уже тянулись к бледному и сердитому лицу среброволосого аэтерна. Однако достать юнца так и не удалось: несостоявшаяся жертва успела развеять кнут, и между ними тотчас взревела стена голубого пламени Руфия. «Командная, мать его, работа чернодушника и серафима — кто бы мог представить?», — только и успел подумать ратша, а в следующий миг Цилин сбил его с ног, бросившись вперёд с оскалом не хуже, чем у его дохлой псины.       В нём в принципе поубавилось человечности. Не обратив никакого внимания на удар, от которого затрещали рёбра Этронара, на вес придавившего его к земле противника, Часовщик взглянул в красные глаза Глерболлора и расхохотался.       — Таким ты мне нравишься больше! — воскликнул он. Перехватив объятый нетенями кулак Цилина одной рукой, ратша ударил ребром ладони другой руки по его беззащитному горлу. Задохнувшись и издав булькающий звук, Глерболлор инстинктивно отпрянул, и тогда Часовщик обрушил удар на его солнечное сплетение — да так, что серафима подбросило высоко в воздух.       В конце концов, когда к тебе применяют столь варварские методы боя, совершенно не грешно ответить тем же, верно?       Не дав Цилину рухнуть на землю, Часовщик телепортировал; голубое пламя Руфия лишь выжгло землю на том месте, где секунду назад лежал ратша. Появившись рядом с Глерболлором, он схватил его за горло и взмыл ещё выше. Извиваясь словно змея, кнут Загонщика преследовал их, но ему недоставало скорости. Когда же вокруг демона и серафима вспыхнули пять серебристых призрачных мечей, Часовщик только повёл пальцем, заключая себя и Цилина в искрящееся красными молниями поле. Даже не глядя он знал, что соприкоснувшись с его магией эти мечи обернуться в пыль.       Хватка Часовщика не давала Глерболлору сделать даже жалкий вдох. Вены на его висках набухли. Однако сдаваться он был не намерен. Вероятно, Цилин был таким человеком, который ощущая дыхание смерти не боялся, но лишь желал впиться клыками ей в глотку. Это было хорошо: Часовщик терпеть не мог безвольных, трусливых людей. Ратша был бы разочарован, узнав, что великий сосуд вырос именно таким.       Обхватив его предплечье обеими руками, Глерболлор пропустил по телу Этронара ядовитый поток своей магии, и Часовщик поморщился, впервые за всю ночь осознав, сколько сил и времени придётся положить на то, чтобы этот аэтерна послужил ему вместилищем отведённый срок. Однако это всё равно было мелочью по сравнению с тем, что ратша вдруг почувствовал, читая Цилина.       Великий сосуд скрывал в себе тёмное могущество, но — что-то сковывало его, усмиряло. Некая печать — внутри его тела или сознания… Или же не внутри? «Может ли быть так, Корвус, что великие умы и правда находят похожие решения, даже не советуясь друг с другом?». Очарованный своей внезапной догадкой, Часовщик отвёл взгляд от лица Цилина, чья кожа уже приобрела знакомый бледный цвет, от чёрных прожилок, потянувшихся по его щекам от горящих алым огнём глаз, и принялся осматривать его тело, пытаясь найти источник магического заслона.       Впрочем, обнаружить что-либо он не успел. Внезапно всё его естество завопило о неимоверно приближающейся опасности. Испытывать судьбу Часовщик был не намерен, оттого ему пришлось расставлять приоритеты. С сожалением ратша выпустил шею Цилина из своих цепких пальцев, телепортировал на другой конец опушки и…       Луч золотого света озарил залитое чёрной кровью лицо Часовщика, но — лишь на мгновение. Разрезав опушку и небо над ней, как острый нож разрезал бы масло, этот луч устремился дальше. Ничто не уцелело на его пути: деревья обращались в щепу, догорающий Зильдрен и вовсе попросту смело взрывной волной. А затем он врезался в горную твердь Чаши, и ночное небо над задрожавшей долиной посветлело как днём. Лишь тогда Часовщик смог разглядеть обрубок руки Этронара, которую так и не успел опустить при телепортации. Повертев им и так и эдак, ратша удивлённо поднял глаза.       Более никем не удерживаемый в воздухе, Цилин упал на землю; неведомая атака не задела его. Надсадно кашляя и потирая горло, он сел в пепле, оставшемся от леса, а Загонщик, позабыв обо всём на свете, опустился перед ним на колени и бесстрашно заглядывал в его демонические глаза. Руфий загородил их своей спиной, но впереди него была ещё одна фигура, и именно она завладела всем вниманием Часовщика. Глядя на неё, ратша чувствовал, как его захлёстывает восторг.       Риск окупился, и он получил даже больше, чем когда-либо желал.             Однако вслед за распирающим восторгом подоспел и смех. В прошлом короли и Боги встречали Часовщика при полном параде: в доспехах с головы до пят, с обнажённым оружием и неуёмным желанием убийства проклятой мрази, осмелившейся сунуться в чужой мир. Кто бы мог подумать, что отсутствие хотя бы одного из этих условий произведёт такой будоражащий эффект?       Перед Часовщиком предстал Эродан. В руках младшего из Богов сверкал тем самым золотым светом меч, и в ночи глаза его сияли не хуже двух солнц. Но шумиха, которую ратша устроил на границе Срединного королевства, явно подняла его с постели. Он позабыл об иллюзии, созданной специально для своих легковерных поданных и превращающей его из аэтерна в человека; был босоног и простоволос. Поверх пижамы Рождённый Светом накинул ночной халат, на чёрном шёлке которого распустились серебряные цветы, и — отправился на бой с наглым демоном. Он был уверен, что для победы ему не нужно ничего более, и Часовщик знал, что шанс у него и правда есть.       Как минимум, потому, что Часовщик не собирался сражаться с ним.       Ведь до поры до времени его роль в судьбе этого мира была несущественна. Кто он такой, чтобы решать участь здешних Богов? Он есть Тьма, и его задача — поспособствовать рождению того, кто занесёт клинок над их венценосными головами. И только.       Эродан не стал терять время, разговаривая с ратша, как его дед, или собираясь с духом, как его мать. Обнаружив, куда телепортировал враг, он поудобнее перехватил меч и бросился вперёд. Пространство вокруг Бога загудело, искривилось — он собирался отрезать Часовщику все пути к отступлению. Но вот же беда: благородный светозарный мальчишка явно позабыл, что долгоживущий ратша — мастер не только смертельного боя, но и хитроумного стратегического отступления. Часовщик научился и тому, и другому задолго до того, когда приёмная мать Тира наконец научила того гадить в горшок.       Перехватив горящий взгляд Эродана, он едва ли не кокетливо подмигнул ему, помахал на прощание обрубком руки Этронара и растаял тёмной дымкой.       В конце концов, что ещё ему было делать здесь? Все задачи, поставленные им перед самим же собой, были выполнены — и даже сверх меры.       Теперь он мог только ждать, когда разразится буря.       ***       Сколько Наратзул себя помнил, его частенько мучили кошмары. От многих из них он, будучи ребёнком, просыпался со страшным криком, и Мириам не находила себе места от волнения. Она добилась, чтобы Теалор Арантэаль пригласил в дом лучшего целителя Башни, однако тот не смог решить проблему мальчика. Внук грандмастера не страдал физическим или ментальным недугом, не был отравлен или проклят — он всего лишь рос во власти своей весьма впечатлительной, эмоциональной натуры и вместе с тем, как маг, учился сосуществовать с Морем Вероятностей.       С возрастом Наратзул хоть сколько-нибудь научился держать себя в руках, и эта проблема перестала быть острой. А затем пришли видения, порождая новую веху испытаний для юного ума. Наратзул верил, что сможет разобраться и с этим — ему всего лишь было нужно время… Но даже мирозданию были безразличны его нужды.       Вместо времени он получил ядовитый клубок, в который сплелись кошмары и видения. И Наратзул не знал, как отличить их друг от друга.       Боги милосердные, он не знал — как?       В ту ночь, после того как Этронар вырубил его и Цилин приказал Иво унести Наратзула обратно в Ледур, он видел многое. О чём-то юноша забывал, стоило картине перед его глазами смениться другой; что-то врезалось в его память на долгие годы, давало о себе знать даже в самые счастливые моменты и изводило, разрывало на части, заставляло быть мнительным.       Где есть правда, обещание, предостережение, а где — лишь жестокая игра сознания?       Наратзул видел холмы, устланные мёртвыми телами. Снег и жухлая трава под ними пропитались кровью. Порывы яростного, пробирающего до костей ветра приносили за собой запах железа, гари и моря. Отплевываясь от своих растрёпанных волос, он смотрел на двух мужчин, замерших у белокаменных стен, что скрывали за собой прекраснейший город на свете.       Воздух вокруг них до сих пор трещал от выбросов магии, но бой уже кончился. Мужчины стояли так близко друг к другу, будто обнявшись — в последний раз. Настало мгновение, когда ноги одного из них отказали, и он было рухнул в мешанину крови и снега, но его противник откинул свой окровавленный меч, обхватил его за плечи и не дал замарать ни мертвенно-бледного лица, ни тёмных длинных волос, удерживая его тело на своих коленях. Синие глаза мертвеца безучастно уставились в низкое серое небо. То был Эродан.       Лицо его противника обуянному ужасом Наратзулу не удалось рассмотреть, как он ни пытался. Его фигура словно нарочно была размыта до состояния неясного пятна. Но юноша знал одно: убийца Рождённого Светом рыдал, словно дитя.       Наратзул видел коридор какого-то древнего храма. Высокие колонны подпирали арчатый потолок и вели к тяжёлым кованым дверям, испещрённым древними рунами. Из-за них доносились взрывы, рёв пламени и крики, переходящие в визг. Не в силах пошевелиться, Наратзул мог лишь ждать чего-то и знать, что увиденное лишит его покоя.       Когда дверь, наконец открываясь, протяжно скрипнула, он вздрогнул. Из зала вырвались энтропийное зелёное пламя, смрад горящих человеческих тел и — надсадно кашляющий, задыхающийся юноша. Низкий капюшон закрывал его лицо — был виден только острый окровавленный подбородок и пряди опаленных белокурых волос, струящийся по чёрным складкам плаща. Юноша не смог ступить и два шага, прежде чем без сил упал на колени.       Костяной боевой посох, на который он опирался словно на трость, покатился по каменным плитам пола, печально звеня подвесками из синего хрусталя. Юноша не обратил на это никакого внимания: уже обеими руками он сжимал в руках диковинный меч и вглядывался в его сталь так напряжённо, будто надеялся, что вот-вот тот превратится во что-то другое…       — Эй, — прерывисто выдохнул юноша. На эфес меча упала капля крови. — Скажи хоть что-нибудь!       …В кого-то другого? В человека?       Пошатнувшись, не дождавшийся ответа юноша завалился на бок и закашлялся, но так и не выпустил из рук меч. Наоборот прижал его к груди, как ребёнка, как возлюбленного или как близкого друга.       — Не бросай меня, умоляю, — едва слышно проговорил он. — Я не хочу оставаться один. Я не вынесу, я…       Однако ответом ему была тишина, в которой шипение догорающего огня в зале казалось громоподобным. Отчего-то сердце Наратзула болезненно сжалось. Он не знал, что происходит, и к кому обращается этот незнакомец, но уже хотел начистить рожу этого «кого-то» — за молчание и за нестерпимую горечь в голосе этого юноши.       Между тем юноша, то ли заплакав, то ли засмеявшись, прижал меч к себе ещё теснее — будто желал вплавить его в рёбра.       — Ненавижу тебя, — прошептал он потрескавшимися, искусанными губами. — Смертельно ненавижу тебя, Наратзул Арантэаль.       Наратзул видел трон из костей, припорошенный пеплом, обрызганный кровью. На нём сидела молодая женщина в тёмной мантии. Её дикая степная красота пленила и одновременно внушала страх. Казалось, она крепко спала, откинувшись на спинку этого ужасного трона; ветер, в котором чудился печальный далёкий перезвон колокольцев и тихий плач, трепал её тёмно-рыжие локоны, ниспадающие с хрупких плеч.       Но стоило Наратзулу подступить ближе, женщина подняла веки и свирепо посмотрела прямо на него. Юноша отшатнулся: в каждом её глазу было два зрачка. Радужки побольше были зелёными, но те, что поменьше, были разноцветными — карие и голубой.       Его ужас рассмешил женщину.       — Мы были созданы из грязи и крови этого мира во имя мечты одного мертвеца, — проговорила она двумя голосами, мужским и женским. — Но мы отказываемся быть рабом. Мы — куда большее. Мы — зеркало, мы — средоточие. Мы и есть этот мир, а значит мы есть Император и истинный Бог.       Наратзул открыл глаза в незнакомой комнате. Пробиваясь через пухлые облака, в окно светило утреннее солнце. Через приоткрытую раму тянуло последождевой прохладой, пропахшей мокрой землёй и зеленью. Комната находилась под самой крышей, и под её скатом притаилось гнездо, откуда доносился писк голодных птенцов.       Сглотнув и смочив пересохшее горло слюной, Наратзул перекатил голову по подушке. Ему хотелось понять, где очутился, ведь последним, что он помнил, был пылающий в ночи Зильдрен… И Этронар, напавший на него так внезапно, что юноша попросту не успел дать ему достойный отпор.       Рёбра прострелило болью, стоило Наратзулу только пошевелиться, и от неожиданности он закашлялся и зашипел одновременно.       — Осторожнее, маленький ведун, — проговорил до ужаса знакомый женский голос. — Не травмируй себя понапрасну.       Подавившись кашлем и игнорируя боль, Наратзул подскочил на постели и вытаращился в сторону звука. Он так хотел ошибиться, но — у его кровати на простеньком стуле пристроилась Эльза, мать Цилина. В том же платье, что и в прошлом видении, с той же страшной раной на груди… Такая же мёртвая и одержимая демоном, глядевшим на юношу прямо сейчас алыми глазами и кривившим чёрные губы в насмешке.       