Юность

      Римус не спал всю ночь. Он даже не возвращался в общежитие до самого утра — друзья ведь чувствовали неладное, а объясняться перед ними, обременяя их сочувствием, а себя — тяжестью его принятия, ему совсем не хотелось. А потому, пускай это наверняка и было глупо, он попросил Сириуса объяснить сложившуюся ситуацию Джеймсу и Питеру.       Однако, несмотря на то, что Сириус согласился на это, оставить его одного посреди ночи он категорически отказался, прямо признав свои опасения, что Римус был способен вытворить какую-то глупость в его отсутствие. Впрочем, Римуса совсем не задело его заявление.       Спустя примерно шесть выкуренных сигарет на двоих и пару приступов плача, в которые ласковый и проницательный взгляд Сириуса делал все лишь хуже, позволяя Римусу не сдерживать себя, о холодную поверхность крыши стали разбиваться тяжелые дождевые капли. Словно природа так же оплакивала трагедию Римуса. Словно она пыталась предупредить его о ней еще прошлой ночью, когда он легкомысленно воспринял дождь как нечто романтическое и нечто, что сопровождало бы его лучшие воспоминания. — Мерлин, я даже толком не знаю, что скажу ей… — пробормотал Римус, глядя в пыльный потолок.       В заброшенном кабинете, в который они забрели, было сыро и холодно. Сидя за задней партой, Римус скрестил трясущиеся руки на животе. — Просто… — Сириус, сидевший перед ним, облокотился о его парту и, заглянув в его глаза, тихо вздохнул. — Главное — скажи, как сильно ты любишь ее. Вспомни все, за что ты… благодарен ей. — Сколько бы времени мне не было дано, я навряд ли сумею перечислить все, — хмыкнул Римус, вытирая пальцем толстый слой пыли. — Столько слов, столько… воспоминаний. А новых среди них толком нет, — он шаркнул ногой по дощатому полу. — Мерлин, я даже… особо не знаю, как она жила. Мы… так мало разговаривали, особенно — о ней самой… Мы виделись всего-то по три месяца в год, и то — не всегда… Это нечестно! — рыкнул Римус, стиснув зубы. — Луни… — прошептал Сириус, осторожно беря его руки в свои. — Может, все было бы лучше, если бы меня все же исключили в прошлом году, — продолжил Римус, не глядя на него. — У меня был бы целый год! Целый год на то, чтобы… создать новые воспоминания о ней. Помогать ей, скрашивать ее дни… У нее ведь никого особо не было, кроме меня и отца, — прошептал он и прикусил губу. — А он, кажется, всегда готов заботиться о комфорте и нуждах всех, кроме родных, — озлобленно усмехнулся он. — Луни… — повторился Сириус, вставая с места, и сел на одну скамейку с ним. — Я, разумеется, мало был знаком с миссис Люпин, но… Мне кажется, что, как и любому хорошему родителю, ей спокойнее знать, что с тобой все хорошо. Что ты трудишься ради своего будущего здесь, в Хогвартсе, а не сидишь дома, будучи изгоем общества. Она ведь, тем более, наверняка гордится тем, что ты — староста факультета, — он осторожно ткнул пальцем в значок на груди Римуса. — Того гляди и старостой школы станешь на седьмом курсе… — Ради какого будущего я здесь тружусь, Сириус?! — сорвался Римус, отпрянув от него и глядя на него размытым слезами взглядом. — Таких как я даже в мракоборцы не берут, чтобы пустить как пушечное мясо против Темного Лорда, — невесело рассмеялся он. — И она прекрасно знает, что большое или хотя бы обычное, скучное и рутинное будущее меня не ждет. Ты бы видел, как она плакала в ту ночь, когда его перечеркнул Сивый. Когда она поняла, что из ее сына теперь вырастет обреченная тварь. Если мне не изменяет память, она никогда не молилась так отчаянно, как той ночью… А после моего первого обращения не молилась вовсе, поняв, что… иногда плохих вещей не избежать, и они случаются даже с лучшими из людей. Зачастую бывает, что именно на них этот мир и выливает чуть ли не всю свою желчь, словно испытывая, сколько зла понадобится, чтобы потушить огонь их светлых душ. Разумеется, это… бремя подорвало бы здоровье любого. Мерлин, — он откинулся на спинку скамейки, — это все, по большей части, из-за… — Это не твоя вина, Римус, — сжимая губы, твердо сказал Сириус. — А чья еще — не ее же! Она вообще не заслужила этого всего, — покачал головой Римус. — Фенрира Сивого… — Сириус выдержал паузу. — Твоего отца… возможно… да чья угодно, но не твоя! — запрокинул голову он.       