День гнева

2 глава. Незнание.

      Когда Тихомира снова оказывается дома, на улице стоит ночь, она измотана тяжёлым трудовым днём и громким скандалом модистки с клиенткой. Полгода назад, когда её поставили на кройку, она разочаровалась, но теперь это было благодатью — хоть никто не пристаёт и жить можно без лишних ссор. Нервотрёпки хватает и дома, особенно с профессией Димы.       На время работы ей удается позабыть о Дубине, но сейчас память будто просыпается и даёт по больному, напоминая, что они не виделись почти двадцать четыре часа и он даже СМС-ку не скинул. Вот теперь ходи по комнате, да руки почёсывай от страха. Она падает на диван и включает телевизор — ужас всплывает на её лице жёлтыми пятнами, глаза готовы полезть на лоб, а руки дрожат в приступе паники, она добавляет громкости и прямит спину: беспорядки в центре, разгромы, люди в масках и где-то там Дима, совсем один, точно щенок побитый. Страх за него окутывает чем-то тяжёлым, почти стальным и колючим. Ноги заставляют её подняться, она мечется по гостиной и исподлобья поглядывает в телевизор: телефон вибрирует на диване — Вера. Она волнуется за брата и за то, что не может вызвонить его. У Тиши нет настроения лгать, и она включает авиарежим — может задержалась или в метро едет, бог знает как Вера оправдает подругу.       Савушкина подходит к окну и ничего не видит — у них тишь и благодать, лишь полыхающие костры бунтующих видны вдалеке, да густой смог, плывущий по беззвёздному небу.       Тихомира смотрит на фоторамку, что стоит на полке в серванте: там Дима, Вера, она и Ваня — улыбающиеся, счастливые, цветущие и не обременённые. Савушкина мечется в смутных воспоминаниях и трёт лицо до красноты — всё идёт по одному месту, когда жизнь вроде более-менее налаживается: стоило Дубину найти работу и он уже на волоске жизни и смерти. Если он осмелится лезть на рожон, то никто его уже точно не спасёт —       Тиша самолично его прибьёт, уж в этом никто не сможет сомневаться.       У неё дурная привычка пить, когда нервы уже не могут прийти в себя — валерьянка не помогает, а в чудодейственную силу седативных верить не хочется; белое сухое вино по акции из Пятёрочки и послевкусие разбавленного порошка на дне — она может откинуть все сторонние мысли в сторону и уверовать во всемогущество своего нерадивого друга. Руки не дрожат, но испуг не исчезает, а страх окутывает какой-то странной волной тепла внизу живота — она готова плакать и срываться на истерику, но вместо этого глотает горькое вино и глядит на всю вакханалию, творящуюся там, где-то в центре, где много людей и все такие безумные, страшные, обречённые и немыслимо ужасающие. Она не хочет видеть лица Димы, но вместе с тем безумно желает удостовериться в том, что он ещё жив и может хоть что-то сделать и сказать; его нет нигде, он не думает о том, как все волнуются за него, он вообще теряет способность думать, когда спасает кого-то. Она готова убить уже за одну только эту его причуду.       Дима самоотверженно рискует собой, он бы бросился на нож ради близких и ради чужих тоже, особенно ради тех, кто страдает и мучается, кого сжирает агония. Слишком хороший для этого мира.       — Мира.       Савушкина поднимает глаза, перед ней стоит Инга, красавица и умница, лучшая девушка в этом мире хотя бы из-за того, что не стала разочарованием родителей номер один. В руках у неё скрипка в чехле, а на ней вечернее платье в пол и плащ — с концерта, значится, вон вся потрепанная, взволнованная, перепуганная за сестру. Хочется выставить её за дверь, да сил не хватает, голос не может попрекнуть единственную готовую ринуться и спасать от всех бед мира, ограждать и защищать, точно она её мать.       — Боже, солнце, что случилось?       