Не выдержав, Наратзул зажмурился и услышал смешок.       — Никуда я не денусь, мальчик. Я ещё не насмотрелся на тебя. Но если тебе не нравится это тело, я могу примерить другое. Здесь, в твоём межсознанье, я волен в любом своём выборе.       Наратзул не желал открывать глаза. Он был готов поклясться, что чужая воля заставила его сделать это. Его веки распахивались всё шире и шире, и юноша был вынужден смотреть, как лицо и фигуру Эльзы будто смывает тёмной волной, заменяя её на Этронара, Юстаса, Цилина — десятки людей, которых знал Наратзул. Ему казалось, что он вот-вот сойдёт с ума; его сердце едва не выпрыгивало через горло. Он не мог пошевелиться, не мог издать ни звука, но когда калейдоскоп человеческих личин демона остановился на Мириам, что-то внутри Арантэаля взорвалось. Страх и омерзение выжгло яростью, от которой у Наратзула потемнело в глазах.       — Не смей! — взревел юноша, и демон вновь расхохотался, принимая первоначальный вид Эльзы.       — Ну-ну, не гневайся! — примирительно взмахнул рукой он. — Я лишь проверял, не ошибся ли. Ну и потешился над тобой немного, что за беда?       От клокочущей в груди злобы Наратзул едва дышал. До этого мгновения он мог только мечтать увидеть Мириам вновь. Как смел этот мерзкий красноглазый ублюдок опорочить её образ, саму память о ней?!       Закинув ногу на ногу, демон опёрся о колено локтём и подпёр щёку ладонью. Тёмные эмоции юноши явно забавляли его.       — Да ты ещё совсем ребёнок, — оценил он наконец, с деланным сожалением поцокав языком. — Но это поправимо — время ещё есть. В конце концов, судя по тому, что я прочёл, ты и правда подходишь.       — Для чего? — процедил Наратзул, позабыв, что минуту назад от ужаса не смел пошевелить и пальцем. — Что тебе вообще от меня нужно?!       — Однажды ты и сам поймешь, — пообещал демон и тут же пожал оголёнными женскими плечами. — Или нет. Собственно, твоё понимание не важно.       Грациозно поднявшись со стула, он поправил складки платья Эльзы, встряхнул её волосами, и невольно Наратзул подумал, что эта мразь получает удовольствие, пользуясь женской личиной. Однако через мгновение ему стало не до этих странных мыслей: демон протянул руку и опустил ладонь на макушку юноши.       От затылка до пят Наратзула прошибла боль. Ему показалось, что каждую клеточку его тела ошпарило кипятком, а затем — заморозило ледяной водой. Он ухнул в темноту и последнее, что он услышал, был шёпот демона:       — Но запомни одно, мальчик: что бы кто ни говорил, нога истинного Бога не ступала по земле ни одного из миров. Никогда.       ***       По-настоящему очнувшись, Наратзул обнаружил себя в той самой комнате из сна. Птенцы продолжали верещать в гнезде под крышей, под окнами шелестели на ветру кроны рябиновых деревьев. Но ни на мгновение юноша не заподозрил, что всё ещё находится во власти кошмара… Ибо даже демон не смог бы скопировать эти звуки.       В изножье кровати позолоченный утренним солнцем, но омрачённый щетиной разметался Юстас. Ни нормы поведения, ни мораль, запрещающая тревожить раненого паладина, его явно не заботили, и потому молодой стражник храпел так, что, казалось, вибрировал воздух. И без того больная голова Арантэаля грозила расколоться.       Бок нахала удачно оказался у самых пяток Наратзула, и юноша не преминул тотчас закончить свои страдания — пнул его так, что Юстас громко всхрюкнул и подскочил на постели, тараща глаза и вертя головой. Только увидев злое лицо напарника, стражник окончательно проснулся и заулыбался во весь рот.       — Слава Богам, ты пришёл в себя! — выдохнул он, приглаживая вихры и вскакивая с кровати.       — И уже пожалел об этом! Ты что, решил добить меня своим храпом?! — рявкнул Наратзул, привстав на локтях, но Юстас лишь заулыбался ещё шире, и юноша почувствовал, что его начинает тошнить от этой благости.       — Заставили же вы с господином Глерболлором меня поволноваться! — тараторил стражник, между делом пятясь к двери. — Я всю ночь искал вас, но — проще кобальда найти в его норе! А потом, уже под утро, какая-то странная магическая зверюга притащила тебя к дому магистра Аппель. Она и Мерзул выхаживали тебя не смыкая глаз… Мерзул просил сказать ему, когда ты очнёшься, но я…       — Дрых без задних ног, — мстительно закончил Наратзул, падая обратно на подушки. Голова его нещадно кружилась, порождая мысли о собственной никчёмности, волна за волной. Было лучше не двигаться вовсе — и не думать. «Так значит, я в доме магистра Аппель. Но это не комната Мерзула и не её собственная — слишком обезличенная. Гостевая спальня?».       Юстас тем временем развёл руками, словно бы говоря: посмотрел бы я на тебя, пробегай ты по всему Ледуру и его окрестностям в поисках своих пропавших напарников до самого рассвета.       Скрипнула дверь, и в комнату заглянул Мерзул. Он был бледен; под глазами его залегли тёмные круги, а на подбородке расцвёл кровоподтёк. Поневоле Наратзул нахмурился: что могло приключиться с помощником магистра Аппель? Неужели не нашлось человека, кто бы не пострадал в эту проклятую ночь?       — Светлейший паладин, с пробуждением, — поприветствовал юноша, плечом открывая дверь пошире. В руках его обнаружился поднос, уставленный склянками, мисками, и Наратзул содрогнулся, подозревая, что всё это заготовлено в его честь. — Юстас, я ведь просил тебя вести потише! Господину Арантэалю противопоказан шум, — добавил Мерзул, проходя к кровати и между делом кидая на стражника укоризненный взгляд.       — Ему это скажи! — возмутился тот. — Он как проснулся, так первым и начал орать.       — Ябеда, — припечатал Наратзул, пока помощник магистра Аппель с лёгкой улыбкой размещал поднос на прикроватной тумбочке и пододвигал к постели табурет.       Арантэаль не хотел бесстыдно разглядывать его, но левое перебинтованное запястье юноши и поцарапанный под волосами лоб вызывали весьма обоснованный интерес. Он пялился так долго, что Мерзул, в конце концов, перехватил его взгляд, и Наратзул смущённо отвернулся. Вопросы щипали его язык, но задавать их было… невежливо?       Ситуацию спас Юстас, продолжавший отираться неподалёку.       — Эй, Мерзул, я думал, магистр Аппель собиралась заштопать тебя, — протянул он и ткнул приятеля в плечо. Дёрнувшись, тот зашипел от боли. — Так почему ты всё ещё такой битый?       — Не заштопай она меня, я бы и ходить толком не смог, — недовольно отозвался Мерзул, разматывая свежие бинты и опуская их в зеленоватую, остро пахнущую травами жидкость, плескавшуюся в миске на подносе. — Но у госпожи Ваники уже не осталось сил на то, чтобы залечить всё полностью — она сосредоточилась на самом важном. Остальное само заживёт.       — Ну-ну, — протянул Юстас, блаженный в своём неведении. Будучи человеком без капли магии, он не знал, как порой опустошало целительство. Оно могло даже вызвать чародейскую лихорадку, если мастер принимался за дело не в полных силах. — До сих пор не понимаю, зачем ты туда полез! Какой демон дёрнул тебя убирать эту чёртову крышу?! Мокрая черепица — и всегда такой неуклюжий ты. Действительно, что могло пойти не так?       Бледные щёки Мерзула покраснели, и он бросил быстрый взгляд на развесившего уши Наратзула. Юноше явно было неловко, что друг отчитывал его перед незнакомцем.       — Прекрати, — осадил он стражника, но голос его остался всё таким же мягким и тихим. Это было проблемой: Юстас выглядел совершенно не впечатлённым. — Всё это пустяки, и я больше не хочу заострять на этом внимание. Мне нужно сосредоточиться на лечении господина Арантэаля. Сгинь.       Только тогда «господин Арантэаль» спохватился. Он понял, как бездарно терял время, развалившись здесь, в гостевой комнате магистра Аппель, и слушая чужие разговоры.       — Я уже в порядке, — заверил Наратзул, усаживаясь на кровати и откидывая лёгкое одеяло. Его тотчас замутило, но он положил шестнадцать лет своей жизни, чтобы научиться не показывать виду, когда ему по-настоящему плохо. Тошнота и головокружение — ерунда, как и то, что, похоже, побег из этой «лечебницы» он устроит в одних трусах, перебинтованный под самое горло. — Я… Хм… Я должен поговорить с Цилином. Ситуация куда серьёзнее, чем мы думали изначально, и я… Нет, и всё-таки где моя одежда?!       В синих спокойных глазах Мерзула проскользнула странная эмоция. Она походила на смесь смеха и сомнений. Кажется, помощник магистра Аппель не мог решить, что вернее: сиятельный паладин так спешит вернуться к своему долгу из соображений совести или потому, что все эти склянки и миски на подносе устрашили его?       — Э-э-э, ну, тут такое дело, дружище, — замялся было Юстас, почёсывая затылок, однако Мерзул с лёгким вздохом прервал его:       — Господин Арантэаль, думаю, я понимаю ваши чувства, но всё же попрошу вас успокоиться, — проговорил он.       Откинув бинты, юноша подался вперёд и уложил Наратзула обратно в постель. Тот ошалело уставился в потолок, не до конца уверенный, отчего с ним удалось так быстро и легко сладить. Возможно, в тонких руках Мерзула было больше силы, чем ожидалось, а сам Наратзул слишком ослаб и не понял этого. А возможно, светлейший паладин, внук грандмастера и аристократ в бессчётном поколении наконец пал жертвой отвратительного обращения со стороны простолюдинов. Честное слово, до этих чёртовых дней, когда судьба повязала его одним заданием с Юстасом, никто не смел так обращаться с ним! Даже магистры в лазарете Башни спрашивали его разрешения на осмотр!       — Во-первых, — продолжил Мерзул, безразличный к страданиям своего пациента, — ваше состояние оставляет желать лучшего. Магия госпожи Ваники и её зелья сделали многое, но она попросила меня осмотреть вас ещё раз и сменить ваши повязки. Я… Она сказала, что вы немало пострадали от демонической магии, а ваше сознание буквально разорвано от… Извините, я так и не понял от чего. Но я запомнил все её наставления и принёс нужные зелья. Вы должны их выпить, чтобы не страдать от последствий. А во-вторых… Вам незачем куда-то спешить. Господин Глерболлор отбыл из Ледура ещё до вашего пробуждения. Впрочем, как и госпожа Ваника.       — Ч-что? — переспросил Наратзул в наступившей тишине. Окруживший их утренний свет стал тусклее.       — Тут такое творилось, пока ты валялся без сознания! — покачал головой Юстас. Мерзул же, пользуясь отстранённостью паладина, принялся снимать с него бинты. — Цилин… То есть господин Глерболлор телепортировал сюда уже утром вместе с двумя красавчиками-аэтерна. Все трое были такими потрёпанными, что просто жуть!.. Но… Мерзул их не видел, потому что уже ускакал за какими-то травами, но я клянусь: один аэетрна был в пижаме! Как можно сражаться с демонами в пижаме?!       Помощник магистра Аппель недоверчиво хмыкнул — вероятно, он слышал эту историю уже не в первый раз, — но тотчас спохватился и отрезал:       — Не отвлекайся на ерунду. И не шуми.       — А, да. Прости. Ну так вот, — продолжил Юстас, рухнув обратно на кровать и едва не придавив ноги Наратзула. Тот, впрочем, на это никак не отреагировал. — Они подняли на уши весь дом, посмотрели на тебя, дружище, и почти сразу же куда-то упылили. Господин Глерболлор просил передать тебе, что ему необходимо предоставить доклад о случившемся, но потом он вернётся в Эрофин. Магистр Аппель уже телепортировала туда, чтобы встретиться с госпожой Мараис, а мы с тобой отправимся следом, как только Мерзул закончит над тобой издеваться. Пусть с этим вашим демоном дело не скоро решится, но мы всё ещё обязаны взять под стражу Хезер Гальфанд… Ну, раз вы выяснили, что вина за убийство Роу-Эбертов и правда лежит на ней.       Медленно моргнув, Наратзул нахмурился. Краем уха он и правда пытался слушать, что говорит напарник, но холодящее чувство собственной бесполезности поглотило его. Ещё вчерашним утром он грезил, что сможет доказать себе и окружающим: Наратзул Арантэаль, несмотря на юный возраст, обладает достаточными талантами и компетенцией, чтобы получить повышение… Вот же смех! Вместо этого он доказал лишь то, что ничем, кроме обузы, стать не в состоянии.       Всю ночь он болтался за Цилином, словно оживший ватирий хвост, и мешал, а затем, когда каждый боец был на счету, позволил вшивому арорме вырубить его во мгновение ока. И пока его, подобно нежной принцессе, выхаживали добросердечные ледурцы, Глерболлор принял единственно верное решение — избавился от оков в виде неопытного сосунка и ушёл.       — Светлейший паладин, — мягко позвал его Мерзул, и впервые за всё время знакомства потаённая насмешка в этом обращении обидела Наратзула, — мне нужно обработать ваши ожоги на спине. Теперь можете сесть — только аккуратно.       Арантэаль безропотно подчинился. В конце концов, сколько ещё он будет доставлять окружающим неприятности? Позволяя помощнику магистра Аппель делать с ним что заблагорассудится, он бездумно уставился на свою свежеперебинтованную левую руку и — увидел на запястье незнакомый серебряный браслет. Только с виду он казался простым, но приглядевшись на нём можно было различить тонкую вязь рун, очень похожих на те, что чертил Тирнас.       — Откуда это у меня? — бесцветным голосом спросил юноша.       Мерзул выглянул из-за его спины и ответил:       — Это… Хм. Как я понял, вы можете это считать подарком госпожи Ваники. Она рассказала мне, что этот браслет ей в благодарность за помощь подарил один знакомый Загонщик. Это было давно, и всё это время он пролежал у неё в сундуке без надобности. Госпожа Ваника никогда не была интересна демонам, а вот вы, как она считает, явно вызываете у них интерес. Браслет вам нужнее.       — И что он делает? Отгоняет всякую демоническую срань? — полюбопытствовал Юстас. Что бы ни произошло, его интерес к магии и магическим штучкам не угасал ни на секунду. Как и его желание посмеяться над собой: — Чёрт возьми, как спокойно я об этом говорю!.. Ещё вчера все эти ваши демоны и Загонщики были для меня не больше, чем легенда! Да я и магов-то вблизи видел от силы пару раз, а уж чтобы работать с ними…       Ни на секунду не отвлекаясь от спины Наратзула, Мерзул тихо рассмеялся:       — Сочувствую. Ты жил спокойной жизнью обычного человека. Иногда я ловлю себя на мысли, что не отказался бы от такой.       — Ну, сожалеть тебе о чём-то уже поздно, дружище. Вот если бы мелкого тебя на том тракте нашёл какой-нибудь свинопас, а не аэтерна…       — Наверное, — хмыкнул помощник магистра Аппель. — Или тогда я бы не пережил и одной зимы. А что касается твоего вопроса… Я и сам не знаю, как работает этот браслет. Но госпожа Ваника сказала, что он должен защищать носителя и физически, и ментально, а значит…       — Он не сработал, — буркнул Наратзул, вспоминая свой последний кошмар — который, вероятно, кошмаром вовсе не был.       — Что? — Пальцы Мерзула замерли на его рёбрах.       — Он не сработал, — со вздохом повторил Арантэаль.       Лицо Юстаса вытянулось. Его взгляд испуганно заметался по гостевой комнате, которая вдруг перестала казаться ему такой уж светлой и безопасной.       — То есть ты хочешь сказать, что демон был здесь уже после того, как на тебя надели этот браслет? Или дотянулся до тебя мысленно? Это…       — Невозможно! — зло воскликнул Мерзул — да так громко, что стражник подавился следующим словом, а птенцы на мгновение перестали верещать в своём гнезде.       Даже Наратзул вынырнул из пучины самобичевания и удивлённо оглянулся на ледурца. Под его взглядом Мерзул сначала побледнел, а затем, кашлянув, запунцовел ушами.       — Я… Прошу прощения, я просто не понимаю и потому сорвался. Госпожа Ваника была так уверена в работе этого браслета! Разве могла она ошибиться?       — Откуда мне знать? — устало бросил Наратзул, растирая лицо ладонью. Он и сам уже был не рад, что сболтнул об этом. Магистр так старалась помочь ему, но она не знала: всё, что касается Наратзула Арантэаля, идёт наперекосяк. В этом не было вины, её или её помощника.       — Быть может, — неуверенно протянул Юстас, — за то время, пока браслет без дела пылился в сундуке, он… ну, сломался?       — Зачарование есть магия, а магия не ломается, балбес, — фыркнул Наратзул и вновь оглянулся на Мерзула, замершего за его спиной с уязвлённым лицом: — Ты закончил? Эй!       От оклика тот вздрогнул и тряхнул головой, приходя в себя.       — Ещё немного, — пообещал он, хватаясь за бинты.       Наратзул же, покачиваясь за его движениями, словно безропотная кукла, призадумался. Ему тоже следовало взять себя в руки. О своей безнадёжности он всласть подумает потом, а сейчас — у него осталась пара-тройка незаконченных дел. И первой в очереди стояла даже не поимка Хезер Гальфанд. Куда важнее было разобраться с этим наглым демоном.       Юноша понимал, что его интуиции не стоит без оглядки доверять — так же, как и его видениям. Игры разума могли быть жестоки даже с обычным человеком, а уж с одарёнными Связью с Морем Вероятностей — и подавно. И всё же отчего-то Наратзул не мог избавиться от уверенности: демон из его видения и демон Этронара — одно и то же существо. Арантэаль отказывался верить, что всё произошедшее с ним случайность. Демон Этронара не заинтересовался бы им спустя минуту так называемого знакомства. И не смог бы узнать, что юноша перед ним ведун — если только не был тем, кто каким-то невероятным образом заметил его присутствие в отрывке прошлого Цилина Глерболлора, а затем столкнулся с ним в реальности.       Да и много ли было в Вине демонов настолько хитрых и могущественных? Тех, кто мог избежать смертоносной атаки архисерафима? тех, кто оставил с носом трёх служителей Богов спустя столетие? тех, на кого не действует магия безотказных изобретений Загонщиков? Наратзул был готов биться об заклад, что этот демон был каким-то сраным исключением.       Серафимы не всесильны: упустить одного такого ублюдка всё же можно, особенно если на протяжении веков он действовал скрытно. «Вот только сейчас он явно осмелел, — мрачно размышлял Наратзул, поглядывая в окно. — Осталось только понять: почему?». Юноша прекрасно осознавал, что не добьётся правды в одиночку. Небезосновательно его называли самоуверенным, но он отнюдь не был глуп. К тому же, сегодняшняя ночь знатно поубавила в нём спеси и напомнила, что Наратзул Арантэаль — тот, кто он есть, а не тот, кем стремиться показаться. Младший паладин, юнец шестнадцати лет отроду. Никакие таланты и ум не восполнят отсутствие опыта и статуса. А значит, он должен работать с теми, у кого всё это есть.       «Если только Цилин захочет выслушать и принять такого идиота как я», — с горечью поправил себя Наратзул.       Собрались в дорогу они уже ближе к полудню. Впервые за долгий месяц погода радовала своей прохладой, и, стоя на крыльце дома магистра Аппель, Наратзул подставлял своё недовольное лицо навстречу освежающему ветру то так, то эдак. Собственно, больше ему было заняться нечем. Мерзул и Юстас взяли все заботы о сборах на себя.       Телепортация для раненого Арантэаля была строго воспрещена, и стражник вызвался забрать их вещи из таверны и договориться о какой-никакой повозке до столицы. Мерзул, неожиданно вознамерившийся отправиться в путь с ними, гремел чем-то в доме, собирая незабываемый прощальный подарок для светлейшего паладина: полную сумку восстанавливающих и целебных микстур. «Таков наказ госпожи Ваники, — безапелляционным тоном отрезал юноша, стоило Наратзулу только заикнуться о том, что он не может принять столь щедрый дар. — Перечить ей я не смею — и вам не советую». Доверившись его житейской мудрости, Наратзул тут же закрыл рот.       Собственно, по-настоящему спорить он и не собирался. Всё, чего он хотел, так это поскорее оказаться в Эрофине, и интересовала его лишь расторопность спутников. Наратзул всерьёз опасался, что лишняя минута промедления станет для него смертельной. И без того ненавистное безделье грозило разорвать юношу на части, неся за собой поток мыслей о том, как он ущербен в своей слабости.       