Юность

      Несмотря на то, что ничто не могло сравниться со столпотворением учеников на станции Хогсмида в первый и последний учебные дни года, сегодня она все же была достаточно переполнена, чтобы любой здравомыслящий человек дождался момента, когда хотя бы половина торопящихся уже запрыгнула бы в поезд и вклиниться в нескончаемый поток стало бы легче. По крайней мере, так определенно поступил бы Римус, если бы друзья не толкали его в спину, словно первокурсники, стремясь занять «лучшие» места в купе. — Сохатый, ты мне все туфли истоптал, — буркнул Сириус, когда они все же заняли свой вагон, и присел на мягкое сидение, одергивая кожаную куртку, какую носил шесть месяцев в году, с апреля по октябрь. — А ты мне своей толкучкой синяки на спине небось поставил, — напомнил ему Римус и оставил свой чемодан на верхней полке. — А еще вы помешали мне нормально попрощаться с Пандорой, оставшейся в замке, — недовольно добавил он, припоминая суетливое утро. — Гораздо лучше не доклясться в своей любви девушке, чем не догнать поезд, везущий тебя домой, не находишь? — выгнул бровь Бродяга, открывая окно. — Возможно, но, Мерлин, от твоих изречений порой создается ощущение, что для тебя любовь и все, близкое к ее понятию, вообще ничего не значит, — вздохнул Лунатик. — Его-то подружка с нами едет, вместе с моей и Мэри, — заметил Джеймс и, откинувшись на спинку своего сиденья, прислушался. — Кажется, даже здесь, за стенкой, я слышу смех Лили. — Да значит для меня любовь многое, — закатил глаза Сириус. — Для меня она просто… Другая. Для меня любовь — это не серенады под окнами и прочая чухня, никак не говорящая о настоящих чувствах. Сказать точнее, выражать любовь через рот тоже важно, но… — он замолк. — Но что? — спросил Питер.       Бродяга выглянул в окно: поезд тронулся с места. — Любовь… — нехотя потянул он. — Я понимаю, что я здесь самый старший и умудренный опытом, но вдаваться в философию не изволю. — Ну вот и поделись своим опытом, — Джеймс, сидевший рядом, несильно толкнул его в плечо. — Ты же, говорят, любишь с чужими сердцами поиграть. — On ne badine pas avec l’amour, — буркнул Сириус. — С любовью не шутят, то есть. Для меня она не столько в словах, сколько в банальной заботе, доверии, искренности… Любимый человек — тот, с которым тебе хорошо и которому ты можешь доверить свои секреты, не боясь быть отвергнутым, — взгляд серых глаз блуждал по вагону купе, но Римусу, внимательно слушавшему друга, все же удалось установить с ними короткий зрительный контакт. — Даже самые страшные из секретов.       Лунатик поежился на месте, тут же неловко опуская взгляд на столик, разделявший сиденья, сцепляя пальцы в замок и впервые всерьез задумываясь о том, что, если их с Пандорой отношения не были обречены на несчастный финал, однажды и, вероятно, довольно скоро ему пришлось бы открыть ей свою тайну. Сердце, какое настигла неудержимая волна тревоги, скорее походившая на цунами, забилось так глухо, что, казалось, стало пропускать удары. — И ты, как самый настоящий пес, готов доверять свои секреты и сердце каждой милой девчонке, которую покорил своей породой? — предположил Питер. — В том-то и дело, что нет, — фыркнул Сириус. — Слушайте, я не хочу говорить о… — Лунатик, тебе плохо? — перебил его Джеймс, глядя на Римуса, слушавшего их вполуха и чувствовавшего себя все более озадаченным по мере того, как в его голове проигрывались все возможные реакции Пандоры на то, что ее, вроде бы, парень чисто в теории сознался бы, что все это время был не совсем обычным волшебником. Он знал, что натурой она была проницательной и не презиравшей людей и явлений, едва ли вписывавшихся в понятие «нормального», но такой опасный сюрприз, живший внутри Римуса, все же навряд ли поверг бы ее в восторг. — Нет, мне хорошо, — на автомате выдал он. — Мерлин, в смысле… Мне не плохо. Я просто… Вспомнил, что старостам нужно собираться в своем вагоне, — поднявшись с места, сказал он. — Это разве не только в начале и конце года так работает? — нахмурился Сириус. — Да, но… Мало ли — сегодня-то нас на борту тоже много. Пойду проверю. И вообще — что-то прогуляться немного охота.       