Юность

      Стук колес Хогвартс-экспресса был всем, что заполняло гробовую тишину вагона купе. Римусу, ставшему сегодня, неделю спустя, единственным его пассажиром, вовсе не хотелось возвращаться в переполненную тысячами лиц школу. Ему вообще ничего не хотелось. Внезапное осознание того, что, едва вернувшись в Хогвартс, он застал бы пору экзаменов, и вовсе усугубило его ставшую хронической тошноту.       Римус отложил на стол небольшую фотографию, которую рассматривал последние десять, если не пятнадцать минут. С позволения отца он забрал ее с комода в родительской комнате — одна из немногочисленных, своей теплотой она пригревала его израненную душу.       Еще не так давно для него это была лишь обычная детская фотография с матерью. Однако теперь она превратилась в бесценное воспоминание. Именно такой счастливой и здоровой, какой была запечатленная на черно-белом снимке молодая женщина с трехлетним ребенком на руках, Римус и хотел запомнить ее. Он отрывочно помнил тот летний день, когда семья Люпинов сделала целую серию подобных фотографий, однако особенно четко в его память врезался тихий переливистый смех матери, который звучал тогда, когда маленький Римус не переставал корчить забавные рожицы, и который будто бы слышался ему где-то вдалеке и теперь.       Римус достал из кармана брюк несчастные сигареты. Он старался не особо много таскать их — все-таки они были не его, — однако, наверное, не было бы ничего страшного, если бы он взял еще всего лишь одну. Зажав сигарету губами, блуждающим взглядом он снова зацепился за запечатленные на фотографии глаза, что были так похожи на его собственные, и, ощутив угрызение совести, спрятал снимок в открытый чемодан рядом, прежде чем достать волшебную палочку и прикурить от нее.       В Хогвартс он прибыл, когда солнце еще только близилось к горизонту, однако стрелки часов на огромной башне напоминали, что отбой наступил бы уже через каких-то пару часов. — Римус! — голос Лили окликнул его уже в школьном дворе, заставляя тихо устало выдохнуть, но тут же натянуть как можно более расслабленное выражение лица. — Эм… Привет, — неуверенно сказал он, оборачиваясь. — Прости, что-то… не заметил тебя, — только и успел объясниться он, прежде чем Лили заключила бы его в свои нежные объятия.       Римус заметил, как, чуть погодя, она недовольно поморщила нос и нахмурилась, отпрянув. Очевидно, учуяла запах табака, от которого его самого так же поворотило бы каких-то полгода назад. — Прости — просто… семейные обстоятельства были, эм… не хорошими, — буркнул он, потупившись. — Ох… — переменившись в лице, Лили поникла носом. — Да, по тебе можно было догадаться… Извини, пожалуйста, — вполголоса рассудила она. — Мне… очень и очень жаль. — Все в порядке, — покачал головой Римус, поджимая губы. — Ты, эм… случайно не знаешь, где Джеймс, Сириус и Питер? — Честно, после обеда о Петтигрю и Блэке ни слуху, ни духу, — припомнила Лили. — Ну… в последний раз я видела Блэка с… другим Блэком… а до этого он, кажется, ворковал с Эммелиной Вэнс… Может, он на свидании? А Джеймс был со мной буквально пять минут назад — обещал вернуться с чем-то, что мне понравится, — на ее губах мелькнула улыбка. — Что же до Петтигрю… даже не знаю, — она пожала плечами. — Ясно, — кивнул головой Римус, чувствуя, как легкий жар обжег его нутро на словах о Сириусе. — Спасибо. Я, эм… наверное, пойду отосплюсь, — сказал он, пускай и знал, что спал в последнее время отвратительно, постоянно не находя себе места ночами или, наоборот, чуть ли не впадая в спячку, и не имел никакой гарантии уснуть той ночью, несмотря на смертельную усталость. — Да, конечно… Я, кстати, могу заниматься дежурством до тех пор, пока ты… не почувствуешь, что готов вернуться к нему, — предложила Лили. — Просто знай это. — Было бы чудесно, правда, — Римус кривовато улыбнулся ей. — Но, эм, мне как-то неловко, если честно… Давай лучше обсудим это завтра, скажем, после занятий? — Да, конечно… — Лили отзеркалила его улыбку. — Не буду тебя задерживать. Доброй ночи. — Доброй, — тут же повторил Римус и, немного отойдя, наконец-то сумел стянуть маску непринужденности с и без того напряженного лица.       