Юность

      Возвращаясь в комнату из душа, Римус остановился на месте, когда услышал, как скрипнула кровать Питера. — Что такое? — спросил Сириус, встав с кровати. Его волосы, еще с четверть часа назад придерживаемые Римусом, все еще пребывали в совершенном беспорядке; тонкие пряди отросшей челки липли к бледному лицу; на красивых губах играла едва заметная легкая полуухмылка.       Римус покачал головой, решив не позволять своей паранойе вновь овладеть им. — Тогда, подождешь меня у меня? — ухмыляясь увереннее, предложил Сириус. — Я думал… идти к себе… — без раздумий выдохнул Римус, все еще окрыленный легкой эйфорией. — Неужто тебе, после такого-то, еще и спать хочется? Приму это за камень в свой огород, — усмехнулся Сириус, щуря глаза. — Нет, нет, это было… — Римус сглотнул, тяжело дыша. — С радостью подожду тебя у тебя, — покачал головой он.       Сириус довольно просиял, после чего прошмыгнул в ванную. Присев на его кровать, Римус стал вслушиваться в наступившую тишину, в которой мог различить даже все еще немного неспокойное биение собственного сердца. Он почувствовал, как дрогнул уголок его губ и залились краской его щеки, когда он поднял взгляд к потолку, вспоминая о тех глухих стонах и вздохах, что срывались с его губ и вырывались из груди Сириуса; о совершенном лице, какое ему еще никогда не доводилось рассматривать под такими ракурсами; о похотливом блаженстве, что не хотелось прекращать… — Лунатик, — глухой голос, неуверенно окликнувший его, заставил приятный жар вмиг смениться сковывающим холодом.       Вскочив с кровати Сириуса и задернув за собой ее плотный полог, Римус отрешенно наблюдал за тем, как со своей кровати поднимался Питер. — Да, эм… да, Хвост?.. — неуверенно отозвался он, уже встретившись с парой водянистых глаз друга. — Ты… чего не спишь? — Мне кажется, ваш с Бродягой ответ на этот вопрос был бы… — Питер настороженно смотрел на него немигающим взглядом. — Необычнее, — неуверенно закончил он. — Наш… с… — растерянно забормотал Римус, стараясь изобразить недоумение, что вышло у него не очень хорошо. — Я слышал ваши разговоры о любви, Крисе, Лили, заглушающих чарах… — нахмурился Питер. — И о двух спящих друзьях. Что, во имя Мерлина, творится, пока мы с Сохатым должны спать?       Римус болезненно прикусил губу и практически вмиг сумел распробовать привкус крови. На долю секунды он хотел было постараться хотя бы как-то соврать, но их с Сириусом разговор, имевший место пару минут назад и, очевидно, также услышанный Питером, был достаточным основанием для отказа от этой идеи.       Однако Римус совсем не был готов делать признание в своих чувствах к Сириусу перед кем-то из друзей уже второй раз за неделю. Опустив взгляд, он старался сохранить спокойное выражение лица, невзирая на тот жар, что охватывал все его нутро. Он чувствовал, как продолжал недоуменно глядеть на него Питер в ожидании ответа, и чувствовал, как начинала кружиться голова от одной только мысли о том, какая отнюдь не приятная сцена развернулась бы в этой комнате с минуты на минуту.       Сердце Римуса екнуло в груди, когда раздался тихий щелчок щеколды на двери в ванную. Повернув голову в сторону, он увидел Сириуса, остановившегося на пороге, едва потушив за собой свет.       Тишина редко казалась Римусу настолько громкой и отвратительной. — Эм… Хвост? — наконец, отмер Сириус, с несвойственной растерянностью глядя на друга. — Ты чего вскочил-то в такую рань? — Трудно уснуть, когда вы с Лунатиком бубните и… выясняете свои отношения, по всей видимости, — ответил тот, заставляя его нахмуриться. — Он… слышал, — прошептал Римус, с отчаянием в глазах уставившись на Сириуса. — Все слышал, — пожевав губы, добавил он. — Все разговоры, — решил уточнить он вполголоса.       