Бродяга, Сохатый и Хвост переглянулись между собой, но все же дали ему пройти. Как можно тише прикрыв дверь купе, Римус стал медленно продвигаться к вагону старост, находившемуся у самого локомотива — пускай собрания на самом деле и не было, тот должен был быть открыт, а ему жизненно необходимо было уединение. Поначалу обрадованный оправданием своей надежды, Римус, тем не менее, решил остановиться на пороге. Дело было в том, что кое-кто уже успел занять пустовавшее место до него. — Бартемиус, я, кажется, четко изъяснился, когда просил… — с легким раздражением в голосе начал говорить Регулус, сидевший на одном из диванов и увлеченный чтением неких бумаг, но тут же замолчал. — А, так это ты, — с еще большим недовольством сказал он, заметив Римуса. — Осквернитель чистой крови. — И тебе добрый день. О чем ты? — спросил также не находивший их встречу приятной Римус, когда уже хотел было закрыть дверь вагона. Неужели Регулус только сейчас осознал факт дружбы своего брата с полукровкой? Однако следующая его реплика затронула тему, на какую Римус прямо сейчас хотел бы побеседовать еще меньше. — Я говорю о вас с мисс Фоули, — сворачивая свое чтиво, непринужденно ответил Регулус. — Эм… Почему же тебя это вообще заботит? Ее честь даже никак не связана ни с твоей, ни с честью твоей семьи, — неспешным шагом входя внутрь, Римус скрестил руки на груди. Дверь за его спиной затворилась. — Ох, Мерлин, как же узко вы все мыслите. Неужели не ясно, что, опорочив ее имя своей, как вы это зовете, «любовью», ты, помимо опущения ее самой в глазах достойных волшебников, еще и пятнаешь грязью честь всего чистокровного сословия, и без того сокращающегося из года в год? Эта тенденция, к слову, не может быть не печальной, не находишь?       Римуса изумляло, как из уст еще совсем юного парнишки могли доноситься слова настолько неправильные и даже абсурдные, что создавалось ощущение, словно они были лишь заучены им, а изначально высказаны человеком прекрасного прошлого века с его крайне ужасными нравами. Хотя, в какой-то степени, так оно определенно и было — Блэки трактовали свою устаревшую и в корне неверную идеологию из поколения в поколение. — А что же касается чести моей семьи… Некоторые ее члены и сами прекрасно справляются с тем, чтобы выставить и себя, и, увы, нашу общую фамилию на посмешище. Ты, вероятно, должен видеть это, как никто иной, — отведя взгляд в сторону, заметил Регулус. — Во-первых, Пандору к любви никто не принуждает — имея доступ к свободе мысли, она попросту не боится обходить откровенно бессмысленные установки, какими бы ни были набиты головы особенно упертых и помешанных членов вашего «сословия». А во-вторых, Сириус больше не часть твоей семьи, не волнуйся, — ровным тоном сказал Римус, непроизвольно сжимая кулаки. — И, если честно, за пределами вашего чистокровного «пузыря» на посмешище, скорее, походишь ты.       