Юность

      Сириус, натянувший всем знакомую маску безразличия и хладнокровия, не удостоил Римуса каким-либо ответом, и в общежитие им пришлось возвращаться молча; давящая тишина ночного замка редко бывала настолько отвратительна. Римус и сам не знал, что на него нашло и почему так резко он решил окончательно растоптать их недолгое счастье, но мысль о том, что так он, возможно, избавил бы Сириуса от совсем не нужных проблем, которые могли грозить тому теперь, вызывало в нем горькое, но вместе с тем и немного теплое чувство своей правоты и правильности такого ранившего обоих решения.       Часы показывали пятый час утра, и совсем скоро Римус, без сна провалявшийся в кровати с тяжелой головой и отравленной душой, услышал, как закопошился уже проснувшийся Джеймс, который, размявшись с утра и забежав на кухню, отправился бы на квиддичное поле, где он взмыл бы к облакам на своей любимой метле со знанием или, по крайней мере, уверенностью в том, что все в его жизни в порядке и дальше будет еще лучше, ведь у него было все отлично с учебой, отношениями с друзьями и с семьей, а отношения с девушкой его мечты становились лишь лучше с каждым днем и совсем не порицались обществом. По крайней мере, большей его частью.       Римус навряд ли сумел бы точно сосчитать, сколько раз в своей жизни он желал хотя бы на день стать Джеймсом Поттером.       Есть Римусу совсем не хотелось. Сама мысль о том, чтобы покинуть комнату, за пределами которой он непременно встретил бы Лили, заставляла его желать укрыться под мантией-невидимкой от всего внешнего мира хотя бы на годик-другой. К удаче Римуса, сегодня было воскресенье, и необходимости идти куда-либо не было. Но к его же неудаче, на его пути нарисовалась другая проблема. Сириус сегодня тоже никуда не спешил и будто бы ему назло маячил у него на виду в те редкие разы, когда Римус выглядывал из-за полога собственной кровати, за которым уединился, сославшись на плохое самочувствие.       В конце концов, уже предчувствуя, что он пожалел бы об этом решении, но будучи не в силах терпеть немое напряжение, висевшее в комнате, где почти весь день были лишь двое, он решил постараться уединиться в ином месте. Огромная библиотека, в которой при желании можно было бы затеряться среди стеллажей, на мгновение показалась ему неплохим вариантом. Но мысль о том, что та наверняка была бы переполнена в преддверии экзаменов и там же наверняка была бы ответственная Лили, заставила его отказаться от этой идеи уже на половине пути к ее воплощению в жизнь, когда Римус спускался по лестнице, ведшей в гостиную факультета. Он постарался не обратить внимания на поднимавшегося в общежитие Криса и не допустить глупых мыслей о том, что совсем скоро тот снова мог бы заменить его для Сириуса. Замедлив шаг, но продолжив свой путь, Римус старался припомнить самые немноголюдные коридоры и места Хогвартса.       Маленький школьный дворик, который находился недалеко от теплиц и был забыт большинством учащихся, как он и надеялся, оказался пуст. Забравшись на не очень высокое дерево и спрятавшись среди его густой кроны, Римус довольно удобно устроился среди двух прочных раскидистых ветвей и даже сумел немного вникнуть в содержимое захваченного с собой учебника.       Но когда приглушенный и показавшийся ему ужасно знакомым голос послышался где-то внизу, его словно мигом выдернуло из транса, в котором не было ничего, кроме проплывающих перед глазами букв и тихого шелеста треплемой ветерком листвы.       