Юность

      Всю неделю Римусу спалось относительно неплохо. Сириус приходил к нему каждый вечер или ночь — в дни, когда Римус все же начал выходить на ночные дежурства, — и услаждал и усыплял его повествованием чего-то совершенно неважного или, наоборот, интересного, как легенда о появлении кентавров, но исчезал наутро, когда Римус просыпался в одиночестве, обнимая подушку, что, казалось, полностью пропахла до боли знакомыми табаком и одеколоном.       Однако в ночь с субботы на воскресенье их обоих настигла бессонница. Приближение годовых экзаменов помогло им не заскучать. По крайней мере, не бездельничать. Поначалу листая учебники на тесной кровати Римуса, довольно скоро они сошлись во мнении, что свежий воздух помог бы им лучше фокусироваться на материале. Римус уже даже немного привык к кожаной куртке Сириуса, которую тот одолжил ему теперь, но оттого данный жест заботы не стал менее приятен или ценен для него.       Но даже уже сидя на крыше пятого этажа и вдыхая прохладный ночной воздух полной грудью, Римус едва ли мог сконцентрироваться на буквах перед его глазами. — Когда у нас экзамен? — спросил он, поворачивая голову к Сириусу, взявшему небольшой перекур. — Эм… — чуть прищурившись, тот покрутил тлеющую сигарету в руках. — Через две недели или около того, — вздохнул он. — Ох, Мерлин, — вяло простонал Римус. — Я обречен, — отложив книгу и прикрыв лицо ладонями, констатировал он. — Эй, ну Луни! — придвинувшись ближе, Сириус положил руку на его плечо. — Не говори глупостей — ты весь год усердно учился! Если уж ты-то не сдашь, то не сдаст никто. — Но я ничего не запомнил за последние две недели, — покачал головой Римус. — Это очень… и очень много материала. По всем предметам. Я и так чуть не провалил тест по Защите от Темных Искусств на этой неделе, и я… едва ли могу сфокусироваться даже теперь — слова… словно начинают терять свой смысл для меня. Мне кажется, я начинаю сходить с ума, если честно, — невесело усмехнулся он, запрокинув голову. — Луни… — прошептал Сириус, обращая к себе его рассеянный взгляд. — Сейчас три часа ночи — в такое-то время и так сложно нормально фокусироваться, на самом деле. Да и, к тому же… это вполне ожидаемо и нормально, что ты сейчас не можешь учиться так же, как делал это несколько недель назад! Мерлина ради, неужели ты имеешь к себе такие же требования, какие и прежде, даже после того, как пережил такое… такой. — Да, потому что Министерству абсолютно без разницы, что творится в твоей жизни, — хмыкнул Римус, скрещивая руки на груди и чувствуя, как легкая дрожь пробрала его тело. — Если ты провалил тест — тебя исключают, если ты набрал проходной балл — оставляют. Все просто. Исключений нет.       Сириус помолчал. — Ну… смотри — это же годовые экзамены, тут Министерство не играет очень большой роли, и их составляют сами профессора… Первыми экзамены пишут когтевранцы, за ними — пуффендуйцы… Может, не все потеряно? В плане, мы можем постараться подкупить и тех, и других, порасспрашивать, и если выяснится, что вопросы примерно одинаковые, как это было на четвертом курсе… все будет в шоколаде? — подумал он, желая ободрить Римуса. — Видимо, придется помолиться всем волшебным и маггловским богам, чтобы так случилось, — заметил тот и пожевал губы, почувствовав, как прохладная рука накрыла его собственную.       Повернув голову в сторону, он увидел Сириуса, мягко и едва заметно улыбавшегося ему. Римус редко встречал людей, способных одним только взглядом или улыбкой уверить, даже пообещать, что все непременно пришло бы к хорошему концу. Вздохнув, он наклонился чуть ближе и склонил голову на его плечо. — Если я узнаю что-либо об экзаменах, можешь быть уверен, что ты будешь первым, с кем я поделюсь, — прошептал Сириус, нежно сцепляя его пальцы со своими. — Спасибо, — выдохнул Римус, чуть отпрянув и подняв на него взгляд. — Не думал, что докачусь до такого, — вновь грустно усмехнулся он. — Маленький я явно разочаровался бы в том, что нам, возможно, придется… списывать на экзаменах.       