Стараясь отвлечься от них из последних сил, Арантэаль уселся на ступеньки крыльца и принялся ощупывать своё перебинтованное тело. Эффект от исцеляющих зелий и магии магистра Аппель был выше всяких похвал: Наратзул сомневался, что мастера лазарета Башни смогли бы так быстро управиться с последствиями воздействия демонического колдовства. Вскользь Мерзул пересказал, что услышал от Цилина, но даже этого хватило, чтобы понять — бессознательный паладин оказался в самом уязвимом положении на поле боя. Ни у Глерболлора, ни у Тирнаса, ни у подоспевших к ним на выручку аэтерна не было времени заботиться ещё и о незадачливом юнце. Пусть Иво и унёс его в Ледур, до этого Арантэаль успел немало пострадать. Однако теперь, благодаря усилиям магистра Аппель и её помощника, этого не ощущалось — почти. Наратзул чувствовал слабое онемение в конечностях и мог только надеяться, что взятие под стражу Хезер Гальфанд не повлечёт за собой очередного боя… Но кто знает, насколько отчаянна была эта чёртова пособница Этронара?       Во всей этой суматохе Наратзул и думать забыл об Эбби. Она и не подозревала, каким чудовищем оказалась её родная мать — юноша до сих пор был уверен в непричастности подруги ко всему этому делу. Последняя из Роу-Эбертов, она могла оказаться в самом уязвимом положении, если Хезер не погнушается убить и её. «Если этой суке нужны деньги, то и Эбби ей нужна живой, — утешал себя Наратзул, от нечего делать оглядываясь по сторонам и подмечая, как потрепала Ледур ночная непогода. — Ведь после расторжения брака Гальфанд не имеет никакого отношения к богатствам Роу-Эбертов — в отличие от дочери господина Оливьера».       Отвлекшись на облака, которые вдруг напомнили ему чешую дракона, юноша не сразу заприметил пару, ступившую во двор магистра Аппель. То были молодые женщина и мужчина. Она, румяная, рыжеволосая, одетая в жёлтое платье, сжимала в руках букет розовых садовых роз; он, высокий, широкоплечий и русоволосый, больше всего походил на какого-нибудь мелкого купца и, скорее всего, именно им и являлся. Под мышкой он нёс небольшой, но явно тяжёлый ларец.       При виде Наратзула их лица удивлённо вытянулись, а затем в глазах женщины появилось опасение. Наратзул не нашёл в себе сил, чтобы обидеться на них. Он представлял, как выглядел со стороны. Весь побитый, перебинтованный, в простой одежде не по плечу (его одежду, совершенно непригодную для носки после встречи с Этронаром, пришлось выбросить, и Мерзул, который был и ниже, и хрупче паладина, едва не сошёл с ума, пытаясь найти в своём шкафу что-то на замену)… Да и к тому же он был аэтерна. Кто был бы рад повстречать столь неприглядный экземпляр на своём пути?       — Доброе утро, — натянуто улыбнулась женщина. Благословлять именем Богов аэтерна и полу-аэтерна среди неримцев было не в почёте.       Мужчина бросил на неё снисходительный взгляд — мол, и кого ты испугалась, глупая? — а затем высокомерно обратился к заморышу, который так и не встал со ступеней, чтобы поприветствовать их:       — Эй, мальчик! Позови-ка хозяев, да поскорее.       Наратзул ухмыльнулся. Купчишка наверняка решил, что к дому сострадательной Ваники Аппель прибился очередной беспутный. И если первый прикормыш магистра хотя бы был человеком, то при рождении этого Боги и вовсе отвернулись. Конечно, будь этот аэтерна в доспехах Святого Ордена, так вести себя с ним они бы не осмелились. Наоборот, Наратзул бы стал свидетелем благообразного лицемерия, от которого всех участников сцены втайне сводило бы скулы. Но доспехи, в теории, ещё только грузились на повозку, а без них почти каждый паладин и серафим оказывался обезличен… В случае Наратзула — низведён до презренного слуги.       — Ты не оглох часом? — нахмурился мужчина, поудобнее перехватывая ларец. Под насмешливым взглядом аэтернийского сучёныша он чувствовал себя неуютно, но явно не настолько, чтобы призадуматься: а не проклянёт ли тот его за грубость? Собственно, такие как он никогда о подобном не думали, даже если выпячивали грудь под стенами Треомара. — Для чего тебе эти острые уши, если ты не слышишь, о чём тебе говорят?!       Наратзул ухмыльнулся ещё шире. Громогласно возмущаться ему не хотелось, раскрывать свой истинный статус тоже, хотя в первые секунды — исключительно из вредности — его руки так и чесались вынуть из-за ворота рубахи знак Башни. Посмеяться над узколобыми идиотами, чей маленький мирок разрушается одним движением, всегда было ему в удовольствие. Но не сегодня.       Откинувшись назад, юноша стукнул кулаком в приоткрытую дверь в дом.       — Эй, хозяин! — крикнул он. — К тебе гости!       Не успел Арантэаль опустить руку, как услышал торопливые шаги. Вероятно, шум с улицы привлёк внимание помощника магистра ещё до того, как «аэтернийский служка» соизволил позвать его, но Мерзул не слишком спешил, надеясь, что дело не примет дурной оборот. Теперь же ему предстояло вкушать плоды своей наивности.       — Лион, Катерина, — поприветствовал он, пытаясь вежливой улыбкой перекрыть свой несчастный вид, — да озарят Боги ваш путь. Прошу прощения, мы не ожидали вашего визита. Что-то случилось, или?..       — Нет-нет, всё отлично, дорогой Мерзул, — наконец заговорила рыжеволосая женщина. — Леора и малышка чувствуют себя замечательно. Мы просто хотели поблагодарить госпожу Ванику за её труды. Ох, если бы не она, только Боги знают, как бы трудно пришлось моей сестре!..       Мерзул и Наратзул невзначай переглянулись, и помощник магистра вздохнул:       — Уверен, госпожа Ваника будет счастлива услышать от вас хорошие вести. Однако сегодняшним утром она отбыла в Эрофин, поэтому с благодарностью придётся повременить.       Расстроенно ахнув, Катерина уставилась на цветы в своих руках.       — Но как же?.. — пробормотала она. — Я так старалась, собирая этот букет… И Лион взял несколько банок елового варенья из своей партии…       Лион, заслышав её причитания, утомлённо закатил глаза.       — Кобальдовы яйца, дорогая! Она ведь не уехала навсегда! В конце концов, мы можем оставить подарки, и госпожа Ваника порадуется им по приезде, верно? — обратился он к Мерзулу, который, равно как и Наратзул, терпеливо ожидал разрешения ситуации.       — Конечно, — мягко ответил юноша, и мужчина облегчённо улыбнулся.       — Вот и славно! А то у меня бы руки отвалились, таская эту тяжесть туда и обратно! Ты, глухой засранец, отнеси ларец в дом, живо, живо!       Глаза Мерзула смешно округлились. Кажется, сперва он даже не понял, к кому обращался гость. В отличие от этой парочки уж он-то знал, кто грелся на солнышке, развалившись на ступенях дома магистра Аппель, и не подумал, что это знание окажется привилегией. Но когда озарение настигло его, юноша внезапно помрачнел лицом. Нетрудно было догадаться, что в нём вот-вот взыграет желание объяснить пыжащемуся от своей важности Лиону некоторые правила социального строя. Допустить этого Наратзул ни в коем случае не мог.       Вскочив на ноги — возможно, излишне резко, потому как мир перед ним вероломно покачнулся, — Арантэаль схватил протянутый ему ларец, а затем вырвал цветы из рук Катерины.       — Твою мать, — развязно воскликнул он, — да я всего лишь ждал хотя бы одного «пожалуйста», тупой человек!       Весьма ожидаемо Лион задохнулся от возмущения, а Катерина побледнела так сильно, что показалось, что она вот-вот упадёт в обморок. Это дало Наратзулу фору. Кинув на Мерзула, обалдевше хлопающего глазами, предупредительный взгляд, «аэтернийский служка» с гордым и независимым видом скрылся в доме. Оставалось надеяться, что помощник магистра и правда был умён, чтобы теперь воспользоваться шансом поскорее избавиться от незваных гостей.       Однако, судя по всему, сколь бы ни был высок интеллект этого странного парня, человеколюбие умножало его на ноль. Наратзул успел многое: отнести ларец на кухню магистра Аппель и пристроить его на тумбе у окна; не найдя пустой вазы, отыскать пустую банку на полках, наполнить её водой из ведра и торжественно засунуть в неё букет; послоняться по гостинной и подивиться тому, что после столь долгих сборов Мерзул собрал только небольшую сумку вещей, — а Лион и Катерина всё так и топтались у крыльца.       Раздосадованный, Наратзул громко фыркнул и от нечего делать прислушался к их разговору, выглядывая в окно через щёлочку между задёрнутых штор.       — …это была и правда странная ночь! — щебетала Катерина, то и дело всплёскивая руками. — Казалось бы: такая страшная непогода — наш садовник до сих пор собирает мусор на заднем дворе, — а произошло столько чудес! Наша служанка, Анора, давеча обронила обручальное кольцо в колодец на рыночной площади…       — Дорогая, — попробовал было остановить её Лион, который, пожалуй, изнывал от затянувшейся встречи не меньше Наратзула, но женщина как будто не слышала его.       — Она так исхудала в последнее время — нервы, наверное, — и кольцо стало ей велико. Она так горевала! Ведь это было то немногое, что осталось у неё от погибшего мужа!       — Да, я знаю эту историю, — с неизменной мягкостью вставил Мерзул. Выглядел он растерянным и смирившимся одновременно. — Я виделся с Анорой вчерашним утром. Она рассказала мне о своей беде.       — Так беды теперь и нет вовсе! — рассмеялась Катерина. — Сегодня она нашла кольцо у колодца! Оно застряло между досками в подмостках. Но она своими глазами видела, как оно упало в воду! Вы представляете?! Неужели слёзы вдовы тронули сердца Богов, и они свершили это маленькое чудо?       Лион скорбно застонал, прикрывая лицо ладонью, а Наратзул — заледенел.       События прошлой ночи, предшествующие встрече с Тирнасом, а затем и Этронаром, пронеслись перед его внутренним взором. Он вспомнил утонувшую в ночной темноте рыночную площадь Ледура, противный мелкий дождь, щекотавший лицо, и юношескую фигуру в плаще, склонившуюся над колодцем. Тогда Наратзул так и не понял, что делал этот дикий маг — подлец не дал ему и шанса, тут же сорвавшись с места и вынуждая броситься за ним в погоню. Но перед этим он ведь… положил на бортик колодца что-то? Точно положил — Арантэаль помнил это его движение рукой и едва слышный сквозь ветер и дождь неясный звук о камень.       Вероятно, потом ветер сбросил кольцо на подмостки у колодца, да там оно и застряло.       Истеричный смешок сорвался с губ Наратзула, а за ним — второй, третий. Последние крупицы самообладания покинули его. «Так что же это получается? — подумал юноша, трясясь всем телом то ли от смеха, то ли от рыданий. Отойдя от окна, он без сил рухнул на стул у обеденного стола. — Этот парень доставал кольцо, а я… Я гнал его по всему лесу, заставил забраться в эти ёбаные руины и был готов сдать его Башне — из-за того, что он выудил кольцо несчастной вдовы?! Не может быть… Этого не может быть!».       Наратзул не слышал, когда Лион и Катерина наконец ушли. Не слышал, как в дом вернулся Мерзул, а со двора донеслось ржание лошади. Отсмеявшись, он пустыми глазами уставился в доски пола и замер без всякого движения.       Было ли хоть что-то, что он сделал правильно этой ночью? А за всю свою жизнь?       Что есть правильно?       Что есть ошибка?       Что или кто определяет, какой поступок верный, а какой ошибочный?       Мерзул, обнаружив светлейшего паладина в таком состоянии, страшно перепугался. Сначала он звал его, не решаясь подойти ближе и нарушить субординацию, но затем плюнул на это. Наратзул пришёл в себя, когда почувствовал его руки на шее и лице. Помощник магистра Аппель проверял его пульс и температуру.       В дверях застыл шокированный Юстас.       — Всё ведь было в порядке, — бормотал Мерзул, взволнованно разглядывая зрачки Наратзула. — Это какой-то побочный эффект?.. неприятие зелий?.. Не понимаю.       «Если бы, — с горькой иронией мысленно ответил ему Арантэаль. — Я просто позволил человеку умереть из-за одного блядского кольца и теперь не знаю, как жить с этим». Наконец осознав себя в пространстве и реальности, он увернулся от ладоней Мерзула и прохрипел:       — Перестань суетиться. Это было… Это была минута слабости.       Охнув и отдёрнув руки, словно обжёгшись, помощник магистра Аппель отпрянул от него, а Юстас шумно вздохнул и покачал головой:       — Ни хрена себе — минута слабости! И часто с тобой так бывает? На тебя взглянуть было страшно, ты походил на привидение, дружище!       Наратзул неловко пожал плечами и встал. Ему было плевать, что о нём подумают эти двое. В любом случае, хуже, чем он сам о себе, никто подумать уже не мог.       — Всё… точно в порядке? — недоверчиво спросил Мерзул. В его синих глазах плескалась такая тревога, что Наратзулу мигом сделалось тошно.       — Точно, — отрезал он. — Если вы готовы, то давайте уже наконец отправимся в путь.       Забирался в повозку юноша словно в тумане. Его не радовала приятная погода, не удручало то, что ему, Наратзулу Арантэалю, предлагали ехать на колымаге едва очищенной от сена. Его спутники молчали, и в их молчании Наратзулу попеременно чудилось то понимание, то осуждение. Но он отказывался обращать на это внимание. Какая разница?..       Не сговариваясь Юстас и Мерзул определились с рассадкой. Стражник забрался на передок и взялся за вожжи, а помощник магистра Аппель запрыгнул в повозку, устраиваясь в противоположном углу от растянувшегося во весь рост паладина. Когда лошадь, фыркнув, тронулась с места, солнце ударило своими лучами в глаза Наратзула, и он закрыл лицо локтём.       Юноша не заметил, как болезненный сон сморил его. На этот раз ему ничего не снилось — будто Море наконец сжалилось над ним или же поняло, что он и без Его стараний окончательно растеряет рассудок.       Проснулся Арантэаль где-то на середине пути, когда почувствовал чьи-то пальцы в своих волосах.       — Опять проверяешь меня? — сипло и недовольно спросил Наратзул, отмахиваясь от руки Мерзула.       — Нет, — услышал он его смущённый голос. — В ваших волосах застрял листик, вот я и… Извините.       