Миновав огромный вход в замок и торопливо поднявшись по движущимся лестницам, он вошел в гостиную факультета. Как и всегда, в ней стоял шум и гам — чего же еще можно было ожидать от кучи юных гриффиндорцев? — однако никогда прежде тот не вызывал у Римуса головную боль настолько быстро. Осмотревшись по сторонам, он убедился, что на сей раз не прошел бы мимо слишком знакомых лиц, и направился к лестницам, что вели к общежитиям.       Поднимаясь, он осознал, что даже Хогвартс, как и весь остальной мир, не сумел сохранить прежних красок для него. Яркий свет, лившийся практически отовсюду, резал его глаза; постоянный гул голосов действовал ему на нервы, не выказать чего было довольно трудно; счастье на лицах абсолютного большинства учеников казалось ему либо иллюзией и неискренностью, либо очередной несправедливостью на жизненном пути — уж никогда бы Римус не подумал, что вид вечно недовольных и напыщенных слизеринцев показался бы ему наименее раздражающим.       Комнату мародеров он застал в непривычной блаженной тишине. Разве что, ее изредка прерывал звук чирканья пера по пергаменту, доносившийся из затемненного угла. Обернувшись, он увидел Сириуса, сидевшего в кресле и что-то записывавшего в своей тетради настолько увлеченно, что все кругом словно не существовало для него.       Лишь когда Римус резковато опустил тяжелый чемодан на пол, Сириус встрепенулся и поднялся с места. — Мерлин, — выдохнул он, подходя ближе. — Эм… Честно, не думал, что ты сегодня уже вернешься… Привет. Ты как?.. — спросил он, легонько касаясь его плеча. — Привет. Самому не хотелось бы так скоро возвращаться, если честно… И, если честно, бывало куда лучше, — бросил Римус, отводя взгляд. — А ты чего тут сидишь как мышь? Лили уже подумала даже, что ты не в замке и с Эммелиной на свидание пошел. — Чтобы я-то и с ней-то? — хмыкнул Сириус, встав за его спиной и едва ощутимо утыкаясь своим холодным носом в его шею. — Ну, если честно, если бы я не был свидетелем… и участником чего-то интересного, я бы не удивился такому повороту событий, — выдохнул Римус, затаив дыхание и чуть поежившись, но расслабившись, ощутив, как Сириус приобнял его за плечи.       Рядом с Сириусом ему вдруг будто бы стало чуть легче: ощущая его прикосновения, он чувствовал, как головная боль притихла, а тошнота, мучившая его не первый день, немного ослабилась. — Я, кстати, случайно в спешке стащил твои сигареты… еще тогда… — признался Римус, вынув помятую пачку из кармана брюк и поворачивая голову в сторону. — Да, я это уже понял, — чуть отпрянув, ответил Сириус и приподнял краешек губ. — Ничего страшного. Оставь себе — очевидно, тебе они пригодились, — сказал он, все же вытянув одну сигарету из пачки. — Есть такое… Спасибо, — проделав то же и снова спрятав пачку в карман, признал Римус. — Я… кажется, начал понимать, что ты имел в виду, когда говорил, что они… помогают отвлечься и немного расслабиться, — добавил он и, достав из другого кармана волшебную палочку, тихим «инсендио» зажег кончик сигареты.       Тихо промычав, Сириус подался чуть вперед и, шепотом уточнив «можно?» и не дождавшись ответа, прикурил от его сигареты. Выдохнутое им облачко дыма заставило Римуса кашлянуть.       