Неправильный танец

      — У вас тут такое зеркало классное, — отметил Руслан, когда двери лифта наконец разъехались в стороны, пропуская их внутрь светлой кабины.       — Можем в нём сфоткаться, если уж тебе оно так нравится, — хмыкнул Юлик, заходя следом. Он говорил несерьёзно, больше даже просто для того, чтобы просто не молчать в ответ. Однако заметив, как блеснул в руках парня мобильный телефон, понял, что эта внезапная идея показалась ему очень даже заманчивой.       Подойдя вплотную, Тушенцов аккуратно опустил голову на широкое плечо и немного отвёл телефон в сторону, чтобы не закрывать им своё лицо. После чего, наскоро сделав одну единственную фотографию, сразу же залез в галерею, посмотреть, что получилось. Но вот макушку с плеча убирать и не думал, а потому, вплоть до девятого этажа, они ехали в таком, немного необычном положении.       И Онешко не мог не признаться себе в том, что ему до одури приятно всё это. И одновременно так странно. Подобные ощущения испытываешь, когда впервые пьёшь чай с молоком. Вроде как это и вкусно, даже очень вкусно, но в то же самое время мозг всё никак не может успокоиться, яростно крича тебе о том, что такое сочетание в принципе не должно существовать. Но ты пьёшь дальше, и с каждым глотком тебе нравится всё больше. А потом ты и вовсе, сам того не замечая, становишься ярым приверженцем такого способа употребления чая и уже не можешь представить себе сей божественный напиток без добавления молока.       Так и с Русланом. Чем больше Юлик с ним общался, тем меньше хотелось его отпускать, тем чаще хотелось быть рядом, болтать о какой-то бессмысленной фигне, слышать его чудесный смех, видеть невероятно красивую улыбку. Да даже просто оставаться уверенным в том, что с ним всё хорошо.       Сколько раз Онешко уже давил в себе странные желания. Брать парня за руку, называть какими-нибудь милыми прозвищами. Нельзя. Ведь это неприемлемо, не в их положении, да и вообще так быть не должно. Только вот…       Сколько раз мужчина одерживал победы над своими минутными желаниями, ровно столько же они побеждали его. Побеждали на раз, уничтожая всё внутри, не оставляя ни единого шанса на реванш.       Он проиграл этот бой ещё в самом начале. Ещё в тот самый далёкий декабрьский вечер, когда купил несовершеннолетнему и тогда ещё почти незнакомому парню бутылку алкоголя, а после повёз гулять на набережную. Проиграл, когда не смог сдержаться и понёс его на руках. Проиграл, когда впервые обнял, а после подсел на эти объятия, уже не представляя, как сможет прожить без них. Проиграл, однажды сказав свой адрес.       Пусть он и проиграл, но это, наверное, был самый приятный проигрыш в его жизни.       Юлик ласково взглянул на русого, а тот, поймав чужой взгляд, чуть покраснел и улыбнулся в ответ. После чего вдруг смущённо отвернулся, оставляя видимыми для тренера лишь свои уши, кончики которых уже тоже полыхали.       Такой милый.       По приходу в квартиру, оба, не сговариваясь, сразу пошли на кухню. За окном уже вовсю занималась вечерняя февральская полутьма, добавляющая уютной атмосфере таинственных и тёплых ноток.       Лениво завязался разговор о прошлых танцевальных конкурсах, в которых Онешко участвовал со своими командами. А ведь ему и правда было, что рассказать.       Заваривая тот же самый зелёный чай линейки «Ричард», мужчина со смехом вспоминал, как в первую же свою поездку в прошлом году Даша умудрилась смыть в туалет вилку. Это произошло совершенно случайно, по неосторожности. Опрокидывая в унитаз ненужную воду, оставшуюся из-под лапши быстрого приготовления, девушка напрочь забыла о том, что в кружке остался столовый прибор. А после уже на автомате нажала кнопку слива и только тогда начала осознавать, что вообще натворила.       