Тёмные хроники: Становление

      Закатный свет заливал просторную комнату багрянцем. Высокие стеклянные двери, ведшие из неё на круглый балкон, были открыты, и румяное солнце, умостившееся на перине из облаков, светило Наратзулу прямо в глаза. Юноша поднял ладонь козырьком ко лбу и заозирался, пытаясь понять, где очутился. Его сердце дрогнуло и подскочило к самому горлу.       Он не знал, что это за место. Он никогда раньше здесь не был.       Опять. Его сознание и Море Вероятностей опять забросили его в неясное видение. И он опять никак не мог понять, что этому поспособствовало. Он, разморенный усталостью и переживаниями, всего лишь уснул в кресле на веранде магистра Аппель, так как же?..       — Я понимаю, что, возможно, прошу слишком многого, — раздался глубокий встревоженный голос за спиной Наратзула, — но, мастер Корвус, вы должны довериться мне.       Оглянувшись, Арантэаль обнаружил, что стоит в паре шагов от маленького расписного столика, за которым расположились две фигуры. В одной из них Наратзул признал звёздника. Тот был уже не молод, и его тщедушное тело тонуло под тяжёлыми волнами пурпурного атласа и гибкими металлическими пластинами, служившими то ли своеобразным украшением одежд, то ли не менее своеобразным элементом брони. В тёмных, гладко зачёсанных назад волосах звёздника блестела седина, в его бороду были вплетены золотые бусины, а его лоб венчала мудрёная диадема. Он сидел в своём кресле, прямой, как палка, и каждое его движение выдавало овладевшую им нервозность.       Его собеседник, наоборот, был расслаблен. Развалившись на сидении, он подпёр щёку ладонью. Его глаза были прикрыты — то ли от усталости, то ли от скуки. Его одеяния — чёрная струящаяся мантия с узорами из золотых волн на плечах — показались Наратзулу знакомыми, как и его облик: бледное утончённо-красивое лицо в обрамлении тёмного шёлка длинных волос. И когда аэтерна приоткрыл веки, и из-под ресниц вспыхнуло золото его глаз, юноша охнул.       Он вспомнил видение, в которое попал на волнах лихорадки, обрушившейся на него после казни Мириам. Вспомнил зал, высеченный внутри горы, и реки лавы под смотровой площадкой, построенной вокруг столпа кроваво-красного огня, что бил в высокий, терявшийся в тенях потолок. Очертания меча в этом огне. Аэтерна в белых и чёрных мантиях, звёздников в диковинных одеждах. И черноволосого мальчика, оплакивавшего потерю кого-то невообразимо для него важного. «Это должен был быть я! Моя жертва! Моя смерть! Кто просил его?! Кто?!». Воспоминания о его крике вспыхнули в голове Наратзула так явственно, будто не прошло больше года с той поры, как юноша пришёл в себя на кровати в комнате, выглядевшей как тюрьма, но тюрьмой не являвшейся, и принялся собирать свою жизнь по осколкам.       Арантэаль мог поклясться, что сейчас перед ним сидел тот же мальчик. Сильно повзрослевший, но всё же он. Мастер Корвус, — кажется, именно так назвал его звёздник в мудрёной диадеме.       Легко вздохнув, Корвус изогнул губы в ленивой полуулыбке.       — Я должен довериться вам, — эхом повторил он за своим собеседником. — Вы действительно просите о многом, Великий архитектор. Вера в ваши ничем не подтверждённые слова может дорого обойтись… Не только мне, конечно же. На кону множество жизней.       — Я понимаю, — кивнул звёздник, сцепив руки на коленях в нервный замок.       — Думаю, нет. Не понимаете, — усмехнулся Корвус. От того плачущего, убитого горем мальчика в нём не осталось ничего. — Мне докладывают, что маги Всевеликого уже собираются на Лунных холмах. Если всё пойдет по их плану, то к концу летнего Солнцестояния они будут готовы выступить в сторону Луноцветного леса, чтобы начать ритуал открытия главных врат в Ратшек. Как только врата будут открыты, нашему сопротивлению конец. А вы предлагаете не действовать на опережение, но выжидать удобного момента. Удобного момента — для чего? Хотите умереть красиво?       — Нонсенс, — фыркнул названный Великим архитектором. И, глядя, как под тяжёлым взглядом золотых глаз он промокает платком выступивший под диадемой пот, Наратзул вспомнил, что именно так называли правителей звёздников в старые времена. — Ритуал открытия главных врат небывало сложен и потребует присутствия Всевеликого. Его маги подготовят почву, но только ему под силу совладать с ними. Вы сами говорили об этом на последнем совете. Я лишь повторяю ваши слова.       — Вы хотите дождаться, когда он выползет из своего дворца и станет уязвимым. Это я понял. Лазутчики уберут его магов, а я должен буду напасть в тот момент, когда Всевеликий меньше всего будет думать о защите. Это мне тоже понятно. Вот только вы не учли одного, Великий архитектор, и это — его паранойя. Даже в Луноцветном лесу он окружит себя такими барьерами, пробить которые, вполне вероятно, буду не способен даже я. Если бы Всевеликого можно было бы так просто достать, наша жизнь уже давно заиграла бы новыми, яркими красками.       — Звёздники справятся с барьерами. У нас есть план. Уже есть, и мы готовы озвучить его на следующем совете, — поджал губы звёздник. — Пусть мой народ и не славится могущественной магией, как вы, аэтерна, но мы бы не просуществовали столь долго, если бы нам было нечего противопоставить ей. А уж с вашей помощью мы и вовсе можем создать нечто невероятное — в этом кроется суть нашего союза в нынешней войне.       — Допустим. — Корвус с деланной покорностью склонил голову. Наратзул чувствовал его насмешку кожей. Чувствовал её и Великий архитектор и осуждающе хмурил лоб. — Барьеры падут, вражеские маги будут убиты, моя внезапная атака разрушит остатки защиты Всевеликого и прервёт ритуал. Но потом… Вы хотите, чтобы я не убил его, а пленил. Да так, чтобы ему было ни за что не вырваться из этого плена. Скажите, Великий архитектор, вы изжили из ума? Или полагаете, что я порядком обезумел за эти века?       Из груди звёздника вырвался тяжкий вздох. Он откинулся на спинку кресла и дрожащими руками потёр веки.       — Мастер Корвус, — проговорил он спустя некоторое время молчания, — вам должно быть известно, что мы, звёздники, существуем для того, чтобы следовать древним пророчествам. Долгие тысячелетия мы не отступали от этого священного правила жизни. Я беру на свои плечи тяжёлую ношу предательства самих основ. Я собираюсь стать первым правителем, которому была куда больше небезразлична судьба одного из миров, в котором живёт его народ, чем судьба самого его народа. Могу ли я рассчитывать на благосклонность к моим чувствам? Моё сердце разрывается на куски и без вашего ничем не прикрытого ехидства.       — Прошу меня простить, Великий архитектор, — прищурился Корвус, и Наратзул точно знал, что ему нет никакого дела до израненного сердца звёздника, — но у меня к вам точно такая же просьба. Вы озаботились перекройкой основ бытия. На своих, стоит отметить, условиях. Меня же волнует лишь то, что никакие наши усилия не прервут начавшийся ритуал открытия главных врат в Ратшек. Вы можете себе представить, что произойдет с Вином после этого?       — Могу, — с запинкой ответил Великий архитектор.       — Нет, не можете. Даже я при всей моей богатой фантазии не могу вообразить, что случится, когда древние тексты, спасённые из Ирдора, найдут отклик в реальности. Я знаю лишь то, что Ратшек был запечатан неспроста, и что Всевеликий до своего безумства не зря отказался даже от мысли о союзе с ним, хоть к тому времени и успел покорить не один воинственный мир. И вот, — Корвус резко подался вперёд; его волосы двумя черноводными водопадами пролились на его колени, — по всей Пангоре уже открыты мелкие врата, из которых так и прёт войско Ратшека, и наши воины не знавали чудовищ страшнее. Люди прозвали их демонами, и под таким именем они войдут в историю Вина. Они убивают, а ежели нет, то берут в рабство и видоизменяют пленников на свой лад. Чтобы убить одного демона, нам приходится жертвовать от десяти до пятнадцати солдат аэтерна, людей и звёздников. И это, тем временем, лишь ратшеково пушечное мясо. Я уверен, что мы ещё не столкнулись ни с кем из элиты. И что мы сдохнем от ужаса в собственных крови и моче, когда из главных врат шагнёт их владыка.       — Тирнас, — выдохнул Великий архитектор. Его плечи окаменели. Слова Корвуса попали точно в цель, и старый звёздник весь сжался в своём кресле. Его взгляд забегал по комнате. — Ох, отец, что же ты натворил?..       — Да-да, — ухмыльнулся Корвус, — ваш отец, Фрюгрун, первым выступил против правила звёздников следовать древним пророчествам и не вмешиваться в судьбы других народов. Уверен, без его тесной, нежной дружбы со Всевеликим звёздники отсиделись бы в своём Заоблачном городе и пропустили все кровавые праздники жизни на бренной земле. А быть может, не предложи Фрюгрун ему союз, сегодняшнего кровавого дня и не наступило бы.       В глазах Великого архитектора заплескалась тоска.       — В то время Всевеликий казался всем нам особенным. Да, мой отец уважал его, был пленён его мощью, его идеалами и быстро убедил звёздников в том, что он нуждается в нашей полной поддержке. Вы можете не верить мне, мастер Корвус, но даже жизнь в Заоблачном городе, вдалеке от земных бед, за долгие тысячелетия может стать горше самого ядовитого корня. Мысль, что мы можем прервать извечный ход событий в Вине, казалась сладкой и оттого притягательной.       — И в итоге Всевеликий оказался точно таким же, как и все ублюдки до него, — хмыкнул Корвус.       — Этот мир ещё не знал Бога безумнее и страшнее, чем он, — возразил Великий архитектор, а потом ещё тише добавил: — Он клялся, что никогда не примет поклонение ему как божеству. Говорил, что полностью осознает опасность чувства власти. Долгие столетия он был верен своему слову, и мы осмелились возрадоваться, что нашли союзника в наших чаяниях. Кто мог подумать?..       — Любой, кто не растерял последние крупицы рассудка, — отрубил Корвус. Его тонкие пальцы гневно сжали подлокотники кресла. — Заприте живое существо в комнате с сосудом родниковой воды и возьмите с него слово не испить эту воду даже при самой сильной жажде. Стоит ли мне говорить, что оно забудет о своих обещаниях в кратчайшие сроки? То же и с властью. Гордыня правит всеми нами, а подогреваемое извне чувство собственной значимости заставляет нас деградировать ещё быстрее. Всевеликий уверился в своей особенности, в своей непохожести на других, и вы, ваш отец, ваш народ усугубили его фантазию.       — Думаете, вы на нашем месте поступили бы мудрее? — Голос старого звёздника обиженно и скорбно дрогнул.       — Не поймите меня превратно. Я думаю, что на вашем месте мог бы совершить ошибку ещё более страшную.       — Что ж, ваши слова подтверждают, что мастер Алларос воспитал вас достойно, — ответил слабой улыбкой Великий архитектор. — Слухи не врали: вы, бездонники, лучше прочих понимаете хаос, что правит природой живых существ.       — Не стоит думать, будто лесть тронет моё сердце.       Корвус встал из своего кресла. Края его чёрной мантии по-змеиному зашелестели по каменному полу, золото на её узорах и в волосах аэтерна тускло светилось в последних солнечных лучах. Медленным шагом он прошёл мимо Наратзула на балкон. Юноша проводил его заинтересованным взглядом.       Он уже и не пытался понять, какого чёрта видит всё это. Хотя и врать себе Арантэаль не хотел: робкая надежда, что когда-нибудь он поймёт, как его Связь повторно выцепила из Моря Вероятностей эти сюжеты, теплилась в нём. Если подумать: в первый раз он окунулся в странное видение после соприкосновения с магией того незнакомца, который помог ему с обуздании чародейской лихорадки. Ну, а теперь казалось, будто Наратзул провернул это безо всякой помощи извне. Однако размышлять об этом он будет потом — когда очнётся на веранде магистра Аппель. А сейчас — юноша лихорадочно рылся на задворках своей памяти.       Знаний о Тёмной эре в Вине осталось крайне мало: Семеро позаботились о том, чтобы их народ не тревожился призраками прошлого и не помышлял о повторении событий, едва не погубивших весь мир. Простой люд знал о Звездопаде и вёл летоисчисление с тех пор, как Ворана, малая планета звёздников, расколола единый материк Пангору. Знал, что это была страшная трагедия, но также знал, что в тот миг Вин был спасён от злодейств аэтерна и их предводителя, Азаторона. Священные писания возлагали великую заслугу в прекращении беспорядков и устранении множественных магических аномалий на плечи Рождённых Светом, и сотни тысяч верующих во всём Цивилизованном мире на коленях благодарили Их за оказанную милость. Жалкая часть исторических книг о тех временах, чудом уцелевших за прошедшие тысячелетия и переведённых на инал, была сохранена в Инодане, другая — под чутким надзором Эродана была спрятана в Нериме, в секретной секции архивов Башни Паладинов. Они никогда не попадали в руки обычным смертным. Даже Наратзул мог только облизываться на секретную секцию — доступ в неё получали лишь некоторые из великих паладинов.       И всё же, тем, кто прошёл Испытание и стал служителем Богов, Святой Орден рассказывал немного больше. Это было необходимо на случай, если все усилия Рождённых Светом окажутся тщетны, и мир породит того, кто преуспеет в воссоздании ужасов Тёмной эры. Ведь такое уже случалось — на Мьяр Аранате, где Зорас, ученик великого мага Маннората, воспротивился правлению Богов и загорелся идеей вернуть аэтерна былое величие времён Азаторона. Ему удалось открыть новые порталы в мир демонов, Ратшек, и, пусть об этом не говорилось во всеуслышание, светозарная рать оказалась не готова к его мощи. Невероятными усилиями и ценой бесчисленных жертв Зорас был побеждён, а Ратшек — вновь запечатан.       С не меньшими усилиями Инодан и Святой Орден боролись с тем, чтобы простой люд не ведал всей правды и о трагедии Мьяр Араната. Народу было позволено знать о Ратшеке и демонических армиях, уничтожающей всё живое на своём пути, а до магов всего Цивилизованного мира донесли запрет практики открытия порталов в иные миры и изучения демонологии. О расплате, которая настигла Зораса за нарушение этого запрета, было известно каждому, кто интересовался историей Вина, но только служители Богов и сами Боги знали, что Ледяной лорд был отнюдь не первым, кто купился на обещания правителя Ратшека о помощи и власти.       Первым был Азаторон — император всех известных миров, обезумевший и желавший расправы над теми, кто не побоялся выступить против него, Всевеликого Бога. Зорас лишь шёл по его стопам, искренне и незамутнённо считая, что Рождённые Светом узурпировали трон величайшего из властителей Вина, подлостью и обманом разделили его между собой и смешали с грязью единственный народ, кто обладал мудростью, знаниями и правом на бразды правления миром, — аэтерна…       Лёгкий ветерок играл с длинными волосами Корвуса, со складками его мантии и доносил до Наратзула запах целебных мазей и крови. Бездонник был ранен, хоть и держался так, будто его не заботил никакой недуг. «Он должен был играючи исцелить себя, — с удивлением подумал Арантэаль, подступая ближе к своему знакомцу по видениям, — так отчего же терпит боль?». Ответ пришёл сразу: то были не обычные раны. Вероятнее всего, Корвус получил их во время сражения с демонами Ратшека и исцелить их было не так-то просто.       Выйдя вслед за ним на балкон, Наратзул был настроен решительно и даже отчасти подзабыл обо всей серьёзности разговора, что вёлся между древним аэтерна и звёздником. Осмотр звёзднинского убранства комнаты не утолил его любопытства, и Арантэаль надеялся, что до того как Море Вероятностей выбросит его из этого видения, он успеет разглядеть что-то куда интереснее, чем одежды Великого архитектора и золотые прожилки на светлых высоких стенах.       И надеялся не зря.       Облокотившись о перила и завертев головой, Наратзул почувствовал, как от потрясения повело его голову. Когда Корвус упоминал о Заоблачном городе, юноша даже представить не мог, что они находятся в нём прямо сейчас. Но так и было!       Арантэаль вспомнил, как однажды магистр Святого Ордена, звёздник, говорил, что величайшим, самым горячим желанием его народа было отыскать его потерянную в небесах Родину. Как странно и немного неловко, что Наратзул, аэтерна, украл их мечту, очутившись в Заоблачном городе первее современных звёздников — пусть лишь и в глубине своего сознания.       Подобно Инодану, этот город звёздников парил высоко над землёй, сокрытый от глаз чужаков перевёрнутым куполом из облаков. Куда ни глянь, повсюду высились величественные башни, увенчанные куполами из золота и звёзднинского металла, так на него похожего. Их балконы и веранды утопали в зелени. Изящные воздушные мосты соединяли многоуровневые улицы. Десятки водопадов срывались с пиков декоративных скал. Пение птиц из плоти и перьев яркой диковинной окраски наполняло пространство вокруг серебристым перезвоном. А по воздуху плыли птицы из металла: Наратзул едва не всхлипнул от восторга, рассматривая блестящие бока одного из огромных дирижаблей. До этого он видел подобный гений инженерного искусства лишь на старинных чертежах, найденных на раскопках Морфула.       Но и это было далеко не всё, от чего могло перехватить дыхание. Солнце почти скрылось за горизонтом, и на стремительно темнеющем небе ярче обозначились ночные светила. Наратзул без труда узнал большую и малую луны — за восемь тысяч лет их положение изменилось только тем, что в нынешнее время они казались куда ближе. Однако внимание его приковал другой диск. Красно-фиолетовый, испещрённый голубоватыми прожилками. Огромный — казалось, от Вина до него рукой подать. Ворана. Наратзул никогда не видел её, но точно знал — это она.       «Даже если я брежу, даже если это всего лишь игра моего воображения, — решил Арантэаль, — я ни о чём не жалею».       И пока он, едва не перевалившись через перила балкона, глазел по сторонам, словно деревенский дурачок, впервые попавший в столицу, Корвус вновь заговорил.       — Я проделал долгий и нудный путь, чтобы уважить ваше желание и встретиться с вами перед советом, Великий архитектор. Я полагал, что у вас есть ценная информация, которую стоит обсудить до того, как мы соберём людей за столом. Но в результате я получил лишь размытое обещание угрозы из древнего пророчества… текст которого вы отказываетесь мне показать, потому что я не крови звёздников. И как вы предлагаете мне поступить? Довериться. Видите ли, в последнее время я слишком многое беру на веру и ужасно от этого устал.       — Вы говорите о беглой императрице Саранте? — встрепенулся правитель Заоблачного города, и Наратзул отвлёкся от любования Вораной. В истории Вина Саранта фигурировала как возлюбленная Азаторона, которая предала его, в полной мере осознав глубину безумия своего императора. — Но разве случалось так, чтобы её информация подводила вас? Наша объёдиненная армия выиграла несколько значимых боёв с её помощью. Для нас её побег из чертогов Всевеликого — невообразимая удача.       — Удача или нет, но все царственные особы имеют привычку темнить, недоговаривать, — поморщился Корвус, — и хитрыми уловками добиваться желаемого.       — Я слышал, вы также преуспели в этой линии поведения, великий мастер, — тонко улыбнулся звёздник, и аэтерна ухмыльнулся:       — Что сказать? Вы и без меня прекрасно знаете то досадное чувство, когда у тебя появляется достойный конкурент. Оно не даёт спокойно спать по ночам и грызёт сомнениями.       — Мы, звёздники, открыты друг другу. Мы презираем хитрость и лицемерие.       — Вот как, — обронил Корвус, и Наратзул почувствовал, как потяжелел воздух вокруг него.       Побарабанив пальцами по перилам, древний аэтерна окинул простёршийся под ним город долгим взглядом. Его золотые глаза горели холодным опасным огнём.       — Поправьте меня, если я ошибаюсь, Великий архитектор, — протянул Корвус, — но самым страшным наказанием для вашего народа является изгнание из этого города — вниз, в бренный мир людей и с некоторых пор аэтерна.       — Всё верно, — настороженно кивнул старый звёздник.       — Изгнанников много. Мы соседствуем с их городами по всей Пангоре. Это не страшно, более того — выгодно для нас. Даже изгнанные, ваши братья владеют инженерными знаниями, о которых люди и аэтерна могут только мечтать, и, в отличие от вас, заоблачных жителей, они готовы делиться своими знаниями… Не за просто так, конечно, но взаимовыгода — основа любого социума.       — Признаться, я не понимаю…       — Одной из главных причин изгнания является нарушение главного правила — не более одного ребёнка в семье. Жестоко, но логично: ваш Заоблачный город прекрасен и достоин самых ярких легенд, и вместе с тем — не предназначен для численности населения, увеличивающейся с каждым поколением. Его ресурсы ограничены. И… Вот в чём парадокс. Сегодня земные звёздники идут в бой против аэтерна Всевеликого и демонов Ратшека, окрылённые вашим обещанием позволить семьям воинов и военных инженеров вернуться на Родину.       Вздрогнув, Великий архитектор отвёл глаза и стал казаться ещё меньше. Корвус беспощадно улыбнулся, наблюдая за его реакцией.       — Ваши поданные так воодушевлены, так старательны в своих деяниях, Великий архитектор. Они так верят в ваше великодушие… Быть прощённым — лучшее, что может произойти с любым живым существом. А вернуться домой для земных звёздников — самая сладкая мечта, которая, как им кажется, вот-вот осуществится. Но скажите, разве им есть, куда возвращаться? Ваш Заоблачный город не стал больше, и его ресурсы не увеличились. Вы солгали своему народу, надеясь, что если мы победим в этой войне, вы придумаете, как выкрутиться, переиначив ваши слова обещания. И зная, что вам не чужда столь безобразная ложь, как я могу довериться вам?       — Мастер Корвус, — звёздник пригладил бороду, зацепился ногтями за несколько золотых бусин, — в подобных разговорах нам всё же стоит разграничивать дела внутри одного народа и дела союзные. Однако из уважения к вам я постараюсь объяснить своё временное бездействие по данному вопросу. Все ресурсы, которые мы могли бы потратить на достройку Заоблачного города, сейчас тратятся на обеспечение объединённой армии всем необходимым вооружением. Вы видели звёздные автоматоны, пушки, летающие корабли и подводные лодки. Наши земные братья не смогли бы построить их лишь своими силами! И когда встанет вопрос об исполнении моего обещания, они поймут, что для их возвращения домой понадобится время. Но оно придёт!       «Долго же им придётся ждать, сморчок», — со злой иронией подумал Наратзул. Он был юн, но даже так понимал: обещание Великого архитектора — что вода в кармане. Малое количество ресурсов не восполнится ни за год, ни за столетие, особенно после войны, выпивающей жизненные соки из всего, что затронет — пусть и косвенно. Земные звёздники не вернулись домой, в Заоблачный город. А после падения Вораны и вовсе потеряли с ним всякую связь. Следующие поколения даже не знали его местоположение — лишь мечтали построить летающий корабль и улететь на его поиски.       Корвус не мог заглянуть так далеко в будущее и увидеть цену слов собеседника. Но, судя по усмешке, искривившей его губы, был достаточно умён, чтобы знать о последствиях наперёд. Он мог бы продолжить спор, но вместо этого мудро промолчал. Или же дело было вовсе не в мудрости, а в том, что Корвусу было наплевать на судьбу земных звёздников — в свете куда более серьёзных проблем, касающихся открытия главных врат в Ратшек. Этот вариант казался Наратзулу логичным. Будь он на месте этого аэтерна, его бы тоже волновали лишь неясные перспективы, озвученные в древнем пророчестве, которое хитрожопый Великий архитектор всё никак не соглашался ему показать.       «Не крови звёздников» — как же! Старик хотел удержать право единоличного владения всеми пророчествами Вина до последнего. Потерять это право означало потерять и своеобразную власть над более молодыми и неопытными народами. Хотя стоит ли считать таковыми аэтерна времён Тёмной эры?       Громкий стук в дверь отвлёк Наратзула от размышлений. Подняв голову, он увидел, как морщинистое лицо Великого архитектора потемнело от досады. Правитель Заоблачного города явно не хотел прерывать столь важный разговор с бездонником и боялся, что, отвлёкшись, потеряет нить рассуждений, а вместе с ней — возможность уговорить Корвуса угодить интересам звёздников. Однако и проигнорировать стук он не мог.       — В чём дело? — громко спросил старый звёздник, проходя обратно в комнату.       — Срочное донесение, Великий архитектор, — приглушённо донеслось из-за двери. — Через телепорт из Эродина прибыл гонец.       — Из Эродина? — пробормотал Великий архитектор, и досада на его лице сменилась растерянностью. Даже Корвус вдруг отвлёкся от созерцания города и оглянулся на звёздника. — Что ж, это неожиданно, но он… он проделал нелёгкий путь. Впусти его, я выслушаю его вести. Великий мастер, — обратился звёздник к аэтерна, — прошу прощения, что подобные неурядицы мешают нашей беседе…       — Вести из Эродина трудно назвать неурядицей, — возразил Корвус. — Я также с удовольствием послушаю то, что хочет поведать вот уже неделю как осаждённый демонической армией город.       Наратзул был готов поспорить, что в черноте зрачков Великого архитектора мелькнуло недовольство. Вероятно, использование громкого слова «союз» и разделение первенства во владении важной информацией с союзниками не складывались в голове правителя звёздников в единую картину. Судя по тени ехидной улыбки на губах Корвуса, так оно и было, и аэтерна праздновал свою маленькую победу, зная, что старому пердуну никак не переиграть события.       «Эродин, — повторил про себя Арантэаль, вместе с бездонником и звёздником ожидая появления гонца. — Это интересно. Похоже на Эрофин. И на имя нашего короля — Эродан. Совпадение ли это или же нет?».       Не прошло и минуты, как высокие тяжёлые двери в комнату отворились. По их бокам, склонив головы в низком поклоне, застыли звёздники в позолоченных доспехах, а на пороге переминался с ноги на ногу высокий человек. Он был молод, но изнурённый вид прибавлял ему десяток лет жизни. Его доспех давно не знал чистки, а его борода и волосы — стрижки. Человек хотел поклониться, подобно стражникам, но поклон давался ему с явным трудом — скорее всего, из-за ранения.       — Проходи, — велел правитель звёздников, — и оставь лишние церемонии, о юный. Что за новая напасть вынудила Эродин столь спешно отправить ко мне гонца?       — Великий архитектор, — прокаркал простуженным голосом гонец, — Совет Эродина просит у вас помощи. У города осталось мало защитников, наши силы на исходе. Более того, наши разведчики сообщают, что со стороны занятого демонами Мораниона, через Угольный лес к врагу идёт подкрепление. Когда они соединятся, Эродину наступит конец.       — Подкрепление из Мораниона? — переспросил старый звёздник и поморщился. — Поглоти меня мёртвые звёзды, мы должны были это предвидеть, но по нашим расчётам!.. Что ж, — сделав над собой усилие, Великий архитектор пару раз глубоко вздохнул и перестал частить, заговорил спокойней: — Ступай, о юный. Я услышал тебя, но мне понадобится время, чтобы поразмыслить над тем, какой ответ я могу дать Совету. Мои люди предоставят тебе место для отдыха, питьё и еду. И не стесняйся просить помощи моих лекарей — они не откажут тебе.       — Благодарю, Великий архитектор. — На этот раз поклон гонцу таки удался. — Ваша щедрость сияет, словно самая яркая звезда на ночном небосклоне.       По губам правителя звёздников скользнула довольная улыбка: дворцовый этикет Заоблачного города был соблюдён, а самолюбие старика — уважено.       На Корвуса он оглянулся лишь тогда, когда убедился, что тяжёлые двери в комнату плотно затворились за человеком, и более никто не посмеет подслушать разговор двух высокопоставленных персон. Бездонник, тем временем, с невозмутимым видом разглядывал кольца на пальцах своих рук. Наратзул был готов поклясться, что аэтерна не пропустил ни слова, сказанного гонцом, однако комментировать тяжёлую ситуацию в Эродине не собирался. Или же — ждал, когда его собеседник возьмёт первое слово на себя.       — Вероятно, я не должен быть удивлён, — пробормотал Великий архитектор, возвращаясь на балкон и тяжело опираясь на его перила. — Без помощи извне Эродин продержался даже дольше, чем можно было вообразить поначалу. Вряд ли я ошибусь, предположив, что благодарить за такую стойкость нам нужно того мальчишку и его паству. Кто бы мог подумать, что какой-то малолетний глава псевдорелигиозного культа окажется такой ценной боевой единицей?       — Его зовут Тир, и он не назначал себя главой какого-либо псевдорелигиозного культа. Во всяком случае, пока, — усмехнулся Корвус, и Наратзул изумлённо распахнул глаза.       Маловероятно, что история Вина знавала другого Тира — кроме того, кто ныне был известен как Творец, верховный Рождённый Светом. «Если всё, что я вижу сейчас — настоящее прошлое, может ли статься так, — взбудораженно подумал Арантэаль, — что, по велению Творца, Эзара и Веструд назвали своего сына в честь древнего города Пангоры, который Тир когда-то защищал?».       — Всё это мелочи, — проворчал Великий архитектор, — имя мальчишки, то, кем он себя определяет… Люди видят в нём мессию, несущего Свет, тянутся к нему, поклоняются ему. Кто-то даже верит, будто он — истинное воплощение Бога на земле, а Всевеликий — самозванец, который воспользовался до сих дней пустующим троном… Я слышал, что вы, бездонники, с интересом отнеслись к этому заблуждению и, более того, принялись его распространять.       — Это выгодно, — пожав плечами, отозвался Корвус. — Слухи о мессии, об истинном воплощении Бога на земле уже пошатнули веру в исключительность Всевеликого многих его почитателей. Постепенно Тир становится символом сопротивления тирании Азаторона, особенно в Эродине.       — Но что вы будете делать с мальчишкой потом, когда мы победим Всевеликого? Его слава не развеется по щелчку пальцев, а Вин уже вдоволь умылся кровью по воле каких бы то ни было Богов, — едко заметил старый звёздник.       — И вместе с тем, людям необходимо верить в высшие силы — это их природа. Мысль же о том, что истинный Бог может шагать по бренной земле вместе со смертными, сражаться с ними плечом к плечу, и вовсе вдохновляет их на невиданные подвиги. Оставьте свои тревоги, Великий архитектор. О том, что делать с новой верой, мы будем думать, если — если, а не когда — мы победим Всевеликого. Тир — не Азаторон. Он… не станет для нас проблемой.       «Они говорят об убийстве Творца», — понял Наратзул. Несмотря на то, что юноша знал: никто так и не посмел покуситься на жизнь верховного Рождённого Светом — или не преуспел в своих грязных планах, — какая-то часть него содрогнулась в ужасе.       — Вы правы. Вы, конечно же, правы, — пробормотал Великий архитектор и принялся расхаживать по балкону, нервно потирая руки. — Нам нужно сосредоточиться на настоящем. Подмога для Эродина… Видят звёзды, помочь этому городу — правое дело, однако сделать это… проблематично. Я не могу отправить туда летающие корабли. Они предназначены для бомбардировки местности, но совесть не позволит мне отдать подобный приказ — бомбардировать Эродин, когда за его стенами скрываются мирные жители и беженцы из близлежащих, уже разрушенных городов. С воздушным десантом проклятые демоны и аэтерна Всевеликого расправятся ещё до того, как он достигнет земли. О наземных войсках не может быть речи и вовсе. Их положат на подходе к Угольному лесу, на Мороновых болотах. Мастер Корвус! — вдруг воскликнул старый звёздник. Его лицо посветлело. — Быть может, на клич помощи откликнутся аэтерна? Звёзды пророчат нам удачу, раз вы, глава Бездонников, здесь и услышали слова гонца! Аэтерна могут шагнуть в Эродин через порталы и с помощью магии отбросить противника подальше от стен города. В этом случае, я могу послать три или четыре корабля для зачистки земель у Угольного леса.       Корвус медленно перевёл на него взгляд. Наратзул был готов спорить, что план правителя звёздников ему пришёлся не по душе.       — Вопрос лишь в том, сколько боевых магов Бездонники и Оракулы согласятся отдать для защиты Эродина, — холодно обронил аэтерна. — Как вам известно, наши войска плотно задействованы в боях у Кобальтовой бухты, под Арон Терасом и на равнине Тарента. К тому же, мы, бездонники, изначально голосовали за то, чтобы через те самые порталы, о которых вы вспомнили сегодня, вывести эродинцев в Гренгом и Астуран, войска перекинуть на другие горячие точки, а сам город сдать. Эродин, в конце концов, не несёт никакой стратегической важности — в отличие от Таринара, Эйд Рошина или Тарента, где боевых единиц как раз не достаёт.       — Однако Эродин — символ союза людей, аэтерна и звёздников, — с печалью в голосе заметил Великий архитектор. — Если мы потеряем его, это скажется на боевом духе наших войск. Они будут подавлены! Противник осведомлён об этом не хуже нас, оттого и не сдаётся в попытках захватить… нашу святыню.       — Как трогательно, — фыркнул Корвус. — Но я повторю то, что уже говорил прежде: любой город можно восстановить — вернуть же к жизни напрасно погибших не получится. Помнится, люди согласились со мной. Для них и без того скоротечная жизнь собрата важнее стылого камня городских стен, как бы ни были они святы в умах наших народов. Сколько воинов уже полегло под Эродином, и сколькими ещё мы пожертвуем, отправив Эродину подмогу? Противник, как вы правильно отметили, нацелен на этот город. Есть ли у нас хотя бы мизерный шанс однажды отстоять Эродин, заставить демонов и аэтерна Всевеликого отступить?       Плечи Великого архитектора понуро опустились, и сам звёздник как будто мигом постарел ещё на пару десятков лет.       — Мы все надеялись, что этот шанс есть, но вы, мастер Корвус, изначально знали, что наши надежды несбыточны, не так ли?.. Вероятно, вы были правы тогда и правы сейчас. Вероятно… на следующем совете нам стоит поднять вопрос… сдачи Эродина.       — Очень похоже на то, — равнодушно согласился Корвус. Вместе с тем, Наратзул видел, как в его золотых глазах плещется холодная надменная насмешка. — Однако сейчас я предлагаю вернуться к пророчеству, которым вы стращали меня до появления гонца. Я всё еще жду ваших объяснений, но моё время на исходе — совсем скоро я должен вернуться в Кобальтовую бухту. Оттого будьте любезны — продолжайте свой рассказ.       Воспользовавшись тем, что аэтерна не видит его лицо, старый звёздник позволил себе кисло скривиться. Бездонник не давал ему возможности одержать ни единой победы. Корвус не собирался жертвовать своими бойцами в Эродине и не желал следовать плану по пленению Всевеликого, не имея твёрдой почвы под ногами. Наратзул подозревал, что до этого несносного бездонника Великий архитектор не знавал кого-то, кто осмелился бы поставить его авторитет под сомнение.       И всё же, сдавать позиции старый пердун не намеривался.       — Вы уже сталкивались с этим пророчеством, о котором я говорю, мастер Корвус. — Голос Великого архитектора сделался заискивающим. Он вновь лихорадочно искал пути к сердцу собеседника, исключающие обнародование драгоценных тайн звёздников. — И пусть тогда вы были совсем юны, и делами бездонников заправлял ваш наставник, мастер Алларос, но забыть об этом… с позволения сказать, сложно.       На лице Корвуса не дрогнул ни единый мускул, но по его пальцам, лежащем на балконных перилах, прошла лёгкая судорога.       — Каким образом моё становление Богом Тьмы Ирдора связано с пророчеством, о котором говорите вы? — бесцветным голосом спросил аэтерна.       — Как я уже сказал: связь прямая, — повторил звёздник. — Когда Всевеликий решил помочь вам, аэтерна Ирдора, в битве против вашего Бога, Многоликой Миори, он поведал главам Оракулов и Бездонников о том, что извечная битва Богов Света и Тьмы — основополагающий компонент всех существующих миров. Вы, как преемник мастера Аллароса и нынешний глава Бездонников, должны знать об этом откровении для аэтерна.       — Это так, — согласно склонил голову Корвус.       Великий архитектор, воодушевлённый его ответом, продолжил:       — Также вы должны знать и о том, что изначально и мастер Алларос, и мастер Заорей отнеслись к словам Всевеликого скептически. Однако после того, как он провёл их в Вин и предоставил им доказательства, оставшиеся после последнего сражения здешних Богов, показал чертежи великого меча, способного принести победу над Богами, и заручился нашей поддержкой, поддержкой звёздников, их сомнения испарились. А что было дальше вы уже знаете не понаслышке. Вы… присутствовали в Железных залах, где был создан Пожиратель душ.       Корвус помолчал немного, наблюдая за кипящей под его ногами, на нижних этажах Заоблачного города, жизнью. Наратзул же наблюдал за его бесстрастным лицом и силился угадать ход мыслей аэтерна.       — Изначально было понятно, что Всевеликий помогал Ирдору не из сердечной доброты, — наконец обронил бездонник. — Он дал нам оружие против Многоликой Миори, а после, когда стало известно, что Ирдор более не пригоден для жизни, позволил аэтерна переселиться в пустующий Вин. Пустующий из-за катастрофы, что сотрясла его тысячелетие назад. И именно с ней аэтерна, благодаря своим глубоким познаниям в магии, должны были помочь разобраться Всевеликому — в качестве платы за спасение, за обретение нового дома. Вот только ничего толком Всевеликий нам о ней не рассказал. Нам доставались крупицы информации, необходимые для поисков всяческих зацепок. Мы отправляли исследовательские группы в другие миры, чтобы сравнить потоки волн Моря Вероятностей там и здесь, в Вине. Мы разобрали все известные руины пирийских городов на Пангоре едва ли не до последнего, самого маленького камешка, и подтвердили лишь то, что знали изначально: пирийцы как будто исчезли, не оставив после себя ни крови, ни кости, ни праха. Всех наших усилий было недостаточно, чтобы уладить Всевеликому. И однажды в рядах и Оракулов, и Бездонников произошёл раскол: когда часть из нас пришла к выводу, что Азаторон недоговаривал нам нечто важное и обманывался, убеждая себя, будто хочет решить проблему. Возможно, изначально всё было иначе, и его стремления были искренны. Однако сейчас для него куда важнее чувство собственной значимости. Упоительное чувство, что только ему одному известны тайны всех миров, включая Вин. Чувство, что он может повелевать каждым из народов, что никакая проблема ему не страшна, и что нет на свете врага, которого бы он не мог победить.       — Воистину, — тяжко вздохнул великий архитектор. — И момент, когда он понял, что всё это время упивался иллюзией, и что иллюзия эта трещит по швам, стал началом его безумия.       — Это очень лирично, но я всё ещё жду ваших объяснений по поводу пророчества, — напомнил Корвус.       — Вы уже могли и сами догадаться: в этом мире отчасти другие порядки — не такие как, например, в Ирдоре. После битвы Богов Вин как будто… наказывает своих жителей за тот хаос, который они учинили. Мы, звёздники, наблюдали за этой трагедией не единожды. И потому я хочу разрушить этот бесконечный цикл, но лишь при одном условии — не повторять путь Всевеликого, потерявшись в чувстве вседозволенности и власти. И мне кажется, что я нашёл выход, который может прервать ход пророчества: не убить Бога, но пленить его… Использовать хитрость, а не силу. Обмануть алгоритм! Понимаете, великий мастер?       Из груди Корвуса вырвался тихий хриплый смешок.       — Пленить Всевеликого — звучит так же претенциозно, как и сама мысль Всевеликого, что он достаточно всевелик, чтобы поспорить с мироустройством Вина. Я даже не знаю, смогу ли я убить его Пожирателем: в отличие от Многоликой Миори, Азаторон не привязан к своему физическому телу и может развоплотиться, избежав любого вреда. Что уже говорить о создании ловушки такой мощи, чтобы сдерживать его сколь угодно долго? Или таковая у вас, звёздников, уже имеется?       — Нет. Но я уверен, что вам по силам придумать её.       Корвус расхохотался. Наратзулу показалось, что от его смеха вздрогнул сам воздух.       — Да вы, верно, издеваетесь надо мной! До конца Солнцестояния осталось едва ли больше месяца. Что вы надумали о моих возможностях?       — Моя вера в ваши возможности основывается на том, что мне говорили о вас люди, суждениям которых я верю как своим собственным, — упрямо тряхнул головой звёздник. — Ваш ток магии уникален, ваш интеллект превосходит всяческие ожидания — даже среди аэтерна, кто шагнул в Вин из Ирдора!       — Сначала вы воспевали силы Всевеликого, теперь — возвышаете меня. Вы ничему не учитесь, Великий архитектор, — издевательски покачал головой Корвус. — Кроме того, позволю напомнить вам ещё раз: Всевеликий не привязан к физическому телу. Он может ускользнуть из него, и тогда любая моя ловушка окажется бесполезной.       — Мой сын, Фрюгрун, заплатил своей жизнью за то, чтобы мы знали об этой особенности Всевеликого. Мне не нужно напоминать, — поджал сухие губы звёздник. Он встал рядом с аэтерна и проникновенно посмотрел на него. — Я плохо разбираюсь в магии, мастер Корвус, но разве нельзя придумать ловушку, которая сработает после того, как Всевеликий покинет своё тело? Ловушку, которая заключит в себя лишь его дух, лишь его энергию? Мой сын, Аакгрун, уже помогал вам в создании мудрёных устройств и оружия для демонической армии Тирнаса… Возможно, он сможет помочь вам и в этом.       Золото глаз аэтерна задумчиво потускнело. В выражении его лица промелькнула заинтересованность учёного — не воина. Наратзул обнаружил, что позабыл дышать, выжидая ответ бездонника. «Не будь дураком, Корвус, — возмутился про себя юноша, хоть и понимал, что его переживания беспочвенны: он лишь видел прошлое или бредил о нём, и его эмоции не могли повлиять на исход событий Тёмной эры. — Не соглашайся на эту авантюру, пока старый пердун не обоснует твои риски!».       — Я умоляю вас, мастер Корвус! — Великий архитектор прижал морщинистую руку к сердцу. — Сосредоточившись лишь на убийстве Всевеликого, мы запустим цепочку событий, которая в результате приведёт к гибели всего живого — в очередной раз. Это радикально! Вместо этого мы можем…       — Вы лукавите, — прервал его Корвус, и старый звёздник задохнулся от неожиданности.       — Прошу прощения?..       — Мне всегда было интересно, что же звёздники скрывают ото всех нас. От аэтерна, от людей, а быть может, и от самого Всевеликого? Или же Азаторон играл в эту игру против нас вместе с вами в паре, оттого замалчивая о некоторых подробностях прошлой эры? Эти вопросы не давали мне покоя с того самого мига, когда вы впервые провели меня в архивы Заоблачного города и показали те удивительные фрески, рассказывающие о неком цикле любой цивилизации Вина. Пирийцы исчезли, не так ли? До них то же самое происходило и с другими народами этого мира. Вы, Великий архитектор, говорите, что таким образом Вин наказывает своих жителей за учинённые беспорядки, и что спасения от его гнева нет… Но вот он вы — вы стоите передо мной, являясь правителем народа, которого предрекаемая трагедия не затронула… Ни разу, не так ли? Как же так получилось?       Потрясённое молчание, казалось, сковало всё тело правителя звёздников. Он смотрел на Корвуса во все глаза, как будто до сих пор не верил, что бездонник мог заговорить о подобном. Корвус же, тем временем, продолжал методично выбивать почву из-под его ног.       — Ну же, Великий архитектор, не молчите. Будьте наконец честны со мной. Расскажите, почему ваш народ не исчез вместе с пирийцами, пережил и другие цивилизации до них, превратился в старейшую расу Вина, чей технологический и жизненный потенциал даже опережает нас, аэтерна, чья магия, казалось бы, заставляет трепетать все известные миры. Не значит ли это, что катастрофы всё же можно избежать, а мне не стоит ломать голову над изобретением мудрёных ловушек для Всевеликого? Не значит ли это, что я всего лишь постараюсь убить его, и если у меня получится и Вин будет спасён от безумия Азаторона, то звёздники поделятся с выжившими народами своим секретом выживания, и тогда все мы счастливо избежим кары Вина?       Наратзул поёжился. Корвус вдруг стал выглядеть очень пугающе. Ничего не изменилось в его облике, в его голосе, но на него было страшно смотреть. Неведомая сила как будто прибивала всё существо юноши к земле. Вряд ли старый звёздник не чувствовал того же, что и он, и именно поэтому побледнел как полотно. Над его верхней губой проступила испарина.       Так выглядел гнев главы Бездонников, тёмного ордена аэтерна, славящегося своими познаниями в самой разрушительной и коварной магии?       Наратзул соврал бы, заверив самого себя, будто понял, о чём ведётся речь. О пирийской империи и её падении, предшествующей началу Тёмной эры, было известно ещё меньше, чем о временах Азаторона. Упоминая об исчезнувшей цивилизации, магистры Святого Ордена говорили лишь то, что пирийцы сгинули по вине собственных же разросшихся амбиций: беспринципного изучения магии, преодолевании всё новых и новых этапов технологического прогресса. Это ничего не объясняло, но — и не должно было. Для всех ныне живущих исчезновение предшественников было приравнено к тайне, разгадать которую не предоставлялось возможным, а оттого излишне много думать об этом было необязательно. Более того, подобный интерес даже порицался.       «Так, быть может, это неспроста? — подумал Наратзул, из последних сил держась на ногах под напором магического недовольства Корвуса. — Если то, что я слышу, на самом деле правда…».       Великий архитектор продолжал потерянно молчать. Бездонник окинул его презрительным взглядом и отвернулся. И в тот же миг — пропало гнетущее чувство давления. Гнев Корвуса отступил, и показалось, что даже мир вокруг них стал светлее.       — Не держите на меня обиды, Великий архитектор, — проговорил Корвус, одёргивая чёрные рукава своей мантии и щурясь на солнце, что почти скрылось за периной облаков. — Я вполне могу понять вашу растерянность. Раньше вы никогда не имели дел с народом, кто жил бы столь долго как аэтерна и обладал столь хорошей памятью как у нас. Быстрая смена поколений лишала вас проблем: вы могли копить свои секреты, охранять их, словно дракон свою золотую сокровищницу, и никогда не чувствовали давления или соперничества за право обладания ими. Никто и никогда не принуждал вас делиться своим сокровищем с другими. Однако это время прошло. Вы должны смириться с этим, если хотите, чтобы я в ответ шёл вам на уступки и воспринимал ваши слова всерьёз. Ведь на кону жизнь не только других народов, но и звёздников тоже.       — Великий мастер… — У старого звёздника наконец прорезался голос, и он дрожал, словно осиновый лист на ветру. Наратзул не удивился бы, узнав, что Великий архитектор уже проклял то мгновение, когда решил вызвать Корвуса на тайный разговор.       — Я предлагаю вам ответить на мои сегодняшние вопросы на следующем совете, — вновь прервал его бездонник. — Мастер Заорей, глава Оракулов, представители людей и даже представители земных звёздников с удовольствием послушают откровения правителя Заоблачного города. Они будут рады узнать, что между нами более нет разрушительных тайн, и вместе мы смело взглянем в будущее. — Губы Корвуса скривила гадкая ухмылка, и Наратзул понял, что он попросту издевается над стариком. — Более того, до следующего совета я предлагаю вам подумать вот о чём: что станется со всеми нами, если ловушка, таки созданная мной, прослужит несколько столетий или тысячелетий, а затем её сила иссякнет, и наш сиятельный император вырвется на свободу, ещё более безумный, чем был до того как попасть в неё? Как насчет такой трагедии, что положит конец всему живому на планете, пока вы, звёздники, продолжите охранять свои секреты и увиливать?       Это были хорошие вопросы. Однако удар Корвуса по позиции правителя звёздников был далёк от понятий дипломатии, которые, как казалось Наратзулу, были незыблимыми, не менялись из эпохи в эпоху. С другой стороны, в военное время — когда вопрос выживания стоял острее, чем когда-либо — никому не было дела до вежливых расшаркиваний.       — Спасибо за этот разговор, Великий архитектор, — вздохнул Корвус и оттолкнулся от перил, взметнув полами своей мантии. — Я буду с нетерпением ждать вашего решения на совете. Выбор, как поступить, за вами. Я ни в коем случае на вас не давлю.       С этими словами аэтерна поклонился звёзднику, каменным изваянием застывшему на балконе. А когда он распрямил спину, Наратзулу показалось, что их взгляды на мгновение пересеклись. Расплавленное золото затопило его сознание, и…       ***       Арантэалю показалось, будто кто-то одним рывком выдернул его из-под толщи ледяной воды. Он вскинулся в кресле, дрожа всем телом и пытаясь сделать хотя бы один-единственный вздох, но у него не получалось. Его грудь сдавило, волосы прилипли к покрытому холодным потом лицу. Перед глазами было темно.       Юноша не знал, как долго приходил в себя. Когда же живительный воздух наконец наполнил его лёгкие, он откинулся на спинку кресла и принялся растирать онемевшие руки и ноги. Заодно Наратзул украдкой оглядывался по сторонам: он действительно боялся, что хоть кто-то в доме магистра Аппель увидит его в столь плачевном, позорном состоянии.       Однако, как выяснилось, на веранде госпожи Ваники он находился один. О присутствии Мерзула где-то рядом напоминал лишь законченный портрет спутника Генри Йоста на мольберте.       Гроза за окном стихла, и сквозь прореху между тяжёлыми сизыми облаками пробивался солнечный свет. Он играл в дождевых каплях на стёклах, отбрасывал на стены дрожащие тени от плюща, который увил окна веранды, а в саду госпожи Ваники несмело щебетали птицы. Откуда-то издалека доносился заливистый лай собаки, звенел детский смех. Наратзул посмотрел на лампу, стоявшую на тумбе неподалёку от него; масло в ней прогорело совсем немного, а значит, юноша пробыл во власти этого странного видения не так уж долго. И всё же — достаточно, чтобы Мерзул смог оценить, насколько ответственно сиятельный паладин относится к своей работе.       — Вот же дерьмо! — прохрипел Арантэаль и в сердцах ударил кулаком по подлокотнику кресла.       