Опустив взгляд, Римус понял, что обознался — это был всего лишь Регулус. Всего лишь Регулус, почти перешептывавшийся с Пандорой и опасливо озиравшийся по сторонам, однако не додумавшийся посмотреть наверх. Впрочем, не то чтобы Римус знал французский язык, на котором чистокровные волшебники порой изъяснялись в обществе друг друга. Но его знаний было достаточно, чтобы понимать, что зачастую на столь мягком, романтичном и приятном слуху языке обсуждались отнюдь не приятные вещи, и чтобы различить настороженную интонацию в голосе Пандоры. — Mais… Pourquoi? — скудного словаря Римуса хватило, чтобы понять вопрос, заданный с ноткой то ли разочарования, то ли страха в ее нежном голосе.       Регулус, чей болезненный вид, казалось, стал для него уже самым обычным, лишь покачал головой, касаясь ее руки своей. — Ce n’est pas notre choix, — выдохнул тот то ли с досадой, то ли с раздражением. — Je ne le veux pas… Je suis désolé… Pandora Perséphone.       Вслушиваясь в их непонятный щебет, Римус, спрятавший лицо за книгой, гадал, свидетелем чего он стал. Было ли это признание в любви или, как ему вдруг подумалось, зазывание в культ чистой крови? Сириус ведь рассказывал, в каком восторге абсолютное большинство Блэков было от деяний Темного Лорда и его приспешников. Разумеется, Римус и не думал о том, чтобы вернуть то, что было между ним и Пандорой, однако ему стало не по себе от мысли, что эта мерзость могла коснуться ее светлой души. Пускай Сириус и утверждал, что вся чистокровная аристократия в той или иной степени была гнилой, ему не верилось, что Пандора, не долго простоявшая в дворике после ухода Регулуса, была одной из них.       Стоило Римусу, которого легкое смятение от увиденного окончательно лишило возможности уйти с головой в учебу, слезть с дерева и отряхнуться, как Пандора вернулась, немного напугав его своим незаметным появлением. — Эм… привет, — неуверенно пробормотал Римус, осознав, что это была их первая встреча за несколько недель, и постаравшись выдавить из себя как можно более правдоподобное подобие улыбки. — Привет, — мягкая улыбка, не коснувшаяся светло-голубых глаз, озарила худое бледное лицо. Аккуратные тонкие пальцы крепче вцепились в ручки сумочки, которую Римус не сразу заметил. — Куда-то… идешь? — предположил он, избегая встречи взглядов и рассматривая кружева платья, прикрывавшие острые ключицы. Он не сразу осознал, насколько бестактно это могло выглядеть со стороны. — Думаю сходить… в Хогсмид, — чуть прищурившись, ответила Пандора. — А ты, я так понимаю, прячешься здесь от кого-то? — вдруг напрямую спросила она, заставляя его немного нахмуриться. — От всех, если честно, — шутливо признался Римус, отводя взгляд. — Я настолько очевиден? — уточнил он. — Я просто подумала, что обычно на таких жутко неудобных, но раскидистых деревьях только прячутся — лично я не сочла бы ветки со всеми их сукáми и занозами лучшим местом для отдыха, — непринужденно пробормотала Пандора. — Да еще и держать книгу прямо перед лицом — неплохой способ скрыть его.       Выходит, она его видела. Стоило догадаться сразу же, когда она вернулась — в Хогсмид ведь было не пройти через этот забытый Мерлином тесноватый дворик. Римус прикрыл глаза, надеясь, что румянец, выступивший у него на щеках от чувства неловкости и стыда, не был слишком заметным. — Ох, эм… имеет смысл, — наконец, усмехнулся он и потер брови, между которых в будущем, если таковое ему светило, явно заработал бы одну из своих первых преждевременных морщин. — Я, если что, не знаток французского, — решил обозначить он. — Я догадывалась, если честно, — Пандора приподняла краешек бледных, почти телесных губ. — Там… мало важного было, в любом случае. Ты не голоден? — резко меняя тему, спросила она. — Не видела тебя ни за обедом, ни за завтраком… К слову, тебя, когда я шла сюда, искали твои приятели — с ними я тебя тоже почему-то сегодня не видела. А еще Эванс.       