Юность

      Римус никогда не подумал бы, что прекрасный вид, открывавшийся с Астрономической башни, мог показаться ему таким безразличным, если не противным. Как и весь окружавший его мир в целом. Сидя на пыльном полу верхней площадки, Римус глядел на скрывшие собой небо тяжелые тучи и чувствовал, как из его глаз по горящим раскрасневшимся щекам время от времени скатывались слезы, которые он тут же спешил вытереть тыльной стороной ладони.       Он думал, что больше никогда не сумел бы спокойно находиться в комнате мародеров и уж тем более — смотреть в глаза Сириусу. Почему он так жестоко поступил с ним? Неужели чувства Римуса были настолько очевидны, а блэковские гены настолько сильны, что позволили Сириусу воспользоваться его доверием и ранить его в самое слабое место во второй раз за минувший год? И чем Римус заслужил это? Тщетно пытаясь отогнать мысли о Сириусе прочь, он обхватил согнутые колени, чуть запрокинул голову и постарался дышать полной грудью в надежде сдержать откровенные рыдания, в которые, по ощущениям, вот-вот переросли бы редкие всхлипывания.       Он не был уверен, сколько времени прошло, прежде чем обострившегося слуха коснулся звук быстрых и чуть неуклюжих шагов, раздавшийся на винтовой лестнице. Вскочив на ноги и чуть пошатнувшись от головокружения, Римус прищурился и все еще мутным взглядом всмотрелся в ночную темноту. Различив до боли знакомый силуэт, он почувствовал, как противный холодок пробрал все его тело. Высокий, худой, облаченный в длинную черную мантию и сумевший высосать из него всю радость одним дурацким поцелуем, во мраке пасмурной ночи тот показался ему похожим на самого настоящего дементора. — Осторожно, — как можно более ровным тоном буркнул Римус, заметив, как покачнулся и прислонился к стене Сириус, едва преодолев последнюю ступеньку. — Мерлин, Лунатик, ты сам-то не пострадал, пока сюда поднимался? Это же ужас, — выдохнул тот, переводя дыхание.       Римусу хотелось ответить, что больше, чем в общежитии, он уже навряд ли сумел бы пострадать, но, не желая польстить самолюбие Сириуса и выдать собственную боль, он все же воздержался от этой идеи. — Я уже вышел из игры в «правду или действие», если ты еще не заметил, и, если честно, не хочу быть как-либо причастным к ней, — пробормотал он. — Ты думаешь, что они достаточно бесчеловечны, чтобы послать меня аж на Астрономическую башню по такой-то погоде? — безрадостно усмехнулся Сириус, подходя ближе.       Римус стал отступать назад, к низким перилам. Когда же деваться уже было некуда, он со вздохом проследил за тем, как Сириус приблизился вплотную к нему и настолько правдоподобно изобразил эмоцию раскаяния, что, болезненно прикусив губу, он даже захотел поверить ему. — Откуда мне знать — кому-то из них ведь хватило ума приказать тебе завести меня в общежитие и поцеловать, — хмыкнул Римус, дрожа и скрещивая руки на груди. — Дай угадаю — это была Марлин?       Нервно облизнув пересохшие губы, Сириус потупился и покачал головой. — Неужто это была Лили? Или Мэри? Она-то знала о твое… — начал было Римус. — Это был я, — сказал Сириус, поднимая на него совершенно сознательный взгляд серых и хмурых, словно тучи над их головами, глаз. — В каком смысле — ты? — заморгал Римус, напрягаясь больше прежнего и болезненно впиваясь пальцами в собственные плечи. — Я… хотел поцеловать тебя, — наклоняясь ближе, прошептал Сириус. — Я… Мерлин, неужели ты думаешь, что кто-то дал мне прямое указание пойти и поцеловать тебя? — проводя пальцем по линии челюсти Римуса, добавил он. — Ты признал это прямым текстом. Питер тому свидетель, — уклоняясь, поджал губу тот. — Питер тому причина.       Римус сдвинул брови к переносице, окончательно потеряв малейшее представление о произошедшем. — В самом деле, Луни, — ласково беря его пальцы в свои, тяжело выдохнул Сириус. — Что я еще мог сделать, чтобы… не запятнать твою репутацию своим безрассудством?       Римус молчал и, нервно сглотнув, продолжил глядеть в обрамленными густыми ресницами глаза. — Я… признаю, что могу быть высококонцентрированным идиотом, — опуская его руки и переплетая его пальцы со своими, пробормотал Сириус. — Почему ты так часто повторяешь это? — хмыкнул Римус. — Неужто Сохатый был прав и тебе так нравятся оскорбления в твой адрес?       Сириус тихо рассмеялся, уткнувшись головой в его плечо. Пушистые черные волосы защекотали приобнаженную шею Римуса, заставляя его затаить дыхание. — Луни, при всем уважении… — прищуренный взгляд серебристых глаз вновь обратился к его лицу. — Высоко, — Сириус сделал паузу, — концентрированный, — крепче сжимая пальцы Римуса в своих, он сократил расстояние между их лицами до смущающе близкого, — идиот.       Повисла пауза. — В.К.