Не скрывая огорчённой улыбки, вспоминал, как однажды на «соревновании хореографов» начал очень жёстко лажать и даже забыл пару движений, а позже, вечером того же дня, сидел и жаловался на жизнь каким-то девочкам из старшей группы, которые решили присоединиться к его полуночному выпиванию вина. Кто-то из них даже законспектировал все его пьяные недовольства, в которых чуть ли не после каждого слова было вставлено разочарованное «блять», полное искреннего раскаяния и бесконечной грусти.       И как же приятно было слышать хохот Руслана, которого всё это смешило чуть ли не до истерики. После каждой новой истории он с наигранным недовольством ударял кулаком по столу, сетуя на то, что не пришёл к ним раньше. А ведь столько всего мог бы увидеть собственными глазами!       — Да не парься, — после очередного мягкого удара по чёрной столешнице, улыбнулся Онешко и отхлебнул немного чая, которого в большой алюминиевой кружке уже почти что не осталось. — Уже буквально через неделю поедем. А каждая такая поездка, поверь, это — целое приключение. Причем не обязательно должны происходить какие-то сумасшедшие события. Просто достаточно даже самой атмосферы: другой город, винишко в три часа ночи на пустой кухне дешёвого хостела. Романтика.       Тушенцов грустно усмехнулся.       — Забавно, но я почти не понимаю о чём ты. Для меня это что-то такое далёкое и непостижимое… Даже не верится, на самом деле, что уже совсем скоро смогу испытать это на себе, — парень обречённо вздохнул. — Вечно у меня всё через жопу.       — Э-эй, — Юлик ободряюще ткнул его в плечо, заставляя смазано улыбнуться. — Что у тебя там такое случилось, что ты весь день ходишь как в воду опущенный? Да и вообще, восемь вечера уже, а ты домой будто и не собираешься вовсе.       — Не хочу об этом, — отмахнулся русый, брезгливо морща нос.       — Ладно, как скажешь, — не стал давить тренер. — А что тогда хочешь?       Взгляд Руслана, поначалу даже без особой искры, выискивающе забегал по комнате, словно на стенах мог бы быть написан ответ на заданный ему вопрос. Конечно, никакого ответа там и в помине не было, но, кажется, парню это ничуть не помешало найти именно то, что он хотел. В эту же секунду его губы растянулись в широкой и неоднозначной ухмылке, а карие глаза, полыхнувшие ярким огоньком, бесцеремонно уставились прямо на Юлика.       — Банан хочу.       — Банан? — брови Онешко недоумевающе поползли к переносице.       — Ага.       Русый кинул недвусмысленный взгляд на небольшую связку из трёх жёлтых фруктов, лежащую посередине стола рядом с салфетками.       — Так возьми, мне не жалко, — искренне не понимая в чём проблема и из-за чего тон парня вдруг стал таким вкрадчивым, разрешил Юлик.       — Спасибо.       Тушенцов придвинул бананы к себе, обхватил один рукой и мягким рывком отсоединил от остальных. Онешко даже не успел понять, что слишком уж внимательно следит за каждым его действием, как вдруг оторвать взгляд стало попросту невыполнимой задачей.       В несколько ловких движений парень отогнул кожуру до половины и мокрым языком прошёлся по верхнему кончику очищенного фрукта, краем глаза наблюдая за тем, как на это будет реагировать мужчина.       А Юлик просто замер, стремаясь вообще хоть что-то сказать или сделать. Мириады похотливых мыслей, вызванные этим внезапным зрелищем, не заставили себя долго ждать и уже упорно стучались в его сознание, разрушая последнюю грань, что спасала его всё это время. В ту же секунду по нижней части живота уже начинало расползаться опаляюще-горячее тепло.       Несмотря на все странные взгляды, гейские шутки и множественные прикосновения, большую часть которых он провоцировал сам, мужчина явно не ожидал настолько наглого и неожиданного соблазнения со стороны парня.       