Регулус отпустил сдержанный смешок, явно не воспринимая его слов всерьез и уж тем более — не чувствуя укола своей слизеринской гордости. Вероятно, он тешил себя мыслями, что был попросту «выше этого». — Сириус все еще мой брат. И всегда будет им, кто бы что ни говорил, — сказал он, откладывая сложенные листы пергамента на соседнее сиденье, с интонацией, в какой слышалась меньшая досада, нежели ожидал Римус, не удостоивший его каким-либо ответом. — К слову, советую сдерживать порывы своих высоких чувств к мисс Фоули в библиотеке — раз уж вы не стыдитесь такой пропасти между вашими статусами, постыдитесь хотя бы внимания посторонних глаз.       Римус ощутил, как кровь начала приливать к его щекам, но всеми силами пытался держать себя в руках, понимая, что таким образом выдавал эмоцию, какую и ждал от него этот возмутительно противный и высокомерный слизеринец. Если бы не очевидное внешнее сходство, он давно усомнился бы, а уж действительно ли в жилах Регулуса и Сириуса текла одна кровь. — Будь добр прикрыть за собой дверь, — сказал Регулус, прислоняясь головой к стене и поднимая взгляд равнодушных глаз к потолку. — Будь добр научиться пользоваться щеколдой, когда захочешь остаться здесь один — знаю, что изобрели ее, увы, не волшебники и уж тем более — не чистокровки, но вещь полезная, правда, — уже выйдя в коридор, Римус одарил его неискренней улыбкой и захлопнул дверь с чуть большей силой, нежели намеревался.       «Отдохнул от мыслей о Пандоре, как же», — угрюмо подумал он, направляясь обратно в купе. Пока что день начинался для него не особенно приятно. Проходя через общий вагон, среди десятков лиц он заметил Барти Крауча, какой обычно следовал за Регулусом повсюду, но какого тот отчего-то не желал видеть прямо сейчас, сидящим напротив пустого места в полном одиночестве. Он выглядел несколько обеспокоенно — видать, чего-то не поделил со своим дружком, — но, когда острый, не терявший своей напыщенности и злобы взгляд карих глаз обратился к Римусу, тот поспешил поскорее покинуть вагон, занятый, по большей части, учениками Слизерина.       Вернувшись в свой вагон купе, он обнаружил, что тот был совершенно пуст. О занятости мест внутри свидетельствовали лишь чемоданы на верхних полках, кожаная куртка на одном из сидений и «Ежедневный пророк» да розовый клатч на столе — видимо, за время его отсутствия Лили успела заглянуть сюда. Или Марлин. Гадая, где же пропадали остальные, Римус решил дожидаться их здесь, а пока что немного насладиться желанным одиночеством и занять себя чтением новостей. Все-таки время от времени нужно было узнавать обстановку в мире. Особенно — живя в неспокойные времена.       Взяв газету в руки, он сразу же обратил внимание на единственную статью на развороте, к которой была прикреплена колдография. Вглядевшись в нее, Римус увидел паренька едва ли старше его самого, глядевшего на читателей пустыми глазами, в которых отчетливо читались леденящая душу безграничная боль и безнадега. Когда он повернул голову чуть в сторону и в объектив камеры попали продольные шрамы на тощей шее, стало ясно, кого же запечатлел любопытный журналист. Не найдя в себе ни сил, ни малейшего желания читать статью под живым изображением, озаглавленную громким и невероятно глупым вопросом «Волчье противоядие: спасение или оружие?», Римус судорожно перевернул страницу и с содроганием подумал о том, что на месте того бедолаги, с каким определенно не делалось ничего хорошего или, по крайней мере, человечного, мог бы однажды оказаться он сам или любой другой оборотень.       Расслышав приближающийся групповой смех в коридоре, он отбросил «Ежедневный пророк» на столик так, словно только что занимался чтением чьего-то личного дневника, а не доступной каждому жителю Магической Британии информации. — Какие люди! — сказал Сириус, едва пересекши порог. — А мы-то уж гадали, не заблудился ли ты в прямом проходе. — Очень смешно, — Римус отодвинулся ближе к стене, оглядывая друзей и присоединившихся к ним Лили, Марлин и Мэри. — Поймаешь? — Джеймс постучал пальцами по шоколадной лягушке, какую держал в руках, и, не дожидаясь ответа, бросил ее ему.       