Распаковка чемодана не заняла у него много времени. Частично Сириус даже помог ему с ней — например, с развешиванием рубашек в шкафу. В конце концов, в чемодане осталась лежать только одна фотография. — Ты… был милым, — только и сказал Сириус, заметив ее, и одарил Римуса грустной улыбкой. — Да… был, — выдохнул тот, беря фотографию в руки. — А она была очень красивой, — помолчав, добавил он. — В плане… всегда. До самого конца. Даже четырнадцать лет спустя. — Ты, кстати, на нее похож, — пробормотал Сириус. — Не подумай, что я пытаюсь неуместно льстить тебе голословными комплиментами… Ты и правда частично похож на нее — я это заметил еще когда оставался у вас. Глаза, волосы, светлые веснушки… Милейшая душа, сохраняющая свет, несмотря ни на какие пережитые страдания… Терпение и спокойствие, которым многим стоит поучиться.       Римус едва заметно кивнул головой и, почувствовав, как горячий ком подступил к его горлу, сделал новую неглубокую затяжку. Положив фотографию на дно чемодана, он спрятал его под кроватью. — Ты… не голоден? Ужин сегодня был неплохой — мы могли бы заглянуть на кухню… — предложил Сириус, когда молчание затянулось. — Нет, спасибо. Если честно, у меня нет аппетита от слова совсем… — поджал губу Римус. — Да, я понимаю, но… ты выглядишь чуть ли не хуже, чем перед полнолуниями, Луни… — чуть нахмурился Сириус.       Римус промолчал и, затушив окурок о подоконник и оставив его в банке от каких-то сладостей — импровизированной пепельнице Сириуса, присел на кровать. Сириус поджал губу, но не стал принуждать его к чему-либо.       Совсем скоро в комнату вернулся Джеймс, а вслед за ним — и Питер. И пускай Римус понимал, что друзья искренне беспокоились о нем и сочувствовали ему, снова отвечать на вопрос «Как ты?», ответ на который на недели, если не месяцы и годы, как ему казалось, остался бы прежним, в тот момент было моральной пыткой для него.       Наконец, выбившись из сил и четко обозначив желание остаться наедине с собой, он сумел уединиться за плотным пологом кровати. Если бы не сочиненная для Лили сказка о планах на сон, он, возможно, пошел бы в библиотеку. А пока что ему пришлось довольствоваться тесным собственным уголком с учебником в руках — пускай его мозг и не воспринимал новый материал перед глазами, он продолжал бездумно просматривать его, подолгу разглядывая яркие изображения магических существ. Однако, вопреки ожиданиям, все ощущалось каплю лучше полного одиночества, в котором ему приходилось давать отпор суровому миру и собственным пугавшим его мыслям всю последнюю неделю — звуки шагов, приглушенные голоса и возобновившийся звук чирканья пера по пергаменту, наполнявшие комнату мародеров, немного напоминали Римусу о том, что жизнь, какой бы она не была, продолжалась и рано или поздно ему пришлось бы вновь поспевать за ее ритмом.       Случайно взглянув на наручные часы и заметив, что время близилось к часу отбоя, он решил, что, возможно, ему стоило попытаться уснуть. Сны, сумбурные, не имевшие смысла и заставлявшие его потерять связь с реальностью на считанные часы, были тем, что позволяло немного заживиться израненной душе, пускай кинжал осознания действительности и вонзался в нее все глубже с каждым новым разом.       Выглянув из-за полога кровати, Римус обнаружил, что Питер, читавший «Ежедневный пророк», и Джеймс, играючи подбрасывавший в воздух снитч, были уже готовы ко сну, пока Сириус все еще вертелся у зеркала. Часть его татуировки выглядывала из-под рукава пижамной футболки, и мысль об истории, стоявшей за ее появлением, заставила Римуса ощутить легкий зуд в обоих предплечьях. Лишь дважды он сорвался с того раза, когда незамедлительно осознал глупость своего способа справляться с болью, однако оба раза содеянного казалось так недостаточно, что по итогу Римус оставил на собственном теле едва ли не больше увечий, нежели тот монстр, что делил с ним одно тело, в последнее обращение.       