Он даже открыл было рот, чтобы дать хоть какой-то комментарий происходящему, но почти сразу закрыл его, стыдливо прикусив губу, едва увидел, как Руслан влажно поцеловал кончик злосчастного фрукта. После чего начал его увлечённо смаковать, даже не стараясь насадиться подальше. Впрочем, и такого уже было вполне достаточно, чтобы Юлик от подступившего волнения, вперемешку с возбуждением, что накатывало с каждой секундой всё сильнее, начисто перестал дышать, а ритм биения его сердца сбился к чёртовой матери, уверенно отплясывая на широких рёбрах все народные танцы мира.       — Блять, что ты делаешь… — глухо, не узнавая собственного голоса, выдохнул он.       И без того довольно-таки вызывающее выражение лица Тушенцова, стало ещё на порядок наглее. Он высунул язык и хотел было снова лизнуть бедный фрукт от края кожуры до кончика, как вдруг мужчина наконец опомнился и, наскоро перехватывая его запястье, без особых усилий вырвал банан из тонких пальцев. Рука оказалась грубо впечатана в стол, а сам тренер быстро поднялся на ноги и навис сверху, отрезая парню какие-либо пути к отступлению.       — Я требую объяснений.       — А так типа не ясно? — вдруг окончательно растеряв всю робость, выдохнул Руслан, поворачивая голову и чуть ли не сталкиваясь с Юликом носами.       Находясь в считанных сантиметрах от его лица, Онешко почти что физически ощутил обуревающее русого волнение. Оно сквозило во всём: в том, как бегали карие глаза, то всматриваясь в чужие, то переводя взгляд ниже; в том как дрожали приоткрытые мягкие губы; в том как краснела гладкая кожа на чуть впалых щеках.       Руслан — это искусство. Искусство выбивать землю из-под ног, искусство совращать, искусство дарить невероятную душевную наполненность и эстетическое удовольствие одним лишь фактом своего существования. Руслан — это сумасшествие с первого взгляда. Руслан — это нечто, кажущееся Юлику слишком прекрасным для этого мира. Для него.       Руслан — это его криптонит, его наркотик, его маленькая вселенная. Цена такому счастью велика, но… Сбитое дыхание, яркое желание, сквозящее во взгляде, пошло прикушенная нижняя губа. Да, цена безусловно велика, но Онешко и не думает платить.       — Ты же понимаешь, что теперь я тебя так просто не отпущу?       — А я и не хочу, чтобы ты меня отпускал.       Брови Юлика плавно взмыли вверх. Несмотря на внешнюю уверенность, что ещё удавалось сохранять каким-то чудом, внутри уже царствовал настоящий хаос. Чёртов пожар, церемония сожжения всех его былых принципов, рождение чего-то нового. Онешко чувствует себя ебаным извращенцем, но уже ничего не может с этим сделать. Нет ни единого шанса остановиться или повернуть назад. Он без лишних слов принимает согласие Тушенцова и закрепляет сделку, мокро мазнув языком по девственно-чистой коже на шее парня.       Проиграл.

***

      Русый громко ахнул и дёрнулся; тело прошибло холодом мурашек.       Слишком… слишком охуенно. Слишком желанно. Чёрт возьми, кажется рассудок сегодня машет ему ручкой и желает всего хорошего. Все, что есть сейчас в голове, — желание быть ближе, получать ещё больше столь вожделенного тепла. Больше Онешко. Больше власти над собой. Больше чувства.       Мужчина хмыкнул, абсолютно довольный реакцией парня. Кажется, вся неуверенность и страх отошли в его сознании на второй план. И сейчас Тушенцова берёт за подбородок уже совсем не тот милый и заботливый Юлик. У этого Юлика сумасшедшие огоньки в карих глазах и горячее дыхание. От этого Юлика у Руслана сводит зубы и немеют руки. Этому Юлику он хочет отдать себя всего, без какого-либо остатка, растворяясь в минутном блаженстве.       Парень даже не понимает, в какой момент чувствует чужое влажное тепло на своих губах. Запоздало осознаёт чужое присутствие у себя во рту.       