И… — робко прошептал Римус, чувствуя, как серый мир кругом вдруг начал играть чуть цветными оттенками.       Осознание волной приятного тепла растеклось по всему его телу в противовес пробравшему его ознобу. Приоткрыв рот, Римус не находил слов для выражения крайне смутных чувств, что вспыхнули в его груди. Первая тяжелая капля дождя коснулась его лица, заставляя недовольно поморщиться. — Ты очарователен… — вкрадчиво прошептал Сириус. — И ты… даже не читал валентинку во второй раз, не так ли? — печально улыбнулся он. — И так до сих пор и не понял, от кого она была? — Второй раз? — хрипло переспросил Римус. — На ночевке. Я ведь… временно одолжил ее, чтобы… наконец-то признаться прямым текстом, — покачал головой Сириус. — Это… точно не розыгрыш? — все же неуверенно пробормотал Римус, заставляя его тяжко вздохнуть. — Луни, — повторился Сириус, едва ощутимо прислоняясь к его лбу своим. — Почему тебе так сложно поверить, что… — его голос чуть надломился. — Я люблю тебя? — едва слышно спросил он.       Его хрипловатый, невероятно приятный голос сливался с шелестом листвы колыхаемого ветерком Запретного леса. — Но… почему? — хмурясь, спросил Римус. — Да потому что… — Сириус прикусил губу. — Знаешь, любовь — не то чувство, появление которого можно объяснить, — дождевая капля разбилась о его нос, заставляя его недовольно фыркнуть себе под нос. — Ну… Мне нравится смотреть, как ты улыбаешься. Искренне, как прямо сейчас, — взглянув на расслабившееся лицо издавшего тихий смешок Римуса, сказал он. — И мне… нравится твой голос. Правда. И твои веснушки. А еще нравится наблюдать за тем, как ты читаешь, как корпишь над постоянными эссе, нравится… просто смотреть на тебя. — Ну у тебя и вкус, — буркнул Римус, заставляя Сириуса возмущенно шикнуть в знак просьбы не болтать глупостей. — А еще я ничего не могу с собой поделать и влюбляюсь в тебя еще больше каждый раз, когда ты вытаскиваешь меня из… неприятностей. Точнее, помогаешь не нарываться на них и вершить безрассудства незаметно. Эдакий прекрасный принц, решающий все-е-е мои проблемы, — усмехнулся Сириус и уткнулся ледяным носом в изборожденную шрамами щеку. — И ты даже не представляешь, как топишь мое сердце каждым своим нечаянным взглядом. Твои глаза — они… совершенно прекрасны. Своим цветом они напоминают мне траву на летнем лугу — местами пожелтевшую, местами все еще зеленоватую… А доброты в них, полагаю, хватило бы, чтобы наполнить миллионы бездушных оболочек, что ходят среди нас, — совсем тихо заметил он. — К слову, я… давно подозревал в себе неладное, но окончательно убедился, что влип, когда мы готовили амортенцию несколько месяцев назад. Когда вместо запаха моторного масла или еще чего-то наподобие того я ощутил нечто совершенно новое, совершенно смутившее меня, но показавшееся мне настолько родным в тот момент… Шоколад, пергамент, очень старые книги, кофе… Как жаль, что ты не знаешь французского — я ведь уже говорил об этом однажды, а ты, небось, подумал, что я рассказал тогда какую-то красивую нудятину… — Я и не подумал бы, что ты… обнажил бы передо мной такую… эм… романтичную натуру, — полушепотом признался Римус, и дыхание вдруг показалось ему наисложнейшим процессом. — Я и сам от себя не ожидал такого. Не думал, что смог бы настолько втюриться в кого-то, пока не присмотрелся к тебе, — почувствовав, как понемногу стал усиливаться дождь, Сириус отступил и поник головой. — Но почему ты… молчал раньше? — проморгавшись после случайного попадания капли в глаз, спросил Римус. — Да потому что… я долго не мог принять это! И даже когда я смирился с тем, что влюбленность в лучшего друга — мой крест, я ведь не мог поставить тебя в известность! Весь такой… правильный, милый, нормальный ты похож на кого-то, кто и в мыслях не целует своего лучшего друга! Я не знал, как можно было проверить взаимность своих чувств, кроме как поцеловать тебя как бы немного по-пьяни, но… мне кажется, теперь ты точно наутро что-то да вспомнишь об этой ночи. — Так это был… запланированный поцелуй? — выгнул бровь Римус. — Мерлин, ну разумеется! — воскликнул Сириус. — Я ведь даже убедился, что, эм… ты не станешь сильно возражать, если я покурю перед этим… Знаешь, поступок отчаянный и волнительный… Но, к слову, даже так я… так и не понял, любишь ли ты меня в ответ, — опечаленно признался он. — Ты даже не представляешь, как у меня тряслись ноги там, в общежитии, и как они трясутся теперь. — Бродяг… При всем уважении, — неуверенно передразнивая его с целью ободрения, Римус вызволил руку из его некрепкой хватки и, коснувшись острого подбородка, чуть приподнял его. — Неужели ты думаешь, что я, весь такой… — он немного зажмурился, — правильный и… просто правильный, стал бы добровольно целовать кого-то, кого не люблю? Мерлин, да я ведь… Я даже с Пандорой расстался, едва осознав, что все это время мое сердце заставляла трепетать не она, — не сумел утаить он и тут же болезненно прикусил щеки изнутри.       