Тёмные хроники: Становление

      Гостиная госпожи Аппель утонула в полумраке. Единственным источником света был канделябр на три свечи, который хозяйка дома поставила в центр длинного деревянного стола, и все её сегодняшние гости уселись в этом золотисто-дрожащем пятачке, то и дело косясь на зашторенные окна, за которыми с новой силой бушевала гроза. Лишь Мерзул неприкаянной тенью мелькал где-то у двери на кухню. Ему явно хотелось быть полезным, но вся польза от него закончилась, когда помощник бывшего магистра разнёс присутствующим чай — в этот раз чёрный, судя по аромату, с добавлением засушенных яблок и корицы. И даже так: никто не притронулся к своей чашке. Все были слишком заняты мрачными мыслями и не менее мрачным разглядыванием предметов, лежавших на столе. То были проклятые браслеты и невзрачный тёмный камень с руной Связи на нём. Наратзул подозревал, что прожил бы жизнь без всяких сожалений, если бы ни разу не увидел эту комбинацию перед своими глазами.       Прежде чем достать браслеты из мешочка, госпожа Аппель надела перчатки, специально зачарованные для работы с темномагическими артефактами, и мелом начертила на столешнице круг, сдобрив его вязью защитных рун. Похожие перчатки Наратзул видел у мастеров-зачарователей в Башне. Круг же он всегда считал излишней предосторожностью… Возможно, зря. Наблюдая за тем, как магистр, нацепив на нос пенсне и едва касаясь браслетов кончиками пальцев, придирчиво изучает каждую проступившую на них руну, юноша в очередной раз убедился, что ни черта не смыслит в практической области этой магии.       — Никогда раньше не был так близок к тому, чтобы поверить, будто от магов одни проблемы, — пробормотал Юстас, угрюмо ковыряя край столешницы ногтём. — Право слово, каждое расследование, которое связано с…       Цилин коротко шикнул на него и всем телом подался к своему камню с руной Связи.       — Госпожа Сильвер, слишком уж долго вы томите нас молчанием. Как успехи?       Из камня тут же раздался хриплый смешок.       — От меня ничего не зависит, мой сладкий. Покуда господин королевский коронер возится с трупом, я довольствуюсь ролью наблюдателя.       — Я не могу работать быстрее лишь потому, что вам так хочется! — возмутился старческий голос. — Вы желаете исследовать содержимое желудка, но для этого мне необходимо достать его — да так, чтобы не повредить другие органы. В моём деле всякая спешка может привести к грубейшим ошибкам!       — Не отвлекайтесь на препирания со мной, господин Альмонд, — усмехнулась глава придворных магов. — Я и без того в шаге от решения поспособствовать вашему заслуженному уходу на покой.       Королевский коронер громко, разобиженно засопел. В это же мгновение раздался треск и хлюпанье, о происхождении которых в мертвецкой особо впечатлительным людям не рекомендовалось задумываться. Наратзул увидел, как позеленел вышедший в пятно света Мерзул. Вероятно, на воображение помощник госпожи Аппель никогда не жаловался.       — Фу! — выплюнула Мараис Сильвер, но, судя по всему, увиденное не произвело на неё особого шокирующего впечатления. Послышался шелест её юбок и стук острых каблуков. — Ну и вонь! Что ж, господин Альмонд, полагаю, вам не придётся переживать о сохранении внутренних органов этого бедолаги. Тут-то и сохранять уже нечего! Доставайте желудок и сделайте так, чтобы его содержимое не вывалилось во всё это ссохшееся великолепие.       — Но, госпожа Сильвер, мне следует начать с…       — Молчать. Выполняйте приказ.       — Всё настолько плохо? — поинтересовался Цилин, покусывая незажжённую самокрутку. Курить в доме магистра Аппель без её разрешения — а она была слишком занята изучением браслетов, чтобы посчитать разумным отвлекать её на всякие мелочи, — он словно стеснялся.       — Вы когда-нибудь видели почерневший, как будто обугленный, смердящий гербарий из человеческих органов, мой сладкий?       — Пожалуй, нет.       — Зрелище не из приятных, но привыкнуть к нему можно. Не так ли, господин Альмонд?       — Я лишь рад, что на моих перчатках нет никакой прорехи, — слабо откликнулся королевский коронер. — Ужасное зрелище, воистину ужасное! Надеюсь, смерть была быстрой, и мальчик не страдал…       «Если то же проклятье убило госпожу Марию и Франца, и их смерть была медленной, — зло подумал Наратзул, — то этот мальчик заслужил страдания, на которые не задумываясь обрёк двух ни в чём не повинных людей». Наверняка Боги покарали бы Арантэаля, узнай они, какие тёмные мысли реют у него в голове, но юноша действительно уповал на то, что перед смертью Йост сполна ощутил всю тяжесть своего греха — царапал стены, вымаливал прощение, извиваясь на тюремной койке, и не получил его. Ни на секунду Наратзул не усомнился, что именно из-за Генри погибла семья Эбби. Так отчего он должен жалеть этого ублюдка?       И вместе с тем Наратзул понимал, что ситуация, в которой они оказались, грозит им большими проблемами. Главнокомандующий Вайсс будет в ярости, когда узнает, что Арантэаль и Глерболлор допустили смерть не только главного подозреваемого, но и свидетеля. Генри Йост был важнейшим элементом расследования. Без него оно растянется во времени на неопределённый срок. Но есть ли у них это время? В конце концов, бывшего помощника Оливьера Роу-Эберта убрали только лишь затем, чтобы окончательно замести следы. Как долго Наратзул, Цилин и Юстас будут искать кого-то, кто был связан с Йостом, — пусть и того громилу, который был с ним у дома магистра Аппель? И что они будут делать, если выяснится, что давешний спутник Генри не имеет никакого отношения к смерти верховного судьи Нерима и большей части его семьи? Надеяться на то, что госпожа Ваника даст им хорошую зацепку, изучив браслеты, Наратзулу не хотелось. Он боялся хвататься за любую соломинку и верить, будто какая-нибудь из них поможет ему выбраться из топи неизвестности.       — Готово? — тем временем деловито уточнила Мараис Сильвер.       Юстас, встряхнувшись, внимательно уставился на камень с руной Связи. Краем глаза заметив, что Наратзул посматривает на него, стражник оглянулся и попытался ободряюще улыбнуться юноше. Вышло откровенно дерьмово.       — Да, — пропыхтел королевский коронер и загремел инструментом. — Теперь мне следует выбрать место, где лучше всего сделать надре-е-ез...       Наратзул был готов застонать. За полтора года своей службы он ещё ни разу не работал с Альмондом, но слышал, как стражники и старшие паладины проклинали его за медлительность и брюзгливость, мечтая сброситься с эрофинского моста каждый раз, когда узнавали, что в мертвецкой их ждёт именно он. Вместе со старой Мартой вот уже десятилетие они боролись за гордое звание главного реликта Двух Башен.       — В этом нет надобности, — раздражённо заявила глава придворных магов. — Дальше я справлюсь сама, мой дорогой господин Альмонд. Вы же можете пока погулять. Где-нибудь за дверью.       Цилин в изумлении дёрнул бровью, и даже магистр Аппель отвлеклась от браслетов, чтобы бросить на камень с руной Связи красноречивый взгляд. Однако никто из них не спешил с комментариями.       — Но госпожа Сильвер! — заквохтал королевский коронер. — При всём уважении, у вас нет должной подготовки для того, чтобы…       — Чтобы вскрыть иссохшийся желудок преступника, мне не нужна никакая должная подготовка, — отрезала Мараис. — Только скальпель, а уж с ним я справлюсь, будьте уверены. К тому же именно у вас нет опыта работы с жертвами столь сильных темномагических проклятий. Вы провели начальное вскрытие, а дальше от вас нет никакого прока. Посему вы свободны.       — Но…       — Не испытывайте моё терпение, Альмонд. Подите вон.       — Мараис Сильвер. Как и всегда, очаровательна! — усмехнулась магистр Аппель, когда Связь передала приглушённый грохот закрывающейся двери в мертвецкую. Мерзул за её спиной осуждающе покачал головой.       — Ах, госпожа Ваника, если вы ожидали услышать никому не нужные любезности, то вы явно спутали меня с моей сестрой, — ехидно откликнулась глава придворных магов.       — Что вы, я бы не смогла спутать вас с вашей сестрой, будь я даже с залитыми воском ушами и на другом континенте, — возразила бывшая магистр и, не дожидаясь продолжения пикировки, обратилась к Цилину: — Господин Глерболлор, полагаю, пока госпожа Сильвер занята содержимым желудка нашего преступника, вы не откажитесь послушать мои первые выводы?       — Безусловно, — согласился серафим, пряча погрызанную самокрутку во внутренний карман камзола. — Однако вы уверены, что хотите продолжать этот разговор при вашем помощнике? — Он кивнул в сторону Мерзула. — Подростки болтливы.       