Неправильный танец

      — Ну как?       — Не отвечает, — покачала головой женщина, очередной раз сбрасывая бессмысленный звонок. В её взгляде, тупо вперившемся в тёмное стекло мобильного, удивительным образом смешались волнение, досада и даже некоторая злость.       — Вот же уёбок малолетний, — вторя её эмоциям, покачал головой муж. А после подошёл и, положив ладони на чужие хрупкие плечи, вновь заговорил, но уже чуть более мягким тоном: — Только не переживай слишком сильно. Объявится под утро, я уверен: ему и идти-то толком некуда.       — Так я же не усну теперь…       Мужчина обречённо вздохнул, прекрасно понимая, что она и правда не уснёт. Будет сидеть здесь на кухне, давиться горьким растворимым кофе и волноваться за сына, пока этот безмозглый выродок где-то шляется, не отвечая на звонки.

***

      Наверное, это было самое странное пробуждение в его жизни. Резким рывком поднявшись на локтях, Тушенцов чуть не закричал от болевых ощущений, прокатившихся по всему телу.       А сразу после этого, против воли, обратил внимание на то, что его взгляд устремлён не в скучные обшарпанные обои на стене хрущёвки, а в огромное двухстворчатое окно, выходящее на соседний дом, свет в окнах которого был без единого проблеска потушен. За этим домом сумасшедшим градиентом полыхает небо, занимаясь уже почти что весенней зарёй, и где-то вдалеке начинают свои утренние крики самые ранние птахи.       Соседняя стена буквально усыпана множеством фотографий, но разглядеть, что на них изображено, всё ещё невозможно: слишком темно. Картинка в голове Тушенцова начала потихоньку складываться.       — Русь?..       Точно лезвием ножа, разрезая идеальную тишину февральской ночи, мягкий заспанный голос прозвучал откуда-то сбоку. И только сейчас парень начал чувствовать на своём животе приятную тяжесть руки, трепетно обнимающей его за пояс.       — Аа… Юлик… — только и смог выдавить из себя Руслан. В голову мигом начали возвращаться все воспоминания, а вместе с ними и кромешный стыд, заливающий лицо яркой краской.       — Доброе утро, — мужчина сонно усмехнулся и, чуть приподнявшись, поцеловал его в щёку, приятно уколов жёсткими усами. — Может, всё-таки ещё поспим?       Русый закусил губу. Происходящее казалось какой-то странной выдумкой, визуализацией тайного желания, но никак не правдой. Что вообще происходит? Он лежит раздетый в постели с Онешко, тот его целует безо всякого стеснения. За окном уже точно успела пройти целая ночь, а всё тело саднит после вчерашнего.       Мозг отчаянно отказывался воспринимать действительность. Но именно это и отрезвляло, заставляя мыслить глобально и более критично.       — Юлик, я… Мне в школу сегодня.       Мужчина немного нахмурился, а в его взгляде яснее ясного начало читаться желание предложить прогулять сегодня учёбу. Но он промолчал. А после сел в постели и оглянулся на прикроватную тумбочку. Проследив его взгляд, парень увидел неярко мерцающие в полутьме часы.       «4:03 a.m.»       — Ладно, хрен с тобой. Твоё образование важнее моего сна, — тренер вновь лениво улыбнулся, со смешком выдыхая. — Вставай тогда, солнце. Пока собираешься, я пойду попытаюсь какой-нибудь завтрак сообразить. А потом домой тебя отвезу, не переживай.       Уголки губ Тушенцова против воли поползли вверх, а в груди начало разливаться уже привычное и знакомое, а сейчас даже несколько успокаивающее тепло. Он прекрасно понимал, что дома его сейчас явно не ждёт ничего хорошего, но эта чуткость и забота со стороны Юлика… Она мягко обволакивает сознание, даря непрочную веру в то, что всё, на самом деле, не так уж и плохо.       Онешко ещё раз клюнул его куда-то мимо губ и, выбравшись из постели, подошёл к шкафу. Вынув с верхней полки первую попавшуюся кофту, которая к небольшому удивлению парня оказалась приятного, светло-розового оттенка, в пару движений натянул её на себя и покинул комнату. Дверь за собой закрыл не до конца, а потому через пару секунд Руслану по глазам неприятно ударил яркий свет, зажёгшийся в коридоре.       Ещё немного потупив взгляд в дверной косяк, он наконец тряхнул головой и принялся выкарабкиваться из сладких объятий чужой постели.       