Повисло молчание, и все вокруг заполнил лишь шум стремительно усиливавшегося ветра и дождя. Однако громче них Римусу показалось биение собственного сердца, вызывавшее сильную пульсацию в чуть кружившейся голове. — Нужно поторопиться в замок прежде, чем мы промокнем до нитки, — заметил Сириус, убирая от лица прилипшую ко лбу челку. — Подожди, пожалуйста, — непроизвольно схватившись за его руку своей, вдруг окликнул его Римус.       Внимательный взгляд светлых глаз обратился к нему как раз в тот момент, когда где-то вдалеке вспыхнула первая молния и раздался первый раскат грома. Ничего не сказав и не до конца отдавая себе отчет в действиях, Римус лишь притянул Сириуса ближе к себе и, положив руки на его талию, трепетно, чуть дразняще коснулся его чуть приоткрытых губ своими.       Поцелуй, что пьянил больше, чем огневиски, который каждый из них вливал в себя на протяжении почти всего вечера, вышел более затяжным и даже немного более страстным, нежели та катастрофа, что имела место в общежитии.       Римусу хотелось отдавать всего себя Сириусу. Такому нежному и ласковому, такому непривычно осторожному и даже немного неуверенному Сириусу, положившему изящные ладони на его ссутуленные плечи и очаровательнейше улыбавшемуся в сладостный поцелуй с горьковатым привкусом сигарет и огневиски. Приятнейшие возвышенные чувства согревали их обоих, заставляя надвигавшуюся грозу будто бы притихнуть, лишь бы позволить им насладиться друг другом.       Наконец, нежно поглаживая влажные черные кудри, Римус нехотя отодвинулся от совершенного лица и едва заметно улыбнулся Сириусу в ответ. — Вот теперь, пожалуй, нам можно и поторопиться, — осторожно заправив прядь темных волос за украшенное стальной серьгой ухо и оставив легкий, чуть смазанный поцелуй на впалой щеке, согласился он.       Сириус лишь молча натянул легкую мечтательную улыбку, вновь крепко сжимая его руку в своей.       Одного мучительного спуска по винтовой лестнице, на которой каждый из них без помощи второго рисковал бы переломать подкашивавшиеся ноги, явно стоила короткая пробежка под проливным дождем, которую Римус запомнил бы если и не на всю жизнь, то, по крайней мере, на годы. Он еще неоднократно непременно обращался бы к теплому воспоминанию о том, как кругом громыхал гром и как холодный ветер забирался под легкую просторную мантию; как громко билось горячее сердце в груди; как сбивалось дыхание и как, несмотря на это, невероятно легко было на душе Римуса в тот момент, когда стена дождя затмила все вокруг, ледяные пальцы крепко сцеплялись с его собственными, а серые глаза, отражавшие вспышки молнии, что была уже совсем близко, сияли счастьем при каждой новой встрече взглядами.       Искренность Сириуса Блэка была бесценна — Римус не знал, перед сколькими людьми тому доводилось обнажать свое совершенное тело, но он был уверен, что шанс заглянуть под маску холодного и фальшивого аристократа и тем самым обнажить своему взору эту романтичную душу выпадал далеко не каждому.       Ночные коридоры еще никогда не казались такими переполненными — то и дело укрываясь за углами и прижимаясь друг к другу, Римус и Сириус чудом избежали как минимум две встречи с профессором Макгонагалл, три — с Северусом Снейпом, почему-то решившим перевыполнить свой долг, как староста, и еще по одной — с миссис Норрис и профессором Клодумом. — Где вы, Мерлин вас побери, носились?! — встретила их на пороге гостиной Марлин, когда громкая вечеринка уже подходила к своему концу. — На, эм… на улице, очевидно, — отмахнулся Сириус, нервно выпустив руку Римуса из своей. — Вы спятили! — возникла за спиной Марлин Лили. — Джеймс и Питер уже собрались идти вас искать! Вы же совсем промокли! — Вовремя же вы нас хватились, — хмыкнул Сириус, сверяясь с часами на запястье Римуса и заставляя того нахмуриться от легкого недоумения и удивления. — Всего-то часик спустя. — Что вы вообще делали на улице?! — не обращая на него внимания, спросила Лили и недовольно поджала губу, глядя на Римуса, поправлявшего прилипшую ко лбу мокрую челку. — Поссорились… эм… под действием алкоголя… бывает, — потупился тот. — Серьезно — с кем не бывает… Обошлось без драк и прочего — не подумай… — Колись — ты как Люпина-то довел? — усмехнулась Марлин, зарываясь пальцами в спутанные светлые волосы и переводя взгляд на Сириуса. — Он же само спокойствие обычно. — Оно само как-то выходит, — пожал плечами тот. — У меня просто есть такой талант — доводить окружающих до белого каления, ссориться