Римус почувствовал, как дрожь пробежалась по всему его телу, но постарался не выдать этого и лишь сцепил руки спереди. Его взгляд блуждал по всему, кроме Пандоры. — Я… не голоден, — пробормотал он, вспомнив про ее вопрос. — Ну, не совсем…. Может, самую малость. — Может, заглянешь на кухню? Не была там, но аромат выпечки подсказывает, что готовится там нечто вкусное, — предложила Пандора.       Римус неуверенно покачал головой — ему вовсе не хотелось возвращаться в стены, в которых его искали те, кто определенно устроили бы допросы, сравнимые для него с пытками. Ему очень хотелось отсрочить это настолько, насколько только возможно.       Слегка нахмурившаяся Пандора лишь тихо вздохнула, протягивая ему небольшую упаковку шоколадного печенья из своей сумочки. — Знаешь, друзьям принято иногда угощать друг друга, — пояснила она, встречаясь с неуловимым неловким взглядом Римуса. — Спасибо, — едва слышно сказал тот, не сразу приняв угощение, и прочистил горло. — Слушай, эм… А из… «приятелей»… кто именно? Или все? — невзначай поинтересовался он. — Поттер и Петтигрю обсуждали вас с Сириусом… Самого Сириуса не видела, — припомнила Пандора, отводя взгляд. — Вы… случайно не повздорили?       «Случайно» было главным словом, но Римус не мог дать ей точного ответа. — Эванс тоже выглядела беспокойно, — добавила Пандора, когда он опустился на низкую и длинную скамейку с закрытым учебником и печеньем в руках. — Уверен, что я не обязательно главная причина ее беспокойства, — немного нервно усмехнулся он, чуть дрожащими пальцами открывая угощение. — Значит, все же одна из них? — догадалась Пандора, заставляя его прикусить язык, сболтнувший лишнее, и осторожно присела рядом, разглаживая юбку тонкого платья. — Ну… знаешь, друзья иногда… расстраивают и разочаровывают друг друга, — пожал плечами Римус, едва поднеся ко рту печенье, один только запах которого резко вызвал у него легкую тошноту. — Регулус, о чем бы вы не беседовали, кажется, тоже не больно обрадовал тебя.       Пандора вдруг помрачнела, потупившись и принявшись теребить всю ту же кружевную юбку платья. — Регулус? А… Регулус… мы не друзья. Не теперь, — с печальной улыбкой, наконец, сказала она. — Ох… мне… жаль, — неуверенно пробормотал Римус, придвинувшись ближе к ней. — Что он… кажется, расстроил тебя. Что бы… ни случилось. — О, нет, он вовсе… ни при чем, — покачала головой Пандора, и ее платиновые локоны, собранные в слабую мальвинку, вмиг растрепались, обрамляя опечаленное лицо. — Просто… порой становится горько, когда осознаешь, что за тебя решено, кого тебе стоит полюбить. И решено это не кем-то свыше, — прошептала она, подняв на него взгляд ясных глаз, обыкновенно сиявших добром и теплотой, а теперь ставших совершенно стеклянными — лишь одна слезинка сверкнула в них, прежде чем Пандора, печально улыбнувшись, взяла себя в руки и сморгнула ее. — Это не какой-то страшный секрет, но и разносить весть по каждому графству не станут до дня объявления нашей помолвки… Осталось только дождаться нашего совершеннолетия, — пробормотала она.       У Римуса на мгновение пропал дар речи — даже собственные проблемы перестали волновать его, когда в голове стали вертеться вопросы без ответа.       Как можно было обречь это совершенно светлое, доверчивое и открытое создание на союз с Блэком, чья душа наверняка была так же черна, как и фамилия? Проложить этой Персефоне дорогу в темное царство Аида, на какое с каждым днем все больше походила часть чистокровной аристократии во главе с Блэками? И как можно было сделать это уже сейчас, когда она едва начала жить и, очевидно, была еще почти ребенком? Да и Регулус ведь был и того младше — ему было пятнадцать!       