Господи, как это мило. Все его вещи оказались аккуратно сложены и стопочкой возвышались на сидушке того самого стула. Быстро натянув на себя всю одежду, Руслан побежал в коридор, где оставил свой рюкзак, а в нём — телефон. Смотреть, что там, было, откровенно говоря, страшно. Но оценить хотя бы примерный масштаб злости родителей нужно. Просто, чтобы знать к чему готовиться, когда придёт домой.       Ровно тридцать один пропущенный от матери, из которых последний — всего час назад. Сердце неприятно ударилось о рёбра, и Тушенцов больно закусил губу. Стыдно.       Наверное, стоит хотя бы позвонить и сказать, что с ним всё хорошо.       С кухни донёсся негромкий щелчок, после чего нос русого уловил прекрасный аромат. Пахло жареным сыром, чаем и чем-то ещё. Вслед за аппетитным дурманом из дверного проёма выглянул растрёпанный Юлик:       — Идёшь?       — Да-да, сейчас, — неловко улыбнулся парень, запихивая мобильный обратно в боковой карман сумки.       Сейчас у него нет никаких моральных сил набирать номер матери. Да даже если и найдёт, всё равно будет тупо молчать в трубку, чем напугает её только больше.       Онешко приготовил тосты с сыром. Присоединяясь к мужчине, уже во всю хрустящему одним из них, Руслан плюхнулся на соседнее сиденье, которое, как ему вдруг показалось, за эти два раза успело приобрести статус его личной табуретки.       Хлеб был самый обыкновенный, не для тостов, а потому они получились местами пережареные, но от того не менее вкусные. А их идеальную картину лишь дополнял чай с бергамотом и цедрой апельсина.       Тушенцов даже незаметно усмехнулся, подмечая, как это всё романтично. Подёрнутая рыжими лучами темнота за окном; чаёк на прохладной кухне; сделанная на скорую руку закуска к нему; они только вдвоём здесь, в этой огромной квартире.       — Бесподобно, — восхищённо поджал губы парень, запивая новый кусочек тёплым сладким напитком.       — Я польщён, — усмехнулся в ответ Юлик, тоже делая внушительный глоток из своей кружки. А потом вдруг, отставив её в сторону, чуть наклонил голову и внимательно начал рассматривать его шею. — Бля, Руслан…       — Что такое?       Хореограф поджал губы и пристыженно, но в то же время с нотками некоторого самодовольства улыбнулся.       — У тебя на шее места живого нет.       Тушенцов замер, вмиг оценивая весь масштаб проблемы. Ладно свои полуночные прогулки хуй знает где он ещё сможет как-то оправдать, но вот истерзанную шею… Парень неуверенно нахмурился и даже чуть скривился, отчаянно пытаясь придумать, что ему делать.       Онешко тоже несколько секунд сверлил взглядом свою «работу», после чего встал и, пробормотав что-то вроде «у меня где-то была футболка с высоким горлом», удалился обратно в спальню. А Руслан остался в одиночестве ёжиться на кухне, где без мужчины вмиг стало очень холодно и тоскливо.       — Нашёл! — радостно прозвучало из коридора спустя долгую минуту и уже в следующее мгновение Юлик вернулся на кухню, держа на весу чёрную водолазку с высоким воротником. Даже, наверное, слишком высоким. Хотя скорее всего это просто дизайнерское решение и, уже надев, его нужно было подогнуть так, как удобно именно тебе. — На, померь.       Парень послушно встал, стянул с себя худи и начал надевать чужую кофту, мельком замечая как голодно закусил свою губу мужчина при виде его оголённого торса. А скрыв лицо за тканью, лишь хмыкнул, абсолютно довольный такой реакцией даже на самое безобидное его действие.       Он вышел к зеркалу в коридоре, оценить своей внешний вид. Однако, взглянув на стеклянную гладь и увидев своё отражение, лишь изумлённо выдохнул, совершенно точно не ожидав, что водолазка будет смотреться на нем настолько изящно. Тушенцов всегда носил огромные бесформенные кофты и уже сам потихоньку начал забывать, как выглядит его тело на самом деле. А тут… Эластичная тёмная ткань удачно подчёркивала все его изгибы, тонкие руки, не очень широкие, но ровные плечи, узкие запястья с выпирающей косточкой. Он выглядел слащавым манерным мальчиком, коих всегда недолюбливал. Но сейчас всё это смотрелось так правильно и гармонично, что он даже не мог подобрать этому достойного комментария. Одним словом — вау.       И, кажется, Онешко полностью разделял его мнение.       — Тебе очень идёт, — он подошёл сзади и обнял его за плечи, мягко утыкаясь носом в волосы.       — Спасибо, — расплылся в улыбке Руслан, поворачиваясь к нему и обнимая в ответ.       Как же ему сейчас, блять, не хотелось куда-то идти. Особенно домой.