Мерзул покраснел, став похожим на спелый томат, поджал губы и отвернулся. Магистр Аппель же кинула на Глерболлора строгий взгляд.       — Не обижайте мальчика, светлейший паладин. Он преданно служит мне многие годы, и я ни разу не заприметила, чтобы он выбалтывал мои тайны посторонним. Будь оно иначе, я бы давно отправила его прочь из комнаты, не дожидаясь ваших умозаключений по этому поводу.       — Ваника Аппель. Как и всегда, пощёчина за каждым вежливым словом! — расхохоталась из мертвецкой госпожа Сильвер.       — Прошу простить, если я задел вас, магистр. Но я был обязан спросить, — смиренно опустил голову Цилин. Впрочем, пристыженным он не выглядел. Да и не должен был. — Теперь, пожалуйста, переходите к делу.       Тихо вздохнув, Наратзул сполз по спинке своего стула. В десятках миль от столицы, сидя в небольшом уютном доме посреди леса и разбушевавшейся непогоды, он почуял дыхание королевского двора. Даже среди простолюдинов было мало дураков, которые издалека смотрели на шпили эрофинских Башен и верили, будто те — оплот высшего общества, безупречно вежливого и утончённого. Как же! Наратзул мог бы сравнить этот оплот только со змеиным гнездом. Если кто-то неким чудом остался в нём честным и сердечным, пусть ждёт, когда его доброту используют и сразу же потеряют к нему интерес. Если кто-то не стремится к высотам и не видит смысла в соперничестве, пусть согнёт поудобнее спину, когда станет ступенью для чьих-то амбиций. Если кто-то не может или не хочет отвечать остротой на остроту, пусть не удивляется, когда его посчитают скучным, глупым и приравняют к пустому месту. Однако ни одного такого блаженного человека близ трона Эродана Наратзул ещё не видел и полагал, что вряд ли увидит хоть когда-нибудь. Случайных людей королевский двор не привечал — причастные же к его ослепительному блеску учились придворным игрищам с малых лет и с тех же пор были пропитаны его ядовитым духом насквозь. Ваника Аппель, уважаемый магистр Святого Ордена и известный неримский маг-учёный, которая покинула Эрофин лишь на седьмом десятке лет жизни, не была исключением. А уж Мараис Сильвер, глава придворных магов, тем более. Последняя, в какой-то степени, даже оказалась честнее, не пряча острые зубы за вежливой улыбкой.       Как и их подчинённые, главы придворных магов — сёстры-близнецы Сильвер, — предпочитали оставаться в тени. Наратзул видел Мараис лишь однажды. И то: узнал, что это была именно она, от старшего паладина, сопровождавшего его. Высокая и статная, облачённая в тёмные одежды, магичка вышла из экипажа, остановившегося у Башни Короля. Стук её каблуков пронзал ночную тишину. Огонь масляных фонарей делал её волосы, убранные в сложную высокую причёску и украшенные чёрными лентами, почти белыми. Словно почувствовав на себе любопытные взгляды, Мараис оглянулась, и Наратзул смог рассмотреть её лицо. Ей было не больше сорока лет, и это была по-настоящему эффектная женщина. Кто-то мог бы сказать, что макияжа на ней было больше, чем положено утончённой, благородно-скромной даме, однако он вовсе не портил её, а наоборот — подчёркивал достоинства: и высокие скулы, и тёмные брови в разлёт, и большие серые глаза. Улыбнувшись бордовыми губами в темноту — безошибочно определив в ней застывших в нерешительности паладинов, — Мараис отвернулась, величественно кивнула встречавшим её стражникам и скрылась за высокими тяжёлыми дверьми в Башню.       — Думаю, для вас не станет секретом, что проклятье на обоих браслетах одно и то же, — протянула госпожа Аппель. — Вязь рун сложная, над этим зачарованием никак не мог работать новичок. Да и сами руны интересные. На наших землях такие встретишь редко.       — На наших землях? — переспросил Юстас. — То есть вы хотите сказать: в Нериме? Что же это получается, наш зачарователь родом из других стран? И… никогда не думал, что, например, зачарователи Нерима и Киле могут использовать разные руны… Что у рунной магии может быть разный язык.       — Чую пытливый ум и полное непонимание реалий магического общества, — фыркнула Мараис. Её голос звучал гнусаво: спасаясь от трупной вони, она зажала нос и, судя по щёлкающим звукам, орудовала пинцетом свободной рукой. — Молодой человек, на любом континенте живут маги, которые боятся, что заморские конкуренты своруют материальное доказательство их гения… или того, что они считают гением. Так или иначе, внутри своих сообществ или в одиночку они разрабатывают только им понятный язык. Точнее, разрабатывали. Эпоха магов-изобретателей давно минула — намного легче пользоваться тем, что придумали до нас.       — Простите, госпожа Сильвер, но думаю, сейчас не самое подходящее время для лекций о рунной магии и зачаровании для новичков, — мягко улыбнулся Цилин. — Давайте остановимся на том, что руны на браслетах, убивших двух Роу-Эбертов, по-своему уникальны. Госпожа Аппель, какому континенту принадлежит этот язык?       — Кира, — ни на секунду не задумавшись, ответила магистр.       — Нашла! — одновременно с ней победоносно воскликнула глава придворных магов, и взгляды всех присутствующих вновь обратились к камню с руной Связи. — Ну-ка, ну-ка!.. Потрясающе.       — Госпожа, мы замерли в ожидании, — поторопил её Глерболлор.       — Внутри желудка нашего юноши была бусина. Серебряная, размером с монету. Я чую руны на ней, но чтобы сказать, какие они, мне необходимо немного усердия и увеличительное стекло… Мгновение, стекло я уже вижу.       — Но как эта бусина оказалась в его желудке? — прошептал Юстас, украдкой косясь на камень. Он словно бы боялся, что глава придворных магов вновь отпустит шпильку в его адрес. — Неужели Йост проглотил её, хоть и знал, что подписывает себе смертный приговор? Да и как по собственному желанию можно проглотить нечто подобное, даже если не знаешь о проклятье?       — Его могли заставить, — пожал плечами Наратзул.       — Или он мог не запомнить, что проглотил её, — вдруг сказал Мерзул и тут же, почувствовав на себе всеобщее внимание, в смущении вцепился в край своей рубахи обеими руками. — Ну… Генри был наркоманом, не так ли? Его могли специально одурманить до такой степени, чтобы он не отдавал отчёта в том, что происходит… Разве нет?       — Могли, — согласился Цилин, задумчиво потирая щёку, и встретился взглядами с Наратзулом. — В каком-нибудь притоне, куда Йост исправно приходил за светопылью. Постоянных клиентов в таких заведениях помнят исправно. Есть шанс, что помнят и те случаи, когда эти клиенты приходят не одни… Приводят кого-то нового, ручаясь за него, или довольствуются компанией других завсегдатаев.       — Стража знает о двух таких притонах в пределах Эрофина, — вставил Юстас. — Это, скажем так, официальные точки, а сколько таких же неофициальных, только Богам известно.       Наратзул, не сдержавшись, усмехнулся. Он живо представил, как Творец отчитывает Эродана за то, что в список всех известных ему мест обитания неримских наркоманов не внесён последний открывшийся в столице притон.       — Возможно, тот косматый спутник Йоста связан вовсе не с портом, — заметил юноша. — А возможно, одно не исключает другое, — добавил он.       Ведь, в конце концов, чаще всего именно городские порты были главной обителью порока: днём ты следишь за отгрузкой и загрузкой товара, а ночью — за тем, чтобы какой-нибудь щегол не унюхался вусмерть. Обычное дело.       — Возможно, — эхом откликнулся Цилин и сказал, не глядя на Мерзула, но обращаясь именно к нему: — Достойный вариант. Весьма похож на правду. Молодец.       Помощник магистра Аппель радостно зарделся, но — вот бы их проблема заключалась лишь в том, чтобы найти какой-то вшивый притон! Даже если кто-то впихнул клятую бусину в рот Йоста силой, это вовсе не означало, что этот кто-то знает того, кто работал над проклятьем на ней. К тому же, над проклятьем действительно сложным. Госпожа Ваника выглядела уверенной, говоря, что его рунический язык придуман в Кире. Наратзул знал об этом языке только в теории. Даже в книгах Башни Паладинов было представлено лишь несколько подобных тёмных рун, узнать о которых маги Святого Ордена смогли не иначе как чудом, потому как их хозяином и творцом был из века в век киранийский круг магов Сибнзота.       