Никто не запрещал ему дышать, но никакой возможности делать это нормально не осталось. Тушенцов некрепкими пальцами ухватился за чужую шею и начал неумело отвечать на поцелуй, ощущая, как собственные руки колотит от волнения и дикого, ненормально сильного желания. Оно нахлынуло так резко и внезапно, что организм буквально не успевал осознавать происходящее.       Онешко положил ладонь ему на грудь и медленно повёл ниже, заставляя Руслана сладостно простонать. А после вдруг несильно укусил нижнюю губу, вынуждая вслед за стоном из податливого горла вырваться сдавленному вскрику от неожиданности и лёгкой боли.       Тушенцов уже совершенно ничего не соображал. Ураган ярчайших эмоций стремительно перерастал в нечто куда более мощное и разрушительное, заполняя собой всё его естество. Парень просто делал то, что казалось нужным здесь и сейчас; поднимался со стула и шёл куда-то вслед за Юликом, не видя ничего, кроме пылающих ярким пламенем карих омутов прямо перед ним, не чувствуя даже линолеума под ногами, всем ощущениям предпочитая чужие тёплые руки, сжимающие его талию.       Они пересекают порог какой-то комнаты. И стоит только Руслану признать в ней спальню, как он оказывается безжалостно прижат к стене, а его губами вновь безраздельно владеют чужие, мокрые и обжигающие. В лопатки сквозь обои и тонкую кофту больно впивается холодный бетон, но Онешко сполна восполняет этот минус своим собственным жаром.       Тушенцов теряется в этом всём. Теряется в страстном поцелуе на который еле-еле отвечает, но лишь потому, что понятия не имеет, как это правильно делать. Теряется в беспорядочных, но таких горячих прикосновениях к своему телу. Теряется в том, как мягко, но при этом категорично сильные руки припечатывают его к стене, не оставляя ни единого шанса занять ведущую позицию.       Тёплыми мягкими пальцами Юлик забирается под толстовку и осторожно проводит по дёрнувшемуся от едва ощутимого касания животу, заставляя парня испустить рваный вздох.       — Сама невинность, — с ноткой иронии шепчет он на ухо парню, хотя и сам уже не лучше. Дышит тяжело и часто, словно загнанное животное, а желание дотрагиваться ещё чаще, ещё откровеннее, параллельно вжимая Руслана в стену, кажется, уже попросту невозможно контролировать.       — Юлик… — исступлённо выдыхает Тушенцов, чувствуя на своей шее очередной влажный поцелуй. А затем сдавленно вскрикивает, ведь уже в следующую секунду в то же место приходится слабый, но чувственный укус, от которого, скорее всего, останется след.       Онешко хватает его за подбородок, заставляя поднять голову. И русый безропотно подчиняется с мазохистским удовольствием подставляясь под новые, жгучие и болезненные, но такие желанные прикосновения тёплых губ.       Извечное чёрное худи летит куда-то вбок, крайне удачно приземляясь на одиноко стоящий стул. Но ни Руслан, ни Юлик этого не замечают. Мужчина переходит с истерзанной шеи на ключицы, в маниакальном рвении усыпая всю эту девственно-молочную кожу собственническими отметинами. А парень, уже не имея ни малейших сил держаться, вновь громко стонет и рвано выдыхает. И в каждом звуке, исходящем из горла, сквозит дикое наслаждение, абсолютно точно находящееся где-то за гранью человеческого восприятия.       — Покажешь снова свои умения? — томно шепчет Онешко ему на ухо, а русый скованно дёргается, чувствуя колко царапающие ухо усы и жаркое дыхание на шее.       — Т-ты о чём…       — О том, что ты вытворял с бананом несколько минут назад. Неужели думал, что я оставлю этот перформанс без внимания?       Вместо ответа Тушенцов снова сдавленно стонет от очередного жадного укуса, пришедшегося в этот раз по мочке уха. Конечно, он всё сделает.       