Вновь наступившее недолгое молчание заставило его сердце биться быстрее прежнего. — Тот ваш поцелуй… на дне рождения… был не просто действием для игры, не так ли? — догадался Питер, прежде чем даже Сириус сумел бы сориентироваться. — Ты не стер ему память? — часто заморгал Римус, в искреннем удивлении глядя на того и сжимая леденеющие ладони в кулаки. — Очевидно, стоило, — невесело усмехнулся Сириус, наконец, сдвинувшись с места, и встал рядом с ним. — Я же был пьян и оттого по-глупому милосерден и совестлив…       Римус чувствовал, как изящные пальцы, редко бывавшие теплее его собственных, непринужденно, будто по привычке, переплелись с ними, и продолжал следить за тем, как полезли на лоб глаза Питера, очевидно, запоздало воспринимавшего получаемую информацию и с неохотой отвергавшего всякие сомнения по поводу того, свидетелем чего он стал. И, тем не менее, он, впав в ступор, совсем не сопротивлялся тому, как Сириус взял его за руку. Не умея положиться на разум в непредвиденных ситуациях, они, сами того не желая, вместе ступали по все более тонкому льду, который, рано или поздно, обречен был дать трещину и провалиться. — Мерлина ради, ребят, вы чего все в такую рань вскочили и чем там занимаетесь? — сонный голос Джеймса заставил всех троих синхронно повернуть головы.       Римус остатками рассудка колебался между тем, чтобы вызволить свою руку из хватки Сириуса, и, наоборот, в напряжении крепче сцепить свои пальцы с его. Впрочем, много времени на размышления ему не предоставилось — уже в следующий миг Джеймс, державший в руках зажженную «люмосом» палочку, выглянул из-за полога кровати и, даже не надев очки, очевидно, сумел разглядеть очертания силуэтов друзей. — Что происходит? Вы там клятву на крови без меня даете, или что? — усмехнулся он, вставая с кровати, и свободной рукой прихватил очки с тумбочки.       Однако заметив, как застыли на местах не удостоившие его ответом друзья, он нахмурился. — Что происходит? — повторился он, уже надев очки и прочистив горло.       Сириус переглянулся с Римусом. Римусу же захотелось провалиться сквозь землю или хотя бы обратить время вспять, когда события этой ночи еще не имели места и не повлекли последствий, казавшихся слишком скорыми, пугающими и сумбурными, чтобы быть настоящими. Тяжело дыша сквозь приоткрытый рот, он с непонятной ему самому мольбой и надеждой глядел в пару таких же растерянных серых глаз, будто Сириус мог изменить прошлое или хотя бы как-то обыграть ясное изъяснение в их чувствах. Но тот ничего ему не сказал, даже взглядом не пообещал, что все непременно было бы хорошо, и, набрав воздух полной грудью и повернувшись лицом к Джеймсу, лишь коротко прошептал: — Я… влюблен.       Сириус Блэк был безумцем. Или идиотом. Или храбрецом. А может, и все вместе.       Джеймс часто заморгал в видном замешательстве. Питер приоткрыл рот, явно желая более подробно объяснить происходящее, но короткий холодный взгляд Сириуса, по всей видимости, смирил его. — Это… прекрасно, Бродяга, но… почему вы это обсуждаете втроем посреди ночи?.. — наконец, выбирая слова, поинтересовался Джеймс. — И почему без меня? — неуверенно усмехнулся он. — И вообще, неужели твои любовные похождения — такое редкое явление? — добавил он. — Ну… не каждый день влюбляешься в своего друга, не так ли? — преспокойно, почти добродушно усмехнулся Сириус, заставляя его вновь приподнять уголки губ, прежде чем его сонный мозг переварил бы услышанное.       