Римус промолчал, нервно тарабаня пальцами по парте. — Может, отоспишься немного?.. Думаю, тебе понадобится немало сил, — прошептал Сириус, неуверенно поглаживая его по волосам.       Римус промычал в знак отказа, но но все же склонил голову на его плечо. — Не хочу, — так же шепотом ответил он. — Я… боюсь. Знаешь, сны ведь… часто отражают то, что у нас на душе. Иногда в них мы видим мечты, а иногда — свои главные страхи, и я… не хотел бы пережить… «это»… дважды, — он с трудом сглотнул подступивший к горлу ком.       Разговор зашел в тупик, да и, наверное, не нуждался в своем продолжении. До рассвета они просидели практически в полной тишине. Вслушиваясь в шум дождя, что тарабанил по крыше и стучался в окна, и невольно прижимаясь ближе к Сириусу, осторожно приобнявшему его и поглаживавшему его плечо, Римус старался полностью очистить собственное сознание и не думать ни о чем.       Однако на рассвете, когда небо стало проясняться, а Римус едва не провалился в нежеланную дрему, его потревожил скрип старой двери. Машинально отпрянув от Сириуса и приняв как можно более невозмутимый вид, он бросил растерянный взгляд на фигуру, что стояла на пороге с картой в руках. — Какого Мерлина происходит? — возмутился Джеймс, сворачивая ее. — Почему вы так и не вернулись в общежитие? Лунатик… — нахмурился он, видимо, все же заметив нездоровый вид Римуса.       Тот переглянулся с Сириусом. Сириус посмотрел на Джеймса и, пожевав губы, встал из-за парты и кивком головы пригласил его вместе выйти из кабинета, перед этим одарив Римуса будто бы непонятно извиняющимся взглядом.       Оставшись наедине с собой, Римус заметил, как резко вдруг похолодало в помещении. Словно его тревога, паника и горе заполнили собой все вокруг, не оставляя места хотя бы капле теплоты. Опустив взгляд на свои лежавшие на столе ладони, он невольно ужаснулся тому, насколько бледными те были — сквозь посеревшую кожу даже просвечивались капилляры. Если его лица коснулись подобные изменения, то реакция Джеймса была вполне обоснованной и даже довольно мягкой.       В углу кабинета стояло запылившееся зеркало. Римус не рискнул подойти к нему. Ему не хотелось разочаровывать себя собственным видом. А еще больше ему не хотелось смотреть на собственные глаза, осознавая, что пара, практически идентичная им, совсем скоро закрылась бы навсегда.       Нервно тряся ногой, он судорожно сверился с наручными часами, словно боясь пропустить свой поезд. Пускай он и прекрасно знал, что еще даже не прозвучал утренний звон колоколов Часовой башни, извещающий учеников о часе подъема.       Стрелки показывали всего лишь шесть часов утра.       В кабинет вернулся омраченный Джеймс. Он приоткрыл было рот, явно желая высказать слова поддержки или искреннего сочувствия, но тут же сжал губы и лишь ограничился легким похлопыванием по плечу Римуса. Как и Питер, который встретил их в общежитии вместе с Сириусом.       Посмотрев на брошенный раскрытым чемодан, Римус осознал, что прошлым вечером так и не собрал всех необходимых вещей, а потому занялся этим сразу же после того, как принял бодрящий ледяной душ. Он чувствовал, что все же провалился бы в сон в поезде, как бы ему не хотелось избежать этого. — Ты… спустишься на завтрак?.. — неуверенно предложил ему Джеймс, заправлявший кровать, когда колокола Часовой башни прозвенели уже во второй раз.       Римус покачал головой, закрывая чемодан. — Я, эм… наверное, отправлюсь на станцию, — выдохнул он, поднимаясь с колен.       Джеймс понимающе кивнул головой и, подойдя ближе, выставил руки для объятий. Немного пораздумав, Римус принял их. Объятия Джеймса всегда были крепки и теплы, будто бы каждый раз в них он вкладывал частичку себя и своих неисчерпаемых сил, которые был готов дарить окружающим. Вероятно, именно с ним каждый из мародеров в тайне ощущал наибольшую братскую теплоту, что связывала их квартет. Почувствовавший мимолетное облегчение Римус не помнил, чтобы когда-либо испытывал нечто подобное с Питером или Сириусом, на которых он посмотрел теперь. — У вас, наверное, завтрак уже стынет… — вздохнул он, немного отступив от друга. — Ты… не хочешь, чтобы тебя проводили? — неуверенно спросил Сириус, подавая ему подписанное Макгонагалл освобождение от занятий. — Не подумай, что я настаиваю… — Вы не обязаны, ребят, — пробормотал Римус, поднимая тяжелый чемодан. — Правда — не стоит так… волноваться. Я буду в порядке, — неохотно веря собственным словам, сказал он.       