Юность

      Римус так и не дождался ни дождя, ни возвращения Сириуса в комнату. Разумеется, несколько раз он выглядывал на крыльцо, но каждый из них обнаруживал друга возящимся с несчастным мотоциклом — либо Бродяга обнаружил некую неисправность, либо попросту отчего-то усердно избегал общества Лунатика, в его взаимоотношениях с которым все больше творилась откровенная чертовщина.       Но, когда Римус проснулся наутро, Сириус все же уже лежал в кровати. Несмотря на то, что серые глаза были приоткрыты и обращены к нему, Римус предположил, что тот пребывал в некой полудреме. — Доброе утро, — тут же опровергая это, пробормотал Сириус и натянул легкую, будто бы неуверенную улыбку. — Эм… доброе, — зевнул Римус, игнорируя, как поначалу встрепенулось его собственное тело от неожиданности. — Ты что — смотрел, как я сплю? — нахмурился он. — Вовсе нет, — фыркнул Сириус. — Мне было просто скучно, а пока ты спишь, я не могу много чем развлечь себя. У тебя, кстати, кажется, что-то на носу.       Хмурясь еще больше, Римус поднялся корпусом и посмотрелся в огромное зеркало, стоявшее у стены. — Ты… про мои веснушки? — хмыкнул он. — Они, эм, темнеют ближе к лету. Ничего не могу с ними поделать. Со стороны они, наверное, выглядят как грязь, да?.. — О, нет. В смысле, они самые, но… Извини, вовсе нет, на грязь это не похоже, — Сириус протер глаза. — Просто… Не выспался, видать. Они красивые. Точнее, это не то… Блять, извини.       Недоуменно проморгавшись, Римус покосился на него. — Обычно за приятные слова по типу «красивые» не извиняются, — сказал он. — Может, вздремнешь? Тебе бы это явно не помешало. Ты же, кажется, всю ночь на свежем воздухе просидел. — Да, звезды были слишком красивыми, а мотоцикл — слишком… грязным и сломанным. И нет, я в порядке, правда — дневной сон еще никому добра не делал. Думаю, чашка кофе должна помочь. По крайней мере, тебе она обычно помогает на учебе, — усмехнулся он, поднимаясь с кровати и чуть пошатнувшись, вероятно, от резкого потемнения в глазах. — Замечательно. Тогда давай я позабочусь о кофе и принесу его сюда? При всей… всем уважении, ты, небось, сахар с солью в таком состоянии перепутаешь. Да и сильно громыхать посудой не хотелось бы, — предложил Римус, поднимаясь на ноги и неуверенно касаясь его плеча. — Обычно настолько невнимательны лишь те, чей разум отравлен любовью, — Сириус издал короткий смешок, отличавшийся от предыдущего непонятной нервозностью и безрадостностью. — Ну, раз уж ты предлагаешь, то с удовольствием соглашусь, — добавил он, встретившись с ним взглядом и выдержав короткую паузу. — Эм… Вот и прекрасно, — неловко улыбнулся Римус, убирая руку прочь и пряча ее в кармане пижамных штанов. — Ты кофе с чем пьешь? — Сделай на свой вкус — я тут не сильно привередлив, — пожал плечами Сириус. — Только, Мерлина ради, не обычный горький черный кофе. — Ты, между прочим, выглядишь, как кто-то, кто мог бы любить его, — заметил Римус, осматривая друга с ног до головы, но воздержался от всех пришедших ему на ум описаний дерзко-загадочного образа, которого тот придерживался в обществе. — Учту, — кивнул он. — Спасибо, — сказал Сириус, глядя куда-то мимо него и присаживаясь обратно на кровать.       Стоя посреди кухни и уже почти покончив с приготовлением двух чашек кофе, Римус допустил, что Сириус мог быть голоден, с учетом того, что, в отличие от него самого, тот зачастую завтракал по утрам. К тому же, Сириус, вероятно, с прошлого вечера так и не сомкнул глаз, а он не был похож на кого-то, кто стал бы устраивать себе ночной перекус в чужом доме.       