Никогда еще ему не был так приятен прохладный климат Шотландии. Не став разглядывать собственноручно созданное уродство после долгого горячего, но недостаточно горячего для одоления сопровождавшего общее недомогание озноба душа, Римус надел пижамную рубашку с длинным рукавом, который ни капли не смутил бы друзей. Взглянув в немного запылившееся зеркало и присмотревшись к собственному отражению, он ощутил неприязнь к тому, как плохо то выглядело. Бледное лицо похудело, и без того худые щеки начали впадать, а опухшие глаза, глядевшие на него в ответ, казались как никогда пустыми. Живой мертвец и не иначе.       Вернувшись в комнату, в которой, к его удаче, уже погасили свет, он недолго поворочился в кровати, прежде чем вновь встать с нее. Дело было не столько в том, что он не надеялся уснуть, сколько в том, что морозить его начало не на шутку. Такое повторялось практически каждую ночь, проведенную дома — благо, в доме Люпинов было предостаточно одеял. Закрыв немного скрипучее окно, Римус подошел к старому креслу, на спинку которого всегда был накинут небольшой плед. В нем все еще лежала тетрадь Сириуса. Взяв ее, Римус хотел было узнать, какой это предмет настолько увлек его друга — или уже парня? — когда он вдруг ощутил чье-то присутствие за своей спиной и увидел, как изящная белоснежная рука потянулась к несчастной тетрадке. — Спасибо, — прошептал Сириус, который, как оказалось, еще не спал, когда Римус без раздумий вернул ему вещицу, и одарил того легкой улыбкой, когда он обернулся. — Ты мерзнешь? — его брови сдвинулись к переносице, когда он заметил плед в его руках. — Есть немного, — признался Римус. — Эта штука полностью тебя не укроет, не находишь? — вскинул брови Сириус. — Ты всегда был не низким, но сейчас… Мне кажется, к слову, что ты продолжаешь расти, — сказал он, недовольно замечая, что разница в их росте не в его сторону составляла не менее дюйма.       Римус пожал плечами и, вернув плед на место, скрестил руки на груди. — У тебя есть другие предложения? — вполголоса поинтересовался он. — Ну… только если тебе оно придется по душе, — указывая пальцем свободной руки на себя самого, преспокойно ответил Сириус с тенью ухмылки на губах. — Могу даже в собаку превратиться — и помалкивать буду, и шерсть хоть на Северном полюсе пропасть не даст. — Мерлин, зато вне Северного полюса в летнее время она наверняка устроит тебе жару, как в Сахаре, — хмыкнул Римус и пожевал губы. — Не стоит. Да и абсолютная тишина, на самом деле, не то чтобы всегда явление приятное… Но… ну, мы же не одни в комнате… — Я тебя умоляю — я уверен, что, как и в прошлый раз, они захрапели еще пока ты в дýше спал, — Сириус немного повысил голос и поднял указательный палец вверх, словно желаемое молчание еще не было достигнуто. — У Эванс, кстати, фигура хорошенькая, чуть ли не как у Маккиннон, не так ли? — не получив ответа, он наклонил голову чуть набок. — Очевидно, Сохатик и Хвостик уже видят не первый сон про этих самых Эванс и Маккиннон, — шепотом пояснил он, натягивая свою неповторимую ухмылку. — Да уж — любишь ты рисковать… — заметил Римус. — Ладно, хорошо, но… пообещай, пожалуйста, не засыпать в моей кровати, — подавшись вперед и наклонившись к его уху, уточнил он. — Это чуть ли не последнее, что мне хотелось бы потом объяснять кому-либо. — Разумеется, — кивнул Сириус. — Твое желание — закон, — мягко улыбнулся он, прежде чем юркнуть за полог кровати вслед за ним.       