Конечно, он всё сделает.       Юлик чуть отошёл от стены, ближе к кровати, утягивая парня за собой, после чего требовательно надавил ему на плечо, заставляя опуститься на колени. Тот послушно осел на пол и почти сразу, не отдавая себе никакого отчёта, ухватился за край спортивных штанов мужчины и потянул их вниз, стягивая вместе с последним, что оставалось на ногах.       Но вот увиденное заставило его немного протрезветь.       Сердце Руслана вновь бешено заколотилось в груди. Дыхание, и без того не самое ровное, сбилось напрочь. Осознание того, что происходит и что он вообще творит, отчаянно пыталось достучаться до его разума, но тот словно затуманился. Затуманился до такой степени, что сейчас в голове смешались исключительно животный страх и не менее животная похоть, заполняющие собой все мысли, залезающие на самые задворки. Тушенцов даже не знал, какое из этих двух чувств пересиливало, а потому так и продолжал стоять, боясь шелохнуться или начать что-то делать.       Стоять, чувствуя как в колени постепенно врезается не очень рельефный узор прохладного линолеума, а рассудок потихоньку плавится под повелительным взглядом тёмных зрачков. Руслан запоздало понимал, что мужчина тоже медлит, но далеко не от неуверенности. Он с интересом и вожделением рассматривает парня, стоящего перед ним в столь беззащитном положении и, судя по тому, как аппетитно он закусывает свою нижнюю губу, эта картина ему очень и очень нравится.       Юлик завёл руку парню за голову и сжал между пальцами недлинные русые пряди, параллельно очерчивая розоватое от смущения ухо. А уже в следующую секунду, Тушенцов почувствовал, как к его бесконтрольно подрагивающим приоткрытым губам прикоснулась влажная головка.       — Открой ротик, малыш.       Он говорил мягко, однако его тон, властный и не терпящий возражений, никак не вязался с тем, к чему привык Руслан в его компании. Но, признаться честно, ему это безумно понравилось. Эта хрипотца, эта шероховатость, они заводили куда больше, чем если бы он был привычно нежен.       Юлик слегка повёл бёдрами вперёд и теперь уже конец упирался не в припухшие мягкие губы, а в гладкую кромку не до конца сомкнутых зубов. И в этот момент Тушенцов наконец открыл рот шире и сам чуть подался вперёд, чувствуя, как во рту вмиг становится тесно и неудобно. Парень с некоторым волнением и даже испугом понимал, что это ещё только начало. Но если одна лишь головка уже доставляет ему столько дискомфорта, то какими же усилиями он должен будет брать глубже?       Руслан начал двигать головой вперёд-назад, полностью повинуясь движениям тёплой руки Онешко, всё ещё сжимающей волосы у него на затылке. Парень чувствовал, как собственные губы и язык раз за разом проходятся по рельефным выступающим венкам, а горячая плоть слегка пульсирует и твердеет прямо в процессе. Собственная слюна смешалась с чем-то ещё, создавая во рту помимо дискомфорта необычный и немного сладковатый привкус.       Зайти дальше половины у него пока не получалось. Даже так, едва член входил поглубже в горло, Тушенцов уже ощущал, как внутри начинает срабатывать нечто, подозрительно сильно похожее на рвотный рефлекс. Помимо этого, челюсть сводило от постоянного нахождения в одном и том же положении. Сводило нещадно. Настолько сильно, что в уголках глаз против воли постоянно накапливалась влага, раз в несколько секунд перерастающая в пару маленьких слезинок. Которые после, хрустальными капельками, скатывались вниз по впалым щекам.       И тем не менее Руслан млел от этого всего. Это было так… неправильно, запретно. Маняще. Но хлеще всего сводил с ума Юлик. Своим взглядом, который парень чувствовал на себе каждой клеточкой тела; тем, как покачивал бёдрами вперёд, заставляя Тушенцова вновь беззвучно давиться подступающими от боли слезами.       