с ними, а потом все равно налаживать отношения благодаря своей неземной красоте, — шутливо добавил он. — А теперь извините, но я, пожалуй, пойду спать прежде, чем напишу таки Ее Величеству или Министру магии с просьбой вернуть разрешение на применение гильотины — головная боль убивает меня. А еще переоденусь прежде, чем умудрюсь простыть перед началом лета. — Не болтай глупостей, — подтолкнул его Римус. — Я про гильотину. Но, в общем-то, не могу не согласиться с ним — порой эта головная боль попросту невыносима, а простыть мы рискуем процентов так на семьдесят, — вновь нахмурился он. — Полагаю, мне тоже лучше пойти. Еще раз с днем рождения. Ну, к слову, как оно тебе — совершеннолетие? — улыбнулся он Марлин. — Потрясающе, — устало просияла та и обернулась через плечо, видимо, услышав чей-то зов. — Ну-с, ладно, мне еще последних гостей выпроваживать… — вздохнула она. — Спокойной ночи, мальчики. И спасибо за помощь с парой моментов по типу алкоголя, — подмигнула она едва заметно ухмыльнувшемуся Сириусу прежде, чем вместе с все еще слегка недовольной Лили затеряться в поредевшей толпе.       Несмотря на то, что, стоя перед входом в комнату, Римус и Сириус бурным шепотом обсуждали, как стали бы объясняться перед друзьями, которые, со слов однокурсниц, «собирались их искать», в конечном итоге красивейшая легенда им совсем не понадобилась. Едва пересекши порог, они обнаружили Питера дремлющим в полусидячем положении на собственной кровати, а Джеймса — и вовсе прикорнувшим за письменным столом.       Переглянувшись с Сириусом, в результате немого диалога вместе с ним Римус решил не тревожить сна друзей. Прикрыв окно, он подошел к высокому шкафу и достал из нее полосатую красно-желтую пижаму. Поймав на себе внимательный взгляд Сириуса, он нервно облизнул губы. — Можешь, эм… приглушить свет? Он что-то слепит… Буду очень благодарен, — вздохнул он. — Угу, да, именно поэтому, — коротко усмехнулся тот, но, вынув волшебную палочку из кармана мантии, все же приглушил свет настенного светильника и отвернул голову чуть в сторону. — Спасибо, — все еще трясущиеся пальцы подводили Римуса, заставляя его провозиться с несчастными пуговицами рубашки неопределенное количество времени. — Может, помочь? — наконец, непринужденно предложил Сириус, уже подойдя ближе и доставая собственную шелковую пижаму с соседней полки шкафа.       Римус посмотрел на него чуть исподлобья, сжимая губы, но, понимая, что иначе этим зрелищем он лишь повеселил бы Сириуса еще больше, принял предложение легким кивком головы.       Довольная улыбка невероятно шла призрачно-бледному лицу. Длинные тонкие пальцы на удивление быстро справились с парой последних пуговиц, заставляя краснеющего Римуса стыдливо отвести взгляд. Почувствовав, что ни капли не смущенный Сириус, в свою очередь, продолжил смотреть на него, он пожевал губы и затаил дыхание, когда почувствовал легкое прикосновение кончиков все тех же холодных пальцев к собственной груди. Щекотно обводя полосы уродливых шрамов, Сириус заставил его невольно глухо рассмеяться, но вместе с тем — и раскраснеться еще больше от смущения. — Тебе же не больно? — все же осторожно поинтересовался Сириус, убирая руку прочь. — Ну, знаешь… некоторые могут и на боль иногда реагировать смехом. Как я. — Ох… — проморгался Римус. — Нет, вовсе нет — мне просто… щекотно, правда. Я, эм… нет, ладно… забудь, — он решил умолчать о том, что доверял Сириусу и именно поэтому чувствовал себя относительно расслабленно, когда тот касался уязвимой рубцовой ткани на его теле. — Но спасибо, что спрашиваешь, — робко улыбнулся он.       Улыбка эта вмиг отзеркалилась на красивом лице Сириуса, отступившего и вновь вежливо отвернувшегося от него. К тому моменту, как Римус сменил все еще немного влажную несвежую форму на уютную пижаму, Сириус лишь снял собственную рубашку и теперь неторопливо развешивал ее поверх другой, практически точно такой же рубашки в шкафу. Римус не любил откровенно пялиться на кого-либо, но, вероятно, допускались маленькие исключения по отношению к кому-то, разделившему с ним почти что три поцелуя за минувшие часы.       Любуясь этой стройной бледной фигурой, Римус не впервые задумался о том, что та походила не иначе, как на ангельскую. Его даже совсем не смущали тонкие потемневшие шрамы на ровной спине — образ страдающего ангела всегда ведь был романтизирован вдвойне. Сведя лопатки, словно собираясь взмахнуть своими крыльями, и повернув голову так, чтобы встретиться с Римусом своим игриво-вопрошающим взглядом, Сириус заставил его нервно отступить и обратить взгляд к окну, за которым виднелась лишь тьма. — Здесь становится прохладно, — буркнул Римус, вслушиваясь в шум дождя и скрещивая руки на груди. — Странно — а мне, наоборот, жарко, — вскинул брови Сириус, не удосужившись застегнуть верхние пуговицы даже пижамной рубашки и обернувшись. — Может, у тебя это… из-за твоего, ну… полнолуния? Первое июня-то на носу. — Ох, Мерлин, — невольно простонал Римус. — Не напоминай, прошу, — вздохнул он, опускаясь на предварительно, еще до вечеринки расстеленную кровать. — Прости, — без раздумий присаживаясь рядом с ним, Сириус коснулся его руки своей.       