К удаче Римуса, на обратном пути в комнату ему никто не встретился — нести две кружки в одной руке и тарелку с булочками с корицей и печеньем в другой было, пожалуй, не самой умной идеей. Довольно быстро пожалев о своем нежелании возвращаться на кухню дважды, он имел все шансы по малейшей неосторожности уронить все это. — Мерлин, да завтрака в постели у меня не было с тех самых пор, как я с площади Гриммо сбежал, — со смехом удивился Сириус, лежавший на кровати и лениво листавший некую книгу, одолженную с одной из книжных полок. — Ты еще и не ворчишь, как Кикимер… и наружностью поприятнее будешь, — он пожевал губы. — Извини, — вдруг сказал он, захлопнув книгу. — Спасибо, — добавил он, потянувшись за булочкой. — Сириус… — Римус оставил кофе на прикроватной тумбочке и присел рядом с другом. — Что, Мерлин побери, с тобой творится? Ты словно сам не свой. Ну, в смысле… С каких это пор Сириус Блэк извиняется по мелочам? Еще и непонятно за что. — Да, знаю, изви… — Сириус покачал головой. — Я в порядке. В плане… Я уже обозначил, что втюрился. И констатировал, что это отравляет разум человека, делает его слабее и всякое такое… И я, к тому же, всего лишь был отвергнут. Всего-то! Скоро буду в порядке, наверное, — отодвигаясь от Римуса, он взял в руки свой кофе. — Ты любишь побольше сливок и сахара, я так посмотрю? — сделав пару глотков, он нашел способ сменить тему разговора. — Не то чтобы… В свой кофе я если и добавляю сахар, то пару чайных ложек от силы. Ты ведь просто говорил, что не хочешь горький темный кофе, а я не был точно уверен, в каких пропорциях ты любишь все это мешать… Надеюсь, вышло неплохо? — Римус прикусил губу. — Очень даже, — кивнул головой Сириус.       Римус не заметил, как засмотрелся на него. Он невольно стал разглядывать серые глаза, на протяжении всего завтрака будто бы намеренно избегавшие зрительного контакта с ним, красивое аристократическое лицо с его белоснежной кожей, высокими скулами и четкой линией челюсти и растрепанные черные кудри, которые Сириус то и дело не без очарования в своих движениях отбрасывал прочь от лица.       На землю Римус, практически не притронувшийся к собственному кофе, спустился лишь в момент, когда Сириус не единожды окликнул его по имени. — Извини, ты что-то сказал? — тряхнул головой Римус, глядя на него чуть помутневшим взглядом. — Спрашиваю, можно ли покурить в помещении. — Слушай, ты, может, ночью с кровати падал и головой ударился? — предположил Римус и приложил тыльную сторону ладони к его лбу, на котором практически тут же выступили капли холодного пота. — Иди ты, — буркнул Сириус, приподнимая острый подбородок. — Комната-то твоя, и родители, которым за курением лучше не попадаться на глаза, — тоже. — Почему-то тебя это ни капли не смущало в предыдущие два дня, — отметил Римус. — И мне очень совестно за проявленное неуважение, — вздохнул Сириус, одарив его слабой виноватой улыбкой, вызвавшей непонятное тепло во всем его теле. — Опять… извинения, — хмыкнул Римус. Пришел его черед отодвинуться так, что теперь они сидели у разных краев кровати. — Ну… — он пожал плечами. — Делай, что хочешь, полагаю, — нервно сглотнув, выдохнул он. — Сочту это за то, что ты даешь добро. Благодарю, — приподнял уголок губ Сириус и, встав с места, подошел к стулу, на спинке которого висела кожаная куртка, в карманах которой он и прятал свою никотиновую гадость. — Мерлин, эта длина волос невозможна — в лицо лезет, а собрать — толком не соберешь, — фыркнул он, снимая мягкую резинку для волос с запястья. — Заставляет меня иногда разрываться между желанием набраться терпения и обратно отрастить их и желанием просто… — Да, они были очень красивыми, — без раздумий пробормотал Римус, чем перебил друга и вызвал легкую ухмылку на его лице и румянец — на своем собственном. — Извини, — чуть ли не прошептал он. — За комплименты по типу «красивые» не извиняются, Луни, — подразнил и лишь еще больше смутил его Сириус.       Если бы Римус был чуть менее культурным, то наверняка обозвал бы его засранцем. Впрочем, сделать это мысленно, притом добавив перед оскорблением все тот же банальный, но лестный эпитет «красивый», ему ничто не мешало.       