Инга прилично старше сестры, ей тридцать шесть, но она такая красивая и такая неземная — выглядит молодо, фигура точно слеплена, да и лицо миловидное. Забота бьёт ключом, но Тиша не отдаёт бутылку, пока полностью не опустошает её, глядя на всполохи огня на экране, выслушивая ведущую и её глубокомысленные заключенные, прочитанные на титрах за экраном. Тиша опирается на спинку дивана и отворачивается от сестры — ей не до этой хорошей и умной, заботливой и справедливой.       Ей не до чего.       — Что у тебя за повадки? Точно зверь дикий. Ничего о твоём Дубине неизвестно, а ты уже пьёшь как умалишённая, только повод дай?       Инга тут осекается, понимая, что сказал лишку, несправедливо и неоправданно, но это хорошая возможность для Тиши зацепиться за фразу и разбить к чертям милый образ сестры. Тихомира была такой — резкой и грубой.       — Конечно, я же конченная алкоголичка, так на хуя ты сюда пришла ко мне вот такой? Посмотреть на мои страдания? Смотри! О Ване тоже ничего не было известно, напомнить, чем всё кончилось? Да он в могиле гниёт, понимаешь? А ты? Иди ты лесом, Инга! Ты мне не нужна, только и можешь что своим сироткам помогать! А ко мне ходишь для поднятия самооценки? Так я хуже, чем ты — общеизвестный факт.       — Мира, прекрати этот цирк, это не театр, а жизнь. Нельзя быть такой, прекрати уже вести себя как ребёнок, ты взрослая, возьми себя в руки и веди наконец-то нормально, адекватно хотя бы. Что бы родители сказали на такое поведение? Ты должна быть менее агрессивной, если хочешь на человека походить в приличном обществе! Да вообще, ты же не такая и никогда не была такой, Мира!       — Да предки выгнали меня, потому что я на человека не похожа, алло! Доброе утро, я почему вообще в квартире деда живу? Да он единственный мне хоть какое-то внимание уделял, любил вроде как, а вы все… к чёрту валите и не возвращайтесь. Иди к муженьку своему, он поди заждался.       Инга отвернулась, она глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь привести себя в чувства. Все её неаккуратно сказанные слова превращались в громкий крик, каждый её приход к сестре становился скандалом и никто, ничто уже не могло помочь ей. Тиша ни с кем из родных не общалась, только с сыном Инги, который тётю любил как старшую сестру и вполне мог бы быть её братом по возрасту. Но Коля уехал в лагерь и теперь даже через него она ничего не могла узнать — бросать сестру было глупым и детским поступком, она физически ощущала как её орган вырвали живьём, а выстроить отношения заново уже не могла. Даже корня их проблем уже не существовало, а былые обиды на той почве жили.       Когда она снова взглянула на сестру, та как-то непривычно и неправильно выглядела, что-то не то было в её внешности. Вся красная в частых ярких пятнах, руки дрожали и глаза затёртые, телевизор всё ещё работал почти на всю — атмосфера гнетущая и какая-то несвойственная тихому району Петербурга.       Сегодня Инга сумела выбраться из откровенного хаоса только благодаря таксисту, который объезжал эпицентры бунтующих. Не сказать, что Инга не боялась, но страх куда сильнее овладел ей, когда она услышала о Дубине — островок спасения для её сестры не мог оставить Миру, только не сейчас. Его смерть не могла произойти, испытать для Миры такую потерю было бы… наверное, невозможно.       — Ладно, я тебя поняла.       Инга стучала каблуками по плитке на кухне, она рылась в ящиках стола и на полках, достала новую бутылку белого, открыла ту штопором и залпом отпила одну четвёртую, поперхнулась, вытерла губы рукавом плаща и села рядом с сестрой.       — Дрянь, но и не такое в своё время пила. Слышала про «Чёрную смерть»?       