Быстрая реакция помогла Римусу резким движением поймать сладость. — Спасибо, — тут же сказал он. — Кажется, я нашла нам потенциального запасного ловца, — вскинула брови Марлин. — Римус староста — ему не до квиддича, — сказала Лили. — Еще и носитель одной из немногих клеток мозга на нашем факультете, между прочим. Ему травмы противопоказаны, — мест на семерых в купе явно было маловато, и потому, переглянувшись с Джеймсом, после недолгого немого диалога она присела на его колени.       Сириус не торопился совершить подобного акта внимания и заботы для Марлин — он вместе с Джеймсом лишь подвинулся ближе к стене так, чтобы места на двухместном диванчике хватило и ей. Мэри подсела к Питеру и Римусу, который мысленно отметил, что держать длинные ноги под ужасно низким столиком стало невыносимо дискомфортно. — А еще семнадцать лет — староватый возраст для начала спортивной карьеры, — вертя шоколадную лягушку в руках, сказал он. — Да уж — старее некуда, — фыркнула Мэри с улыбкой на губах, но, бросив взгляд на Сириуса, сидевшего напротив и смотревшего на нее, вновь посерьезнела. — Кстати, Рыжик, чего ж ты так Римуса-то обижаешь? У него же налицо как минимум две клетки мозга! — заметил Сириус, вновь надевая свою куртку: стало быть, ветерок, дувший в окно и зарывавшийся в его кудри, был не таким уж и теплым. — Спасибо за такую приятную лесть, — хмыкнул Лунатик, спиной вжимаясь в спинку сиденья. — Скорее уж четыре — за каждого из нас, — справедливо рассудил Джеймс. — Не стоит прибедняться, Поттер, — Лили с нежным укором в глазах поглядела на него. — Чтобы так искусно притворяться несмыслящим в травологии и постоянно находить причины потянуть время на наших «занятиях», тебе нужно было носить свою при себе. Ну, или хотя бы половинку. — Да и Петтигрю, наверное, тоже хотя бы половинку носит — он же тише воды и ниже травы обычно. Да и не похож он на человека, приносящего вашей компании большущие неприятности, — заметила Марлин и потянулась за газетой на столике.       Питер смущенно улыбнулся, и его щеки вмиг предательски порозовели. Сириус, как и Римус, обративший на это внимание, издевательски ухмыльнулся. К счастью, Хвост совсем не заметил этого. — Так, значит, совсем без мозгов здесь только я? — выгнул бровь Бродяга, переводя осуждающий взгляд с одного из присутствующих на другого.       Мэри отмолчалась, но по тому, как покривились ее пухлые губы, и с учетом того, какой навряд ли приятный опыт связывал ее с Сириусом, можно было предположить, что опровергать это предположение она не желала. Джеймс ухмыльнулся, навряд ли считая своего лучшего друга таким уж бестолковым, но определенно не собираясь упустить возможности подтрунить над ним. Марлин с особым интересом листала «Ежедневный пророк». Питер искоса наблюдал за ней. Лили, которой Сириус подарил явно раздражавшее ее прозвище, вероятно, была готова возразить против его догадки лишь уточнением, что количество его мозговых клеток было не равно нулю, а попросту отрицательным. Римус вздохнул, распаковывая свою шоколадную лягушку. — Ты очень толковый, — сказал он, не поднимая глаз. — Скажем, что твой мозг просто ужасно держит батарейку. Ну… Тут уж воля Мерлина — поделать нечего.       