Приоткрыв глаза, Наратзул покосился на помощника магистра Аппель. Тот и в самом деле не врал: чуть нервно улыбаясь, помощник магистра Аппель вертел между пальцами пожелтевший от жары дубовый лист. Солнце, выкатившееся в зенит, старательно заглядывало в редкие прорехи между густыми кронами деревьев, что сомкнулись над Королевским трактом, и вспыхивало чистым золотом в тёмных волосах Мерзула. Лёгкий ветерок играл с широким воротом его рубахи, шелестело страницами какого-то увесистого тома на его коленях. В общем, юноша выглядел слишком невинно и благоразумно, чтобы злиться на него за нарушение личных границ.       Украдкой зевнув в ладонь, Наратзул отвернулся от своего спутника и прислушался к звукам леса. Птицы беззаботно щебетали в кустах у дороги, стрекотали на вернувшейся жаре кузнечики. Разомлевший Юстас вторил им нестройным мычанием — благо тихим, потому как стражник был наглухо лишён как голоса, так и слуха.       А затем Наратзул прислушался к себе. Хоть сон и усмирил его разбушевавшиеся чувства, юношу до сих пор переполняла горечь. Он жаждал спокойствия и стройности мыслей, но понимал, что так просто отделаться от своей совести не сможет. Мало того, что Наратзул Арантэаль оказался неудачливым слабаком, так и теперь… Теперь он ничем не отличался от тех паладинов, которых искренне презирал.       Наратзул всегда боялся случая, когда ему придётся решать судьбу обычного дикого мага. После смерти Мириам его страхи только усугубились: какова вероятность, что тот, кто обвинён в диком колдовстве, действительно грешен? За год службы судьба была с ним милостива, но всё изменилось этой проклятой ночью. Разве мальчишку, использовавшего свою магию для помощи ледурской служанке, можно поставить на одну ступень с энтропистом, убивавшего женщин и глумившегося над их телами во имя своих безумных идей? Ублюдок, утопивший Гиллиад в крови, лишивший семьи матерей, жён и сестёр, безусловно заслуживал самой страшной смерти, но дурачок, рискнувший своей безопасностью ради счастья другого человека, — нет. Для Наратзула это было ясно как самый светлый день. Но большинство паладинов на его месте никогда не задумались бы об этом, ведь, по их мнению, они исполняли волю Богов.       Однако заключалась ли воля Богов в казнях любого, кто незарегистрированно обладал искрой магии? А если заключалась, то…       Но запомни одно, мальчик: что бы кто ни говорил, нога истинного Бога не ступала по земле ни одного из миров. Никогда.       «Во имя всего святого, — ужаснулся Наратзул, прогоняя от себя воспоминания о растянутых в ехидной усмешке чёрных губах покойницы Эльзы Глерболлор, — прекрати! Не хватало ещё поддаться на болтовню вшивого демона!».       — Послушай, — обратился юноша к Мерзулу. Тот, вернувшийся к чтению своего увесистого тома, вздрогнул от неожиданности. — Я случайно услышал, о чём рассказывала тебе Катерина. О кольце — это правда?       Несколько мгновений помощник магистра Аппель смотрел на паладина так, будто у него выросла вторая голова, а потом осторожно спросил:       — Вы о том, чудо ли это, ниспосланное Богами?       — Не мели чепуху! — раздражённо отрубил Наратзул. Он и сам не понял, зачем начал этот разговор. Стремясь избавиться от мыслей о демоне, он сболтнул первое, что по-настоящему угнетало его. В конце концов, юноша мечтал услышать, что ошибся: говорили о другом кольце и о другой рыночной площади, — как бы бредово это ни звучало.       Мерзул помолчал немного, теребя края страниц своего тома. Всё это время он не сводил взгляда с паладина, и отчего-то под ним Наратзул чувствовал себя преинтересной букашкой в руках алхимика. «Мне точно пора лечить голову».       — Анора и правда рассказывала мне о своей потере, — наконец медленно заговорил Мерзул. — Я долго ломал голову, как помочь ей, но ничего умного так и не придумал. Меня это ужасно тяготило. Анора — добрая женщина, и однажды, в прошлом, она очень помогла мне, а я… Я хотел попросить госпожу Ванику придумать что-то, но, как вы знаете, она была ужасно занята, и отвлекать её было бы бессовестно. Поэтому… Кгм. Когда Катерина рассказала, что проблема решена, я был ошеломлён. Но я не думаю, что это Боги помогли Аноре. Для них это… хм… слишком несущественная беда одного несущественного человека.       Наверное, Наратзул должен был возмутиться и высокопарно заявить, что для Рождённых Светом каждый человек имеет ценность. Однако он не принадлежал к числу тех придурков, которые истово верили в подобную чушь. Боги заботились о мире, но слышать каждую мольбу его жителей… На собственном горьком опыте юноша знал, что при всём своём могуществе на такое Они были не способны.       — Пока Юстас искал вас по всему Ледуру, — вдруг вновь заговорил Мерзул, — он встретил стражников, возвращавшихся с ночной смены. Они рассказали ему о том, как вы преследовали какого-то дикого мага с самой рыночной площади. Неужели вы думаете, что это он достал кольцо Аноры?       Не зная, как правильно ответить на этот неожиданный вопрос, и стоит ли отвечать вовсе, Наратзул растерянно промолчал. Собственно, именно так он и думал, но исповедоваться перед помощником госпожи Аппель не собирался. «Прежде чем лечить голову, мне стоит вырвать язык,» — мрачно решил Арантэаль, ногтями цепляя браслет неизвестного Загонщика на своей руке.       — Так вы из-за этого сам не свой?! — выпалил неугомонный Мерзул, и Наратзул, вспыхнув, разъярённо уставился на него.       Казалось бы, его взгляд был достаточно красноречив для того, чтобы заставить заткнуться любого. Однако, не иначе, Юстас выбирал в себе друзья таких же идиотов как и он сам — рот Мерзула жил отдельной жизнью от инстинкта самосохранения.       — Ну, я просто подумал… Раз тот маг сбегал от вас, сдаваться он был не намерен. А раз сегодня Ледур не гудит от его поимки, то он или сумел скрыться, или был убит. Но, скорее всего, вы бы не были столь расстроены, если бы…       — Замолчи! — крикнул Наратзул, чувствуя, как запылали его щёки. Он был готов стерпеть многое, но не разговоры по душам с незнакомцем. — Иначе я выкину тебя из повозки — да так, чтобы сломать тебе шею. И поверь, я не буду расстроен. Ни капли!       Только тогда Мерзул наконец захлопнул рот. Однако в уголках его губ притаилась дрожащая тень странной улыбки. Не желая смотреть на этого дурака ни секунды дольше, всё ещё пышущий злобой и смущением Наратзул развернулся к нему спиной.       — Вы чего там расшумелись? — возмутился Юстас, привставая на передке и оглядываясь. — Нечего мне тут пугать лошадь, иначе я выкину из повозки вас обоих! Вот увидите — будете чесать до Эрофина пешком! Никакие титулы не помогут!       Остаток пути они провели в тишине. Для кого-то она была злой и напряжённой, для кого-то — полной недосказанности. Однако заговаривать вновь уже никто не осмелился.