Собрав черные кудри в слабую мальвинку, Сириус едва успел сделать первую затяжку, как передние пряди уже вновь спали ему на лицо. Тонкие губы недовольно скривились, и взгляд светлых глаз обратился к Римусу, который, не отдавая отчета собственным действиям, встал с места и, непринужденно подойдя к другу, помог тому заправить надоедливые волосы за уши, словно это было что-то совершенно обыденное. Черные брови удивленно изогнулись. — Merci beaucoup, mon cher… Уж извини за, возможно, неуместное употребление французского говора, но уж больно я люблю этот славный язык, — прищурился Сириус и, кашлянув, выдохнул облако дыма, опалившее лицо Римуса, стоявшего, словно вкопанный, чуть ли не вплотную к нему. — Да, эм… — закашлялся тот и, сгорая от осознания неловкости произошедшего, захотел исчезнуть из этого мира хотя бы на пару столетий, если не навсегда. — Я… Пойду отнесу посуду на кухню, — как можно более уверенно сказал он, отступая.       Внимательно наблюдая за ним, Сириус лишь молча кивнул. — Луни? — все же окликнул он Римуса, когда тот стоял с тарелкой и кружками в руках уже почти у самой двери. — Да?       Сириус явно хотел сказать ему что-то наверняка важное, судя по выражению правильного лица. Но не впервые за утро он отказался от этой идеи в последний момент — плохо скрываемая эмоция самодовольства, коварства и вместе с тем — непонятной радости казалась Римусу странной, но притом неприлично обворожительной предвестницей скорого проявления блэковского безумия. Но, как однажды сказал он сам, чтобы полностью понять Сириуса Блэка и его мотивы, нужно было быть Сириусом Блэком. — Ничего, — проморгался Сириус, натягивая свою чертову ангельскую улыбку. — Я, эм… хотел сказать спасибо за завтрак еще раз. Ты чудесный… друг. — Рад слышать, — скованно улыбнулся Римус, стараясь не останавливать своего внимания на его прекрасном лице, и поспешил скрыться в коридоре.       Он чувствовал, что общество Сириуса снова становилось все более невыносимым для него. Оно заставляло его делать глупые, абсурдные вещи, мешало ему трезво мыслить и вызывало уже не столько чувство эйфории, сколько чувство обыкновенного смущения. Желая развеяться, Римус даже решил прогуляться по окрестностям за компанию с Джеймсом. — Ну как — писал уже своей даме сердца? — спросил тот, когда очередной все никак не вязавшийся разговор зашел в тупик. — Эм… Планирую, — покачал головой Римус. — Знаешь, с вами я как-то… не очень много думаю о ней.       Джеймс немного нахмурился, но ничего не сказал по этому поводу. — Как думаешь — чем там занимаются Хвост и Бродяга? — спросил он, пиная камушек под ногами. — Может, играют в карты, может, спят… — пожал плечами Римус. — Сириус, вот, всю ночь провозился с мотоциклом — ему не помешает. — Мерлин его дернул у этой штуковины всю ночь провести — и сам дурью маялся, и другим спать не давал, — буркнул Джеймс. — Ну, он, мотоцикл, был сломан, по словам Сириуса… — Если твоему отцу или матери не приспичило опробовать его в действии, то для того, чтобы этот мотоцикл сломался, стоя на месте, должны были быть не иначе, как паранормальные причины, — закатил глаза Джеймс. — Да и чего это Бродяге приспичило проверять его ночью? Разве что кое-кто намеренно что-то там сломал, чтобы найти повод не идти в дом. Под каким таким предлогом он вообще свинтил к своей железной прелести? — Сказал, что прогнозировали дождь, — припомнил Римус и пожевал губы.       