***

      «Звук отпирающейся двери создал Сатана», — думал про себя парень, стараясь как можно медленнее и тише провернуть ключ в замке. И всё равно внутри личины что-то с неприятным металлическим лязгом переворачивалось, стоило ему сделать даже самое маленькое и незаметное движение по часовой стрелке.       И вдруг ключ в его руках сам начал быстро проворачиваться, а уже в следующую секунду дверь шумно распахнулась, едва не заехав ему по лицу. Тушенцов испуганно отшатнулся. А потом увидел его.       — Хули крадёшься, как крыса?       Наверное, подобное приветствие было вполне ожидаемо. Да и к тому, что не застанет родителей спящими, русый вроде как был морально готов. Но по спине всё равно пробежался холодок, а под ложечкой неприятно засосало.       Всё-таки, как бы там ни было, он надеялся увидеть только маму.       — Ой, бать, а ты чего не спишь… — отчаянно стараясь сделать вид, что ничего из ряда вон выходящего не происходит, спросил Тушенцов.       — Мне кажется, здесь задавать вопросы имею право только я, — грубо процедил отец. — Сидел с матерью твоей, не одной же ей страдать из-за того что сын — придурок, — всё-таки ответил он, не удержавшись от вставки ещё одного оскорбления.       «Ко мне бы вы так трепетно относились, как друг к другу, может и разговор бы другой получился…» — грустно подумалось Руслану, смотря на то, как Тушенцов-старший отходит в сторону пропуская его внутрь квартиры.       В прихожей было так неуютно и тоскливо. Словно кто-то умер и весь мир на какое-то время погрузился в пугающий своей безысходностью монохром. Да только вот в этих серых стенах с невзрачными обоями такая атмосфера царила всегда: будь то солнечный летний день, новогодняя ночь или даже чей-то день рождения. Как в тюрьме, честное слово.       Шумно сглатывая от явного предчувствия неладного, парень шагнул внутрь. В эту же секунду из кухни выглянула мать. Её лицо было до жути уставшим, даже каким-то осунувшимся. И сразу видно, что она действительно не спала: яркие мешки под глазами говорили сами за себя достаточно красноречиво.       — Ты пришёл, — сухо констатировала женщина. Руслан как мог силился, но всё-равно не смог уловить ту конкретную эмоцию, что звучала в этих словах. Она произнесла это с осуждением? С облегчением? С радостью, что он наконец пришёл? Может, негодуя?       — Проходи, поговорим, — начал подгонять его отец, и парень, судорожно кивнув, начал стаскивать с ног кроссовки.       Через минуту все трое уже сидели за небольшим столом в маленькой кухонке и молчали. Русый боялся издать и звука, зная, что каждая мелочь из его уст непременно будет обращена против него. Но вот чего выжидали родители — он откровенно не понимал.       Первой, к небольшому облегчению Руслана, тишину нарушила именно мать:       — Ну и где ты был?       Тушенцов, сам того не замечая, начал нервно теребить рукав водолазки. Алиби он себе не придумал. С одной стороны, врать ему вообще не хотелось: любая ложь родителям каждый раз раскрывалась в кратчайшие сроки, из-за чего ему влетало ещё сильнее. Но с другой… Говорить правду сейчас казалось наихудшим вариантом, даже если умалчивать о том, что вообще происходило всё время его отсутствия.       — Гулял.       — Врёшь, — отчеканила мать. — На улице после сумасшедшего ветра начался дождь со снегом. А ты выглядишь совсем не как, если бы провёл в подобных условиях… — женщина глянула на часы, — ну, десять часов тебя точно не было.       «Блять».       — Я… — да уж, сочинять какую-то хуйню на ходу — явно не его конёк. — Напросился в гости к другу, мы сидели у него.       Почти правда.       Брови женщины изогнулись. Было прекрасно видно, что она не поверила ни единому слову сына. Но, продержав эту молчаливую паузу, заставляющую сердце Руслана бешено колотиться в груди, лишь вздохнула и покачала головой. После чего её лицо приняло выражение «приемлемо» (как описать его по-другому, парень не знал).       — Как скажешь. Тогда последний вопрос: ради чего весь этот спектакль?       Сердце очередной раз неприятно ударилось о рёбра. Тушенцов едва заметно поморщился. Удивительно, как родительница, ни разу не дотронувшись до него и даже не повышая тона, заставляет его нервничать настолько сильно, что буквально дрожали колени.       Повезло ему с родителями, конечно, блять. Один — тиран, другая — мастер психологического давления.       — Из-за сигарет.       