Понимающе закивав головами, друзья переглянулись между собой. — Знаете, я… наверное, еще подожду здесь немного — по пустому замку идти будет… спокойнее, — прикрывая глаза, сказал Римус.       Сказав что-то на ухо вставшим рядом Джеймсу и Питеру, Сириус начал отступать к выходу, губами шепча Римусу что-то вроде «оставайся сильным» или «удачи» — сонливость помешала тому разобрать наверняка, однако он, выловив момент, благодарно кивнул головой.       Оставшись наедине с собой и вслушиваясь в тяжелую тишину, Римус не выждал и десяти минут, прежде чем выдвинуться в путь. Прийти заранее для него было бы менее страшно, нежели опоздать.       Казалось, будто бы каждый из висевших на стенах живых портретов не находил занятия получше, нежели сверлить взглядом паренька, что понуро плелся по пустым коридорам. Римус вовсе не хотел ощущать на себе чьего-либо внимания в тот момент. Он надеялся, что в обычный будний день Хогвартс-экспресс оказался бы практически пуст.       Предоставив пропуск от профессора Макгонагалл как назло попавшемуся на пути мистеру Филчу, Римус обернулся мимолетно посмотреть на замок, что даже в пасмурную погоду казался ярок, чудесен и весел, и, не в силах долго рассматривать возникавшие в окнах силуэты, зашагал по длинной тропинке, ведшей прямиком в Хогсмид. Обходя и переступая через лужи, спустя четверть часа он подошел к железнодорожной станции и застал на ней лишь даму преклонного возраста, немного удивленную появлением школьника, но явно старавшуюся не выказать этого. Римус редко радовался тому, что внешность его не казалась людям приятной и располагающей.       Искоса посматривая на незнакомку, разглядывая ее седые волосы, впалые, повидавшие немало чудес жизни глаза и покрытую глубокими морщинами кожу, Римус невольно подумал о том, что именно такой конец однажды должен был настигнуть всех людей, заслуживавших свое место в этом мире. И именно такими своих родителей заслуживал однажды увидеть каждый ребенок.       От безрадостных размышлений Римуса отвлекло прикосновение чего-то влажного и холодного к его руке. Опустив взгляд, он со вздохом посмотрел на знакомую собачью морду и заглянул в пару светлых глаз, что более чем осознанно смотрели на него. Опустив чемодан на еще влажную после дождя землю и ничего не говоря, Римус потрепал Бродягу за ухом, заставляя того немного вильнуть хвостом. Возможно, он все же нуждался в том, чтобы кто-то проводил его. Чтобы кто-то отсрочил беспросветную тьму, что охватила бы его душу на неопределенный промежуток времени.       Однако гул поезда, раздавшийся совсем близко, не позволил этому моменту продлиться долго. Поначалу испугавшийся, но быстро остепенившийся пес попятился в сторону далекого замка, опуская хвост. Бросив на него последний взгляд, Римус взял в руки чемодан и поспешил запрыгнуть в Хогвартс-экспресс вслед за старой ведьмой, которую вежливо пропустил вперед.       Поезд действительно оказался практически пуст, и найти свободное купе, к удаче Римуса, валившегося с ног, оказалось проще простого. Оставив чемодан на верхней полке и прилегши на два смежных сиденья, он ощутил, как резко потяжелели его веки и как вдруг стихло все вокруг — голос машиниста, стук колес, завывания ветра где-то неподалеку в дремучем Запретном лесу…       Римус не был уверен, спал ли он на самом деле. Едва погрузившись в кромешную темноту, он вовсе не увидел несуразных плодов собственного воображения и не услышал не имевшей смысла речи. Вокруг не было ничего, кроме леденящей душу пустоты. Кроме пустоты, в которой, однако же, четко чувствовалось присутствие чего-то постороннего, нечеловеческого, пугавшего Римуса, не имевшего возможности предпринять что-либо. Это чувство не было похоже на то, что охватывало его перед обращениями — в нем совсем не было боли, и, тем не менее, затаившееся в нем чувство тревоги, безнадеги и мучительного предчувствия чего-то неизбежного делало его едва ли не столь же болезненным.       