Спустя некоторое время, чуть свыкнувшись с происходящим, парень начал помогать себе рукой. Мягко водил ей у основания; оглаживал кожу вокруг, обильно поросшую тёмными вьющимися волосками; проходился по мошонке. В какой-то момент даже позволил себе выпустить член изо рта и пару раз довёл рукой по всей длине. После чего, глубоко вдохнув и выдохнув, снова взял его, сразу насаживаясь так глубоко, как у него только получалось. Затем снова отодвинулся. И вновь подался вперёд. С каждым новым разом делать это становилось всё менее болезненно, хоть всё ещё так же неприятно. В каком-то внезапном извращённом порыве доставить Онешко ещё больше удовольствия, Руслан начал двигаться быстрее, каждый раз проходясь языком по нижнему стыку крайней плоти.       Где-то на краю сознания, в тех его остатках, что ещё продолжали хоть как-то функционировать, постепенно начала вырисовываться одна маленькая и странная мысль. Мысль о том, что чисто в теории он ведь может взять глубже. Безусловно, для этого придётся наступить на горло естественным реакциям организма. Но ведь он и правда может. Может и… хочет?       Но подумать о своих внезапных желаниях ему не дали, внезапно предлагая опробовать всё и сразу. Очередной раз насадившись чуть дальше половины, Руслан вдруг понял, что уже не может отогнуться обратно. Юлик удерживал его твёрдой, категоричной хваткой. И удерживал не сказать, что очень сильно, однако двинуться назад или же вырваться возможным не представлялось от слова никак.       Словно прочитав его мысли, все похотливые порывы, как если бы они были написаны в открытой книге перед ним, мужчина качнул бёдрами вперёд и, дождавшись, пока Тушенцов поднимет на него безвольный взгляд, глухо произнёс:       — Бери глубже, сладкий.       Руслан почувствовал, как тёплые, обжигающие пальцы костяшками вдавились в череп, заставляя насаживаться дальше. До самого конца. Чувствовал, как по двум влажным дорожкам на щеках прокатилось по несколько новых и уже куда более увесистых капель.       Внезапно, горловые мышцы больно сократились от непривычных ощущений, после чего Онешко с блаженным стоном гулко выдохнул. А вот Тушенцов от острой, режущей боли смог только дёрнуться и сдавленно промычать. Не будь его рот по горло занят чем-то очень интересным, то это мычание непременно бы переросло в полный нескрываемого страдания вскрик. Но это было не так, а потому оставалось лишь подчиняться движениям Юлика, которому ощущения от траха в глотку понравились явно куда больше, чем от того, что Руслан делал до этого.       Но Онешко далеко не изверг и, скорее всего, прекрасно понимал, что парень делает это впервые, а потому так неумело. Ему было очень тяжело и неудобно, но он действительно старался. Старался пошире раскрывать рот, чтобы не задевать зубами; старался работать языком, хотя откровенно плохо понимал, как именно это нужно делать.       Толкнувшись так глубоко ещё буквально пару раз, мужчина прекратил свою кратковременную пытку, вновь позволяя Тушенцову двигаться так, как ему комфортно. И на контрасте с тем, что происходило только что, это и правда можно было назвать «комфортным». Юлик переместил руку с затылка на макушку и начал плавно поглаживать русые волосы. А после и вовсе заставил парня отстраниться и вновь подняться на ноги.       — Умница, — с ноткой хозяйства в голосе похвалил он, обхватывая ладонями лицо Руслана и большими пальцами вытирая с мокрых век лишние слёзы. А увидев по щенячьи-преданный взгляд огромных глаз не смог сдержать улыбки и ласково поцеловал парня в лоб. — Иди ко мне. Сейчас будет приятно.       