Римус не находил слов для поддержки. Сказать, что он хотя бы приблизительно понимал ее боль, было бы вселенской глупостью как минимум по двум причинам: ему ведь было указано лишь любить противоположный пол, а не конкретного и отнюдь не приятного человека, да и заикаться о своем предпочтении в партнерах нужды определенно не было. — Но… вы же такие разные, — буркнул он. — Ты ведь сейчас так спокойно общаешься со мной… а он бы плюнул мне вслед, если бы не манеры, — объяснил он. — Мне… правда, жаль. — Хорошая жена — это ведь верный друг, способный направить мужа на верный путь… Я верю… надеюсь, что в будущем смогу таковой стать, — прошептала Пандора, накручивая прядь волос на палец. — В конце концов… возможно, обрести любовь в лице друга не так уж и плохо, — выдержав паузу, рассудила она, чем заставила Римуса на мгновение замереть. — Возможно, — осторожно согласился он, поднимая взгляд к небу, которое начало затягиваться светлыми тучами. — Я… верю, что такие… волшебницы, как ты, способны направить на верный путь даже последнего грешника, — добавил он, снова поворачивая голову к ней.       Пандора снова робко улыбнулась, касаясь его руки своей. — Пожалуйста, дай мне обещание, что… ни с кем пока что не поделишься тем, что я поведала, — прошептала она, наклонившись ближе к его уху. — Я, конечно, сказала, что это не тайна, но… не хотелось бы оказаться в центре ужасной шумихи преждевременно.       Римус медленно кивнул головой, подумав, что, в любом случае, очень маловероятно разговор с кем-то иным коснулся бы тайны Пандоры. — Надеюсь, что у тебя… все будет хорошо, — тихо сказал он, беря ее аккуратную руку в свою. — Спасибо. Надеюсь, у тебя тоже, — едва заметно улыбнулась она. — Надеюсь, ты помиришься с… Сириусом и мисс Эванс. — Сам того очень хочу, честно, — хмыкнул Римус, наблюдая, как она поднялась с места. — Знаешь, по моим наблюдениям и опыту, проблемы эффективнее решаются через разговор, нежели через тщетные попытки избежать его, — заметила она, заставляя его лишь потупиться и пожевать губы. — Логично, — пробормотал он, прекрасно зная, что, как и всегда, рисковал бы лишь испортить все еще больше каким-то одним необдуманным словом в этом самом разговоре. — Не сочти, что я желаю быть тебе указом, — выдохнула Пандора. — Я лишь… хочу помочь. Вижу, что ты… не в порядке. В последнее время. — Верю, — Римус поднялся с места, вертя нетронутое печенье в руках. — Просто… честно, немного паршиво все как-то в жизни в последнее время… Но спасибо, что ты в ней есть, — он как можно более искренне улыбнулся ей краешком губ. — И за печенье… и за совет… и за доверие, — неловко добавил он.       Пандора лишь заключила его в легкие и короткие объятия и одарила его улыбкой еще раз, прежде чем быстрыми шажками снова скрыться в дверях огромного замка, что вели в пустующий коридор, который не вел ни в какие кабинеты. На долю секунды Римус начал рассуждать о том, что было бы, если бы он был «нормальным» и не разрушил той связи, какая была между ним и Пандорой всего несколько недель назад. Но тут же его осенило, что так история их любви приобрела бы куда большую трагичность — ее чистокровные родители в любом случае предпочли бы отдать ее замуж за влиятельного наследника Блэков, а не за бедного полукровного оборотня, который был ей совсем не ровня. А Пандора, очевидно, совсем не была борцом и наверняка была бы слишком мягка для бунта против устаревших устоев чистокровного общества, как, например, Сириус.       Римус вдруг невольно вспомнил, как тот еще раньше пророчил такую судьбу этому прекрасному созданию, все же являвшемуся плодом чистокровного общества. Возможно, стоило все же прислушаться к нему еще в самом начале. И возможно, Пандора, уже готовая полюбить другого, по неопытности все же спутала любовь и влюбленность.       