В кромешной темноте Римусу удалось нащупать его руку. Редко когда та казалась теплой по сравнению с его собственной. Прижавшись ближе к Сириусу, он свернулся полукалачиком и прикрыл тяжелые веки, ощутив его неуверенные легкие объятия. — Можешь… рассказать мне что-нибудь?.. Что угодно, просто… твой голос, он… заглушает голос в моей голове, как бы глупо это ни звучало, — решился попросить Римус, поднимая взгляд и случайно утыкаясь носом в его впалую щеку. — Мерлин, это звучит очень неловко, прости… — Не стоит извиняться, все в порядке, — тихо отрезал Сириус и оставил на его носу едва ощутимый, быстрый и крайне неожиданный поцелуй.       Впервые за, как казалось Римусу, короткую вечность, приятное тепло на мгновение дало о себе знать где-то в его груди. — Прости — в щеку целиться в темноте было бы проблематично, — тихо усмехнулся Сириус. — Мы же… мы же все еще в силе, верно? Ты же… не против такого? — уточнил он, ощутив, как крепко сцепил его пальцы со своими Римус. — Нет, вовсе нет… — выдохнул тот. — Замечательно, — он все еще не видел лица Сириуса, но в мягкой интонации его шепота будто бы чувствовалась легкая нежная улыбка. — Что ж… о чем же мне говорить на этот раз?.. — приобнимая его чуть крепче, спросил он. — О чем угодно и что угодно… Хоть о своих страшнейших секретах, если хочешь, — предложил Римус. — Можешь быть уверен, что они умрут вместе со мной, как и мой собственный. — В каком-то роде, так и будет… — с тихим сухим смешком сказал Сириус и, придвинувшись ближе, прошептал: — Мой самый главный, правда, не страшный, а вполне себе приятный, секрет — это любовь к тебе. И она будет жива, покуда жив хотя бы один из нас.       Римус ощутил, как смутные чувства от услышанного мурашками прошлись по всему его телу. — Знаешь, я, наверное, начал безнадежно влюбляться в тебя еще в конце прошлого курса… я знаю, что поступил тогда, как полнейший… — продолжил Сириус. — Придурок? — предположил Римус. — Ну… мягко говоря, — хмыкнул Сириус. — Но когда ты даже так нашел силы простить меня, я впервые задумался о том, насколько ты… добрый, как бы банально это не звучало. Я и ранее замечал, что ты и мухи не обидишь и любые огрехи прощаешь тем, кто дорог тебе и кто дорожит тобой, но… — он вздохнул. — Тут я понял, насколько твоя душа, стало быть, прекрасна собой. И, знаешь… пока мне приходилось молча наблюдать за тобой в дни, когда ты объявил мне… бойкот… заслуженный, кстати… я стал впервые невольно засматриваться на тебя. Знаешь, никогда бы не подумал, что полюблю веснушки, — он издал тихий смешок. — Хотя… мне кажется, что не столько ты мне понравился из-за них, сколько они из-за тебя. Мне… все в тебе нравится только потому что это ты…       Римус будто бы впал в некий транс, слушая, как переливался его красивый приглушенный голос, и чувствуя, как впервые за короткую вечность отголоски приятных чувств зазвучали в глубине его души. Во мраке минувших дней он уже начал забывать, как приятно ощущалось это тепло в груди. Как приятно ощущался Сириус Блэк. — Все, говоришь? Даже шрамы?.. — все же недоверчиво уточнил Римус. — Каждый из них, — оставляя легкий поцелуй возле его уха — там, где заканчивался тонкий шрам, рассекавший левую щеку, — подтвердил Сириус. — Сколько бы их ни было, они ни капли не испортят прекрасного. Сколько бы он не покушался на твою безупречность, он ни капли не изменит моих чувств к тебе. — Спасибо, — после короткого молчания тихо прошептал Римус, вызволяя руку из его некрепкой хватки и, придвигаясь ближе, приобнял его за талию.       Это была не столько благодарность за неизвестно чем заслуженную любовь Сириуса Блэка, сколько за легкое успокоение, что тот позволял ему испытать. За приятные слова, за приятный глухой смех, за согревание его и его начавшей увядать, но теперь будто бы вновь пустившей первые бутоны жизни души. — За чувства не благодарят, — только и прошептал Сириус, нежно касаясь его носа своим.