Мира опешила, глядела на сестру, на истерический смех хотела сорваться, настолько сюрреалистичная была эта картина: благовоспитанная, честная, добрая и отзывчивая женщина, мать, главная скрипка Оркестра пила с ней дешёвое вино из ближайшего магазина за углом в дорогущем платье и пальто.       — Мирочка, Дима не дурак, он подготовку прошёл, он сильный, в меру умный, справится. Слушай, Димка мальчишка смышлёный, он бывает дураком и до боли в сердце наивным, но у него есть царь в голове, а уж это о чём-то говорит. К тому же, в двадцать один уже в таком отделе работать, ну сама понимаешь — уровень хороший, значит и он не такой уж как нам казалось наивный, может в каких-то критических ситуациях себя проявить. Поразмысли над этим.       Инга поднимается с дивана, оставляет бутылку на кофейном столике и выплывает из дома точно так же, как и появилась — бесшумно, тихой ладьёй и в самый странный момент их разговора. Тише на мгновение кажется, что всё это привиделось, но открытая бутылка стоит на столе, а шлейф дорогих цветочных духов ещё витает по комнате флёром надежды на лучший исход. Старшая сестра любит нравоучения и убеждения, но она не знает ничего о чувствах сестры и её переживаниях, потому всё как-то натянуто и неправильно в их взаимоотношениях.       Тихомира тяжело выдыхает и встаёт с места, она несёт бутылку обратно на кухню и закупоривает её пробкой, убирает на полку, разворачивается и опирается спиной на тумбу, обнимая себя за плечи — пытается дышать и думать о чём-то отвлечённом, вместо этого же вслушивается в шум телевизора. Не выдерживает, срывается с места, натягивает кожаную куртку и дверью хлопает — сил и зла уже не хватает ни на что, просто выгорела вместе со всем что было внутри. Стремглав бежит вниз по ступенькам, по двору идёт тихо, неспеша, заворачивает в крытый ларёк — единственный отголосок тех далёких времён, его не убрали почему-то, он работал круглосуточно и здесь продавали сигареты по штучно, по ночам не спрашивали паспорт и пиво было дешёвым. Она покупает сигареты и отыскивает зажигалку в кармане куртки — не курит, но нервы и холод внутри требует напомнить о чём-то родном и далёком, что согревало. «Ява», кажется, Ваня никаких других и не признавал, она их ненавидела, но по старой памяти курит и смотрит на небо, запрокинув голову — её ведёт и внутри так приятно-небрежно, голова начинает болеть.       Тиша сидит на скамейке во дворе, кутается в негреющую куртку и думает, что готова замёрзнуть здесь сегодня, утонув в дыме сигареты, позабыв о всём дерьме, что окружает Диму и её за ним тянет. Курить из-за него так непривычно, ведь он практически не давал поводов волноваться, но сейчас всё это кажется ужасом в обёртке героизма и неразумного самопожертвования.       Руки дрожат не то от холода, не то от алкоголя и сигарет. Полиция проезжает по двору, но почему-то не обращает на неё внимание — скрываются за очередным поворотом улицы, становясь забытыми призраками спального района. И дышится легче, правда она хлюпает носом и сильно мёрзнет. По двору проезжает опель и в нём она признаёт машину Веры, та выскальзывает из неё, припарковавшись на условно отведённом для этого месте; девушка оглядывается и бежит к подруге, завидев её лишь благодаря свету фонарей.       — Что с Димой, Тиш? Что вообще происходит?       Испуганная, взволнованная и сбитая с толку она предстаёт как Мадонна — внутри сильная и готовая ринуться в бой ради брата, ради частички своей души. Сравнения забавляют Тишу, но она не готова смеяться — пожимает плечами, окурок в урну бросает и с места поднимается на ватных ногах.       — В самом эпицентре, если я правильно понимаю, — она шмыгает носом и кивает на подъезд, — он майорчику помогает вместе с этой, Пчёлкиной, журналисткой. А я вот, опять не знаю, что делать… Вер, мы правда такие беспомощные?       