А затем Римус, сам того не желая, вновь начал думать о Сириусе, которого не вышло надолго выбросить из головы, и почувствовал, как заныло сердце в его груди. Возможно, им действительно стоило поговорить — они ведь так и не обменялись ни одной фразой с тех пор, как Римус в отчаянии совершил либо глупость, либо то, что, вероятно, спасло бы репутацию хотя бы одного из них. — Лунатик! — голос Джеймса, показавшегося в том же проходе, в каком скрылась Пандора, донесся до Римуса, прежде чем его затуманенный взгляд опознал бы стоящих в дверном проеме.       Сириуса, чье имя проносилось в его голове, среди них не оказалось. Перед ним были лишь Джеймс и Питер, оба — с широкой то ли улыбкой, то ли ухмылкой на губах. — Так… что у вас с мисс Фоули? — поинтересовался Джеймс, спускаясь по невысоким ступенькам и подступая ближе. — Снова что-то намечается? Уж прости, но пришлось подсмотреть за тобой по карте — мы тебя обыскались по всему замку! Лили и вовсе сдалась и попросила попросить тебя зайти в библиотеку.       Услышав ее имя, Римус почувствовал, как сжалось все его нутро и как часто забилось взволнованное сердце. — Между нами… ничего. Будете? — спросил он, протягивая друзьям уже открытое печенье, к которому он явно не притронулся бы сегодня.       Питер охотно принял угощение, не забыв поблагодарить его. — Так, а вообще, — посерьезнел Джеймс, который, казалось, даже не заметил печенья, — мы не за этим пришли. Что между вами с Бродягой? — А где он, кстати? — искренне поинтересовался Римус, взглядом будто бы ища его за спинами друзей. — Мерлин его знает, — фыркнул Джеймс. — Вы с ним даже утром не поздоровались друг с другом. — Так зачем же здороваться с кем-то, с кем ты почти всю ночь проговорил? — сухо усмехнулся Римус, чувствуя, как волнение овладевало им и как становились ватными его ноги. — Лунатик, — Питер скрестил руки на груди, недоверчиво осматривая его с ног до головы. — Он сам не свой. Он буквально чуть ли не рычит на нас, огрызаясь! — он поежился. — А потом и вовсе улизнул куда-то от нас. — Ну, мы и пришли к тебе. Ты как-то поуравновешеннее будешь, — добавил Джеймс, поправляя очки. — Собакам свойственно рычать и агрессировать, если их некому дрессировать, — непринужденно заметил Римус. В тот момент этот ответ показался ему достаточно умным. — Может, он болен? Сами же знаете, что он болезнь свою не признает, пока чуть ли не при смерти не сляжет.       Лицо Джеймса на мгновение расслабилось в легкой усмешке, но прежняя серьезность довольно быстро вернулась на него. — А вообще, ты сам-то как? Вроде, утром ты едва ли мог что-то членораздельное сказать, — заметил он. — Лучше, — выдохнул Римус, чувствуя, как пылали его щеки. — Но все еще… неважно. Пожалуй, пойду забегу в Больничное крыло… Буду благодарен, если, увидевшись с Лили, предупредите ее, что сегодня я не могу с ней увидеться, — выпалил он, быстро шагая ко входу в замок. — Она сказала, что это очень срочно и надеется, что ты ее не подведешь, — возразил Джеймс, следуя за ним. — Что вообще происходит? — Честно, мы сами все… в плане, оба запутались. Как только все закончится хорошо, я непременно расскажу вам эту историю, и мы вместе над ней посмеемся, хорошо? Честно. Мне так плохо, что я, кажется, сейчас без сознания упаду, — Римус не шутил — частое поверхностное дыхание от чувства паники довольно скоро привело к легкому потемнению в глазах. — Провожать не стоит, если что, — выпалил он.       Джеймс и Питер переглянулись, но, поняв, что их компания действительно сделала бы все лишь хуже, но не поняв, почему, не стали догонять его. Римус сам не был уверен, куда он шел — встретиться с Лили было бы самоубийством, но и не сделать этого — тоже. Сириус, возможно, как самый настоящий обиженный пес набросился бы на него при встрече, если Джеймс и Питер не преувеличили уровень его негодования. Возможно, Римус и заслужил бы это.       