Сириус немного отвел взгляд, сделав последнюю глубокую затяжку и затушив недокуренную сигарету о ледяную поверхность крыши. — Мерлина ради, списывает абсолютное большинство из тех, кто умеет вертеться во всех смыслах. К тому же, экзамены и их серьезность ужасно раздуты, так что, мне кажется, маленький Лунатик гордился бы тобой. Тем, как много ты сумел претерпеть и претерпеваешь на протяжении всей жизни. Тем, как многого в рамках школы ты добился, и тем, каким ответственным и целеустремленным ты остаешься… какой ты, очевидно, сильный.       Римус внимательно вникал его словам, чувствуя, как те отзывались легким теплом в его душе и как то вмиг сменялось противным холодом от осознания, что те были неправдой. Он был уверен, что не был достоин какой-либо похвалы или восхищений. Не теперь, когда жизнь начала идти ко дну и он — без сильных сопротивлений вместе с ней. — Ну… по крайней мере, я горжусь тобой, — прошептал Сириус, заставляя его окончательно нахмуриться и поникнуть носом. Порой Римус был неприлично плох в сокрытии эмоций. — Что-то не так?       Продолжая смотреть на его лицо, но не в силах заглянуть в его пронзительные глаза, Римус уставился в его щеку. Приоткрыв рот, на мгновение он захотел было излить душу. Рассказать подробнее, что и как ему пришлось пережить, и поделиться, как на самом деле слаб он был, раз прибегнул к крайне отчаянному способу заглушения боли. Но уже в следующий миг, когда миллион и одна мысль, противоречившие друг другу, пронеслись в его голове, он отказался от этой идеи. Он вдруг испугался, что разочаровал бы Сириуса. Заслужил бы его презрение и утратил бы его любовь, которая казалась единственным островком спасения в отравленном океане жизни. Прикусив губу, Римус покачал головой. — Просто… что-то устал, — вновь опустив голову на напряженное плечо Сириуса, прошептал он.       Легкий ветерок колыхал все кругом, зарываясь в их волосы и даже заставляя дверь, что вела на крышу пятого этажа, с противным скрипом приоткрыться. Отпрянув от Сириуса, Римус обернулся через плечо, опасаясь, будто бы во тьме коридора скрывался неизвестный наблюдатель его жалости и их нежности. — Это просто ветер, — прошептал Сириус, утыкаясь носом в его шею и заставляя его немного поежиться от неожиданности и напряжения. — Да, эм… наверное, так, — выдохнул Римус и устало прилег на спину, устремляя взгляд в бесконечное ночное небо. — Знаешь, вот так, перед бездушным бесконечным, создается ощущение, что прямо сейчас мы с тобой одиноки в этом мире, — подумал он, разглядывая как никогда пугающее множество тусклых огоньков над их головами. — Ну… если мы есть друг у друга, так ли уж мы одиноки? — прошептал Сириус и, нависнув над ним, загородил собой вид миллионов бездушных звезд.       Римусу показалось, что пара серых глаз в тот момент сияла едва ли не ярче них. Бездумно любуясь ими, он совсем не заметил, как Сириус наклонился ближе к его лицу. — Прости, эм… можно?.. — все же спросил тот, едва ли не дыша в его губы. — Ты… очень красив, — прошептал он, чуть отпрянув. — Прости, — повторился он и прикусил губу.       Скользя взглядом по его лицу, Римус нервно сглотнул. Он не был уверен, хотел ли целоваться в тот момент. Вероятно, не очень. Но в то же время он был уверен в том, что хотел сохранить эту близость с Сириусом Блэком, делавшим столь многое для него своим существованием и заботой и наверняка заслуживавшим ответной нежности. — Тебе… не за что извиняться, — проморгавшись, выдохнул Римус и привстал на локтях. — Жизнь — она ведь продолжается… — пересилив себя, произнес он. — Если бы и ты погряз в ее серости, это была бы катастрофа, — коснувшись его носа своим, признал он. — Спасибо за лесть, кстати. — Лесть и комплимент — совершенно разные вещи, — пробормотал Сириус, прикрывая глаза. — Почему ты не можешь поверить в то, что я… действительно люблю тебя? — спросил он, сокращая расстояние между их лицами и того больше.       