Вера мотает головой и подругу крепко обнимает, слёзы пуская по щекам — сама ведь не знает, что и делать, а сколько раз говорила брату беречь себя, сколько наставления и проповеди читала, а в итоге только и может что проклинать всю полицию и реветь подобно ребёнку, у которого игрушку отняли.       — Я отведу тебя домой, а сама в отдел поеду и… наверное, заеду домой, попробую до него дозвониться. С тобой остаться не могу, если всё идёт так как мы предполагаем, то с родителями надо на телефоне весь день сидеть. Ничего не предпринимай, а постарайся дождаться его возвращения, а там мы научим его уму-разуму. Несчастный камикадзе.       Тихомире хочется верить Вере настолько, что она неизменно поддакивает и кивает головой невпопад, отдаваясь чувству и желанию быть этой сильной молодой женщиной и верить в лучший исход для каждого из них — они меняются местами и эта рокировка почему-то не радует Тишу. Сердце предательски ёкает в предчувствии чего-то плохого, только тёплые ладошки Дубиной напоминают о том, что мир не трещит по швам и всё идёт своим чередом.       Городская сирена гудит в эту ночь до самого утра, машины полиции и гвардейцев разъезжают по районам и улицам, а тёплое одеяло помогает сохранить себя на одном месте и не позволяет выпасть из причудливого ощущения нереальности происходящего — надежда на кошмар истлевает под утро.

***

      Тихомира просыпается от настойчивого звонка в дверь, ей плохо, голова гудит. Она с трудом поднимается, стягивает с себя одеяло, отрывается от матраца — оглядывается, чувствует, насколько ей плохо. Выпивает стакан воды, поставленный на прикроватную тумбочку Верой, а потом словно окончательно просыпается — кто-то ведь тарабанит в дверь и насилует её звонок. Тиша бежит в коридор, она распахивает дверь и тут же прыгает на шею Дубину, побитому и измотанному, истерзанному и уставшему, она обнимает его, царапает шею ноготками и дышит перегаром в стык ключиц: он гладит её по спине, готовый свалиться в дверном проёме вместе с ней.       — Живой, — выдыхает, отстраняется и лицо рассматривает, — ну ты и мудак, Дубин. Тридцать раз тебе звонила, хоть бы СМС-ку черканул. Ты вообще обо мне думал, а о Вере? Я чуть с ума не сошла, у меня волосы на голове шевелились. Урод, ещё раз так сделаешь — линчую собственными руками же.       Дима выдыхает и вталкивает её обратно в квартиру, но дверь почему-то не закрывает: Тише не до этого, она разыгрывает сцену гнева и страданий, показывая до какого состояния её довели. Димка глаза закатывает и на диван усаживается, думая, что это он уж точно переживёт — не страшно видеть гневную Тишу, больше страшно смотреть на мучения друзей. А злость — эмоция проходящая.       Савушкина смолкает, когда на пороге появляется Юля Пчёлкина, втянувшая Диму в эту заварушку, и майор Молния, тот самый, которого подозревали в деле Чумного Доктора. Тиша смотрит на парня недовольно и перетягивает волосы в жгут, понимая, что выглядит сейчас хуже, чем когда-либо. Что это вообще такое происходит в её доме? Проходной двор: Инга, Пчёлкина и майорчик этот. Может следом Карлсон наконец-то влетит и на крышу есть варенье её заберёт, а то всё это уже начинает бесить.       — Поставлю чай и погрею рассольник на четверых.       Тиша скрывается на кухне, протирает глаза. Она быстро справляется с приготовлениями, но выходить не спешит, четвёртая тарелка медленно крутится в микроволновке, и она уходит в ванную комнату: умывает лицо холодно водой, перетягивает длинные волосы крабом, стирает с лица усталость и опухлость от алкоголя. Микроволновка раздражающе звенит, когда она оказывается на кухне — Дима уже всех рассадил и раздавал ложки, ожидали они видимо только её.       — Так, Юля уже знакома с Миркой, Игорь, прошу любить и жаловать — моя лучшая подруга Тиша, Тихомира Савушкина, лучшая девушка на этой планете, приютившая бедного полицейского. А это Игорь Гром.       Тихомира улыбается и кивает, садится между Димой и Юлей, она оглядывается и толкает Диму, чтобы тот принёс хлеб. Подлиза умеет подмазываться, поэтому сердце её быстро тает — обиды нет, ведь он вернулся живым и почти невредимым, а значит можно посверлить ему мозг чуть позже.       — Тихомира? Необычное имя, — уплетая суп, тянет Игорь, разглядывая девушку.       Он кидает не то из вежливости, не то из-за напряжённости ситуации — Тихомира думает, что он хочет заполнить пустоту, но почему-то майор ни капельки не тянет на человека, которому может стать неуютно или неловко из-за тишины. Такие обычно не ощущают чувство стыда, но Тише приятно, что хоть кто-то пытается играть нормальность, неуклюже, но она готова верить, потому что измотана и истерзана прошедшим вечером.       — Папа историк, изучает древних славян, верит, что каждое имя имеет своё значение. Тишина и мир, где угодно, но не здесь, — она взглянула на Диму. — Приятного аппетита.       Игорь смотрит на Тишу слишком пристально, внутри девушки аж что-то содрогается на мгновение, его изучающий и пронзительный взгляд с прищуром вымораживает, но это чувство неудобства быстро проходит, когда она слышит хлюпанье Димы над ухом. Она выдыхает и медленно поедает суп, а после выпивает весь чай — на работу сегодня не идёт, начальница даёт выходной: в ателье лёгкий погром, а у Савушкиной неплановый отпуск дня на четыре впереди и отдых от всего произошедшего.       — Вере написал?       — Утром, всё в порядке, она больше за тебя волновалась, — шепчет Дима, попивая тёплый чай.       Тиша не сомневается, после вчерашнего Дубина может закатить очередную дискуссию о необходимости посещения психолога или психотерапевта — Савушкина в понятиях не сильна и разбираться не хочет.       — А вы давно вместе живёте?       У Юли приятный голос и внешность, а ещё странные вопросы с подковыркой, как и у любого журналиста.       — Года два, — Тиша задумчиво глядит на друга, — да, где-то так. Коммуналка выходит дешевле и есть кого послать за едой по вечерам — плюсов много. А что?       — Вы реально друзья? — Юля смотрит прямо в глаза.       — Ага, реально, прям братья в какой-то степени, — улыбается Тиша, — а есть какие-то проблемы? Знаю, это может казаться странным, но мы со школы друг друга знаем, к тому же… я немного старше Димы, так что я что-то вроде старшей сестры.       Игорь следит за Пчёлкиной и их странным диалогом, вернее странными вопросами Юли и немного неоднозначными ответами Тихомиры. Он понимает к чему клонит Юля — все понимают, но Савушкина так упёрто игнорирует этот подтекст, строя из себя наивную дуру, что хочется просто поаплодировать и попросить написать курс по тотальному игнору каверзных вопросов. Не клеится у двух девушек контакт, сразу подмечает Гром, потому, наверное, и хочет как-то ситуацию исправить, чтобы немного углы сгладить, да не может — Дубин влезает.       — У Игоря воду выключили тут, без предупреждения, коммунальщики вообще борзыми стали, заметили? Даже бумажку перестали на подъезд вещать.       — Да, ладно тебе, всё из-за этого сумасшедшего.       У Игоря голос грубовато-бархатный, необычайно красивый и звучный, глубокий — у Тиши колени дрожат от него. Она думает, что влюбилась бы в такого с первого взгляда учась в школе, но сейчас это больше пугает и даже настораживает — она не девчонка без мозгов и всё прекрасно понимает: такие как он не умеют выводить ситуацию на нужный лад и переводить темы незаметно для конфликтных сторон. Тиша улыбается и корзинку с конфетами в середину стола толкает — он хотя бы старается в отличии от ничего несведущего Димки.       — Можешь у нас вымыться, да? — Дима наивно улыбается и на подругу глядит, расцветая как майские тюльпаны.       — Конечно, пожалуйста, всё дадим. Вы, я так понимаю, мне Димку спасли, а этот жилец вкидывает в моё комфортное проживание в этой квартире, а значит вы ресурс мой уберегли.       — Меркантильная, — бурчит Дубин, а Савушкина пуще прежнего улыбается, искренне и по-детски.       Игорь всё смотрит и понять не может — где он? Это каким таким неведомым и волшебным образом он оказался в доме каких-то эльфов? Вот Пчёлкина улыбается, смотря уже без подозрений и женского ехидства, Дима дуется, руки сложив и улыбку скрывает за напускным недовольством и девчушка эта, Савушкина Тиша, разбитая с утра и такая домашняя в этот момент, счастливая и незатейливо интересная. Так как он хмурый и серый, нелюдимый в этой компании затесался? Что он такого совершил, что теперь время среди всех этих людей проводит за столом с чаем, позавтракав супом и хлебом, впервые… а сколько прошло времени с прошлого раза? Он не считал, да и явно не неделя, а куда больше.       Гром не отказывается и от горячих бутербродов: он хорошо завтракает впервые после задержания и кучи того времени до. Смотрит на Тишу, что о чём-то переговаривается с Димой и брови хмурит, непонимающе головой ведёт на Юлю, что порой о чём-то говорит и переубедить пытается, на Диму, хохочущего и радостно-счастливого. Пьёт этот чай вкусный с чабрецом что ли и бутерброд жует, даже плакать хочется — все по-домашнему уютно и комфортно, как за семейным столом и отчего-то на душе светло становится.       — Можете тогда отдохнуть у нас пока, да? Располагайтесь в гостиной, там телик посмотрите, а кто поспать хочет… Юля может в моей комнате, а майор Гром у Димы или в гостиной.       Тиша не верит в то, что говорит: всё наигранно и неправдоподобно, может спит ещё? Да только тёплое плечо друга и играющая глазами Юля чересчур реальны, а она уж сильно расцветает, поэтому верит во всё происходящее и улыбается. Пчёлкина отказывается, ссылаясь на домашние хлопоты и модерацию канала, Игорь же находит причину поинтереснее — сглаживание вины за испорченный мотоцикл Прокопенко, а ещё на бумажную волокиту (Тише слабо верится в последнее), они долго прощаются с Димой и уходят, растворяясь на пороге.       — Ну Дубин, молись всем богам мира, чтобы я тебя не прикончила! До чего же додумался, куда полез? Мы с Верой вчера на грани нервного срыва были.       Тихомира выдыхает, вспоминая про бабушку Дубина и губу закусывает — не знает говорить или нет, да только что толку-то скрывать? Он вроде психически здоров, взяла да сказал и дело с концом, может хоть Веру позовёт или что другое выдумает для успокоения сердец.       — Твоя бабушка… плохо ей в общем, родители в Киров уехали, Верунчик одна. Езжай к ней, ты нужен там куда больше, если, конечно, в отдыхе не нуждаешься.       — Что с бабулей? — Дима хватает Миру за предплечья и тянет на себя, — что с ней, Тишка? Совсем плохо? Верка, чёрт бы её побрал, ничего ведь не сказала, хоть бы словом обмолвилась. Тихомира, прости, но да, я поеду к ней и что-то решать будем, может тоже в Киров уеду — мне теперь отпуск небольшой полагается после всего произошедшего. Душ там приму.       — Так, успокойся, бабушка не молодая — бывает. На трезвую голову подумай о Кирове. А всё остальное — беги уже, а то с ума сойдешь.       Тиша нежно улыбается, когда Дима на неё смотрит виновато и вместе с тем благодарно, обнимает слегка и выскальзывает за дверь, хлопнув дверью так, что прихожая дрожит.       Савушкина снова одна в трёшке, но теперь ей спокойно.