Идеалисты, на постоянной основе протирающие штаны в Инодане, верили, будто маги Цивилизованного мира докладывали о всех своих изобретениях служителям Богов — во имя безопасности Вина. На деле же, в руки орденских архивариусов попадало куда меньше половины подтверждений чьей-то магической разработки, и даже за это жалкое количество служителям Богов приходилось торговаться, не щадя сил. Всё тот же Сибнзота слишком любил свои тайны и тёмный шлейф мистики, который тянулся за каждым его представителем. И кругу было плевать, кто недоволен его собственничеством: Золотая королева ли, Святой Орден, Салдрин — да пусть и сам Творец.       И всё же всегда находились те, кому было безразлично чьё-то желание сохранить свои секреты, и кто действовал не от имени официальной власти. Испокон веков они выискивали слабые места в «обороне», подкупая деньгами или будущими услугами, а если не срабатывала мягкая сила, то и не гнушаясь кражей или убийством. Они желали эти секреты для себя или для своих нанимателей. И жертвами их становились, как и работали с ними, отнюдь не только «частные лица». Наратзул мог только догадываться, сколько тайн Башни Паладинов было продано какими-нибудь слабоумными идиотами за всё время её существования. Продано Зеробилону, конечно же. «Все укрытые тенью дороги ведут в Зеробилон», — мрачно посмеиваясь про себя, подумал Арантэаль.       Туда же эти дороги, похоже, вели Наратзула, Цилина и Юстаса. Предположение серафима о том, что в смерти Роу-Эбертов замешаны зеробилонцы, с каждым часом становилось всё более приближённым к реальности. Чей ещё зачарователь мог знать и использовать тёмные киранийские руны? Вряд ли Нерим породил самородок, до которого так и не дотянулись чёрные руки этой проклятой гильдии.       Однако, если Зеробилон действительно согласился оказать кому-то услугу в убийстве семьи верховного судьи, какие блага заполучила бы гильдия благодаря этой сделке? Ведь они должны быть равноценны потерянному нейтралитету короля Нерима, Рождённого Светом, который вряд ли будет рад, узнав, что зеробилонцы осмелели сверх меры и покусились на жизнь государственных лиц. И почему эти ублюдки не тронули Эбби, не поставив в истории рода Роу-Эбертов жирную точку?       Что-то не сходилось. Виделось бессмыслицей. И не только в этом деле. Убийства женщин с помощью тёмных рун Вариф, кража нувия — слишком уж броским был след Зеробилона в этих преступлениях. На вкус Наратзула, гильдия, которая сумела не распасться за тысячелетия своего существования и явно ценила свой авторитет, не могла действовать так грубо. Однако насколько реальней выглядело предположение, будто кто-то намеренно подставлял зеробилонцев? Нашёлся бы в Нериме безумец, который не побоялся бы навлечь на себя гнев сердца здешней теневой империи?       — Ах! — восторженно протянула Мараис. — Сомнений нет, и на этой бусине сибнзотские руны. Госпожа Ваника, душечка, вы разгадали эту вязь? Знаете её печальную историю?       Едва пригубившая свой чай, магистр Аппель отставила чашку, вновь натянула перчатки и достала из защитного круга один из браслетов.       — Мне всё кажется, что я вот-вот пойму, — пробормотала она, кусая нижнюю губу. — Я уверена, что местами эта вязь мне отдалённо знакома, но…       — … но вы никогда не специализировались именно на темномагических проклятьях, дорогая, — закончила за неё глава придворных магов с мерзким смешком. — Вас всегда привлекали более… богоугодные зачарования. В этом нет ничего удивительного, и не подумайте: я не хотела так уж уязвить вас! Я и сама больше жалкий любитель, но я обожаю узнавать, что за темнейшими из проклятий стоит какая-нибудь сопливая история. С этой вязью именно такой случай. Представляю вам проклятье, название которого на инале звучит не иначе как «Зеркало горькой любовной тоски».       На лице госпожи Аппель проступило выражение крайней досады. Она даже прихлопнула ладонью по столу, едва справляясь с разочарованием любого учёного, оставшегося в дураках.       — Ну, конечно же! — прошипела магистр. — Двадцать лет назад, на симпозиуме в Аль-Рашиме, я и мои киранийские коллеги обсуждали одну интересную особенность этой вязи. В ней присутствует тёмная руна смерти, которая является отражением общеизвестной светлой руны жизни. Зеркало в зеркале… Вот она, — добавила госпожа Ваника, чиркнув ногтём по одной из рун, едва различимой для неподготовленного глаза.       Придвинувшись чуть ближе к браслету, Наратзул всмотрелся в неё — она, сияя мерным красным цветом, напоминала свернувшуюся в клубок змею, пронзённую остроконечной молнией.       — А я слышал ту самую сопливую историю возникновения этого проклятья. Правда, тоже очень давно и совсем не на Кире, — криво улыбнулся Цилин. Откинувшись на спинку стула, он принялся накручивать рыжую прядь своих волос на палец. — Забавно: Сибнзота славится способностью смывать пятна со своей репутации, но замять этот случай им так и не удалось… К тому же любопытно, отчего выбор нашего зачарователя пал именно на «Зеркало»?       — В том, что Сибнзота не смог заткнуть всем сплетникам рты, нет ничего удивительного — случай воистину резонансный. Однако они сумели сгладить острые углы и романтизировать его среди черни. Об этой несчастной любви сложили не одну балладу, мой сладкий! — посмеиваясь, возразила Мараис Сильвер. — А что касается применения этого проклятья к Роу-Эбертам… Что ж, если бы все проклятья накладывались исключительно на исторической основе своего возникновения, всем нам стало бы куда проще жить. На вашем месте я бы сосредоточилась на том, откуда нашему тёмному зачарователю известна вся вязь его рун. Баллады балладами, но практический аспект «Зеркала» Сибнзота всё же пытался удержать в секрете и, в результате, достиг хотя бы некоторых успехов.       — Однако вы его знаете.       — Я знаю многое, потому как стараюсь соответствовать своему положению при королевском дворе Эрофина. Я заслужила имя, которое открывает многие двери. Но есть ли оно у нашего зачарователя или его благодетеля? Вот в чём вопрос.       Погрузившись в обсуждение истории возникновения проклятья, эти трое словно напрочь забыли, что в гостиной госпожи Аппель присутствовали те, кто похвастать осведомлённостью в этом вопросе не мог. Наратзул злился, чувствуя на себе смущённые взгляды Мерзула и Юстаса. Ледурцы будто бы ждали от него объяснений, но он и сам ничего не знал о «Зеркале». А если бы и знал — как, чёрт возьми, должен был рассказать им об этом, не перебив говорящих?! Устроив пантомиму?       Первым не выдержал стражник. Вероятно, решил взять весь удар на себя, предполагая, что с него спроса будет меньше.       — Извините, но всё же чем «Зеркало» дискредитировало… Сабн… Сибнзоту? Почему его история так отличалась от других?       На несколько мгновений гостиная погрузилась в задумчивое молчание.       — Его жертвами стали двое представителей аль-рашимских золотых наследников, молодой человек, — наконец подала голос Мараис. — Но, как я и сказала, острые углы были сглажены, поэтому утверждать, что «Зеркало» дискредитировало Сибнзоту, всё же нельзя. В конце концов, этот круг магов изначально позиционировал себя как сообщество, изучающее тёмные магические искусства, и оттого парочка-другая проклятий, вырвавшиеся из его стен, — отнюдь не сенсация. А уж если непредвиденные обстоятельства стремятся сделать их таковыми… Ну, что же, — усмехнулась глава придворных магов. — Насколько мне известно, в случае с «Зеркалом» Сибнзоте помогли дарение земель восточнее Аль-Рашима и знатной доли в Златопесчаном карьере, парочка договорных свадеб и одно показное изгнание.       — Кусок земли и песок взамен чьей-то жизни? — пробормотал Мерзул, неприязненно скривившись.       — Плодородные земли у Аль-Рашима и доля в производстве самого известного столичного карьера, — поправила его магистр Аппель, вновь пригубив свой чай. — Всё это принесло своему владельцу немалые деньги, а деньги, мой дорогой Мерзул, не пахнут ни трупами, ни темномагическими проклятьями. К тому же, по моим сведениям, создал «Зеркало» глава Сибнзоты Джаббар Аль’Фасил, многоуважаемый маг того времени. Ему всегда были рады во дворце Золотой королевы, а его жертвами стали пусть и золотые наследники, но не первенцы…       — Будь они первенцами, ему бы всего лишь пришлось распахнуть двери своей сокровищницы пошире, — заметила госпожа Сильвер. — В крайнем случае — шустро подыскать какую-нибудь ненужную Сибнзоте душу, чтобы приписать убийство ей. Настрочить скорбное письмо с известием о смертной казни её семье и забыть об этом ужасном недоразумении на следующий же день.       Голос Мараис звучал равнодушно: как будто она разговаривала о погоде или ценах на кабаэтские сыры. Наратзул же почувствовал, как ядовитая горечь поднимается по его горлу. Ему хотелось бы сплюнуть, но всё, что он мог — сохраняя невозмутимое выражение лица, потянуться к своей чашке чая, сделать внушительный глоток и надеяться, что вкус яблок и корицы изничтожит тошнотворный осадок на языке.       