Взгляд Джеймса вновь обратился к их сцепленным рукам. Чувствуя, как потемнело все перед его глазами, Римус резковато отпустил напряженную руку Сириуса, тут же поджавшего губу. — Как давно это продолжается, раз вы уже спите в одной кровати? — не выдержав, спросил Питер.       Холодный блеск в глазах Сириуса подсказывал Римусу, что тот был готов вгрызться другу в глотку в тот момент, лишь бы заставить его молчать. — Что… — начал было Джеймс, сбитый с толку преждевременным открытием и нарушением хронологии в исповеди, но был перебит. — Я… тоже влюблен, — вдруг неожиданно для себя хрипло прошептал Римус, наконец, сумевший выдавить из себя связное предложение. — Сохатый.       Нервно сглотнув, он снова посмотрел на Сириуса, выглядевшего даже более напряженным, нежели в ту ночь, когда свидетельницей их любви стала Лили. — Это… шутка? — предположил Джеймс, прерывая наступившую тишину.       Несвойственно ссутулившийся Сириус покачал головой. — Это… секрет, — прошептал он и залился тихим истерическим смехом. — Был секрет. Блять, блять, блять, — тихо выругался он.       Римус почувствовал, как сжалось вдвое сильнее его сердце при виде того, какая паника охватила Сириуса. На ватных ногах он неуверенно подступил ближе к нему, кладя свою трясущуюся руку на напряженное плечо. — Ничто не вечно. Стало быть, и тайны — не исключение, — прошептал он с комом в горле. — Такими темпами, и дружба — тоже, — выплюнул Сириус, отводя взгляд. — Ты это к тому, что нас может постигнуть та же участь, что и Римуса? — тут же насторожился Джеймс. — Я это к тому, что из-за вот таких глупых предрассудков, что такие, как мы, больны, да еще и хотят выебать всех парней в округе, часто люди остаются без друзей. В лучшем случае. В худшем — без свободы передвижения или прав, попадая на лечение, — нервно рассмеялся Сириус, запрокидывая голову. — Как вы вообще… додумались-то до такого?! — хмурясь, спросил стоявший чуть поодаль Питер. — Все сложно, — коротко выдохнул Римус, предотвращая длинный пересказ истории, полной неловкости и наверняка запомнившейся им с Сириусом немного по-разному. Вероятно, исповедь Сириуса, осознавшего свой крест раньше Римуса, долго пытавшегося отрицать очевидное, была бы на несколько месяцев длиннее и в несколько раз интереснее и яснее. — Лили… знает, если что, — вдруг решил упомянуть он, подумав, что факт принятия запретной любви ей оказал бы влияние, по крайней мере, на Джеймса.       Замешательство в его лице стало лишь заметнее. Римус неуверенно убрал руку с плеча Сириуса, сцепляя пальцы в замок за спиной и опуская взгляд в пол. — Это было… так же случайно, как с вами… недавно, — пробормотал он. — Надеюсь, ты от нее еще не успел перенять манию настучать на отступников кому-то поглавнее, — брызнул ядом Сириус. — Сириус, — с неожиданной для него самого жесткостью в голосе постарался усмирить его Римус.       Вновь воцарившаяся тишина была столь идеальна, что, казалось, биение его разрывающегося сердца было слышно даже в самых углах комнаты. — Она… считает… считала нас больными, но… это неправда, честно, — сойдя на шепот и плохо скрывая то, что в горле его встал ком, сказал Сириус.       Римус почувствовал, как ночной воздух, проникавший в спальню сквозь приоткрытое окно, стал вдвое холоднее, когда в паре серых глаз он разглядел слезы. Как же редко Сириус не мог сдержать их и как же особенно проницательны становились от них его глаза, отраженной в них болью будто бы насквозь пронзая сердце любому, кому доводилось взглянуть на них. Очевидно, дело было не только в нежнейших чувствах, что к нему питал Римус: на Джеймса и Питера увиденное также произвело эффект — они выглядели еще более смущенными, растерянными и даже будто бы виноватыми. Виноватыми в