За прошедший год Наратзул, признаться, забыл и помнить о первом посетившем его видении. Конечно, поначалу юноша то и дело мысленно возвращался к нему. Переживал, когда понял, как быстро стираются из его памяти лица, голоса и сама суть видения, и злился на себя за то, что не додумался перенести на бумагу увиденное и услышанное в глубине собственного сознания. А потом — успокоился. Смирился с тем, что, по сути, даже в письменном виде его воспоминания о том зале, высеченном в глубине горы, о горе черноволосого мальчика-аэтерна, потерявшего своего дорогого наставника, ничего бы не значили. Кто бы поверил в них, осмелься Наратзул рассказать о пережитом хоть кому-нибудь? Верил ли он сам, что это видение несло в себе правду о далёком прошлом? Едва ли. Куда больше оно походило на злую шутку растревоженного чародейской лихорадкой сознания. В подобном состоянии маг мог увидеть что угодно, провалившись между волнами Моря Вероятностей, и относиться к этим «откровениям» всерьез было гиблым делом.       Наратзул и не думал, что подобное может повториться с ним вновь. И всё же — это случилось. На этот раз он не сгорал от жара, не метался в бреду, и само видение куда больше походило на правду. Всё, что Арантэаль знал о Тёмной эре, было в нём, а некоторые подробности, казалось, неплохо дополняли знания юноши и закрывали белые пятна в истории древних времён. Фантазия Наратзула не была такой уж дурной, но даже так — он попросту не смог бы придумать название городов, лесов и равнин Пангоры. Для любой фантазии нужна почва, а юноша никогда не был страстным историком, размышлявшим о тайнах эпохи правления Азаторона денно и нощно.       И всё же, было в этом видении нечто, что никак не вязалось с тем, что Наратзул знал о мире и считал истиной. Древние пророчества были приравнены к легендам, которыми полнился Цивилизованный мир, и к сказкам, которые любили восторженные дети, но Великий архитектор и Корвус говорили о них так, будто они играли немаловажную роль в судьбе мира. А в исчезновении пирийцев винили не вырвавшиеся из-под контроля амбиции, но некие стихийные реакции Вина, повторявшиеся из раза в раз, когда… Заканчивалась очередная битва между Богами Света и Тьмы? Наратзул ничего об этом не знал и был уверен, что его незнание не произрастало лишь из его собственного невежества.       Арантэаль не понимал, какую игру ведёт Море Вероятностей через его Связь, и это злило его. Всё это было так невовремя! Он должен был думать о настоящем, должен был сосредоточиться на расследовании, приведшем его в Ледур, но Арантэаль даже не пытался встать с кресла и отправиться на поиски улизнувшего куда-то Мерзула. Вместо этого юноша, словно одурманенный, прокручивал в голове разговор Великого архитектора и мастера Корвуса, вспоминал красоты Заоблачного города и пытался найти объяснение: почему он — именно он! — увидел то, что увидел, и услышал то, что услышал.       «Возьми себя в руки! — через некоторое время, наконец сдаваясь, приказал себе Наратзул. Насмешливый, снисходительный взгляд золотистых глаз Корвуса жёг его как будто наяву, и оттого чувство поражения давило на его плечи с удвоенной силой. — Ты подумаешь об этом потом, а сейчас у тебя есть дела куда важнее».       Глубоко вздохнув, Арантэаль поднялся из кресла и подошёл к мольберту.       Он не мог не признать: талант Мерзула был бесспорен. Если бы только этот чудной парень был вхож в высшие круги Эрофина, мало кто из знати отказался бы от своего портрета в его исполнении. Наратзулу было даже жаль, что такой популярности помощнику магистра Аппель никогда не заполучить. Юноша не интересовался искусством, но помнил, как несколько лет тому назад Мириам затащила его в столичную картинную галерею. В тот день в ней проходила выставка знаменитого в Срединном и Северном королевствах портретиста. Уже тогда Наратзул был ни капли не впечатлён увиденным, а сейчас и вовсе мог с уверенностью сказать: мазня того расхваленного «мастера» в подмётки не годилась работе беспутного мальчишки, рисовать которого учила мать-торговка да аэтерна из бродячей труппы.       Портрет спутника Генри Йоста, даже нарисованный углём, казался живым. Наратзул не мог отделаться от мысли, что мужчина вот-вот встряхнёт своими жёсткими тёмными волосами, ещё больше нахмурит кустистые брови и презрительно скривит рот. Он выглядел так, как со слов Мерзула его описывал Юстас: угрюмый, бородатый, с глубоким шрамом вдоль левого глаза. В его внешности не было ничего необычного, и всё же — спутать его с кем-то другим было никак нельзя. Если помощник магистра Аппель ни в чём не ошибся, то поиски этого то ли бандита, то ли охранника значительно облегчатся.       «Когда Всевеликий решил помочь вам, аэтерна Ирдора, в битве против вашего Бога, Многоликой Миори, он поведал главам Оракулов и Бездонников о том, что извечная битва Богов Света и Тьмы — основополагающий компонент всех существующих миров». Голос Великого архитектора, хоть и был едва ли громче шёпота, перебивал все мысли Наратзула. Коротко застонав, юноша с силой потёр лоб.       Проклятье, он просто не мог не думать об этом чёртовом видении и его загадках!       Извечная битва Богов Света и Тьмы. Если то, что увидел и услышал Наратзул было правдой, сокрытой в веках, то — что же это значило? Был ли Азаторон Богом Тьмы, когда как Семеро — очевидно — Богами Света? И если они одержали над ним победу, то и их божественное правление может прийти к концу, когда появится следующий Бог Тьмы?       И раз Азаторон был побеждён — ведь именно об этом говорилось в «Путях», — а предрекаемой Великим архитектором катастрофы не случилось, то значит ли это, что Корвус выудил-таки из старого пердуна секреты выживания звёздного народа? Или же в словах правителя звёздников не было ни капли правды? Или же?..       — Хватит! — уже вслух выдохнул Наратзул и решительно зашагал к двери, ведшей с веранды в дом.       Какой толк от того, что он будет ломать голову над этими вопросами сколь угодно долго? В конечном счёте, это было бесполезно. Наратзул не знал, правдивы ли эти видения. Не знал исторических трудов, способных подтвердить либо опровергнуть их достоверность, — или не имел к ним доступа. Не знал и людей, способных помочь ему разобраться хоть в чём-то, что было спрятано между строк священных писаний от простых смертных — в том числе, и от него самого. Он — всего лишь паладин и должен заниматься тем, для чего был рождён, и что умел лучше всего.       Гостиная магистра Аппель встретила его пустотой. Наратзул помялся немного у буфета, не уверенный, что может фривольно расхаживать по чужому дому в поисках Мерзула, а затем увидел, что на спинку одного из кресел у широкого камина небрежно, как будто второпях скинут плащ из плотной голубой ткани. Раньше его здесь не было. Это заставило юношу сделать несколько шагов вглубь гостиной, и тогда, из-за плотно закрытой двери в одну из комнат, он услышал тихие голоса.       Стараясь ступать бесшумно, Арантэаль подобрался ближе и навострил уши.       — …ведь я просил тебя, не так ли? Что стоило тебе проигнорировать его нападки? — различил он голос Мерзула. Помощник магистра Аппель звучал донельзя встревоженно и даже сердито. — Ох, Юстас, ты совершенно не меняешься!       — А что я мог сделать? Он подкараулил меня у дома моей матери и не давал мне уйти.       «Прекрасно. Просто чудесно», — подумал Наратзул. Пока он прохлаждался на экскурсии по Заоблачному городу, устроенной его сознанием, Юстас успел нарваться на какие-то неприятности, а после — добраться до дома госпожи Ваники. Интересно, сколько ещё людей могли наблюдать его, мирно прикорнувшего в кресле под звуки грозы и шуршания угля о бумагу?       Ответ не заставил себя ждать.       — Во имя Богов, каков же несносный мальчишка! Больше года прошло, а он никак не успокоится, — прозвучал незнакомый Наратзулу женский голос, и со всей обречённостью юноша осознал, что он не мог принадлежать никому другому, кроме магистра Аппель.       — Он считает, что именно я вдел голову его сестры в висельную петлю. Не думаю, что у такой ненависти есть срок годности, госпожа, — усмехнулся Юстас, и Арантэаль, слишком заинтригованный услышанным, взялся за ручку двери.       В конце концов, он уже опозорился перед этими тремя — хуже не станет. Не должно стать. Ему оставалось лишь надеяться, что он не раскраснеется перед ними, словно провинившееся дитя.       За дверью оказалась небольшая кухня. Если бы не размеры, она даже напомнила бы Наратзулу кухню в эрофинском особняке Арантэалей. Обитая деревом и кирпичом, с балками под потолком, на которых хозяева развесили пучки сухих трав, она была тёплой и уютной.       В камине, расписанном виноградной лозой и какими-то одним Богам известными цветами, весело плясал огонь, а над ним исходился паром казанок. От него душисто пахло мятой, ромашкой и, если Наратзула не подводил нюх, рябиной. Юноша с трудом мог представить, какое предназначение было у этого варева — что в целебных чаях, что в настоях он разбирался мало.       Неподалёку от камина стоял простецкий стул, на котором восседал Юстас, а рядом с ним суетились Мерзул и невысокая пожилая женщина в нежно-розовой мантии. Выглядел стражник неважно. Его нос был если не сломан, то хорошенько разбит; от распухшей переносицы под глазами расцветали буйным цветом лиловые кровоподтеки. Когда Наратзул, скептически приподняв брови, застыл на пороге, магистр Аппель — а это, конечно же, была она — передала своему помощнику запачканную разводами крови тряпицу, которой она вытирала лицо Юстаса, и взяла из его рук баночку с какой-то мазью, то ли лечебной, то ли обеззараживающей.       Стражник заметил Арантэаля первым и попробовал жизнерадостно улыбнуться ему. Вот только подобные финты никак не сочетались с его травмой. Коротко охнув, Юстас зажмурился от боли и прикрыл нос рукой. Магистр Аппель, не меняясь в лице, шлёпнула ладонью по его запястью.       — О, вот и ты! — прогнусавил Юстас, послушно опуская руку обратно на колено, — а я тут…       — Ввязался в драку, — ехидно подсказал Наратзул, пользуясь его заминкой.       — Я никого не бил, — возразил Юстас, и юноша усмехнулся — почему-то он был совершенно не удивлён этому ответу.       Между делом, Наратзул ещё раз оглядел кухню, убеждаясь, что Цилина здесь точно нет. Будь оно иначе, юноша не смог бы отвертеться — напарник наверняка не преминул бы высмеять его за сладкий послеобеденный сон.       Мерзул, оглянувшись через плечо, светло улыбнулся ему, прошёл к котелку и принялся помешивать кипящую травяную бурду деревянной лопаточкой. Госпожа Ваника же повернулась к юноше лишь тогда, когда нанесла последнюю порцию мази на нос шипящего, словно рассерженный кот, Юстаса. Наратзул низко поклонился ей и сказал:       — Магистр Аппель, да благословят Боги ваш Путь.       — Паладин Арантэаль, — склонила голову женщина, отставляя баночку с мазью на широкий стол у приоткрытого окна. — Пусть Путь ваш озарится Светом. Наслышана о вас. Было даже жаль, что через мои руки не прошёл столь способный ученик как вы.       Наратзул смущённо отвёл взгляд. В магических науках, которые некогда преподавала магистр Аппель, он никогда не был силён. Юноша сомневался, что госпожа Ваника думала бы о нём так же, познакомься она с талантами младшего Арантэаля в ментализме в целом и целительстве в частности на практике. Скорее, она бы осталась крайне разочарована в его способностях.       Он должен был сказать что-либо в своё оправдание хозяйке дома — не иначе. Однако под её внимательным, как у любого целителя, взглядом зелёных глаз, не мог выдавить из себя ничего дельного.       Спасение пришло к Наратзулу, откуда он никогда бы не подумал ждать. Отлив немного травяного отвара в глиняную чашку и обхватив её обеими руками, Мерзул вдруг направился к нему.       — Светлейший паладин, как вам понравилась книга моей госпожи? Оказалась ли она полезна вам? — спросил он таким лёгким тоном, как будто с его языка не срывалась чистая, ничем не замутнённая ложь.       Наратзул, изо всех сил стараясь скрыть удивление, покосился на него. Юноша остро нуждался в мгновении-другом, чтобы перестроиться и проникнуться моментом, но магистр Аппель, поправив выбившиеся из причёски седые пряди, не дала ему этой возможности.       — Мерзул уже рассказал мне, что вы заинтересовались моим трудом о зачаровании, и он принёс вам его на время, пока рисовал. Вот только, боюсь, в нём вряд ли могло найтись то, что вам пригодилось бы в расследовании этого ужасного дела.       — Я… Я искал описание способов перезачарования предметов, — неловко брякнул Арантэаль. Он не был таким уж плохим лгуном, но импровизация сходу никогда не являлась его коньком.       — Я так и подумала, — цокнула языком госпожа Ваника. В отсветах каминного огня черты её лица были удивительно мягкими. Наратзул никогда бы не смог подумать, что строгий магистр, которая воспитала не одно поколение неримских паладинов, и чьи экзамены слыли самыми зубодробительными, могла выглядеть столь… столь миролюбиво? Наверняка это была какая-то уловка. Способ сбить с толку наивных юнцов. — На практике, перезачарование встречается редко. Намного проще создать что-то новое или добавить к уже существующему зачарованию дополнительный, схожий по своей сути эффект. Для того, чтобы заменить его на что-то абсолютно новое, требуется много сил и… рвения. Необходимо взломать алгоритм предыдущего плетения, ухватиться за точку отсчёта претворения и перекроить её на свой лад. Это муторный, требующий недюжинного таланта процесс. Я… К сожалению, в своей работе я не уделила перезачарованию должного внимания, — с досадой закончила магистр Аппель, прокручивая меж пальцами круглую изумрудную брошь, которая удерживала воротничок её мантии.       — Я не знал, — расстроенно протянул Мерзул и со всем возможным покаянием поклонился Наратзулу. А тот всё смотрел на него и понимал, что годы, проведённые с артистами-аэтерна, не прошли для этого парня даром. — Я лишь надеялся, что в книге моей госпожи вы почерпнёте что-нибудь важное, что поможет с поимкой преступника. Прошу простить меня, светлейший паладин!       — Не страшно, — наконец отмер Наратзул и даже почувствовал некоторое вдохновение. — Я не пожалел о потраченном времени, пусть и не нашёл ответы на свои вопросы. Я слышал, что магистр Аппель — выдающийся учёный, а теперь знаю это наверняка. Я зачитался и даже не вышел поприветствовать вас, магистр. Я должен извиниться за свою грубость.       За спинами хозяев дома Юстас утомлённо закатил глаза, показывая всё своё отношение к высокопарным выстраданным речам.       — Это пустое, — отмахнулась магистр Аппель, и всё же было заметно, что похвала Наратзула приятно польстила ей. Как и любому учёному, ей было свойственно некоторое честолюбие. — Я всё равно была занята одним подобранным на улице задирой…       — Я никого не бил! — возмущённо повторил стражник, но не был удостоен должным вниманием.       — … и, между прочим, у меня впереди ещё много работы! — закончила госпожа Ваника, поворачиваясь к нему и грозно упирая руки в бока. Юстас, прикусив язык, втянул голову в плечи. — Паладин Арантэаль, как видите, мне понадобится некоторое время, чтобы подлечить нос этого страдальца. После я с удовольствием помогу вам по мере всех моих оставшихся сил.       — Разумеется, — согласился Наратзул. Торопить магистра действительно не было смысла. — В любом случае, нам стоит дождаться моего напарника. Не хотелось бы, чтобы вам пришлось повторять одно и то же для каждого из нас.       Где носило Цилина — это был, несомненно, хороший вопрос. Глерболлор отправился на поклон Дамьену Ледурскому, так неужели решил задержаться в обществе графа подольше? Он и сам носил похожие титулы, владея землями Тредомара, но отчего-то не казался тем, кого тянет ко всей этой придворной шелухе. А быть может, Наратзул ошибался. За один неполный день — их первая встреча, окрашенная в цвета чародейской лихорадки и горя, не в счёт — юноша ничего не узнал о своём напарнике, чтобы с уверенностью утверждать, что ему нравится, а что ему противно.       На кухне Наратзул задерживаться не стал, да и всем присутствующим его общество было без надобности. Так он думал, пока не вышел в гостиную и понял, что Мерзул увязался за ним, оставив магистра Аппель хлопотать над Юстасом. Встретившись с ним взглядом, ледурец улыбнулся. В руках он продолжал сжимать стакан с травяным отваром, но пить из него не спешил.       Наратзул с подозрительным прищуром оглядел помощника госпожи Ваники с головы до ног. Тот казался именно таким, каким его описывал стражник: просто хорошим парнем со странным именем — несмотря на всё своё неординарное прошлое. Юстас верил ему и явно симпатизировал, да и сам Наратзул поначалу удивился реакции Цилина на ледурца, всё ещё находясь под впечатлением от встречи со скараггской гадалкой. Однако теперь… То, как легко и складно Мерзулу удавалось лгать и, что самое главное, убеждать окружающих в правдивости своих слов — безо всякого магического воздействия, а лишь благодаря складной речи и укоренившегося за ним образа «хорошего парня», — отчасти насторожило Арантэаля.       Человек множества умений, но, в первую очередь, удивительного таланта лжец — можно ли было именно так описать Мерзула? Или же Наратзул успел накрутить себя, раззадоренный обрушившимся на него видением, полном недоговорок и интриг?       Долго ходить вокруг да около он не умел и, более того, не хотел. Удостоверившись, что Юстас и магистр Аппель не услышат их разговора, юноша спросил:       — Зачем ты прикрыл меня?       Улыбка на губах Мерзула дрогнула, но не исчезла.       — Мне показалось, вы не захотите, чтобы другие узнали правду, — пожал плечами он, опустив глаза и принявшись с превеликим интересом рассматривать плавающий на поверхности отвара листок мяты. — Я бы на вашем месте не захотел. Так я рассудил. Я не думал, что это… обидит вас, господин?       Это было даже смешно. Обиженным Наратзул себя не чувствовал, лишь — озадаченным и в какой-то мере благодарным. Он не привык, чтобы кто-то за пределами его родного дома вступался за него, не рассчитывая ни на что взамен. Однако, вполне возможно, и Мерзулу отчего-то было выгодно быть с ним любезным.       — Не зря в храмах проповедуют, что ложь — удел беспутных, — иронично усмехнулся Наратзул, не сумев придумать ничего красноречивей.       Мерзул медленно поднял на него взгляд. Несколько мгновений он молчал, и на лице его расцветало непонятное выражение то ли глубокой задумчивости, то ли уязвлённости. Арантэаль уже подумал, что зря был так груб с помощником магистра Аппель, но тут — ледурец будто справился с эмоциями, и замершая улыбка на его губах сделалась ещё шире.       — Конечно, — мягко сказал Мерзул, — так и есть. Ведь служители Богов лгать никак не могут.       Они уставились друг на друга: Мерзул — почти что с вызовом, а Наратзул — ошарашенно.       Вероятно, в воздухе Ледура витало нечто, что делало людей, живущих в нём, до отчаянного бесстрашными. Наратзул не припомнил, чтобы кто-то из простолюдинов дерзил ему столько же, сколько Юстас и Мерзул — всего лишь за один день.       — Что это ты имеешь в виду? — мрачно спросил Арантэаль, хоть и знал прекрасно, на что намекает помощник магистра Аппель — сначала сиятельный паладин поддержал ложь беспутного, а затем вдруг вздумал наставить его на путь истинный.       В ответ Мерзул тихо рассмеялся. В этом смехе чувствовались нервозность и вина, но будь Наратзул проклят, если ледурец испытывал их в полной мере.       — Не сердитесь, господин, — сказал наглец. — Надеюсь, Боги простят мне мою остроту… как и вы. Возьмите, — протянул он юноше стакан с травяным отваром, — в знак моего раскаяния. Я приготовил этот чай специально для вас. В нём успокаивающие и тонизирующие травы, а ещё — ягоды. Вы так хмурились, скрипели зубами во сне, и мне подумалось, что выпить нечто подобное для вас не будет лишним.       Наратзулу до дрожи в руках захотелось ущипнуть себя, да побольнее, чтобы удостовериться: он больше не спит и видит весь этот беспредел наяву.       — Ты понимаешь, кто я? — нахмурился юноша.       Мерзул склонил голову набок, как будто в растерянности.       — Вы — паладин Рождённых Светом, Их меч и щит, защищающие смертных от всякого зла, — проговорил он и, шокировано вскинув брови, спросил: — Неужели травяной чай таким как вы противопоказан?       Наратзул никогда бы не подумал, что может оказаться таким слабохарактерным. Под этим напором наигранной — конечно же, наигранной! — непосредственности он вдруг ощутил, что готов сдаться.       «Но где это видано, чтобы?.. А, к чёрту!». Этот беспутный пацан парировал его выпады слишком хорошо, чтобы Арантэаль по-настоящему злился. А ханжой, исходящимся ядовитой слюной и праведным гневом лишь за то, что кто-то не тушуется перед его статусом, он никогда не был. И наблюдать, как кто-то подобострастно стелется перед ним, не любил.       — С каких пор ягоды рябины стали тонизирующим средством? — проворчал он, вырывая из рук Мерзула стакан. — Обычно их используют для микстур от расстройства желудка или для целебных припарок, чтобы снять воспаления и остановить кровь.       — У рябины множество полезных свойств! — тут же заспорил Мерзул. — Сок её ягод борется с кислотностью, которая вызывает, помимо всего прочего, тревожность, а также снижает давление на сосуды, и…       — Хватит! — ужаснулся Наратзул.       Слушать лекции по травничеству он был не намерен. К тому же, подозревал, что спустя мгновение может обнаружить, что в голове беспутного не меньше полезных знаний, чем у него. У него, с отличием окончившего обучение в Башне Паладинов, где уделялось немало времени способам, благодаря которым служитель Богов мог спасти жизнь себе и окружающим даже без использования магии, будь то открытая рана, или заворот кишок, или обычная простуда!       Совсем некстати юноша вспомнил, что, согласно поверьям норманнов, рябина защищает от чёрной магии. Дом, рядом с которым растут рябиновые деревья, не будет проклят, человек, носящий с собой даже маленькую гроздочку рябиновых ягод в кармане, не попадёт под влияние злостных чар. Конечно, всё это было глупостью, но задумался Наратзул о другом: вдруг его видения — это происки тёмных сил? Вдруг кто-то влияет на его сознание, желая запутать, сбить с толку, заставить отвлечься от чего-то важного и… «Хватит! — в который раз одёрнул себя Арантэаль. — Будь это вражеской магией, ты бы почувствовал её завихрения в Море».       Мерзул с довольным прищуром наблюдал за тем, как Наратзул делает первый глоток.       — Надеюсь, получилось не кисло, — проговорил он. — Я не добавлял сахар, чтобы не разбавлять эффект, но не каждому нравится…       — Нормально, — буркнул Наратзул и поторопился перевести разговор в безопасное русло: — Портрет спутника Йоста. Я видел результат. Ты уверен, что нарисовал его верно?       — Уверен, господин, — кивнул Мерзул. — Могу добавить лишь одно: волосы его почти чёрные, а кожа смуглая, но глаза у него как у мёртвой рыбы. То ли бледно-серые, то ли бледно-голубые… но почти прозрачные. Взгляд крайне неприятный.       — Запомнил.       — Надеюсь, вы быстро поймаете его, господин, — улыбнулся помощник магистра Аппель и с лёгким поклоном попятился. — Я оставлю вас. Возможно, моей госпоже понадобится помощь. Уж лучше я проверю, чем буду докучать вам.       Пожав плечами, Наратзул дождался, когда Мерзул скроется за кухонной дверью, а затем вышел на крыльцо. Вдохнул насыщенный запахами послегрозовой воздух и, попивая чай, бесцельно заозирался по сторонам. За суматохой можно было и забыть, что конец этого дня не близок — до наступления вечера осталось ещё не меньше четырёх часов. Однако Наратзулу казалось, что он провёл на ногах больше суток. Он устал морально и физически и был уверен, что виной тому не ранний подъем, не волнения из-за расследования, а чёртово видение. Он чувствовал себя измотанным, как после магической тренировки, излишне перегрузившей Связь, а вслед за ней и сознание. И пока помощник госпожи Ваники пребывал в полной уверенности, что молодой паладин изволил почивать на веранде, Наратзул понимал, что не отказался бы пусть даже от самого короткого, но настоящего сна, чтобы хоть как-то восстановить силы.       Прохлада, что принесла с собой гроза, стремительно теряла свои позиции под напором выглянувшего солнца. Прогретая за месяц засушливой погоды земля испаряла воду, превращая её в туманную дымку, окутывавшую Ледур. Однако тучи продолжали водить хороводы вокруг города, гром глухо рычал над кронами Салафинского леса, а в стороне злосчастного Перевала Смерти то и дело вспыхивали молнии. Наратзул был уверен, что вскоре небо вновь разразится дождём.       Вслушиваясь в шум улиц, в грохот колёс повозки, направлявшейся по склону холма в сторону графского замка, юноша прикрыл веки. Кажется, он даже успел задремать, опёршись спиной о стену дома, когда предчувствие вдруг ударило в набат. Наратзул сразу же открыл глаза и — увидел Цилина, стремительно направляющегося к нему по дворовой дорожке.       С первого же взгляда стало понятно, что настроение у напарника преотвратное. Черты его лица заострились, глаза потемнели, и у Наратзула хватило ума проглотить остроту: мол, и это — тот самый человек, который сокрушался, что от угрюмого вида паладина Арантэаля простой люд теряет всякий покой.       Что-то подсказывало юноше, что произошло нечто крайне неприятное. Так уж повелось: люди подобные Глерболлору опускали свои маски доброжелательной клоунады лишь тогда, когда дела их рушились в самую Бездну.       — Что случилось? — спросил Наратзул, отталкиваясь от стены и делая шаг к нему навстречу.       — Генри Йост мёртв, — просто ответил Цилин, поднимаясь по лестнице на крыльцо, и юноша едва не выронил стакан с остатками чая себе под ноги. — Его бездыханное тело обнаружили в тюремной камере около получаса назад.       — Что? — прохрипел Наратзул, судорожно пытаясь осознать услышанное. Его сердце подскочило к самому горлу, а затем неподъёмным камнем ухнуло вниз. — Он покончил с собой?       — Если бы, — ядовито фыркнул Глерболлор. — Он погиб от точно такого же проклятья, что и Роу-Эберты.       — Но это… Это невозможно! — Голос юноши сорвался в едва понятный лепет. Он с силой провёл рукой по голове; под его пальцами слабый узел ленты распустился, и Наратзул, тотчас зло вспыхнув, сорвал её с волос. — Мы проверяли дом Покровом. Будь на Генри проклятая вещь, мы бы узнали об этом! К тому же, перед помещением в тюремную камеру стражники должны были полностью осмотреть его, и…       — И мы, и стражники сделали всё по правилам, — отрезал Цилин. — Виланд доложил мне о каждом своём шаге с той минуты, как вывел Йоста из дома судьи. И всё же, этот идиот мёртв. Ссохся как мумия, даже от глазных яблок остались только ошмётки.       Остановившимся взглядом Наратзул уставился на шумящую на ветру листву рябиновых деревьев за плечом серафима. Тягостное озарение овладело им, на некоторое время притупив злость: он ведь с самого начала знал, что произойдёт что-то неладное! Интуиция подсказывала ему, что им не стоило уезжать из Эрофина в такой спешке. Но… смогли бы они предотвратить гибель Генри, будучи полностью уверенные, что внутри тюремной камеры ему ничего не грозит? Решило бы их присутствие хоть что-то?       — Быть может, в часы до гибели, — пробормотал юноша, — его кто-то навещал?       — Тут ты угадал, — кивнул Цилин, закуривая самокрутку. — Его действительно навещали. За час до его гибели к нему пришли Абигейл Роу-Эберт и её кровная мать. Видишь ли, юная госпожа была тоже уверена, что Йост напрямую замешан в смерти её мачехи и сводного брата. Она попыталась разговорить его, разжалобить слезами, но ублюдок молчал и улыбался, как юродивый. И если под своим вопросом ты подразумевал, могли ли визитёры всучить ему проклятую вещь, то — нет, им не удалось бы сделать это. За встречей наблюдали стражники, и они предотвратили бы передачу любого предмета.       Наратзул беспомощно посмотрел на напарника. Он ни черта не понимал.       — Это Виланд рассказал тебе об этом? — тупо спросил юноша. — Но как он связался с тобой?       Цилин, зажав самокрутку между губами, снисходительно ухмыльнулся.       — Перед расставанием я дал ему руну Связи и пообещал связываться с ним время от времени, чтобы узнать, как идут дела. Только представь моё удивление, когда вдруг как будто бы он сам вызвал меня!       — Как будто?       — Как будто. Не глупи, парень, Виланд ни разу не маг, он не смог бы использовать руну самостоятельно! Столь экстравагантная смерть в обычной тюремной камере, можно сказать, переполошила всю округу. Так получилось, что в это же время на территории тюрьмы находилась Мараис Сильвер — по своим, конечно же, делам. Но всплеск тёмной магии не мог не привлечь её внимание, так она сказала. Именно она одолжила руну у Виланда, чтобы связаться со мной и со всеми, даже непрошенными, подробностями описать, что осталось от бедняги Йоста.       Рот Наратзула изумлённо приоткрылся. Мараис Сильвер была одной из глав придворных магов короля Эродана. Что за дела привели эту женщину в городскую тюрьму, юноше знать совершенно не хотелось, но… В какой-то мере, им повезло, что столь высокопоставленная и знающая толк в запретных искусствах особа решила снизойти до помощи стражникам.       Понаблюдав немного за обречённым выражением лица напарника, Цилин выдохнул ароматный дым и продолжил:       — Также госпожа Сильвер поделилась со мной кое-какими своими соображениями. Крайне заинтересовавшись увиденным, она лично ещё раз осмотрела останки Йоста. Даже проверила, не нанесено ли какое-нибудь руническое зачарование на его кожу… ну, на то, что от неё осталось. Однако и её поиски не увенчались успехом. Тогда она предположила, что то, что убило Йоста, находится у него внутри. Очаг засечь она не смогла, поэтому организовала транспортировку трупа в кабинет коронера. Сказала, что лично проследит за вскрытием, а если повезёт, то коронер разрешит провести вскрытие ей самой.       Наратзул поморщился. Он слышал, что Мараис Сильвер слыла личностью экстраординарной, была сама себе на уме. То, с каким энтузиазмом она вызвалась на подмогу их расследованию, говорило о том, что магичка предвкушала славно провести время за разгадыванием тёмной загадки смерти Генри. Наверное, это должно быть отрадным — хоть кому-то из лиц, занявшихся делом Роу-Эбертов, весь творящийся ужас принёс положительные эмоции.       — Даже если это что-то находится внутри Йоста, — тихо сказал юноша, — то мы должны были почувствовать его проклятую ауру. Разве существует способ скрыть её на предмете? Или… запустить действие проклятья через некоторое время, но в определённый час?       Ни о чём подобном Наратзул никогда не слышал.       — Именно это мы сейчас и попробуем узнать, — сумрачно усмехнулся Цилин, испепелил бычок самокрутки и толкнул дверь в дом магистра Аппель.