Остановившись на месте, Римус вдруг осознал, что собственные ноги, тяжелевшие с каждым новым шагом, действительно, как он и придумал находу перед друзьями, принесли его ко входу в Больничное крыло. Благо, он быстро сообразил, что можно было попросить у мадам Помфри, чтобы окончательно не выставить себя дураком и не заставить окружающих усомниться в его адекватности и вменяемости.       В пору экзаменов многие учащиеся, от первого до седьмого курса, приходили сюда за успокаивающим зельем — одним из немногих, имевших довольно приятный аромат и вкус. Правда, его сладость на голодный желудок все же вызвала у Римуса тошноту, жить с которой ему, впрочем, было не привыкать.       Едва он допил зелье и захотел вернуть склянку мадам Помфри, как на пороге Больничного крыла показалась та, из-за кого ему вдруг понадобилась новая доза. Или что-то покрепче и поэффективнее, нежели эта сладкая цветочная настойка.       Уходить было бы грубым жестом, который мог бы лишь усугубить положение.       Это было поражением.       Сидя на больничной койке, Римус проследил за тем, как Лили попросила у мадам Помфри ровно то же самое, что и он, и с замиранием сердца — за тем, как, взяв наполненную мутной жидкостью склянку в руки и убедившись, что школьный целитель ушла в свою каморку, она молча присела рядом с ним.       В гробовом молчании Римус слышал, как бешено билось его сердце и как все хуже сбивалось его дыхание, пока пот выступал у него на лбу и висках во время ожидания чего-то совершенно не приятного и абсолютно катастрофического. Но Лили лишь залпом опустошила стеклянную склянку и, осмотревшись по сторонам, неуверенно коснулась его руки своей, не украшенной ни браслетом, ни кольцом. — Мадам Помфри… знает, не так ли? — шепотом спросила она, наклонившись так близко к уху Римуса, что к его горлу подступил тугой ком, преградивший путь всяким словам. — Поэтому ты раз в месяц оказываешься здесь?.. — тихо добавила она и осторожно смахнула спавшую ему на лицо прядь русых волос.       Римус поджал губу и, закрыв глаза, все так же молча кивнул головой. — Дамблдор… тоже знает, — только и сумел выдавить из себя он. — Я… скорее бы умер, чем навредил кому-либо, — дыша через рот и помолчав с минуту, добавил он.       Он даже не заметил, как из его глаз покатились нежеланные слезы. Не заметил, как Лили отгородила их от остальной палаты плотной ширмой, точно такой же, какая была за их спиной. Казалось, его разум незаметно отключился и вновь включился лишь тогда, когда пальцы Лили начали осторожно вытирать неконтролируемые слезы с исполосованных шрамами щек.       Он был слаб, устал, расстроен и напуган, а потому, вероятно, имел на них право, но все же чувствовал себя невероятно жалко перед подругой. И в то же время ничего не мог с собой поделать — его тело будто перестало принадлежать его разрывающейся с каждым днем все больше душе. — И мы с Сириусом… это ничего, честно… теперь. Если и будешь докладывать, то уточни, что целовать его полез я, — будто в беспамятстве добавил Римус, глядя тупо перед собой и не смея посмотреть на Лили. — Я… не стану никому докладывать, — прошептала она, склонив голову на его вздрогнувшее плечо. — Я… — она запнулась. — Я не хочу, чтобы… над вами издевались. А настоящего лечения от этого, кажется, не существует… как оказалось. — А если существовало бы, то доложила бы? — хмыкнул Римус, утирая последние слезы и запрокидывая голову в попытках жадно вобрать воздух, которого вдруг стало совсем недостаточно. — Я… не знаю, будет ли оно когда-либо вообще, — пробормотала Лили, теребя пальцы. — Очевидно, тогда же, когда будет лекарство от зеленых глаз, — нервно усмехнулся Римус. — Правда, ты… ты не поймешь… точнее, ты-то поймешь немного — тебе-то парни по душе, и мне… никто не нравился. Кроме него. Правда. Даже красивая, умная, скромная, нежная, чистокровная… идеальная Пандора. — И ты… так легко сказал, что вы — «ничего»? — смутилась Лили. — Про единственного, кого, как