Когда-нибудь он узнает, чьей идеей стало перекладывание убийства среднего отпрыска Баффоров на плечи Мириам. Спросит, как быстро забылось её имя и помнил ли его хоть кто-нибудь вовсе. Когда-нибудь. Когда у него хватит смелости услышать честный ответ.       — Это… аморально, — ещё тише сказал Мерзул. — Бессердечно.       — Мальчик, — одёрнула было его магистр Аппель, но смех Мараис заглушил её.       — Господин Глерболлор, мой сладкий, каких наивных и добродушных юнцов вы вдруг собрали в свою компанию! — воскликнула она. — Молодой человек, решая свои проблемы, люди статуса Аль’Фасила не опираются ни на мораль, ни на сердечность. Да и любой другой, если не дурак, тоже. Жизнь и смерть — это выгода, а от тебя требуется лишь найти её и распорядиться ей с умом. Такова суровая правда, нравится это тебе или нет.       Мерзул побледнел и невидящим взором уставился куда-то себе под ноги, а Цилин громко вздохнул и наконец вмешался в разговор. Откинув свои волосы за спину, он посмотрел на всё ещё изнывающего от любопытства Юстаса.       — Если коротко, то «Зеркало» создали около трёхсот лет назад. Сын Аль’Фасила, Мударис, влюбился в младшую дочь главы другого круга магов, Феллах Аль’Кадер. Та отвечала ему взаимностью, но для неё он не был единственным. Говорят, любовников и любовниц у этой ветреной девчонки было больше, чем жемчуга в бусах килейской женщины, и меняла она их быстро. К тому же, так совпало, приближалось время её замужества. Всем плевать, с кем ты спишь, но если ты — дитя знатного рода, вероятность того, что ты заключишь брак по любви, а не по расчёту, даже меньше, чем просто минимальна. Вот и за эту молодую госпожу всё было решено заранее. И Феллах не собиралась перечить родителям. Её мужем должен был стать младший сын главы аль-рашимской Академии Целителей — это очень выгодная партия, и ради неё Феллах была готова расстаться со всеми своими любовниками, хотя бы на первое время. Мударис не стал исключением.       — Он разозлился? — понимающе хмыкнул Юстас.       — Если верить балладам, его сердце было разбито, — дёрнул плечом Цилин. — Он изначально не мог претендовать на Феллах, ведь своему жениху она была обещана ещё с рождения — таковы правила Киры, и они обязательны для любого дитя из знатного рода. Мударис знал это, и ему также предстоял брак по расчёту, однако — сердцу не прикажешь. И когда Феллах оборвала с ним все связи, апатия овладела им. Он не ел, не спал, и, глядя на сердечные терзания любимого сына, Джаббар не побоялся рискнуть своей гордостью и даже пробовал договориться о переподписании брачного договора. В конце концов, род Аль’Фасил мог дать Аль’Кадерам не меньше благ и полезных связей — так он думал. Однако Аль’Кадеры отказали ему.       — Похоже, отказ ему был делом одного лишь принципа.       — Безусловно. Они не желали родниться с тёмными магами и в дальнейшем ассоциироваться со Сибнзотой. Не помогло даже то, что Золотая королева тех лет называла Джаббара своим добрым другом и просила его советов по всяческим… деликатным делам.       Так или иначе, Феллах вышла замуж за того юношу. По слухам, после она предлагала Мударису возобновить отношения за спиной мужа, потому как и тот не собирался хранить верность жене, но Мударис отказался. Он был готов делить Феллах с любовниками, но с мужем — нет. И с каждым днём его тоска становилась всё сильнее. Он пил, забывался в наркотическом дурмане и даже пробовал свести счёты с жизнью, однако Джаббар приставил к нему слуг, и те не давали ему наложить на себя руки.       Однажды слухи об этом дошли до Феллах и её мужа, и они принялась прилюдно высмеивать Мудариса за его слабость. И пусть характер юноши действительно был слишком уж нежен, он не заслуживал такого отношения. Особенно от людей, которые не знали, ни что такое честь, ни что такое верность, ведь они продолжали спать со всеми подряд, несмотря на то что были женаты и должны блюсти облик достойных наследников своего рода — так считал Джаббар. Чёрная злоба овладевала им всё больше и больше, стоило ему взглянуть на страдания увядающего сына и услышать о выходках этих двух безобразных юнцов, и в один вечер она достигла пика и принесла свои плоды. Джаббар хотел, чтобы эти двое на собственной шкуре познали всю боль Мудариса. Собственно, именно с этой целью он создал «Зеркало горькой любовной тоски».       Гостиную окутало молчание. В окна дома билось эхо громовых раскатов, трещало пламя свечей. Рот Юстаса, завороженного рассказом серафима, глупо приоткрылся, а его взгляд сделался рассеянным. Стражник разглядывал развешанные на стенах картины, но едва ли видел изображённые на них просторы полей Северного королевства или восход солнца над Салафинским побережьем. Мысленно он перенёсся на улицы Аль-Рашима, в полумрак таверн и салонов, где киранийские барды, перебирая струны лютни, напевно рассказывали всякому, кто хотел слушать, о любви тёмного мага Мудариса и бессердечности красавицы Феллах.       — Но погодите, — подал голос Мерзул. — Я слышал много рассказов о свободных нравах киранийцев. Мол, они живут общинами, и у них может быть много жён и мужей.       — О да, — хмыкнула Мараис, — так и есть. Однако свободные нравы — это для простолюдинов, молодой человек. Если ты торговец с Великого базара, то можешь иметь хоть с десяток жён и пяток мужей, а киранийская аристократия, особенно магическая, всё же придерживается традиционных семейных устоев. Как и сказал господин Глерболлор: золотые наследники могут спать с кем хотят, но продолжение рода — щепетильная тема. Здесь найдётся место для разговоров и о политической выгоде, и о чистоте крови, и даже о том, что Золотому трону не нужен постоянный демографический рост среди знати.       — Многожёнство плохо сказывается на вековой семейной казне, не так ли? — очнувшись от своих грёз, весело фыркнул Юстас.       — А то как же! — хохотнул Цилин. — К тому же Аль-Рашим и без того давным-давно погряз в разборках за власть среди знатных домов. Две золотые семьи, объединённые брачным договором, ещё могут договориться о едином политическом курсе. Что будет, если этих семей будет хотя бы три? Начнётся хаос.       Наратзул зло цокнул языком. На его вкус, все эти лекции о киранийских укладах жизни могли подождать куда более спокойного момента. Подобравшись на своём стуле и недовольно сложив руки на груди, юноша кивнул на браслет, покоившийся в ладонях магистра Аппель.       — Осмелюсь вернуться к теме нашего расследования, господа, — ядовито сказал он. — Конечно, история создания «Зеркала» крайне душещипательна, но она не объясняет, в чём особенность этого проклятья. Его действие кажется абсолютно стандартным, как и его результат. Когда я осматривал трупы, то не увидел ничего экстраординарного. Это «Зеркало» можно с лёгкостью спутать с тем же Иссушением или Поцелуем Чёрной вдовы — самыми распространёнными энтропийными проклятьями здесь, в Нериме.       — Но мы сразу почувствовали Переплетение, — напомнил ему Циллин и посмотрел на магистра Аппель. — На браслетах есть и псионический след. Изначально я подумал, что он был вплетён в вязь для того, чтобы жертва до самого конца не ведала о разрушительной силе браслетов, или же для её безропотности — как удар по сознанию, деформировавший его и заставивший воспринимать смерть как благо. На моей практике такое случалось. Однако теперь я не уверен.       Госпожа Ваника, нахмурившись, водила кончиками подрагивающих пальцев по рунам на браслетах. Те искрили под прикосновениями пожилой магички и как будто тянулись друг к другу, стремясь создать новую вязь, но — не преуспевая в этом. Стоило магистру убрать руку, как руны гасли.       — Я тоже чувствую псионический след, — пробормотала она, — однако не вижу его и не могу его воссоздать. Если попробовать объяснить, то… Псионический компонент на самом деле является основополагающим: он на поверхности и одновременно с этим — нет. Он хитроумно спрятан. Я… — Магистр Аппель с тяжёлым вздохом отложила браслет обратно в защитный круг и, стянув одну перчатку, в глубокой задумчивости потёрла подбородок. — Я припоминаю, что на том же симпозиуме один из моих коллег упоминал, будто бы «Зеркало» уникально тем, что сделано на крови. Однако он не был уверен, правда это или гнусные слухи.       — Гнусные? — тут же встрепенулся Юстас.       