Вдыхая воздух полной грудью, Римус одарил его неуверенной, скромной улыбкой, но взглядом указал на одну из соседних кроватей. — Я знаю, что сплю не здесь. Все не настолько плохо, — усмехнулся Сириус. — Я просто… хотел пожелать тебе доброй ночи? Ты, к слову, ледянее меня сейчас будешь… — темные брови сдвинулись к аккуратной переносице. — Ужас. Я мог бы согреть тебя шерстью, — подмигнул он, и Римус не был уверен, был ли он серьезен. — Объятий было бы вполне достаточно, — все же пробормотал он, опуская взгляд. — Если бы мы жили в комнате только вдвоем.       Сириус непонятно промычал. — Мерлин, прости, — буркнул Римус, практически сразу смутившись собственному заявлению. — Сам не знаю, что на меня иногда находит перед полнолуниям, — устало прилегши и кутаясь в одеяло, добавил он. — Что бы это ни было, мне оно нравится, — выдержав паузу, чуть робко ухмыльнулся Сириус. — Ну, эм… полагаю, пока Хвостик и Сохатик спят, не будет ничего страшного, если мы немного… будем вести себя не совсем как… друзья, — с трудом подбирая слова, заметил он и поджал губы. — Только вот нужно будет задернуть полог кровати и держать ухо востро. А потом я переберусь в свою кровать либо в случае, когда кто-то из них придет в сознание, либо, в идеале, когда тебе станет лучше.       Римус не верил, что его слова полностью соответствовали намерениям, пока все сказанное не было осуществлено. Он чувствовал, как раскраснелся, когда Сириус задернул плотный полог и залез под его одеяло, оставив зажженную тусклым «люмосом» палочку на краю кровати. Чувство ужасного волнения от такой близости и сложившейся картины усугубило озноб, но Римус сумел выдавить из себя рассеянную улыбку и нерешительно придвинулся ближе к Сириусу.       Его объятия оказались некрепкими, осторожными и будто бы даже неуверенными, но притом настолько на удивление уютными, что Римус даже сумел чуть расслабиться в них. Немного свернувшись калачиком, он не припомнил, когда в последний раз вот так намеренно обнимал Сириуса. Быть может, даже никогда ранее.       Но теперь, лежа вплотную к нему и уткнувшись мерзнущим носом в теплую бледную шею, он невольно подумал о том, как правильно это ощущалось. Римусу нравилось вдыхать смешавшиеся запахи выветрившегося одеколона, сигаретного дыма и совсем немного — огневиски; нравилось чувствовать невесомую руку Сириуса на своем плече; нравилось ощущать легкие поглаживания по спине; нравилось вслушиваться в размеренное, глухое, чуть сиплое дыхание. — Я же уже говорил, как красиво у тебя вьются кончики волос от влаги? — хрипло прошептал Сириус. — А я, кажется, уже отвечал, что этим они мне и не нравятся, — промычал Римус. — А еще ты уже признал и принял, что у меня… скажем, «интересный», в твоем понимании, вкус. Буквально этим вечером, — усмехнулся Сириус. — Есть такое, — хмыкнул Римус и, чуть отпрянув, поднял взгляд на его расплывшееся в нежной улыбке лицо. — Нормальный у меня вкус. Хороший даже, я бы сказал, — с прищуром и напускной задумчивостью в голосе сказал Сириус, разглядывая его.       Римус тихо скептически усмехнулся и, зевнув, устало прикрыл глаза. Все-таки время давно уже перевалило за полночь и наверняка близилось ко второму, если не третьему часу ночи. — Bonne nuit, Lunard, — мягко прошептал Сириус, наблюдая за ним. — И тебе, — без раздумий ответил Римус, понимая примерный смысл его слов. — Делаешь прогресс в изучении языка, я так посмотрю, — с добрым смехом пробормотал Сириус, но притих и привстал на локте, едва услышав непонятный шорох. Однако когда за тем не последовали никакие иные звуки и вновь воцарилась тишина, он тяжело выдохнул и все же прилег обратно.       Пришел черед Римуса приобнять его. Бережно и чуть более крепко. Трепетно вздохнув, Сириус вовсе не стал возражать этого, придвинулся ближе к нему и так же прикрыл глаза.