Онешко взял его за руки и потянул к кровати, укладывая поперёк почти квадратного матраца, после чего схватился за край своей промокшей от пота футболки и резко потянул наверх, оголяя идеальный торс.       А Тушенцов от этого зрелища только в очередной раз убедился, что поплыл. От того, как ярко в мужчине резонировал грубый садист и привычно мягкий и понимающий Юлик, внутри него уже который раз всё сжалось в маленькую точку, состоящую из концентрированного удовольствия, приправленного мимолётным счастьем.       Но всё это — секундные додумки и умозаключения, которые после он уже вряд ли вообще вспомнит. Стоило лишь тренеру рывком стащить с него джоггеры, закинуть худые ноги себе на плечи и отвесить смачный удар по заднице, как сознание вновь прояснилось, и он наконец понял, что сейчас будет происходить.       — Какие мы мокрые, — пошло проговорил Онешко, рукой накрывая его член через насквозь влажную ткань трусов. — Блять, у меня крышу сносит от того, какой ты чистый и никем не испорченный, — он перешёл на горячий полушепот, продолжая наминать головку, в то время как Руслан чуть ли с ума не сходил от наслаждения. Каждое новое надавливание отдавалось по телу сладкими стайками мурашек, стремительно бегущими из паха в каждый уголочек тела. — Такой невинный. И только мой.       И вот она — метафорическая точка невозврата. Последняя преграда, будучи уже чуть ли не насквозь мокрой, плавно заскользила по ногам, от ляжек к ступням и вскоре уже валялась в другом конце кровати. Юлик смочил слюной два пальца, аккуратно пройдясь ими по ложбинке, нашёл нужное место и сразу же проник внутрь на одну фалангу, чем заставил Тушенцова сдавленно вскрикнуть и прикрыть глаза от странного, неправильного удовлетворения.       Но долго затягивать нельзя — оба уже на последнем издыхании и еле держатся, а опробовать хочется всё и сразу. Поэтому растяжку Онешко проводил несколько быстрее, чем она того требовала. А с учётом того, что для Руслана всё это происходило впервые, даже неудивительно, как вполне обоснованная боль постепенно взяла своё.       — А-ай, Юлик! — на очередном резком входе двумя пальцами, несдержанно вскрикнул парень.       — Потерпи, сладкий, немного осталось, — мужчина протиснулся между ног к его лицу и затянул в поцелуй, параллельно без предупреждения вводя третий палец.       Чтобы понять, как у Тушенцова внутри всё переворачивается и разбивается вдребезги от подобного, нужно быть, как минимум, самим Тушенцовым. Он сначала громко стонет Онешко в рот. После чего, уже чуть попривыкнув, смущённо закусывает губу, влюблённо глядя на то, как Юлик возвращается обратно к нему в ноги и продолжает размеренно двигать пальцами в узком проходе.       Господи, какой же он красивый. Особенно сейчас, когда принадлежит только Руслану. Безраздельно. Каждым своим движением, каждым взглядом и каждой выбившейся из общей копны непослушной прядкой — только его.       На самом деле, всё это было так необычно и мучительно приятно, что парню то и дело начинало казаться, что всё происходящее — сон. Но нет же, он явственно чувствует боль, от которой бы уже давно проснулся. И оттого эта боль делается такой тягуче-сладостной, что ему ничего не остаётся, кроме как лишний раз убедиться в том, что он сошёл с ума. Получает наслаждение от боли. Приехали.       — Ю-юлик, — очередной раз позвал Руслан на исступлённом выдохе. Онешко поднял на него вопросительный взгляд. — Презики в кармане кофты. Д-давай быстрее, я не могу больше.       — Понял.       Мужчину не нужно просить дважды: он плавно отстраняется, вмиг заставляя Тушенцова чувствовать себя скованно и неуютно от неприятной саднящей пустоты, что мигом заполнила собой всё пространство там. И почти сразу возвращается, уже сжимая в одной из рук ту самую перламутровую пачку.       