Вагон наполнили тихие смешки, да и сам Римус приподнял уголок губ. Однако Сириус, казалось, вовсе не был как-либо задет этим и даже выглядел вполне удовлетворенным услышанным. — Кто у тебя на карточке? — спросил Питер, когда Римус уже расправился с упаковкой шоколадной лягушки, и заглянул к нему через плечо. — Эм… Салазар Слизерин, — глянув на изображение костлявого старика, сказал Лунатик. — Ну и мерзость, — буркнул Сириус. — Такой невыносимый факультет не мог создать не невыносимый волшебник. — И, тем не менее, этот факультет выпустил Мерлина, — задумался Питер. — Слизерин выгораживаешь уже? Что же с тобою становится… — покачал головой Сириус. — Мерлин, Блэк, если в Хогвартсе создастся театральный кружок, можешь смело претендовать на все главные роли, — проворчала Мэри, но, поймав на себе недоуменные взгляды, вздохнула. — Простите. Но актер ты и правда замечательный, — она натянула улыбку.       Сириус неловко посмотрел прочь. — Кажись, скоро на вкладышах в лягушках появится новое лицо, — откладывая газету, сказала Марлин. — Не думаю, что за активное участие в хогвартском театральном кружке будут давать почетное место на них, — задумался Джеймс. — Но, если так, то я согласен и на такое унижение! — Уверена, что ваш с Блэком дуэт переплюнул бы большинство признанных актеров, но, думаю, она все же говорит о зельеваре, создавшем волчье противоядие, — Лили немного поправила воротник его рубашки. — Я читала о нем в свежем выпуске «Пророка» как раз перед тем, как мы отправились за сладостями. — О нем самом, — кивнула Марлин. — Правда, при ином раскладе событий этого зельевара могут упечь в Азкабан или, по крайней мере, освободить от должности. Все никак не прекращая мусолить тему его изобретения, Министерство еще не решило, хорошо оно или плохо. — Что плохого в сокращении риска того, что они, оборотни, не контролируя себя, покусают невинных? — спросила Мэри. — Да, и правда, — согласился Питер. — То, что особенно мерзкие из них, волчар, оставаясь в сознании, могут, наоборот, начать намеренно заражать еще больше волшебников и магглов, — ответила Марлин. — Как будто кто-то отыщет в себе силы еще и на это после мучительного обращения, — буркнул Римус. — Я, эм… Читал некоторую литературу про ликантропов для того, чтобы лучше понять эту тему по ЗОТИ, — оправдался он, когда три пары глаз посмотрели на него с немым вопросом, и еще одна, особенно привлекшая его внимание — с предупреждением. — К тому же, если, может, мозги мы еще и делим между собой, то проницательность и эмпатия целиком и полностью ушли в Лунатика, — сказал Сириус, переводя взгляд на однокурсниц. — По крайней мере, в нем их больше, чем в нас. Чего стоят только стычки со слизеринцами, — со смешком поддакнул Джеймс, осторожным движением заправляя прядь рыжих волос Лили за украшенное милой позолоченной сережкой ухо.       Но ее изучающий взгляд был прикован к Римусу и, осмотрев того с ног до головы, заставил его затаить дыхание. Окончательно потеряв аппетит, он отложил практически нетронутую шоколадную лягушку на стол, поверх изорванной обертки. — Что еще пишут в газете, Маккиннон? — сменил тему Сириус. — Чемпионат по квиддичу отменили, — Марлин скорчила печальную гримасу. — Интересно, почему, — безрадостно усмехнулся Джеймс. — Действительно… У вас не бывает такого, что в последние годы порой при мыслях о завтрашнем дне и о будущем в целом вас охватывает страх?.. — вдруг спросила Мэри.       Повисло короткое молчание. Питер стал теребить пальцы. Сириус принужденно кашлянул, расправляя плечи. Джеймс задумчиво поправил очки. Лили прижалась чуть ближе к нему. Марлин принялась складывать несчастную газету в чересчур много раз. — Ну, у нас есть еще полтора года… чуть меньше… полной уверенности в завтрашнем дне, — первым заговорил Римус, превозмогая дрожь, пробравшую все его тело. — Пока мы учимся в Хогвартсе под покровительством Альбуса Дамблдора… — Полтора года — это очень мало, не находишь? — задумался Питер, облокотившись о колени. — А что будет потом?       