Джеймс едва сдержал смех, лишь подняв взгляд на чистое высокое небо. — Знаешь, на нервах он иногда до стыдного плохо врет, — сказал он, посмотрев на Римуса. — Тебе самому все это не кажется абсурдом? Скажи — вы, часом, не собачились прошлым вечером? — Да как-то нет… Кажется. Ну, сегодня он себя ведет… почти как ни в чем не бывало. К тому же, мне кажется, что Сириус, скорее, тот человек, который, затаив обиду, умчался бы на мотоцикле в неизвестном направлении, нежели стал бы разбирать и собирать его, словно игрушку-конструктор. — Имеет смысл, — кивнул Джеймс. — О, Лили примерно такие же любит, — резко переключился он, заметив на клумбе одного из жилых домов большие розовые цветы, назвать вид которых Римус, никогда не интересовавшийся ботаникой, затруднялся. — А твоя какие? — У Пандоры на них аллергия, — Римус отошел дальше от клумб и ускорил шаг. — Кошмар — какими же подарками ты ее обычно радуешь? — ускоряясь вслед за ним, поинтересовался Джеймс. — Пока что не было поводов, — пробормотал Римус, останавливаясь на месте и вздыхая, когда что-то закололо у него в боку. — Лунатик, неужели тебе не хочется делать приятно любимому человеку без особенного на то повода?       Римус сцепил пальцы в замок, пытаясь понять собственный ответ на этот вопрос. Он попытался вспомнить, когда в последний раз без острой на то нужды сделал приятную мелочь для кого-либо. Образ, всплывший в его более, чем свежей памяти, совсем не понравился ему. — Почему вас всех вдруг так заинтересовали мои отношения с Пандорой? — раздражаясь собственной невозможности быть честным с собой, возмутился Римус. — Сириус, потом ты, еще и… — глубоко вдохнув, он взял себя в руки до того, как наговорил бы лишнего и все его душевные переживания вылились бы наружу. — Извини — я… Мне Сириус тоже здорово нервы потрепал, — в каком-то смысле честно признал он. — Да, эм, это заметно… — Джеймс похлопал его по плечу. — Он любого до ручки доведет и с ума сведет, — усмехнулся он. — Это точно… — со вздохом согласился Римус.       Он допускал, что, если бы он в ближайшее время не выяснил, что за ерунда творилась в их с Сириусом дружбе в последние месяца три, то совсем скоро, в результате постоянного безуспешного или не совсем успешного анализа, стал бы как минимум наполовину сумасшедшим. — Зачем же нам томить друг друга? Играть в друзей, затем — в любовь… — тихий, хриплый, холодный, но вместе с тем наполненный страданиями голос Сириуса заставил Римуса остановиться на пороге собственной комнаты по возвращении домой. — Прости, что?.. — сипло переспросил он, в ступоре не видя ничего перед собою и лишь чувствуя, как что-то будто бы сковало его грудь, мешая сделать глубокий вдох. — Блять, — изменив интонацию, прошептал Сириус и запихал потрепанный блокнот на книжную полку. — Я не знал, что ты так беззвучно умеешь передвигаться. Похвально. — Сириус, что это только что было? — скрещивая руки на груди и прикрывая за собой дверь, вновь спросил Римус, на сей раз — чуть более спокойно.       Серые глаза стыдливо потупились в пол. — С твоей полки упали твои стихи, — пробормотал он. — Ну, и я засунул свой нос в них. Но я успел прочитать только первый — и то не до конца! Ты тут как тут объявился. Красиво написано, кстати. Мне нравится. Ну, это так — независимая непрошенная критика. — Какие стихи? О чем ты? — Римус издал недоуменный смешок, подходя ближе к другу. — Ну… Те самые, в старой книжке записной, — Сириус кивнул в сторону книжных полок и сделал несколько шагов назад.       Это была полка, на которой теснились сборники нестареющей классики как маггловского, так и волшебного мира — Римус не так давно одолжил их в переполненной домашней библиотеке, но пока что не имел возможности притронуться ни к одной из этих старых книг. На самом верху действительно лежала некая тонкая записная книжка или блокнот. Выглядела вещица так потрепано, что вполне могло оказаться, что она была старше самого Римуса. — Это не мое, — решил обозначить он, осторожно беря ее в руки.       На первой же странице его поприветствовали те самые строки, которые поначалу натолкнули его на мысль, что с Сириусом уже случился первый приступ блэковского безумия.