Ответить ему никто не успел. Руна Связи взорвалась шипением — так гневается костёр, вдруг залитый водой. И вместе с тем Наратзул — он был готов поклясться — услышал сквозь это шипение шёпот сотен голосов, переходящий то в болезненный стон, то в тихий злой смех. Могильный холод коснулся пальцев юноши, прокатился вниз по позвоночнику и заставил волосы на его затылке встать дыбом… Однако спустя всего два удара сердца ледяное оцепенение прошло, стих шёпот, и Арантэаль, переведя дух, незаметно оглядел присутствующих. Неужели только он почувствовал и услышал всё это? Но нет — Мерзул испуганно вжимался в стену, и его глаза лихорадочно сверкали во тьме.       Вряд ли его испугал всего лишь громкий звук. А уж если даже человек с неразвитой Связью почувствовал неладное, то…       — Ого, — Цилин коснулся шнурка на камне с руной Связи. — Госпожа Сильвер, что произошло?       — Прошу прощения, я положила свой камень слишком близко, но… Ох, как же это занимательно! — Голос главы придворных магов был переполнен тёмным восторгом. — Нет, госпожа Ваника, душечка, слухи о зачаровании на крови оказались вовсе не слухами. Я заприметила, что в некоторых местах в вязи есть как будто лишнее пространство, и предположила, что это неспроста. И оказалась права — именно в них был сосредоточен псионический след. Это были Красные руны — только на мгновение, но я сумела проявить то, что осталось от них!       — Были? — удивлённо вскинул брови Юстас. — Но куда они делись?       Наратзул изнурённо прикрыл глаза.       — Самоуничтожились, — буркнул он. — Сгорели.       Пазл наконец-то сложился, и какая-то часть Арантэаля восхитилась изобретательностью Джаббара Аль’Фасила и… талантом тёмного зачарователя, чья работа убила Марию и Франца Роу-Эббертов.       Глава Сибнзоты сумел объединить в одном проклятье те запрещённые магические техники, которые изначально считались несовместимыми, а зачарователь не только понял, как работает это Переплетение в теории, но и смог на практике воссоздать его во всём чудовищном великолепии.       — Я ничего не понял, — между тем категорично заявил стражник, не дав себе ни секунды на раздумья. И это было правильным решением: сколько бы обычный человек ни думал над загадками магического искусства — секунду, минуту, сутки напролёт, — истина ни за что не открылась бы перед ним. А уж если речь шла о загадках, которые были сложны для понимания даже большинства из магов, — то и подавно.       — Пылающая кровь! — потрясённо прошептала магистр Аппель, вторя мыслям Наратзула, и Цилин медленно кивнул, соглашаясь с её догадкой.       — Судя по звуку, это действительно она. Что ж, полагаю, — добавил серафим, — я получил ответ на свой вопрос. При помощи Пылающей крови в компоненте «Зеркала» наш зачарователь действительно мог контролировать начало действия проклятья. Но… Поглоти меня Бездна! — невесело рассмеялся Глерболлор, качая головой. — Теперь мне не терпится поймать этого талантливого беспринципного ублюдка и посмотреть, что он из себя представляет!       Того же хотелось и Наратзулу. Красные руны были запрещены, подобно демонической магии, более тысячелетия назад, когда силы норманнов, алеманнов и аэтерна, объединённые под знаменем Веструда, разбили коринфян и их культ Пламенной ночи. С тех пор немногие колдуны рискнули погрузиться в тайны могущества крови, и лишь единицам — таким, как, очевидно, Джаббар Аль’Фасил, — удалось разгадать их.       Признаться, это было даже забавно. О магических техниках, созданных прошлыми поколениями, Святому ордену было известно куда больше, чем об изобретениях ныне живущих чародеев. Наратзул не мог отделаться от мрачной мысли, что этим служители Богов напоминали стервятников: лишь приглядываясь к ещё живой жертве, они выжидали и пировали на её уже подгнивающих останках — проникали острыми клювами в мозг, потрошили внутренности и радовались каждому урванному лакомому кусочку.       После смерти Альмонда, ставшего жертвой собственной гордыни и коварства Вариф, норманны оказались в уязвимом положении. В спешке они короновали его старшего сына Хескурда, надеясь, что тот поведёт воинов в новый, славный и на этот раз решающий бой против алеманнов, а после победы — вернёт долгожданную стабильность в жизнь северян. Никто не слушал протестов некоторых из старейшин, которые считали, что Хескурд погубит Северное королевство. По их мнению, он унаследовал все дурные черты характера отца и за прожитые тридцать лет возвёл их абсолют. Свирепый и порывистый, привыкший действовать, а не думать и к тому же излишне мнительный, Хескурд виделся старейшинам воплощением кошмара на кабаэтском троне, дорога к которому и без того уже была устлана костями павших в бесчисленных битвах норманнских воинов.       Не подходил на роль правителя и средний сын Альмонда, Эгиль: слишком мягок и робок был его нрав, а мечу и щиту он предпочитал книги, что для норманнов того времени было уделом учёных монахов, но никак не воинов и, уж тем более, королей. Любимцем народа был младший сын почившего владыки, Веструд. Он, хоть и увидел к моменту смерти отца всего лишь двадцать четыре зимы, слыл мудрым, смекалистым юношей, одинаково хорошо владевшим как клинком, так и словом. Однако порядок наследования престола был строг: именно Хескурду принадлежала корона, и, чтобы оспорить его право на трон, норманнам следовало собрать Совет Северного королевства, на который у них попросту не было времени. Все понимали, что алеманны не будут ждать, когда их враг прольёт последние слёзы по Альмонду. Они ударят, воспользовавшись слабостью северян, как только придумают способ навредить им сильнее, чем за предыдущие годы войны.       И алеманны ударили. И старейшины оказались правы в своих подозрениях насчёт старшего сына Альмонда. Своими действиями Хескурд, сам того не ведая, подарил врагу победу.       Взойдя на престол, Хескурд принялся готовить свою армию к войне на два фронта. Он был уверен, что его отец стал жертвой заговора срединников и коринфян, и никакие доводы не убедили новоиспечённого короля в его неправоте. Вспыхнувшее среди старейшин недовольство Хескурд прервал жёстко, казнив нескольких из них как предателей Северного королевства, осмелившихся в тени кабаэтского трона сговориться с Флонденсом и его южными варварами. Он обвинил их в смерти Альмонда и попытках манипулировать им, новым владыкой… О да, Хескурд был скор на расправу и видел врага в каждом человеке, но, к сожалению, так и не заприметил его в самом себе.       С насмешкой Флонденс наблюдал за продвижением норманнской армии. Пуская пыль в глаза мелкими стычками, он позволил одной части войск закрепиться на границе Северного и Срединного королевств, а другой — пройти на юг, к землям коринфян. Когда же доселе единый фронт окончательно раскололся, он скомандовал массированную атаку, которую замыкал королевский чародей Клаурон. Быть может, это и было рискованно, но, в отличие от Хескурда, Флонденс слушал своих советников, имел больше военного опыта и всегда сохранял холодный рассудок — он знал, как много получит, если его армия откинет северян к Котловым горам и сможет отрезать их от остальной территории континента. В конце концов, этот риск был окуплен сполна: срединный фронт норманнов был разбит, а Нерим познал разрушительную силу аномалии, созданной Клауроном и породившей Перевал Смерти.       Однако беда никогда не приходит одна. Спустя день или два пал и южный фронт северян. Впрочем, для Веструда, по приказу Хескурда, возглавлявшего поход на коринфян, это не стало такой уж неожиданностью. Он знал, что у его войска не было никаких шансов на победу — с той самой секунды, как покинул Кабаэт.       Предчувствие того, что он ведёт своих людей на убой, лишало его сна и аппетита. Друзья, сопровождавшие своего принца, всячески подбадривали его, не понимая, как южные варвары могут навредить блестяще обученным, закалённым в боях северным воинам, но память о страшной смерти отца была свежа в сознании Веструда. Он понимал, что норманны до сих пор недооценивают коринфян, что против грязного колдовства жителей южных берегов они — жалкие щенята, умевшие лишь рычать, но не кусать. Именно в те дни будущий владыка Нерима осознал, что отношение людей к «дарам» Моря Вероятностей стоит пересмотреть: чтобы сражаться против магии, необходимо понимать её и, как силу любого врага, уважать, а не бояться или пренебрегать ею. Однако для начала Веструду и его воинам нужно было пережить развязанную Хескурдом войну против коринфян, и принц сомневался, что подобное чудо случится с ними не в самых его смелых мечтах, а наяву.       