И снова это почти правда. Он действительно боялся идти домой, прекрасно понимая, что ничего хорошего его там не ждёт. Потому и попросил Юлика приютить его до вечера. А вот всё, что произошло дальше, было совершенно незапланированным. Начиная от того, что он не отдавал себе в своих действиях никакого отчёта и заканчивая тем, что скорее всего таким образом постарался убежать от реальности.       И ведь убежал же… Ненадолго, правда.       — Вот значит как, — мать поджала губы. — Ну, что я могу сказать? — очередная тяжёлая пауза, от которой у Тушенцова внутри что-то противно оборвалась. — Я разочарована. И уже не в первый раз. Ты — трус, раз решил так глупо откосить от разговора. А для мужчины это неподобающе. Да и, к тому же, уходя ночью чёрт знает куда и не отвечая на звонки, ты прекрасно знал, что я буду волноваться за тебя.       «Да, знал. Только вот был бы это действительно «разговор», а не очередной односторонний мордобой, тогда может и сложилось бы всё иначе. Не пришлось бы волноваться за меня», — не смог удержаться от язвительного сетования Руслан, хотя озвучить нечто подобное вслух никогда бы не решился.       Грустно, что именно такие мысли лезли в голову, едва случалась очередная ссора. Но у него не получалось думать как-то иначе. Эти пессимистичные умозаключения сами вырисовывались где-то в подсознании, а после навсегда оставались там неприятным грузом тянущей на дно обиды. И с каждой такой ссорой всё неприятнее и тяжелее; всё больше хочется однажды уйти отсюда навсегда и забыть об этом месте, об этих людях. Забыть, словно это его детский кошмар.       А кошмар — это лишь сон. Да, он страшный и противный. Но это только сон. А после каждого сна, как известно, наступает пробуждение — светлое весеннее утро, открывающее дверь в новый мир, куда более красочный и дружелюбный.       Как же Руслан ждал этого утра.       — Я даже спрашивать у тебя не буду, откуда сигареты и зачем они тебе, — тем временем продолжила женщина, выдёргивая парня из своих мыслей. — Сейчас иди в свою комнату и вообще… не показывайся мне на глаза в ближайшее время. Не хочу тебя видеть. Мне мерзко от того, что ты вырос такой малодушной сволочью. Мне мерзко от того, что я твоя мать.       Каждое произнесённое ей слово, словно новенькой плетью хлестало по живому. Руслан слышал их уже далеко не в первый раз, но всё равно было так же больно. Он потупил взгляд об стол и не осмелился поднять его вплоть до тех пор, пока отец, вслед за матерью, не ушли из кухни в зал.       Облегчённо выдохнуть можно было разве что от осознания, что сегодня обошлось без применения физического насилия.       Но на самом деле ему и правда чертовски стыдно. За себя и свои поступки. Очень стыдно. Но он никогда не сможет признаться в этом. Никогда не сможет извиниться. Для него эти слова будут всем, для родителей же — очередным стуком гороха о стену.       Однако утверждать, что Тушенцов хотел бы открыть им душу, но боялся, что в неё плюнут, — слегка неверно. Скорее… он хотел открыться тем, кто ему дорог, но абсолютно слеп. Для родителей его чувства и интересы — пустой звук. Любое отклонение от нормы шатает устои мира, а следовательно — зло. В их реальности всё просто и бинарно. Есть ноль, а есть единица. Есть белое, а есть чёрное. И, казалось бы, так действительно проще.       Но не теряют ли они людей внутри себя, размышляя таким образом?.. Не теряют ли они Руслана?       Сколько раз уже он разбивался о стены безразличия и консерватизма? Сколько раз тихо скулил в подушку, не имея права плакать, потому что биологически — мужик, а значит слёзы для него — нечто за гранью дозволенного? Сколько раз держал свои проблемы в себе, еле держась от того, чтобы сигануть с размаху под машину лишь потому, что некому было выговориться о своих проблемах?       И ведь нельзя сказать, что им плевать. Нельзя. У них своя картина мира, в которой нет места для чего-то неординарного. У них свои стандарты, своя политика. Это их жизнь.       И Руслану стыдно. Стыдно, что он не соответствует тому, что они от него хотят. Ведь по сути, семья — это самое дорогое, что у нас есть. Семья будет с тобой всегда, даже когда все друзья от тебя отвернутся. И ребёнок внутри искренне верит в это всё.       Но он не подходит под каноны. Он неправильный, как и всё, что он делает, — неправильно. Он им не нужен, он — лишняя деталь в отлаженном механизме.       А лишнюю деталь можно либо переплавить во что-то другое, либо выбросить.