***

      Правда, когда непривычно быстро и крепко уснувший Римус очнулся наутро, его уже и след простыл. Лишь подушка впитала в себя едва ощутимый запах сигарет и одеколона, который Римусу стал уже не столько просто привычен, сколько даже приятен. И несмотря на то, что он прекрасно помнил практически все, произошедшее минувшей ночью, это заставило его невольно нахмуриться. Ему вовсе не хотелось так быстро привязываться к Сириусу Блэку в новом, неизвестном ему ранее, романтическом плане.       Тем более, что на протяжении всего наступившего дня им все никак не удавалось остаться наедине хотя бы минутку — за окном все так же лил дождь, из-за чего все ученики Хогвартса были вынуждены остаться в стенах замка и рассыпаться по коридорам, гостиным и даже обычно пустующей библиотеке. Все-таки экзамены должны были начаться совсем скоро. Кто-то умно тратил выходной на подготовку к ним, а кто-то, как мародеры и большинство других старшекурсников Гриффиндора, почти поголовно жаловавшихся на неважное самочувствие, предпочел уделить один день отдыху.       В гостиной Гриффиндора после обеда проходили чуть ли не самые настоящие турниры по игре в волшебные шахматы и взрывающиеся карты. Римус не имел страсти к азартным играм и понимал, что для игр интеллектуальных был слишком рассеян в тот день, а потому стал наблюдателем, время от времени переходившим от одних играющих к другим, дабы узнать, какие успехи делал Питер в шахматах и была ли удача в большей степени повернута к Джеймсу или Сириусу, оба из которых стремились обыграть пару других ребят и друг друга.       Римусу, то и дело скрещивавшему руки на животе и нервно постукивавшему носком ботинка по полу, необходимо было поговорить с Сириусом с глазу на глаз, а потому в перерывах между партиями он искал зрительного контакта с ним, но ни одна попытка не увенчалась успехом. Маска безразличия и непринужденности Сириуса была хороша — даже слишком хороша, чем она и заставила Римуса озадачиться и вновь почувствовать себя не в своей тарелке.       Быть может, Сириус не помнил о событиях прошлой ночи? Или помнил, но теперь, на трезвую голову, стыдился и жалел о них? А может, он, как и Римус, сомневался в том, насколько серьезно все это было для обеих сторон и потому боялся поговорить с ним?       Целый день он не находил себе места из-за этих вопросов, вытеснявших собой все посторонние мысли. Он пытался, уединившись, читать книги или даже повторять учебный материал, но в конечном итоге бросал это дело, осознавая, что совсем не вникал в смысл слов перед своими глазами — в голове вертелись лишь те же вопросы, те же смутные воспоминания об Астрономической башне и о робких объятиях, тот же облик милого лица и стройного тела.       Но вот, наконец, Сириус удосужился выловить его в коридоре после ужина, который он пропустил и за которым Римус получил неожиданное письмо от родителей, которое собирался прочесть по возвращении в общежитие. Тот испытал смущающий прилив теплоты где-то в груди, когда приятный, чуть взволнованный голос, который он узнал бы из сотни, окликнул его. Пара серых глаз растерянно глядела на него с некоторым беспокойством, и Римус хотел было попытаться завуалированно прояснить отношения между ними. Но Сириус заговорил первым.       Римус и не подумал бы, что уже совсем скоро все неозвученные вопросы и «проблемы», еще днем вызывавшие дрожь в коленках и фантомное чувство сдавленности в груди, показались бы ему чем-то совершенно глупым и детским. — Тебя ищет Макгонагалл. Подходи к ее кабинету. Что-то срочное, — отрывисто сказал Сириус и прикусил губу. — Что-то мне подсказывает, у тебя неприятности…       Римус почувствовал, как странное жжение вспыхнуло в его груди, но уже в следующий миг сменилось слабым ознобом. Навряд ли ведь его вызывали к директору из-за одного пропущенного дежурства, на котором его по графику и не должно было быть. — Тебя, эм… проводить туда, может?.. — предложил Сириус, легонько касаясь его руки своей. — Выглядишь взволнованно.       Поджав губу, Римус колебался с ответом, но в итоге покачал головой. — Не думаю, что там что-то сильно страшное, — неуверенно усмехнулся он. — Но, эм… спасибо, что предложил, — буркнул себе под нос он и, вызволяя свою руку из легкой хватки холодных пальцев, побрел прочь.       Погрузившись в тревожившие его раздумья о том, какие же «неприятности» могли его ждать, он почти не видел куда шел. Ноги автоматически несли его по изученным вдоль и поперек коридорам, что были переполнены сотнями незнакомых лиц, с парой из которых Римус по неосторожности и невнимательности чуть не столкнулся. Наконец, крепко сжимая от нервов конверт с непрочитанным письмом, он трижды постучал костяшками пальцев в немного скрипучую дверь кабинета Макгонагалл и приоткрыл ее. — Войдите, мистер Люпин, — сказала профессор Макгонагалл, отвлекаясь от подписи некоторых документов и поправляя золоченые очки. — Присаживайтесь. — Профессор… — с придыханием прошептал Римус и, прикрыв дверь кабинета, прочистил горло. — Сириус известил меня, что вы хотели меня видеть, — присаживаясь на край кресла напротив нее, неловко объяснился он, впервые допустив, что Сириус мог и пошутить. — Верно, мистер Люпин, — тут же опровергла его подозрения Макгонагалл, отодвигая одну из бумаг на столе ближе к нему. — Ближайший рейс Хогвартс-экспресса назначен на завтра, на десять часов утра. Ваш отец подтвердил, что встретит вас на станции вокзала Кинг-Кросс. — «…освобождение мистера Р. Дж. Люпина от занятий…», — бегло прочел Римус на одной из немногочисленных строчек и нахмурился.       