Римус затаил дыхание, тяжело дыша и не удостаивая его ответом. Робко накрыв его губы своими — их первые поцелуи казались такими давними и далекими, что воспоминания о них едва ли не походили на сон, — одной рукой он нежно зарылся в копну кудрявых волос, а второй продолжил опираться о жесткую поверхность крыши. Мимолетно улыбнувшись, Сириус ответил на его поцелуй с большей уверенностью. Римусу стал безразличен вкус сигаретного дыма, который он не впервые распробовал на его суховатых губах. В какой-то мере он стал даже привычен и приятен ему, поскольку все еще ассоциировался с ним. — Потому что я… порой не понимаю, чем заслуживаю ее, — прошептал Римус в поцелуй с легкостью, какую уже начал забывать, но тут же ощутил, как тепло отголосков приятнейших чувств сменилось теплом неловкости, обжегшим все его нутро.       Отпрянув от Сириуса, он виновато опустил взгляд. Июньская ночь вдруг показалась ему настолько жаркой, что оставаться в кожаной куртке стало попросту невыносимо. Сняв ее и фокусируясь на том, как жар ничуть не усмирялся, Римус не сразу заметил настороженный взгляд Сириуса, и уж тем более — его причину, что была в разы хуже глупого самоуничижения.       Дурацкие рукава пижамной рубашки, имевшие свойство закатываться под слоем верхней одежды.       Сириус промолчал, отводя взгляд в сторону. Прочитать точные эмоции на его лице, на мгновение принявшем совершенно холодное выражение, было крайне сложно. Размывшийся взгляд Римуса и вовсе не позволил ему толком разглядеть красивого лица в тусклом лунном свете. Возможно, он входил в число тех людей, каким было суждено портить абсолютно все на своем пути. Рушить счастье свое собственное и счастье тех, кто совершал ошибку, сближаясь с ними. Нервно сглотнув и превозмогая дрожь в коленях, он поднялся на ноги. — Останься, — полушепотом сказал Сириус, заставляя его, тихо вздохнув и чуть пораздумав, послушно вернуться в прежнее положение.       Потупившись, Римус не смел взглянуть на него и не знал, куда себя деть и что ему стоило делать. Пару минут они провели в молчании, вслушиваясь в шум ветра, что завывал где-то вдалеке, в бесконечном Запретом лесу. — Ты… зол? — наконец, решил спросить Римус и, расслышав, как надломился его голос, прикусил щеки изнутри.       Неуверенно подняв взгляд, он встретился с пронзительными глазами Сириуса, пристально смотревшего на него и лишь медленно покачавшего головой. — Мне… жаль, — пробормотал Римус. — Мерлин, правда, я… не хотел разочаровывать тебя. — Луни… — выдохнул Сириус и, придвинувшись ближе, накинул куртку на его плечи. — Просто… зачем? — с придыханием спросил он, хмурясь. — Честно, оно просто само как-то… пришло мне в голову, — Римус поежился на месте. — Когда казалось, что больше ничто не заставит меня почувствовать что-то, что заглушило бы… Мерлин, я не хочу начинать жалеть себя, так что, просто… Уж тебе ли не знать, как это бывает?.. — едва ощутимо коснувшись его плеча похолодевшими пальцами, сломлено добавил он.       Сириус нахмурился больше прежнего, поднимая взгляд к небу. Редко когда блеск в его глазах не радовал Римуса, теперь болезненно прикусившего губу и уже успевшего бесконечно пожалеть о своих глупых и необдуманных словах. — Значит, не совсем само по себе оно пришло тебе на ум, — безрадостно заметил Сириус и нервно усмехнулся. — Блять… — прошипел он, поникнув головой.       