***

      Сказать, что день не задался с самого утра — ничего не сказать. Да и, если быть дотошнее, этот день начался ещё затемно, когда солнце только-только начало освещать собой небо. И если бы сейчас кто-то сказал, что в этой системе мощность невезения, в зависимости от часа пробуждения, растёт в геометрической прогрессии, то Тушенцов бы с радостью поверил.       Перед тем, как уйти в школу, у него было ещё около часа свободного времени. И Руслан искренне надеялся поспать, прекрасно понимая, что если не сделает этого, то к последнему уроку состояние «овощ» будет ему обеспечено.       Но стоило ему только лечь в постель и постараться очистить голову от лишних мыслей, как организм наконец решил напомнить ему о том, что за то минутное блаженство он теперь обязан будет заплатить определённую цену. И под ценой, естественно, подразумевалась вполне ожидаемая физическая боль.       Помимо странной слабости по всему телу, были и точечные поражения, которые ощущались куда более явственно. Каждую алую розочку на груди и шее, каждый полумесяц следов от укусов на тонкой коже, каждый случайный неосторожный синяк на запястье, за которое его хватал Онешко в порыве страсти, — всё это резко начало ощущаться так ярко и болезненно, словно каждый миллиметр его тела покрывали не жаркими поцелуями, а колотыми ножевыми ранениями.       Но хуже всего было от ломоты в горле. Даже жжение в заднем проходе не настолько сильно давало о себе знать, как эта тянущая и ноющая боль в каждой ткани. Несмотря на все его весьма посредственные представления об анатомическом строении, сейчас он отчётливо ощущал, как саднит в глотке; каждую подзатылочную мышцу, отдающуюся нездоровой резью; каждый слабый, но болезненный спазм от малейшего движения челюсти.       В общем, поспать ему так и не удалось. Полусонно вздыхая от неприятных ощущений, поворочаясь так, что вся простыня сбивалась ко всем чертям, он пролежал в кровати вплоть до самого будильника.       К его огромному удивлению, никаких собственных кофт или футболок с высокой горловиной у него не оказалось. А потому в школу пришлось вновь идти в водолазке Юлика.       И, признаться честно, он даже обрадовался этому факту. И радовался до тех пор, пока на одном особо скучном уроке кусок чёрной материи не решил сыграть с ним злую шутку.       Уставшая от жизни историчка без особого энтузиазма вещала о том, что ожидает на экзамене тех, кто выберет её предмет. Руслану было совершено до пизды это всё: школьную историю он никогда не любил, так как искренне не понимал, зачем её преподают именно в таком формате. А уж сдавать экзамен по ней казалось каким-то беспросветным и бессмысленным адом, на который отваживались лишь самые смелые и мозговитые.       Парень себя особо ни к тем, ни к другим не причислял, а потому в тот момент просто залип в стену, совершенно не вникая в учительский монолог.       Пустую голову мигом начали заполнять воспоминания. О Юлике и о родителях. Но, предпочитая не думать лишний раз о грустном, парень сделал выбор в пользу тренера. Он даже чуть прикрыл глаза и улыбнулся, представляя, что мягко сжимающая руки ткань кофты — это ладони Онешко.       А дальше душа в рай понеслась сама. Вот в воображении мелькают горящие желанием глаза, а в следующую секунду его уже вжимают в стену, ставят на колени, укладывают на кровать. Явственно звучал голос Онешко, произносящий въевшиеся в память фразы, и, сразу за этим несуществующим баритоном, на щиколотках будто снова сжимались горячие руки.       И стоило парню ненадолго забыться, отдаваясь столь приятным мыслям, как возбуждение, не заставив себя долго ждать, постучалось ему в ширинку джинс. Осознав это, Руслан широко раскрыл глаза и испуганно закусил губу, искренне надеясь, что это ему тоже показалось.       Но нет же, блять, организм над ним попросту издевался, даже не стараясь сделать вид, что вчера ничего особенного не случилось.       Против воли в голове возникал вопрос: всегда ли во время первого полового влечения организм настолько штырит? Или это у конкретно него проблемы? Потому что, если со своими мазохистскими наклонностями он ещё смог как-то примириться, то вот такое, уже не первое возбуждение снихуя, его напрягало.       Прошипев тихое и безнадёжное «сука», парень отпросился в туалет, где, стыдливо заперев дверь в помещение изнутри, приспустил штаны и снова молча выпал в осадок от того, насколько обильно ткань его трусов уже пропиталась естественной смазкой, выделившейся от одних лишь пошлых мыслей.       