Зловещую тишину прервал оглушающий скрежет колес о рельсы. Поднявшись корпусом и едва придя в полное сознание, помимо биения собственного сердца Римус расслышал топот копыт за окном. Выглянув в него, он увидел, что прямо перед поездом проносилось нескончаемое стадо кентавров, перебегавшее из поредевшего Запретного леса в лесок погуще и помрачнее, что находился по другую сторону дороги. Эти существа редко так спешно массово меняли свое место обитания и покидали родной край. Ощущая, как легкая дрожь волной прошлась по всему его телу, Римус чувствовал, что точно так же, как тьма просочилась в его шаткий внутренний мир, она надвигалась и на мир гораздо больший — мир внешний, не первый год стоявший на грани своего разрушения.       Прошло не менее пяти минут, прежде чем Хогвартс-экспресс снова тронулся с места. Нервно постукивая пальцами по столу, что разделял сиденья, под конец представшего его глазам зрелища Римус был готов лично, словно хищник, наброситься на каждого из мельтишивших перед глазами кентавров, что отнимали его драгоценное время. Поняв, что хищная натура и шептала ему об этом, он, однако же, постарался избавить себя от излишне жестоких мыслей.       Вжимаясь спиной в мягкое сиденье, Римус вдруг обнаружил, что задний карман его брюк не был пуст. В нем оказалась плитка шоколада, заставившая его едва заметно приподнять уголок губ в раздумьях, кто из друзей и когда мог вытворить такое. Кем бы тот ни был, Римус был мысленно благодарен ему. Небольшой перекус ближе к концу многочасовой дороги помог ему совладать с нараставшей тошнотой, причиной которой оказалось не укачивание, а легкий, по ощущениям, голод.       Несмотря на то, что на дворе стояло лето — яркая пора, в которую вся природа просыпается от сна, деревья и травы зеленеют, душистые цветы распускаются, а солнце пригревает все чаще, — вид родного города показался Римусу как никогда серым и унылым. И дело было вовсе не в том, что вновь заморосивший дождь постучал в окно, к которому он прислонился потяжелевшей головой.       Вокзал Кингс-Кросс наверняка был, как и всегда, переполнен вечно спешащими магглами. Однако с платформой девять и три четверти дела сегодня обстояли иначе — она, как и ожидалось, была крайне немноголюдна. На самом деле, Римус даже не обратил внимания ни на семью волшебников, занявшую целую вокзальную лавочку, ни на работника станции, прошедшего прямо перед его носом. Его взгляд сразу же остановился на силуэте мужчины, что одиноко стоял у кирпичной стены.       Римусу показалось, что с момента их последней встречи отец постарел на несколько лет. Вытянутое лицо посерело, на нем залегли неестественно темные тени и новые морщины. Опираясь о длинный черный зонт и сжимая губы, Лайелл Люпин безжизненным взглядом заметил сына, быстрым шагом, чуть ли не бегом приближавшегося к нему. — Как она?.. — с трудом выдохнул Римус, едва остановившись перед ним и не до конца понимая, какой ответ он рассчитывал услышать.       Молчание еще никогда не заставляло его сердце сжаться настолько сильно. Отведя взгляд, отец не дал ему ответа. — Чего же мы ждем, почему мы не торопимся?.. — спросил Римус. — К ней… к маме вообще можно попасть? Увидеться с ней? — нервно теребя пальцы, не унимался он. — Нет, Римус. Нельзя, — коротко ответил мистер Люпин и, опустившись на скамейку, что стояла рядом с ними, легким кивком головы пригласил его присесть рядом.       Чувствуя, как подкосились его ноги, Римус резковато рухнул на нее. — Нам… некуда торопиться, — опуская взгляд и будто бы не веря собственным словам, с тяжелым вздохом продолжил мистер Люпин и сжал ручку зонта крепче прежнего. Римус же крепко вцепился в свои колени дрожащими пальцами, настороженно глядя на него. — Нам уже не удастся увидеться с ней. Не в этой жизни.       Римус почувствовал, как остановилось его сердце. Как стало меркнуть все кругом. Как застыли у него на глазах слезы, обратившиеся в мельчайшую каплю в океане его боли. Ощутив прикосновение тяжелой руки отца к его плечу и глядя в его слегка смягчившееся, отразившее безысходную скорбь лицо, Римус ничего не сказал. Вслушиваясь в звенящий гул в ушах и ссутулившись будто бы в попытке спрятаться от утратившего всякую радость и надежду жестокого мира, он прикрыл глаза с тайным желанием погрузиться в абсолютное забвение и больше никогда не увидеть его.