говоришь… любишь? — Да, потому что я… — в горле пересохло, и голос Римуса стал едва слышен. — Прошлой ночью совсем запаниковал и наделал… наговорил глупостей. — Прямо как и я, — вдруг заметила Лили и поникла носом. — Я… — ее голос надломился и сошел на шепот. — В конце концов, не я пишу указы о любви в нашем мире, и… Я просто испугалась, что с вами, «другими», могут сделать! — И того, что я, как… другой «другой»… могу сделать, не так ли? — Римус сжал челюсть, стараясь проглотить ком, застрявший в горле. — Я давно подозревала это, если честно… так что… нет, — Лили положила руку на его колено. — Ты специально носила то серебряное кольцо, не так ли? — догадался Римус. — Проверяла меня? Я был прав?       Лили поджала губу, отводя взгляд. Половину минуты они сидели в абсолютной тишине на редкость пустого Больничного крыла, прерываемой лишь далекими голосами отдыхающих учеников. — Прости, пожалуйста. С меня сливочное пиво… или бутылка огневиски, если тебе он больше по душе, — с сожалением в голосе сказала Лили. — Так, скорее, перед Сириусом извиняться нужно, — невесело усмехнулся Римус, чувствуя, как пустота где-то в груди снова дала о себе знать. — Какой же я идиот. Как же это все… по-идиотски получилось, — прошипел он, спрятал лицо в ладонях и одними только губами прошептал пару скверных ругательств, на удивление принесших ему еле ощутимое облегчение. — Может, еще можно все… поправить? Мерлина ради, прости, что я… вот так вторглась в вашу… ваше… вашу… — ее рука коснулась сгорбленной спины Римуса, и в следующее мгновение его слуха коснулось тихое всхлипывание. — Ну же, — выдохнул он, выпрямляясь.       Пришел его черед утирать слезы с ее веснушчатых щек. Разумеется, Лили была одной из виновниц произошедшего недоразумения. Но Римусу вовсе не хотелось, чтобы она страдала из-за этого. Он никогда не хотел приносить страдания друзьям, какими можно было с уверенностью назвать тех, кто готов сохранить даже страшнейшие из его тайн. — Просто… поклянись, что никогда и ни при ком не заикнешься о… том, что узнала, — чуть ли не взмолился он. — И тогда давай… просто вернемся в общежитие и будем жить… почти как прежде. — Клянусь… Мерлином, — прошептала Лили, в ответ на что получила неуверенную полуулыбку. — Тебе повезло, что твои глаза не накрашены, — чуть подождав, заметил Римус, чем заставил ее даже тихо усмехнуться.       Возвращались в общежитие они вместе и спокойно — впервые за день Римус испытал такую легкость и теплоту внутри. Уже почти перед портретом Полной Дамы он даже почувствовал, как заурчал его живот от голода. Однако уже за портретом, на самом входе в гостиную, он почувствовал, как в самый его желудок провалился осколок давшего новую трещину сердца.       Сириус стоял в углу комнаты, окутанный полумраком, и переговаривался с Крисом, время от времени окидывая взглядом остальных присутствующих. Движения его статного силуэта были немного развязны, но в то же время плавны и грациозны, чем не могли не привлекать внимания сидевших за одним из столиком девчонок-четверокурсниц. На мгновение блуждающий взгляд серых глаз остановился на Римусе — он знал это чувство, которое жгло все его нутро и которое было невозможно спутать ни с чем, — но уже в следующий момент вновь обратился к Крису. Красивая настолько, что ее хотелось распробовать на вкус, улыбка коснулась тонких губ, и длинные пальцы потянулись к перекошенному галстуку Криса с целью поправить его, пока уверенный и немного похотливый взгляд все так же скользил по его скрытому почти полным мраком лицу.       Либо Сириус Блэк становился предсказуем, либо мысли и страхи имели свойство материализоваться. В обоих случаях Римус, который без окликнувшей его Лили наверняка так и остался бы стоять на месте, был, очевидно, полным неудачником по жизни.