И почему у него всё проходит через некую призму извращения? Хотя, может, дело в том, что всю жизнь (до встречи с Онешко) он полагал, что геи — фу, из-за чего сейчас ему не удаётся столь резко перестроиться. Или же он просто никогда не сталкивался с этим раньше, а потому винить его не в чем.       На самом деле последний вариант в его голове звучал слишком удобно. И убедительно. Ведь каждая такая реакция организма на первый секс (и во время него, и после) была для Руслана в диковинку. Говоря откровенно, он вообще до этого момента понятия не имел о том, что парни могут течь. Слышал краем уха нечто подобное про девушек, и даже запомнил некоторые моменты с уроков школьной биологии, мол у самок животных во время обострения происходит что-то типо этого. Но вот чтобы проецировать это на себя — даже не приходило в голову.       Точно так же, как он не знал о том, что от очень бурного оргазма можно вырубиться. Причём вырубиться до такой степени сильно, что даже толком не почувствовать, как тебя вытирают и укладывают поудобнее на кровать, а после обнимают горячими тяжёлыми руками. Хотя, вполне возможно, что тут ещё сыграло роль эмоциональное переутомление...       Забавно, но после этого случая он даже смог выделить для себя один маленький плюс подобного пиздеца: кажется, теперь у него появился новый стимул учиться усерднее и не витать в облаках на уроках. Как бы всё это увлекательно не звучало, убегать в туалет на бис больше не хотелось.

***

      — Привет.       Руслан дёрнулся, услышав знакомый голос, и повернулся. Сзади стоял Юлик и добродушно улыбался. Как всегда. Словно этой ночью ничего и не было.       А до Руслана только в этот момент наконец начала доходить вся странность сложившейся ситуации. Ещё даже дня не прошло с того момента, как они заснули и проснулись в одной постели, а сейчас, спустя несколько часов, вновь стоят в привычной обстановке.       Только «привычной» Тушенцову она больше не кажется от слова совсем. Картинка перед глазами потихоньку меркнет, и он чувствует, как щёки становятся пунцовыми, а кончики пальцев начинает колоть. Мигом перед глазами загораются отдельные сцены, преследовавшие его весь день. Только сейчас, когда Онешко стоит буквально в метре от него, они кажутся такими яркими и реалистичными, что парня начинает мутить.       Но тренер всё ещё улыбается. Улыбается так, как улыбался ему всегда: мягко и открыто. А оттого все воспоминания вдруг начинают казаться чем-то наподобие сна. Непрочными, постепенно меркнущими и пропадающими с горизонтов сознания. Ну разве могло такое происходить на самом деле? Юлик — взрослый мужик и, в первую очередь, его тренер. А ему самому и восемнадцати-то нет…       — Эй, всё нормально? — спросил мужчина, подходя чуть ближе и участливо наклоняя голову. Очевидно, от цепкого взгляда шоколадно-карих глаз не укрылось то, как переменился Руслан, едва его увидел.       Парень неуверенно улыбнулся и поднял взгляд.       «Нет, это точно был не сон. Я помню всё до единой мелочи, помню каждый миллиметр твоих губ. Помню даже блядскую родинку на правом плече около шеи, на которую бы вообще никогда не обратил внимание. Но вот же она, виднеется из-под выреза твоей оверсайз футболки и одним своим существованием кричит о том, что всё это действительно было».       И Тушенцов уже даже открыл было рот, чтобы выдавить из себя ответное приветствие, как вдруг изниоткуда вынырнула Каплан и, со словами «Юлик, срочно, пошли к администратору, там проблемы какие-то», буквально утащила хореографа за собой.       Уже около выхода Онешко оглянулся на всё ещё продолжающего стоять на месте Руслана и пристыженно улыбнулся, словно чувствовал вину за то, что их недодиалог вот так беспардонно оборвался. Парень на это лишь хмыкнул, чуть успокаиваясь, но, увидел ли его хмык тренер, скрывшийся в коридоре, уверен не был.       Очередной раз морщась от совершенно не фантомных болей по всему телу, он подошёл к зеркалу и внимательно осмотрел себя с головы до ног. Водолазка Юлика, которую он так и не снял, всё ещё отлично справлялась со своей задачей, скрывая под собой множество ярких отметин, которые уже потихоньку начинали приобретать желтоватый оттенок. И даже несмотря на привычные не облегающие чёрные штаны с тремя полосками, он выглядел уж чересчур женственно. По крайней мере, на его взгляд.       