том, что, по неосторожности самих Сириуса и Римуса, ещё час с небольшим назад окрыленных страстной любовью, они узнали сокровенную правду. — Мы не больны, мы не психи, не извращенцы и не идиоты, которым нечего делать, — продолжил Сириус; встревоженный взгляд бегал по всей комнате, избегая лиц друзей. — Мерлина ради, я знаю, что такое слышится из каждой щели, причем в последние годы будто бы больше, но… просто поверьте нам, пожалуйста, — Сириус Блэк в отчаянии казался зрелищем настолько неправильным и трагичным, что Римус на мгновение вновь потерял дар речи и лишь болезненно прикусил щеки изнутри. — Вам ведь… не впервой сталкиваться с чем-то, что, по предрассудкам, должно быть… ужасным… вернее сказать, с кем-то, — прошептал он, чувствуя, как пересохло у него в горле. — И в первый раз… этот кто-то ведь оказался совершенно прекрасным, — подхватил Сириус, вновь подступая к Римусу. — И ничем не худшим другом, чем… те, кто больше вписывается в принятые рамки. — Да уж, очевидно, друг из него даже более близкий, чем многие могли бы стать, — съязвил Питер, заставляя щеки их обоих налиться краской. Вот только если Римус в ходе нежеланной беседы все больше чувствовал себя униженным, Сириус, как ему показалось, уже почти сумел взять себя в руки и в одночасье вновь перешел в стадию злости, в которую выливалась оправданная паника. — Очевидно, так. Неужто ты завидуешь ему? — выплюнул он, осматривая Питера с ног до головы. — Боюсь, светлые волосы — не единственный мой критерий. — Бродяг… — осторожно окликнул его Джеймс, явно запутавшийся в происходящем, но знавший Сириуса достаточно хорошо, чтобы предвидеть возможный конфликт. — Слушай, почему бы… Ты не против поговорить с глазу на глаз… немного… как друз… как братья? Мне кажется, эм… объяснять это все два на два как-то… непродуктивно и явно странно для нас всех.       Римус, перед глазами которого все то и дело начинало меркнуть от давления и тяжести дыхания, облегченно выдохнул, когда заметил, как напряженный Сириус, пожевав губы, все же медленно кивнул головой. И все же краем глаза он заметил, что Питер был на грани того, чтобы отпустить новую колкость или смущающий вопрос — зачем он это делал? неужто Сириус настолько прежде задевал его своими, вроде, безобидными подколами? — однако был остановлен Джеймсом, чьи глаза за толстыми линзами очков сумели четко сделать ему предупреждение одним только взглядом.       Когда Сириус и Джеймс скрылись за пологом кровати первого, Римус поспешил скрыться на своей, не став пытаться объяснить свое девиантное поведение перед Питером. Даже если тот не поддерживал их любовь и был зол на Сириуса, навряд ли ведь он стал бы разбалтывать страшный секрет и подвергать друзей ужасной опасности?..       Римуса, искренне желавшего верить в это, но не умевшего хорошо лгать или давать ложные надежды даже самому себе, охватил озноб. Лежа на не расстеленной постели и переводя сбившееся дыхание, он растирал холодные и влажные ладони в тщетных попытках хотя бы немного согреть их. Трясущиеся пальцы невольно соскользнули к запястью, необратимо изуродованному совсем недавно действиями этих же самых рук и решением самого совершенно бесхарактерного Римуса. Ведь мысль о том, как неплохо было бы отрезвить рассудок всего одним почти безобидным порезом, посетила его и теперь. Однако, стараясь гнать ее прочь и повернувшись на спину, он лишь уставился в потолок с пугавшим и отравлявшим его осознанием того, как слаб и мерзок он был и как на протяжении всей свой жизни, едва ли не каждым своим выбором, он умудрялся копать для себя самого и тех, кто имел неосторожность сблизиться с ним, все более глубокую яму.