Римус не знал ответа. Он посмотрел на Сириуса, который, судя по сосредоточенному выражению лица, в отличие от него готовился сказать что-то, и словно надеялся, что тот, обыкновенный еще совсем молодой и смертный, пускай и благородных кровей волшебник, тотчас же объявил бы, что к времени окончания Хогвартса ими обстановка наладилась бы, да и в принципе-то волноваться было не о чем. Однако имели бы смысл надежды, не окажись большинство из них пустыми, глупыми и неоправданными? — А потом будет противостояние Темному Лорду. Какое и было последние несколько лет, — совершенно спокойным тоном ответил Сириус, вертя в руках без раздумий вынутую волшебную палочку. — Возможно, мы с вами еще сможем здорово пригодиться в этом деле.       Разумеется, никто из присутствующих не был успокоен таким заявлением. — Ваше купе же свободно, выходит? — обращаясь к Мэри, спросил Бродяга и, получив в ответ легкий кивок головой, поднялся с места. — Рыжик, можешь дать своему силовому атлету немного передохнуть. Пока я пойду… — жестом двух пальцев у поджатых от напряжения губ он изобразил курение сигареты. — Подожди — я с тобой, — чуть ли не подскочив на затекших ногах, сказал Римус. — Я, конечно, не разделяю твоего пагубного увлечения, но, эм… Голова что-то гудит — думаю, немного передохнуть в тишине и не мешать вам здесь было бы хорошей идеей.       Сириус легким наклоном головы пригласил его следовать за собой. Стараясь не наступить ни на ботинки Питера, ни на туфли Мэри, Римус с горем пополам протиснулся мимо них. Выйдя вместе с другом из переполненного вагона в пустой коридор, он испытал некоторое облегчение. — Может, перекусить что-нибудь возьмем у той ведьмы с тележкой? — предложил Бродяга. — Я на мели, — покачал головой Лунатик. — И еще не голодный, вот вообще. Честно.       Решив не настаивать на своем предложении, Сириус отворил дверь соседнего купе и, пропустив друга вперед, вошел внутрь и сам. В проветренном вагоне было свежо и даже чуть прохладно — Римус поежился на месте, присаживаясь у самого окна. — Куртку тебе одолжить, может? Выглядишь неважно. Ну, в плане нездорово, — вполголоса предложил Сириус, глядя на него. — Не стоит, но спасибо, — сцепляя пальцы в замок, отказался Римус. — Просто… Призадумался что-то. — Это из-за разговора про будущее? Хочешь поговорить об этом? — достав сигареты из кармана, Бродяга сел рядом.       Римус покачал головой, не горя большим желанием мучить ни себя, ни его своими жалкими попытками в полной мере передать те переплетавшиеся чувства и переживания, что переполняли и сводили его с ума: непонятная, но неприятная ситуация с оборотнями и противоядием; Лили, явно подозревавшая неладное; приближение выпуска из Хогвартса и выход в настоящий мир, где уже не первый год ситуация лишь накалялась… — Ты действительно собираешься своими силами противостоять Ему?.. Ну, ты сам понял, — все же немного погодя спросил он, глядя на то, как Сириус со второй попытки сумел зажечь сигарету. — Скорее, примкнуть к тем кругам, которые Ему противостоят, — чуть запрокидывая голову и прикрывая глаза, Сириус выдохнул облако дыма. — А ты нет?       Римус колебался с ответом и выглянул в окно, за которым горные пейзажи сменялись равнинами. — Не думаю, что даже при желании я смог бы сделать это. Ну, знаешь, моя… — неуверенно начал он. — Твоя ликантропия незарегистрирована, — тут же возразил Сириус, поняв его на середине предложения. — Мы… еще посмотрим, как дела пойдут на седьмом курсе, — с сухим смешком сказал Римус и почувствовал, как холодные пальцы коснулись его чуть дрогнувшей руки. — Думаешь, что в последний-то год что-то может пойти не так? — серые глаза посмотрели на него так спокойно и даже чуть пренебрежительно, что ему искренне захотелось поверить, будто бы ему действительно было нечего опасаться. — Думаю, у меня могут быть проблемы… Даже уже сейчас, — все же сказал Римус.       