Удивительно, что Илья даже не отпустил шуточку о том, что он сегодня «вырядился, как педик». Лишь окинул молчаливым взглядом нестандартный прикид и начал как обычно рассказывать свои охуительные истории обо всем, что с ним происходило и не происходило.       Онешко вернулся в зал спустя пять минут и выглядел крайне недовольно. Вслед за ним плелась Даша, на лице которой застыло слегка безучастное выражение. Видимо, те самые «какие-то проблемы» касались исключительно хореографа.       Тренировка началась, как и всегда, с разминки. И уже на этом этапе Руслан понял, что дело дрянь. Возможно даже он зря вообще сегодня пришёл. На каждое новое движение организм откликался то тянущей, то ноющей болью, из-за чего он делал всё очень вяло и будто нехотя.       И ладно разминка — тут не нужно выкладываться по полной и танцевать буквально на износ. Но вот когда начались контрольные прогоны по программе…       Иной раз у парня не получалось достаточно резко дёрнуться. Рука могла не подняться на нужную высоту из-за чего весь синхрон начисто сбивался. Он спотыкался на ровном месте и с каждой минутой лишь больше понимал, что его единственное желание сейчас — просто уйти и не бесить никого своей инертностью.       Ну и, естественно, это не укрылось от Юлика. Когда Тушенцов третий раз за минуту запнулся о свою же ногу на самом элементарном движении, он вырубил музыку и отпустил всех на перерыв. А после того, как коллектив понемногу разбрёлся в разные углы зала, чтобы попить воды или просто отдышаться, подошёл прямо Руслану и негромко спросил:       — Ты почему так слабо всё делаешь?       Парень неуверенно пожал плечами.       — Болит всё, — он потупил взгляд в пол, осознав, что Онешко прекрасно понимает, почему у него всё болит. — Ну, ещё, может быть, усталость дикая.       — Ты не спал что ли бо… сегодня? — тренер осёкся, ведь, скажи он «больше», у случайных свидетелей их разговора могли бы появиться ненужные вопросы.       — Угу-м.       Юлик осуждающе выдохнул и покачал головой, однако никаких комментариев по этому поводу давать не стал. А после недолгого молчания вдруг украдкой погладил его по макушке и воровато улыбнулся, заставляя парня вновь почувствовать себя комфортно.       — Ладно, иди пока в тренерской посиди, я хочу с тобой поговорить после занятия.       Глаза парня округлились. Посидеть в тренерской? Нет, ну он, как бы, не против, но не слишком ли это… подозрительно, что ли? Тушенцов наконец поднял взгляд и посмотрел Онешко в глаза, ожидая ещё хоть какого-нибудь комментария к своей прошлой реплике.       — И только попробуй снова съебать, — вместо объяснения, подколол его Юлик. А после, усмехнувшись, недвусмысленным жестом указал на нужную дверь.       Решив не противиться и просто делать то, что говорит мужчина, Руслан поплёлся в тренерскую. Пока пересекал зал, успел заметить на себе несколько заинтересованных взглядов, однако узнавать, кому они принадлежали, у него не было совершено никакого желания.       Тяжёлая серая дверь стандартного дизайна «Цереры» безропотно поддалась, пропуская внутрь маленькой комнатушки. Наконец парень мог её нормально рассмотреть.       Он был тут всего один раз, в тот памятный вечер в конце декабря, когда пришёл сюда впервые и Кулич потащил его знакомиться… с Онешко. Даже смешно осознавать, что Илья стал в их истории своеобразной «свахой», без которой они, возможно, даже бы никогда не встретились.       Но так или иначе у парня наконец появилась возможность осмотреть тренерскую, которая, насколько ему было известно, изначально задумывалась как каморка. И правда, комната была поделена на две части, одна из которых больше походила на бюджетную раздевалку, нежели чулан, а вторая же, наоборот, была его ярчайшим олицетворением.       В той половине, что была ближе к выходу, на стене висело несколько крючков под одежду, а напротив них стоял небольшой столик с электрическим чайником. В другой — непонятный склад убитых жизнью швабр и веников, два серых ведра и шкаф с довольно необычным набором вещей. К ним относились старые детские игрушки и разноцветные тряпки, на первый взгляд показавшиеся парню грязными. Впрочем, подходить и проверять, действительно они грязные или ему мерещится, желания не возникло.       