Беспомощно вздохнув, Римус хотел скулить от того, как он умудрился сделать все только хуже. Теребя рукава пижамной рубашки, он желал раствориться на месте. Сириус, в свою очередь, молчал, беззвучно и неразборчиво шевеля губами и переводя озадаченный взгляд с пугающего неба на неизведанный лес, а затем — на Римуса. — Очевидно, я влияю на тебя очень нехорошим образом, — наконец, ровным тоном заметил он. — Ты делаешь меня «живым» и сч… не несчастным… неужели это плохо?.. — тут же возразил Римус, чувствуя, как противный холодок пробрал все его тело. — А еще я делаю тебя ненормальным, — продолжил Сириус, чуть запрокидывая голову. — Ну, знаешь, учу тебя всякому, начиная курением и поцелуями с лучшим другом и заканчивая… этим, — ледяные пальцы чуть трясущихся рук обвили запястья Римуса.       Едва не вздрогнув, тот отвел взгляд в сторону. Ветерок, зарывавшийся под их пижамы, все никак не стихал и продолжал покачивать не запертую скрипучую дверь, что вела в пустые коридоры Хогвартса. — Не бери на себя слишком много, — буркнул Римус и нервно сглотнул. — В моих глупостях виноват только я — в конце концов, я такой же уже почти взрослый волшебник, как и ты. И вообще — я… додумался до этого после обращения. И мысли о тебе не было, — решил обозначить он, вызволяя руки из его ослабленной хватки. — Правда? — недоверчиво прищурился Сириус. — Как будто я люблю и умею лгать, — выдохнул Римус, робко касаясь его волос. — Особенно — тебе.       Тень неуверенной улыбки на тонких губах немного согрела его своим видом. — Мерлин, ты просто не представляешь, как я… вдвойне переживаю и… боюсь за тебя теперь, — признался Сириус. — В плане… помнишь, ты сам говорил, что, в твоем понимании, человек, который перестает жалеть себя и в порыве отчаяния даже начинает себя… наказывать, однажды может… — Ты помогаешь мне не забывать, ради чего стоит… не делать этого. И не думать об этом, — перебил его Римус и прочистил горло, почувствовав, как к тому подступил тугой ком. Осторожно взяв легкие и хрупкие ладони Сириуса в свои и чувствуя, как вдруг вновь потяжелела его голова и стихло все кругом, он заглянул в пару широко распахнутых серебристых глаз. — Ты ведь учишь меня любви. Так что так уж ли это плохо… даже если это и делает нас… ненормальными?       Сириус прикрыл глаза, не удостаивая его очевидным ответом. — Любви тебя уже научила Пандора, — все же заметил он. — Показала тебе, как искренна и невинна первая любовь и что ты этой любви достоин. Честно, когда я подталкивал тебя на отношения с ней, в определенный момент я надеялся, что ты… был бы счастлив с ней. По крайней мере, убеждал себя, что надеюсь на это. — Возможно, но я-то… я… любил и люблю тебя, — касаясь его носа своим, прошептал Римус. — И только тебя, — едва слышно добавил он, чувствуя, как неприятное чувство вины перед Пандорой закралось в его душу.       Короткий смешок, вдруг сорвавшийся с расслабившихся губ Сириуса, немного смутил его, пускай и был совсем не злобен. — Знаешь, это… первый раз, когда ты вот так прямо говоришь об этом, — тут же объяснился он, поднимая взгляд. — И мне нравится слышать это, — сказал он и, поднеся его руку к губам, оставил едва ощутимый поцелуй на тыльной стороне его грубой ладони.       Казалось, что весь мир лишился своих звуков и красок, лишь бы не прервать их чувственного момента. — Я люблю тебя, — повторился Римус, вслушивась в гул в ушах и чувствуя, как часто забилось его сердце.       «Люблю, люблю, люблю…», — только и повторялось с неизменной нежностью из раза в раз, когда их губы соприкасались в частых, легких, невинных, но сладостных поцелуях, что на мгновение заставили Римуса полностью забыться и лишь предаться чувству, что грело его ознобшее тело. Крепко сжимая руки Сириуса, он совсем перестал думать обо всем, что тревожило его, вплоть до скрипучей двери, что лишь провоцировала его паранойю. Хотя и то было не напрасно. — Римус!.. — прекрасно знакомый ему голос, вдруг вспискнувший за его спиной, заставил его трепещущее сердце замереть.