Слепым от взявшего верх возбуждения и близящейся разрядки взглядом Руслан наблюдает, как Юлик расправляется сначала с общей упаковкой, а потом уже с маленьким квадратным пакетиком. Против воли в голове всплывает, как он слышал от знакомых о том, что в презервативах ощущения становятся чуть ли не на порядок слабже. И от этого на губы вновь просится непроизвольная улыбка: Онешко не пренебрегает их безопасностью, ради собственного удовольствия.       — Ну что, готов? — всё-таки решил уточнить у него мужчина, наконец покончив со всеми приготовлениями.       Тушенцов лишь молча кивнул, чувствуя, что нормальная речь ему уже не подвластна. Ноги, вновь закинутые на широкие плечи, немели, впиваясь в кожу тысячами невидимых иголок. Но далеко не от неудобной позы, отнюдь нет.       Юлик приставил тёплую головку ко влажному сфинктеру и первый раз мягко толкнулся внутрь, заставляя Руслана шумно и пошло выдохнуть, запрокидывая голову назад. Удовлетворённый такой реакцией, Онешко обхватил руками тонкие щиколотки и начал медленно водить тазом взад-вперёд, наращивая темп с каждым новым толчком.       Кусая в кровь губу, парень сдавленно мычал. От ощущения того, как мужчина двигается внутри, одновременно было пиздецки больно и до помутнения сознания приятно. Но оба этих чувства отошли на второй план, стоило только Юлику наконец найти нужное положение. В этот момент Тушенцов в полной мере смог осознавать, ради чего были все эти неприятные и долгие приготовления. Вот оно, чистейшее наслаждение, отдавшееся рябью в глазах, сорвавшее с уст яркий стон.       Понимая, что конец уже совсем близок, Онешко выпустил ноги из рук и, нависнув прямо над парнем, начал вбиваться внутрь вдвое быстрее, заставляя Руслана буквально задыхаться от того, в каком бурном коктейле смешались все его эмоции и ощущения. Он слабо царапал короткими ногтями широкую грудь и плечи, громко, с полустонами выдыхал от каждой фрикции, беспрекословно позволяя Юлику втрахивать себя в кровать буквально до синяков на бёдрах и звёзд перед глазами.       Мать твою, а это ведь и правда звёзды… Маленькими полупрозрачными искорками рассыпаются во всех направлениях и отдаются лёгким покалыванием на кончиках пальцев.       — Юлик-ах… я сейчас…       Связно составлять слова в предложения казалось чем-то невыполнимым, а от собственных реакций Руслан чувствовал себя блядиной. В любой другой момент он бы стыдливо залился краской от подобных сравнений, но сейчас это ощущалось неким пиком наслаждения; крайней точкой, за которой его ждал океан блаженства; рубежом, расстояние до которого стремительно сокращалось с каждой секундой.       Картинка реального мира рассыпалась перед глазами, плавясь, словно масло на жаре, и утекая золотистыми каплями сквозь пальцы. Тушенцов снова лишь с огромным опозданием почувствовал, как Онешко отстранился, прислонил свой член к его крайней плоти и начал надрачивать сразу оба, обхватив их одной рукой.       Это конец. Даже облик мужчины начинает рябить, постепенно пропадая, а все пространство, всё, что он мог увидеть, подёрнулось лилово-красными полупрозрачными пятнами, иллюзорно бликующими в лучах несуществующего источника света.       Он не чувствует ничего. Ни своих ног, ни своих рук, ни кровоточащей губы, сочащей на язык солоноватую красную субстанцию. Не чувствует тёплой жидкости, растекающейся по его животу; не чувствует, как Юлик лёг рядом, накрывая собой почти всё его тело. Не чувствует, как воздух проникает в организм, а после рваными толчками его покидает, пока дыхание судорожно пытается прийти в норму.       Всё вокруг словно перестало существовать, заполняя образовавшуюся пустоту приторным смаком удовольствия. Он растекался по телу, бежал по сосудам, попадал в мозг, заливал собой лёгкие.       Руслан отключился.