Проверив наличие воды в резервуаре, Тушенцов подключил чайник к сети и щёлкнул выключателем. Тот неярко загорелся голубым свечением, после чего устройство плавно зашлось мерным шумом, а вода внутри начала потихоньку булькать.       Парень порыскал взглядом в поисках, собственно, самого чая. Но, к его огромнейшему разочарованию, единственным, что имел в себе чайный арсенал тренерской, оказалась маленькая невзрачная коробочка с надписью «Майский».       Руслан поморщился. Не пил его уже лет семь, а от одного лишь вида на языке этот странный неприятный привкус ядрёного чёрного чая. Ещё и сахара, как на зло, нет. Но, раз вода уже греется, придётся заваривать то, что имеет. Как говорится, не говори гоп…       Тренировка (скорее даже «репетиция», учитывая, что всего через неделю они уже едут в Москву на фестиваль, а потому сейчас просто гоняют один и тот же танец, оттачивая заученные движения) закончилась только минут через пятнадцать. И всё это время Тушенцов сидел на жёстком стуле и давился одной единственной кружкой уже давно остывшего невкусного чая. Он и сам не знал, зачем продолжал его пить. Просто с головой окунулся в размышления о своей жизни и вот уже четверть часа маленькими глоточками вливал в себя коричневую водичку отвратительно-горького вкуса.       Но, на самом деле, от чая даже немного разморило. Хотя тут скорее стоит винить его постоянный недосып, достигший своего апогея после столь ярких потрясений для организма. Что в физическом плане, что в эмоциональном. Страшно даже подумать, сколько гормонов выплеснулось в его кровь за эту ночь. Да у него буквально голова кружилась от переизбытка ощущений так, что одним адреналином дело там явно не ограничилось.       Вдруг дверь подалась внутрь зала, а в следующую секунду в открывшемся проходе нарисовался Юлик. Он тяжело дышал и смотрел исподлобья — видно, что тоже сейчас не сидел сложа руки, а хреначил связки вместе со всеми, в перерывах повторяя свой сольный номер.       — Ты как? — против воли сорвалось с губ Руслана, едва он увидел состояние хореографа. Вообще, оно было самым обычным и даже нормальным после столь потной тренировки. Но внутри парня словно что-то переключилось. Он подорвался с места и в два шага подошёл к Онешко, после чего, зачем-то встав на цыпочки, пригладил назад сбившуюся причёску и рукавом вытер с широкого лба испарину.       — Замечательно, — улыбнулся мужчина, умиляясь его ненавязчивой заботе. Кинув короткий взгляд на замок, из которого торчал ключ, Юлик потянулся к нему рукой и провернул один раз против часовой стрелки, запирая их внутри этой тесной комнатушки.       Руслан сглотнул. Странно было не от осознания того, что он снова остался заперт один на один с мужчиной, а от того факта, что его это совершенно не смущает и даже нравится. Что-то в нём изменилось. Изменилось кардинально. Словно некий столп его жизненных норм рухнул и уже не подлежал восстановлению.       — Ты сам-то как? — Онешко чуть наклонил голову, стараясь посмотреть ему в глаза, однако Тушенцов упорно не поднимал взгляда.       — Нормально… вроде.       Парень почувствовал лёгкое прикосновение к своей руке и слабо улыбнулся. Приняв это за согласие, мужчина взял изящную худую ладонь уже увереннее и начал поглаживать красивые пальцы.       — Прости, что вчера так грубо. Я вообще белый и пушистый, но в сексе нежности не люблю.       — Да нет… нет. Всё хорошо, — помотал головой Руслан. Как бы сказать Юлику, что всё дело в том, что ему просто ужас, как стыдно? А ещё ужас, как понравилось. А ещё ужас, что происходит внутри, так как консервативные принципы то и дело порываются устроить ебаный бунт.       — Посмотри на меня.       Этот тон, он приказной и не терпящий возражений, но при этом мягкий и обволакивающий. Тушенцов наконец поднял голову и столкнулся со взглядом глубоких красивых глаз.       — Ты охуенный, — немного глухо проговорил Онешко и, промедлив ещё несколько секунд, смотря в огромные омуты напротив, вдруг подался вперёд и накрыл чужие мягкие губы своими. Но совсем не так, как делал это вчера, — без укусов, нежно, влажно, чувственно.       Руслан дрожащими руками обхватил лицо тренера и начал отвечать на поцелуй. Сейчас он значил для него очень много. Даже слишком много. Всё, что было вчера, — это может и обычная животная похоть, которую он сам спровоцировал, однако за всем этим запретным наваждением определённо стояло нечто большее.       Ему хотелось верить в то, что за этим стояло нечто большее.