Он хотел было возмутиться, сказать, что произошла какая-то ошибка — он ведь не совершал серьезных проступков! — но, подняв взгляд на, как ему зачастую казалось, немигающие глаза Макгонагалл, приготовился сперва выслушать ее. — Ваш отец уже связался с директором и объяснил, через какое горе приходится проходить вашей семье, — продолжила она. — Нам с профессором Дамблдором искренне жаль, что оно постигло вас. — Какое горе?.. — недоуменно усмехнулся Римус, но, чувствуя, как табун ледяных мурашек пробежал по его спине, нервно опустил взгляд на чуть помятый конверт с письмом, что лежал на столе.       Стоило еще в Большом зале заметить, что подписан он был отцом, а не матерью, чего Римус даже не заметил, совершенно забывшись в своих чувствах и в дурацкой подростковой любви. Суетливо разорвав конверт и развернув письмо, Римус почувствовал, как его вмиг затошнило всего от трех слов: «находится при смерти».       Римус тупо смотрел на лист пергамента перед собой, не в силах прочесть остальное его содержимое. Собравшись с силами, он взглянул лишь на дату в нижнем углу. Письмо было написано прошлым вечером. Ощущение вины заставило его ощутить сильнейшее отвращение к себе за то, что считанные часы назад он смел наслаждаться жизнью и считать страданиями свою якобы неразделенную любовь, вовсе не думая о том, что в тот же самый момент, как и в любой другой, где-то далеко в Лондоне настоящее несчастье могло стучаться в его дом.       В чувство Римуса привело легкое прикосновение к его предплечью. Подняв взгляд и повернув голову, он обнаружил, что профессор Макгонагалл уже стояла по его правую руку, сочувственно глядя на него. — Спасибо… профессор, — резковато схватив освобождение от занятий, на автомате сказал Римус и поднялся с места. — Я, пожалуй, пойду… соберу минимальный багаж, полагаю, — чуть надломившимся голосом прошептал он, кивая в сторону двери. — Примите мои искренние сочувствия, мистер Люпин, — вновь начала было Макгонагалл, но Римус, окончательно впав в некий транс, почти не слушал ее и, стараясь не забывать о размеренном дыхании, поспешил выйти из кабинета.       Вероятно, такой поступок можно было расценивать как грубость, хамство и невежество, но это совсем не волновало его в тот момент.       Голосок в голове настойчиво убеждал его, что все непременно закончилось бы хорошо, как это уже бывало прежде, а потому пускать слезу преждевременно, как это делали многие, ему почти не хотелось. Римус словно оказался погружен в незримый вакуум, созданный с целью оградить его от внешнего мира и сохранить иллюзию беззаботности, которой он жил долгие месяцы и годы.       Вернувшись в общежитие, он оставил данную Макгонагалл справку и письмо на столе, ничего не сказал друзьям и принялся молча собирать самое необходимое в чемодан. Лишь тихое «какого хрена происходит», послышавшееся где-то у него над ухом, заставило его сухо буркнуть что-то про «семейные обстоятельства».       Друзья настороженно глядели на него в шесть глаз. — Что-то случилось?.. — осторожно и безрадостно спросил Питер. — Очевидно, да, — шикнул Сириус. — Лунатик?.. — Джеймс хмуро поглядел на друга из-за залапаных линз очков. — Все будет хорошо, — не отвечая на вопрос и обманывая и их, и себя самого, только и буркнул тот, поворачиваясь лицом к ним, и поднялся с пола. — Меня не отчисляют — не подумайте, — решил уточнить он. — Давайте я вам потом объясню? У меня, вон, еще и дежурство сегодня… — торопливо припомнил он. — Какое там дежурство! — запротестовал Сириус, преграждая ему путь к двери и беря его за плечи. — Во-первых, еще не время, а во-вторых, ты же сам не свой — это очевидно! Какого хрена происходит? — еще раз спросил он.       Римус закатил глаза, сделал глубокий вдох и нервно пожевал губы. — Дайте хотя бы пойти продышаться нормально. Вы когда-нибудь замечали, какой тут спертый воздух? — поежился он.       Сириус тревожно переглянулся с Джеймсом и Питером, что стояли за спиной Римуса, и, отступая, неуверенно убрал руки с его плеч.       Римусу, пробормотавшему «спасибо», было необходимо остаться наедине с собой. Ему хотелось полностью переварить всего несколько слов из несчастного письма, что казались ужасно неправильной, глупой ошибкой, в полной тишине. Ведь все и всё кругом вдруг показались настолько пугающе нереальными, словно какой-то сумбурный сон, что стало раздражать и нагонять на него лишь еще большее чувство глухой тревоги. Хотя, возможно, один человек все же делал это совсем немного меньше.       