Чем ближе норманны подходили к границе земель коринфян, тем больше тревога овладевала Веструдом. Никто не пытался их остановить на подступах к Фалдринову ущелью, соединявшему южные берега Нерима и Срединное королевство. Мысль о том, что культу Пламенной ночи не было известно о безрассудстве Хескурда, казалась принцу нелепой. К тому же он чувствовал слежку. Он ощущал бесплотные взгляды не только кожей, но и всем своим нутром. Он мог бы подумать, что медленно сходит с ума, ведь никогда прежде не мог похвастать магическими способностями. Однако Веструд видел, что и маги, которых старший брат выделил ему для боя, тоже не находят себе места, вздрагивая от каждой тени, от каждого внезапного порыва тёплого южного ветра.       Позже в своих мемуарах Веструд писал: «Я смотрел на них и понимал, что мы обречены. Сколько их было? Пятеро или шестеро магов на всю мою армию — капля в море, жалкая, ничего не значащая. Они страшились грядущего боя с коринфянами сильнее, чем обычные воины, и у них были все основания на этот страх. Они уже сплоховали — раз: в королевском дворце Кабаэта, не сражаясь ни с кем и ни с чем, кроме собственного разума, ограниченного скудными познаниями в магии. Пламенники во главе с Вариф уже одолели их, заставив в ужасе смотреть, как погибает наш король, мой отец, а затем — ворочаться в своих постелях без сна, но в тягостных размышлениях: смогли бы они спасти его жизнь, будучи умнее и опытнее в чарах? Теперь же южане, которых мы, норманны, с глазами, зашоренными чувством собственного превосходства, называли «варварами», были готовы поставить наших магов на колени — опять. И маги знали это.       Я ловил их боязливые взгляды, и мне было горько и смешно. Они страшились наказания за свой очередной провал. Несмотря ни на что, они верили, будто переживут эту битву, и лишь потом решится их судьба. Я бы мог образумить их. Объяснить, что, вероятней всего, через несколько дней, а быть может, уже даже завтра наши обезображенные останки навечно останутся в южных песках и послужат кормом для дикого зверья, но… Что бы ни пелось в хвалебных песнях в мою честь, я был тем ещё трусом. Я боялся обличать истину в слова. Покуда она существует лишь в мыслях, надежда крепка. А покуда ты веришь, что в последний, самый решающий момент произойдёт какое-то чудо, случается так, что ты сам это чудо и совершаешь. Так я успокаивал себя и, подозреваю, не был одинок в этих попытках убежать от смертельных объятий действительности».       Однако сбежать от действительности и её объятий норманнам не было суждено. Все надежды Веструда рухнули вместе со сводами Фалдринова ущелья, когда конь последнего из воинов принца шагнул в тень нависших над ним скал. Веструд был бы рад провести своих людей другой дорогой, но её не было. Коринфяне знали это и не стали слишком уж хитрить, заманивая врага в смертельную ловушку. Они создали её в самом очевидном месте, и их методы… С такой магией северяне ещё не сталкивались.       Они были знакомы с магическими элементальными рунами — Клаурон и его маги порой использовали их в засадах. Это было мощным оружием, но заметным. Руны же коринфян появились на каменных стенах ущелья абсолютно внезапно — уже после того, как разведчики Веструда совместно с магами проверили дорогу и уверили принца в её безопасности, — и для их активации не требовалось контакта с зазевавшейся жертвой. Они просто были, недоступные глазу обычного человека или некомпетентного мага, и заработали именно в тот миг, который их творец посчитал подходящим.       По воспоминаниям Веструда, норманны будто перенеслись в Преисподнюю. Ему казалось, что небо, превратившись в камень, обрушилось на них. Он гнал своего перепуганного коня вперёд, а вокруг него взрывался и горел сам воздух. Крики людей, визг боевых псов и дикое ржание верных скакунов, треск скал и гул растревоженной земли оглушили принца. Он задыхался от смрада крови и гари. Он молил о спасении и своих святых, и Рождённых Светом — рамки его веры стёрлись. Он не хотел умирать… Но Веструд не успел покинуть ущелье. И последнее, что принц норманнов увидел перед тем, как тьма поглотила его, была руна, которая проступила на камне кровавыми, объятыми пламенем мазками — у самого его лица.       Чудо, на которое он так уповал, произошло с ним позднее — когда будущий владыка Нерима вдруг очнулся в милях от братской могилы его войска, на юге Треомарского леса, в маленьком охотничьем доме. Он был один, и все его раны были исцелены — не осталось ни ожога, ни царапины. Тогда Веструд так и не узнал, кому обязан своим спасением, но, как он сам же с иронией писал, это не помешало ему упасть на колени и поблагодарить за подаренную жизнь всех, чьё божественное имя вспомнил, вновь не разделяя норманнских святых и Рождённых Светом. А когда время молитв подошло к концу, принц отправился в долгий трудный путь, дабы ещё раз испытать судьбу — у белокаменных стен Треомара.       Этот план не был нов: Веструд предлагал просить помощи у искушённых в магии аэтерна, когда понял, что его старший брат не собирается отказываться от войны против коринфян. Однако Хескурд даже слышать не хотел о союзе с «остроухими демонопоклонниками». Согласно летописям, родоначальниками норманнских королей считались владыки Нортфорджа на Мьяр Аранате, что был уничтожен Зорасом и Армонаартом, королём демонов Ратшека. Сыновья Альмонда выросли на сказаниях о бесчинствах народа аэтерна под предводительством Ледяного лорда, и Хескурд, как самый впечатлительный и мстительных из них троих, не желал иметь с потомками каллидарцев ничего общего. Он боялся их — боялся их магии — и был уверен, что треомарцы ничем не отличаются от своих предков, и что, как только им выпадет случай доказать это, они не погнушаются вновь напасть на ненавистных людей. Веструд же помнил: с момента переселения из Каллидара на земли Нерима, аэтерна сделали всё возможное, чтобы лишний раз не вести дел со своими «круглоухими» соседями, — оттого сомневался в их кровожадности, но спорить с братом считал делом бесполезным — Хескурд с детства не признавал ничей правоты, кроме своей.       Только пробираясь сквозь чащу Треомарского леса, принц понял, как легкомыслен он был, уступив новоиспечённому королю в последний раз — перед своей отправкой на юг. «Оплакивая друзей и соратников, я плутал по узким тропинкам, испещрённым узловатыми корнями деревьев, и представлял, как бы сложилась судьба моего войска, окажись я столь же храбр, смекалист и красноречив, как обо мне думали старейшины. Да, я предложил обратиться к аэтерна за помощью, но сразу же сник и сдался, стоило Хескурду гневно посмотреть на меня. Я позволил ему уговорить себя, а себе — поверить, будто со мной и с моими людьми не произойдёт того же, что и с моим отцом; будто мечи, щиты и сурово бряцающие доспехи испугают «варваров».       Как глуп я был!.. Что стоило мне напомнить Хескурду о слухах, которые дошли до Кабаэта, — о том, что Треомар, ещё задолго до возникновения кровной вражды между норманнами и коринфянами, был недоволен соседством с культом Пламенной ночи? Что стоило мне убедить его в истине, сохранённой для нас нашими предками: враг моего врага — мой друг? Ответ на эти животрепещущие вопросы прост: как Хескурд боялся магии аэтерна, так и я боялся его свирепости, которая в любой момент могла обернуться вспышкой невиданной, безумной жестокости. Лишь из-за моей трусости в тот день, в ущелье, погибли сотни достойнейших из норманнов, и, спустя годы, я могу подбадривать себя единственной мыслью: их жертва была отомщена, когда передо мной отворились врата Треомара, и когда король аэтерна Нимрос не побрезговал протянуть людям руку помощи, согласившись выступить с ними против погрязших во Тьме и злобе коринфян».       Рассказ Веструда о кровавых рунах произвёл на треомарцев впечатление. Эта техника была знакома им, но — лишь по легендам о временах Тёмной эры. В ту пору Вин познал мощь и коварство Тирнаса, первого известного этому миру владыки Ратшека. Заключив союз с Азатороном, король демонов запомнился на уцелевших страницах истории тем, что укреплял свою армию полчищами мертвецов, которых в той страшной войне было с избытком. Они не ведали страха и боли, и окончательно справиться с ними могли только маги-аэтерна, состоявшие в рядах сопротивления, — мечи кромсали гниющую, движимую лишь колдовством плоть мертвецов, но не могли убить то, что уже не было живо, а палить в них из пушек считалось расточительством. Однако и магам приходилось несладко. Мертвецы никогда не нападали по одному, и если не удавалось расправиться с ними издали, то исход был печален — они разрывали противника на куски. Аэтерна потеряли множество хороших бойцов и понимали, что обязаны придумать хоть что-то, чтобы уберечь своих людей. Это задание было поручено Ордену Бездонников, который специализировался на разрушительной магии, и чьего главу Наратзул видел в своих видениях… если предположить, что эти видения несли в себе хотя бы долю правды.       «Аэтерна вели себя со мной крайне любезно, — вспоминая о своих былых злоключениях, писал Веструд. — Не думаю, что норманны оказали бы хоть сколько-нибудь похожий приём кому-то из их народа в Кабаэте. Меня никогда не оставляли одного, но я был волен изучать любой уголок Треомара и, исходя из обстоятельств, чувствовал себя вполне комфортно. Я не преминул воспользоваться радушием хозяев этого прекрасного города, однако куда больше меня занимали Библиотека Треомара с её архивами и Связующая башня с её исследовательскими лабораториями. Доселе я никогда не видел столько книг, не сталкивался с настолько образованными существами и — не чувствовал себя деревенским олухом, лишённым всякого понимания, как устроен мир вокруг него.       Маги, с которыми меня познакомил король Нимрос, виделись мне святыми: ни на секунду не теряя терпения и чувства собственного достоинства, они объясняли, с чем я столкнулся в том проклятом ущелье, самым доступным для меня языком и отвечали на каждый мой вопрос, каким бы глупым он им ни казался. Под конец нашей беседы я чувствовал, как шевелятся волосы у меня на затылке, — я абсолютно не был готов к потоку магических знаний, обрушившемуся на меня ни с того, ни с сего. Я был растерян. Более того, я ловил себя на предательской мысли, что теперь-то отчасти понимаю отчаянный страх Хескурда перед магами. Обычный человек, как он или я, знал, чего ждать от воина с мечом или луком, но способности тех, чья Связь с Морем Вероятностей позволяла им претворять в этот мир всё, что угодно, даже стихийное бедствие, были далеко за пределами его понимания.       Треомарцы рассказали мне о техниках, которые позволяли магам управлять не только пространством вокруг них, но и сознанием и телом противника. Однако природа рун, которые использовали Пламенники, брала от каждой из этих техник по чуть-чуть — была эдакой магической химерой, созданной аэтерна во времена Тёмной эры. Моих новых знакомцев тревожил тот факт, что коринфянам каким-то образом удалось узнать стародавние секреты их народа, меня же — что «южные варвары» смогли использовать их в своих коварных целях. Ведь они были людьми, а в ту пору ни один безумец не решился бы оспорить то, что казалось неопровержимым фактом: люди никогда не сравнятся в магическом искусстве с аэтерна. Мне до дрожи в коленях не хотелось становиться этим безумцем. Я был готов закрыть глаза на правду и поверить, будто культ Пламенной ночи направляет какой-нибудь доселе неизвестный мятежный аэтерна. И всё же я не мог позволить себе такую слабость — уже нет. Обмирая от ужаса, я слушал объяснения треомарских магов и старался запомнить каждое их слово.       Так я узнал, что сознание обычного человека хрупко и совершенно не защищено от магических воздействий извне. Искушённый в псионике колдун мог превратить свою незадачливую жертву в марионетку, всего лишь взглянув ей в глаза или же — добыв немного её крови. При этом он также мог использовать свою кровь для хитроумных ловушек, запечатлев в ней частицу своего собственного сознания и скрыв её присутствие до тех пор, покуда необходимость в конспирации не отпадёт. Подобная ловушка — в своём множественном числе — привела к смерти моё войско в Фалдриновом ущелье. Аэтерна назвали эту технику Пылающая кровь, и на этих страницах я постараюсь описать её действие так, как понял сам, лишь надеясь, что не ошибусь и не выставлю себя дураком в глазах последующих поколений магов, вдруг решивших ознакомиться с моими опусами на досуге.       Маг берёт свою кровь, запечатляя в ней свою волю и претворение — например, коринфяне, как выяснилось позже, использовали элементальную магию огня и земли. Затем он наносит её руной Пылающей крови на любую поверхность, будь то скала или какая безделица, которая попадёт в руки врагу, и псионическим воздействием заставляет её стать невидимой. Это — сильное колдовство, недоступное ученику или невеже, поэтому мастеру, овладевшему им, не стоит волноваться о том, что его хитрость будет раскрыта раньше времени. Временем же распоряжается исключительно он, так как за счёт сохранённой в крови частицы его сознания маг контролирует процесс — видит, когда наступает пора активировать руну. Однако на этом хитрость не заканчивается — стоит признать, что создатель Пылающей крови был воистину гениален. Создавая её, он объединил Кровавую руну с элементальной руной Огня: таким образом, после активации эта химера сгорает, не оставляя врагу возможности узнать тайну её природы и воспользоваться ей в собственных целях…».       Чувствительный толчок под рёбра заставил Наратзула очнуться от размышлений. Вздрогнув и недовольно нахмурившись, он посмотрел на Юстаса, на лице которого застыло выражение блаженной невинности.       — Мне показалось, что ты совсем выпал из реальности, дружище, — шёпотом оправдался стражник.       — Я всего лишь задумался, — огрызнулся Арантэаль. — Думать над тем, что услышал, не вредно, знаешь ли.       — Да у тебя глаза остекленели! — возмутился Юстас. — Ты как будто уснул, а не размышлял!       — И ты всерьёз поверил, будто я?..       — Господа, — оборвал их перепалку Цилин, предупредительно постучав пальцем по столешнице, и Наратзул, напоследок одарив стражника раздражённым взглядом, обратился в слух.       Пока юноша вспоминал, о чём некогда прочёл в мемуарах владыки Веструда, хранившихся в библиотеках подразделений Святого ордена и только в них, магистр Аппель, Мараис Сильвер и Глерболлор рассуждали о том, как пробраться в самую сердцевину Пылающей крови — в поисках хотя бы остатка Печати зачарователя.       — Я никогда не практиковала запретную магию — Красные руны в том числе, — сокрушённо покачала головой госпожа Ваника. — И, зная лишь теорию их использования, я не сумею выявить Печать. Мне очень жаль, великий паладин. Однако, смею надеяться, госпожа Сильвер окажется для вас куда полезней меня. Судя по всему, ей известно многое о тайнах крови и…       — Не переоценивайте мои силы, госпожа Ваника, душечка! — фыркнула глава придворных магов. — Да, мне известно кое-что о тайнах крови, однако на этом моя компетенция заканчивается. Я не сумею выявить Печать хотя бы потому, что, как вы, моя дорогая, никогда не практиковали запретную магию, так и я никогда предметно не изучала зачарование. Господин Глерболлор не ошибся, попросив вас о помощи. Вы нужны для этого дела.       — Но… — нахмурилась магистр Аппель, однако Мараис не дала ей закончить.       — Почему бы нам не объединить силы? — продолжила она. — Возможно, совместная работа позволит-таки нам проявить остатки Печати. О целой и мечтать не стоит — Пылающая кровь хороша тем, что огонь, заключённый в руну, практически полностью уничтожает её после активации.       Госпожа Ваника, закусив губу, в задумчивости опустила голову. Никто не осмеливался торопить её с принятием решения. И всё же… Взгляды Наратзула и Цилина вновь пересеклись, и юноше почудилось, что в черноте зрачков серафима он увидел нетерпение, столь похожее на его собственное. В конце концов, должно же им начать везти в этом проклятом расследовании?! Тандем Ваники Аппель и Мараис Сильвер виделся лучшем решением, альтернативы ему не найти. Бывшая магистр была лучшим зачарователем-практиком неримского подразделения Святого Ордена — никто из её учеников или оставшихся в строю коллег не достиг её уровня. А госпожа Сильвер… Наратзул хотел бы узнать, как главе придворных магов удалось овладеть тайнами крови, и догадывался ли о талантах своей подданной король Эродан, однако прямо сейчас это не имело значения. Важно лишь то, что замены её участию не было в принципе — хотя бы в рамках закона.       — Кажется, я запутался ещё больше, — признался Юстас и уставился на Цилина. — Стоит ли нам так заострять внимание на остатках этой Печати? Я имею в виду… Она ведь не будет полной. Что нам это даст?       — Каждая Печать зачарователя уникальна в своём роде, молодой человек, — отозвалась вместо серафима Мараис. — Это — не обычная улика, даже её остатки могут рассказать нам многое. Если позже к нам в руки попадёт ещё одно магическое изделие нашего преступника, то мы всё равно можем сопоставить целую Печать на нём и её остатки на браслетах и бусине. А я уверена, что такой шанс нам может предоставиться. Когда Пылающую кровь использовали коринфяне, они не хотели, чтобы алеманны, норманны и тем более аэтерна узнали секрет их могущества. Наш же зачарователь, как мне думается, руководствовался теми же доводами, что и господин Аль’Фасил в своё время: он надеялся, что с её помощью сотрёт всякие улики, указывающие на его участие в убийстве Роу-Эбертов. Это означает, что он довольно знаменит в узких кругах.       «Но от кого именно он хотел спрятать своё участие в этом заказе? — подумал Наратзул, наблюдая, как вернувшийся с кухни Мерзул подливает горячий чай в их чашки. — От паладинов? Возможно, однако какова вероятность, что мы бы узнали о Красных рунах в «Зеркале» без помощи госпожи Сильвер?». С куда большей охотой юноша был готов поверить в то, что зачарователь прятался от своих же.       Громкий вздох магистра Аппель заставил все разговоры за столом смолкнуть. Мерзул оглянулся на свою госпожу, и та, подняв голову, успокаивающе улыбнулась ему. В её взгляде поселилась решительность.       — Что ж, — сказала она, снимая с носа пенсне, и принялась складывать проклятые браслеты обратно в мешочек. — Я понимаю важность вашего задания, господа. И я не осмелюсь отказать вам в помощи, раз она так нужна. Полагаю, для этого мне придётся отправиться в Эрофин? Так тому и быть. Однако я не смогу уехать с вами прямо сейчас. До вашего приезда я оказывала изнурительные целительские услуги одной из горожанок — и я слишком стара, чтобы обильное возлияние зелий маны помогло мне восполнить силы в должной степени. К тому же я обещала навестить свою пациентку сегодняшним вечером и завтрашним утром. Её состояние всё ещё нестабильно и…       — Тяжёлые роды, — кивнул Цилин. — Ваш помощник рассказал нам об этом.       — Тогда вы должны понимать. Ваше расследование уже перешло в затяжную фазу: как бы мы ни торопились, Печать зачарователя не поможет найти ни самого зачарователя, ни его заказчика в этот же миг. А я… В первую очередь, я должна помогать живым. Завтрашнее утро даст понять, помогли ли бедняжке мои целительские способности и зелья. Дайте мне это время, а после я буду целиком и полностью в вашем распоряжении.       Цилин в задумчивости склонил голову набок, но Наратзул был уверен, что напарник исполнит просьбу магистра Аппель. Поморщившись, юноша потёр лоб. Он уже настолько устал расстраиваться и злиться, что почувствовал лишь смирение и растерянность. С одной стороны, госпожа Ваника была права: никакая спешка им уже не поможет. У них не было никакого туза в рукаве, никаких реальных зацепок — только призрачные перспективы. С другой стороны, Арантэаль не мог представить, как они будут прохлаждаться в Ледуре, когда, вполне вероятно, могли сгодиться хоть для чего-нибудь полезного в столице.       — Возможно, нам стоит вернуться в Эрофин сегодня, — обратился он к Глерболлору. — Мы будем там к вечеру и сможем заглянуть в порт. Поспрашиваем о Генри у начальника и…       — Нет, — дёрнул подбородком серафим. — Кому-кому, а нам пока в порт соваться не следует. Об этом я попрошу Виланда. Пусть отберёт из стражников пару-тройку не примелькавшихся лиц и запустит их в доки. Служители же Богов могут вызвать среди подельников Йоста переполох… если они, конечно же, отираются там. Мы не знаем наверняка, но стоит проявить осторожность и немного хитрости.       — Вы хотите внушить тем, кто убил Йоста, чувство безнаказанности? — догадался Юстас. — Хотите, чтобы они расслабились и, вероятно, потеряли бдительность?       — Раз уж появилась такая возможность, хочу посмотреть, изменится ли что-то в Эрофине за время нашего отсутствия, — согласился Цилин, вновь достав самокрутку из кармана камзола и принявшись вертеть её в руках. — Проклятье, убившее Генри, сработало именно тогда, когда мы покинули город. Подозреваю, это означает, что кто-то следит за нашими передвижениями. Это интересно… К тому же у меня остались некоторые незаконченные дела в Ледуре.       — Это какие же? — приподнял бровь Наратзул.       Губы напарника растянулись в таинственной улыбке. Отвечать на вопрос он был явно не намерен. Вместо этого Глерболлор оглянулся на Мерзула.       — Парень, — окликнул он его, и помощник магистра Аппель застыл, прижимая опустевший чайник к животу и настороженно покосившись на серафима. — Если ты не против снова помочь нам, я попрошу тебя о ещё одной услуге. Ты отлично справился с портретом спутника Генри. Сможешь ли нарисовать его самого? Думаю, его портрет здорово пригодится нам, если придётся навестить парочку-другую столичных притонов.       Мерзул облегчённо выдохнул.       — Как пожелаете, светлейший паладин.       — Благодарю.       Злоупотреблять гостеприимством хозяйки дома они более не смели. Заскрипели стулья, мягкий ковёр заглушил топот сапог. Распрощалась с ними и довольно напевающая себе под нос госпожа Сильвер.       — Есть у меня ещё одна идейка, — напоследок сказала она. — Хочу найти коронера, который должен был дежурить в мертвецкой в часы смерти вашего Генри Йоста. Старик Альмонд прискрепел сюда лишь тогда, когда узнал о моей вовлечённости в дело.       — Полагаете, преступники могли подкупить коронера, чтобы тот вскрыл Генри и забрал бусину? — предположил Цилин.       — Конечно, вероятность мала, так как в руках обычного мага бусина сохранила бы свои тайны и оттого осталась бесполезной, — с нескрываемым самодовольством заметила глава придворных магов. — Да и, судя по всему, никто не стал бы вскрывать этого бедолагу и копошиться в его желудке, не будь меня рядом… Однако стоит проверить, не находите?       — Вы оказываете нам большую услугу, моя госпожа, — мягко уверил её Глерболлор.       — Ну-ну. Ваше расследование взбодрило меня. А уж если, помогая вам, я не только избавлюсь от скуки, но и совершу доброе дело во благо королевства… Разве не замечательно всё сложится, мой сладкий?       Дождь вновь стих. Остановившись на крыльце дома магистра Аппель и поглядывая на всё ещё затянутое низкими тучами небо, Цилин с наслаждением закурил. Юстас неуверенно топтался неподалёку, явно прикидывая, чем занять себя весь остаток дня в Ледуре.       — О каких незавершённых делах ты говорил? — решил додавить Наратзул, став плечом к плечу с напарником.       — Граф Дамьен был так любезен, что пригласил прибывших в Ледур служителей Рождённых Светом на ужин, — мечтательно прищурился Глерболлор. — Обещал, что его повара приготовят уток в грушах и гречишном меду — считается, что это лучшее местное блюдо.       — Так и есть! — подтвердил Юстас.       — Ты серьезно? — раздражённо уточнил Наратзул. — Отведать запечённых в меду и грушах ледурских уток в компании графа — это и есть твоё незавершённое дело?!       — Что тебе не нравится? — фыркнул Цилин, сбивая пепел с самокрутки. — Ты ведь тоже приглашён.       — Ох, нет уж, увольте!       Наверняка граф Дамьен был бы безмерно счастлив, разделив ужин с Арантэалем — любым, пусть и тем, что мерзкий остроухий бастард. Никому не повредит лишний раз выслужиться перед Святым Орденом — этим девизом руководствовались все аристократы Цивилизованного мира. А уж если удача улыбается тебе настолько, что ты можешь подлизнуть зад самому грандмастеру, досыта накормив и повеселив его внука? От такой возможности отказался бы только дурак. Однако Наратзул не собирался помогать Дамьену тешить его воображение. Во-первых, потому что терпеть не мог все эти официозные сборища. Во-вторых, потому что пресытился плясками перед килейцами во дворце Эродана на долгие месяцы вперёд. А в-третьих, потому что знал: Лореусу Арантэалю было плевать на подобострастие аристократов — равно как и его сыну, Теалору, равно как и самому Наратзулу.       — Кроме того, — продолжил Глерболлор, — к утке будет прилагаться вино — много вина. Всем известно, что сей чудный напиток развязывает языки и заставляет выбалтывать тайны. Вдруг уважаемый граф поведает мне что-то занимательное?       — Что, например?       — Ну, так сразу и не скажешь, — легкомысленно пожал плечами Цилин и, испепелив бычок самокрутки, одёрнул рукава камзола. — Что ж, засим я откланяюсь, мои господа. Не скучайте.       И телепортировал — растворился в воздухе без привычной всякому магу вспышки, стоило только моргнуть.       Юстас с благоговением уставился на то место, где всего секунду назад стоял серафим.       — Раздери меня кобальд! Хотел бы я научиться вытворять что-то подобное!..       Досадливо цокнув языком, Наратзул принялся спускаться по лестнице во двор.       — Мечтай.