Чувствуя, как изящная ладонь крепче сжала его собственную, он нервно сглотнул и не сумел отвести взгляда от красивого лица, теперь своим видом будто бы выпытывавшего объяснений и в то же время продолжавшего настойчиво клясться, что все непременно было бы хорошо. Римус даже невольно придвинулся чуть ближе к Сириусу. — Неужели ты не видел, как на меня смотрит Лили?.. — он решил тихим шепотом поделиться своим основным в тот момент переживанием. — Я идиот, что вообще встрял в разговор об оборотнях.       Сириус вздохнул и, чуть не прожегши сидение тлеющей сигаретой в расслабленной руке, сделал длинную затяжку с выражением глубокой задумчивости на лице. Римус глядел на приоткрытые бледные губы, ожидая, когда с них, наконец, вместо горького дыма сорвались бы слова поддержки, сочувствия, осуждения или, если бы ему повезло, умного совета. — И ты веришь, что твоя самая близкая — или единственная? — из подруг стала бы доносить на тебя?.. — спросил Сириус после давящего молчания, понизив голос, отчего в том послышалась особенная хрипота, ни каплей не портившая его звучания. — Я, правда, не знаю, — признал Римус, чувствуя, как его пробрал противный холодок. — А если она однажды станет миссис Сохатой? Думаешь, сумеешь всю жизнь прятаться? — призадумался еще больше Бродяга. — Я… — чувствуя, как тошнотворное чувство тревоги лишь росло, Лунатик уже пожалел о том, что начал изливать свою душу. — Мерлин, мы сюда, вроде, отдыхать от переживаний пришли, — вспомнил он и нервно облизнул искусанные губы. — А пока что я, по всей видимости, только гружу тебя еще больше и дарю тебе возможность заработать первую морщину между бровей. Извини. — Какие к Мерлину морщины, Луни! — усмехнулся Сириус и расслабил лицо настолько, насколько мог. — Я старше всего на полгода. Мы еще только хорошеем, стоя на пороге жизни. А вообще — разве друзья не обязаны друг другу всем? В том числе помощью в решении проблем? Ну, или помощью в поиске их решений…       Римус мягко улыбнулся ему, не находя слов для ответа. Повисла неловкая тишина. — Кстати… — Бродяга опустил взгляд и стиснул зубы. — Борьба с приспешниками Сам-Знаешь-Кого и с ним самим, наверное, покажет тебе, что шрамы — это совсем не страшно. Ты же, просто, бывает, сетуешь на их вид. А так, не думаю, что кто-либо из нас останется без них, когда все это закончится.       Лунатик не был обрадован услышанным. Смотря на сиявшее свежестью юности правильное и утонченное лицо прямо перед собой, он подумал о том, как ужасно не хотел, чтобы такую красоту кто-либо отнял преждевременно. Это ведь было бы самым настоящим преступлением! Разглядев на бледной щеке чуть темную полоску, оставшуюся после того, как он собственными когтями ранил друга в начале года, Римус почувствовал, как раскаяние за содеянное и возмущение наполнили его грудь. Этой «неидеальности» вкупе с другими шрамами на стройном, но достаточно подтянутом теле определенно было вполне достаточно на одного Сириуса… — К слову, о шрамах… Как там твое плечо?.. — осторожно поинтересовался Римус.       