Проходя мимо Сириуса, Римус едва ощутимо, как бы ненамеренно задел его трясущейся рукой и совсем тихо, практически беззвучно прошептал «пожалуйста».       Разумеется, Сириус не последовал сразу за ним, лишь обернувшись через плечо и вместе с Джеймсом и Питером проводив его взглядом. Возможно, то было и хорошо — по крайней мере, он не увидел запоздалых слез и не услышал жалких всхлипываний Римуса, вынудивших того добираться до желанного места обходными путями и заброшенными коридорами.       К тому моменту, когда Сириус нашел его на крыше пятого этажа, не впервые ставшей местом их отнюдь не радостных встреч, Римусу полегчало. Точнее, он сумел взять себя в руки и позволить боли осознания медленно растекаться отравой по всему его нутру, но так и не находить отражения в его лице или действиях. Единственным, что ее выдавало, стала все никак не унимавшаяся дрожь.       Сириус не задавал лишних вопросов. Такая мелочь заставила Римуса проникнуться к нему благодарностью и еще большей нежностью в тот момент. Молча присев на холодный каменный пол рядом с ним, Сириус не стал возражать, когда он опустил тяжелую голову на его напряженное плечо. — Сохатый и Хвост даже были рады, когда я пошел искать тебя, — мягко прошептал он. — Я очень ценю, что ты… готов терпеть меня, когда тебе, кажется, не хочется видеть никого.       Римус тяжело вздохнул. — Потому что я очень ценю тебя, — вполголоса прошептал он и нервно сглотнул застрявший в горле ком. — Ты… — он покачал головой, очевидно не будучи настроенным на излишнее милование и сбившись с мысли.       С минуту они просидели в тишине, лишь наблюдая за тем, как вновь сгущались тучи на звездном небе. Вероятно, совсем скоро в окрестностях Хогвартса прошел бы очередной проливной дождь. — У тебя сигареты с собой? — вдруг спросил Римус, поднимая взгляд на задумчивое красивое лицо.       Совсем немного удивленный Сириус настороженно покосился на него. — В прошлый раз тебе не понравился горький вкус и жжение в горле, — напомнил он. — Ладно, эм… неважно. Честно, мне кажется, я схожу с ума… — признался Римус, сжимая зубы. — Мне просто… очень нужно что-то, чем я смогу отвлечь себя. А тебе эта… гадость, кажется, помогла пережить смерть кого-то близкого немного… легче.       Взгляд серых глаз потух больше прежнего. Покопавшись в кармане брюк, Сириус передал ему почти полную пачку несчастных сигарет. — Бери, сколько хочешь. Не думаю, что тебя хватит на много, да и не думаю, что за одну ночь ты станешь зависимым или вроде того, — бросил он. — Спасибо, — вздохнул Римус, дрожащими пальцами поднося длинную сигарету к губам.       Сириус любезно вызвался поджечь ее для него. — Мама… умирает… — впервые, совсем тихо сказал Римус, закашлявшись после первой неглубокой затяжки, и озвучивание этих слов словно ударило его обухом по голове. — Мерлин, мне очень жаль, Луни, — запоздало, прошептал Сириус, ласково поглаживая его по волосам. Он нервно сглотнул — это было видно по движению его кадыка. — Извини — я знаю, что слова, мягко говоря, плохо помогают… — Угу, — хмыкнул Римус, слушая его вполуха и лишь фокусируясь на том, как горький едкий дым обжигал горло, вызывая в нем противное покалывание, а головокружение лишь усиливалось с каждой новой затяжкой.       Когда они были всем, на что он обращал внимание, ему становилось хорошо. Точнее, моментами ему становилось настолько плохо, что всякая мысль напрочь вылетала из головы. Сириус, вероятно, замечал это, а потому вновь поймал молчание и лишь едва ощутимо поглаживал его руку своей, заставляя Римуса время от времени поглядывать на него отрешенным, невидящим взглядом.       Однако все это не сумело достаточно приуменьшить боли Римуса. Едва докурив сигарету и затушив ее о каменную поверхность крыши, он почувствовал, как по его щекам покатились слезы, что разбивались о землю, словно первые капли дождя. И пускай Сириус заботливо пытался вытирать первые из них, в конечном итоге он был вынужден лишь наблюдать за тем, как усиливались вздрагивания и учащались всхлипывания Римуса.       Римус был благодарен ему за то, что он не пытался нагло лгать ему, что все непременно было бы хорошо, а расстраиваться преждевременно нужды не было. Ведь он чувствовал, что совсем скоро ничто уже не было бы так хорошо, как было раньше, и это осознание щемило его разболевшееся сердце.       Слабые поглаживания невесомых рук по ссутуленной спине стали единственным, что помогало ему воздержаться от рвавшихся наружу рыданий и не забывать переводить судорожное дыхание.