«Зачем же нам томить друг друга?

Играть в друзей, затем — в любовь…

Желаю смелости набраться

И, наконец, во всем сознаться,

Когда увидимся мы вновь…

— Х.Х.

1954»

— Хоуп Хауэлл, — прошептал Римус, довольно быстро опознав и аккуратный почерк, и инициалы. — Это мамино. Причем очень старое. Видать, оно затерялось среди прочих ее не совсем нужных бумаг в библиотеке, а я случайно и его прихватил… Мне кажется очень неправильным читать что-то такое, — сказал он Сириусу, вновь пряча блокнот на книжную полку. — Но, даже если бы оно было моим, думаю, было бы очень некрасиво с твоей стороны лезть в мою душу. — Извини, — вздохнул Сириус, опустив взгляд. — Кажется, сегодня ты сказал это слово больше раз, чем за все предыдущие годы, — с легким уколом заметил Римус. — Извини, — нарочно повторился Сириус и тихо рассмеялся практически сразу же после того, как заметил тень улыбки на его губах.       Римус не умел и не хотел держать зло на друзей. Особенно — по мелочам. Да и Сириус, к тому же, был именно тем человеком, которого ему всегда хотелось прощать за любые проступки. Вплоть до того случая, когда на пятом курсе тот путем неудачного розыгрыша едва не известил весь мир о его ликантропии.       Быть может, Сириус, помимо фехтования, французского языка и рунического письма, был втайне обучен некому гипнозу, который теперь практиковал на нем, ничего не подозревавшем Римусе?       Ведь Римусу нравился заразительный смех Сириуса, как и нравилось в нем все остальное. Однако само это наблюдение совсем не нравилось ему. Некие новые чувства, вмешавшиеся в еще совсем недавно чистейшую дружбу, настораживали и всерьез волновали его.       Встречаясь взглядом с искрящимися глазами, Римус не впервые задумался над тем, что же такого особенного было в Сириусе. И вскоре он точно так же не впервые пришел к выводу, что, по непонятной причине, особенным в Сириусе было абсолютно все: начиная копной чуть растрепанных смоляных волос, по-странному теплым в обществе Римуса взглядом и то ли ухмылкой, то ли улыбкой на красивых губах, что каждый раз выглядела по-разному, и заканчивая непредсказуемостью гордого характера и той манерой, в какой Сириус теперь мимолетно коснулся его руки, своими ледяными пальцами словно по истинно сказочному волшебству согревая что-то, что бы ни находилось в груди Римуса.       В голове его мелькнула неуловимая, чересчур романтичная и слишком нелепая мысль, что, возможно, этим «чем-то» было именно то, что одни мечтатели зовут душой, а иные — сердцем.