Обрамленные длинными ресницами глаза заморгали, отводя потяжелевший взгляд. Но, мгновение спустя, зажав уже практически выкуренную сигарету губами, Сириус снял кожаную куртку. Под растерявшимся и смутившимся взглядом Римуса он без стеснений ловким движением пальцев расстегнул верхние пуговицы свободной рубашки и обнажил поначалу острую ключицу, а за ней — худое, но крепкое плечо, на каком в память об окровавленных полосах, ужаснувших Лунатика в его день рождения, остались лишь не сильно бросавшиеся в глаза тонкие рубцы. Грубая рука невольно потянулась к мягким кудрям, так и стремясь заправить особенно надоедливые пряди за аккуратное ухо, пока затуманенный взгляд заскользил по той части худого торса, что не была скрыта тканью. Сириус едва заметно ухмыльнулся. Римуса же не сразу, но все же настигло странное чувство смущения за свое неприличное внимание к нему. Отпрянув и раскрасневшись, он тут же с преувеличившимся стыдом подумал о том, как, вероятно, безобразно из-за этого выглядели его собственные шрамы на лице. На долю секунды ему даже стало совестно находиться рядом с кем-то, чья красота, как ему вдруг показалось, все же была неисчерпаема. — Знаешь, я бы тебе и на слово поверил, — пробормотал он. — Ну, я это так, чтобы у тебя никаких сомнений в том, что я тебя больше так не разочарую, не было, — пожал плечами Сириус. — Как будто ты при желании не мог бы найти… — Римус отвернул голову чуть в сторону и прикусил губу. — Неважно, прости. — Найти другие способы навредить себе? Или другие места для порезов? — догадался Бродяга. — Предлагаешь мне раздеться? — со смешком спросил он.       Дыша тяжело и оттого — слишком громко, Римус поднялся с места, пока Сириус уже успел как-то избавиться от окурка и принялся за застегивание пуговиц. — Пожалуй, не стоит… Я тебе охотно верю. И, кстати, знаешь, мою головную боль уже как рукой сняло, — сказал Лунатик, поправляя прилипшую ко лбу челку. — Компания хорошего человека действительно лечит, что тут еще сказать… — Настолько хорошего, что ты уже от него убегаешь, — даже не посмотрев на него, с безэмоциональной улыбкой на губах заметил Сириус. — Просто мы как-то слишком долго сидим тут, обособившись от остальных… Некрасиво по отношению к ним получается, — покачал головой Римус. — Давай просто вернемся к ним?.. — На выкуривание одной сигареты уходит в среднем пять-семь минут — действительно долго, сказать нечего, — Бродяга накинул куртку на плечи. — Но ладно, как скажешь.       Лунатик впал в легкое недоумение — он был уверен, что они пробыли здесь гораздо дольше, нежели пять минут. Словно время в этом конкретном вагоне, где они были наедине, выбивалось из своего обыкновенного течения, замедляясь, если не останавливаясь вовсе. Стараясь не обращать внимания на тот жар, что пылал все сильнее в его груди, Римус как можно тише постарался перевести дыхание. — Ты забавно выглядишь, когда краснеешь, — тем самым пониженным и хрипловатым голосом заметил Сириус, выходя из вагона.       Это ни каплей не помогло Лунатику подавить смущение, и Бродяга явно знал об этом — смеющийся взгляд глубоких глаз выдавал его с головой. Римус был готов всерьез затаить на него обиду из-за того странного ощущения неловкости, граничившего с некими приятными чувствами, что Сириус заставлял его испытывать, пользуясь своим очарованием, особенно — в моменты, когда им доводилось остаться лишь в обществе друг друга. Несильно толкнув друга в бок, надутый на издевочный комплимент Римус прошел в купе, где их уже ожидали друзья и однокурсницы. Лили, склонившая голову на плечо Джеймса, поприветствовала их дружелюбной улыбкой. Быть может, она вовсе ничего не подозревала, а волнения Римуса были злой шуткой его разума?       Не желая тесниться на сидениях, где вполне комфортно и без того уже устроились пятеро, а затем, вместе с Сириусом — и шестеро, большую часть оставшегося пути он провел стоя, прислонившись спиной к стене и внимательно слушая увлекательнейшие разговоры, что возникали и вновь стихали между остальными. Жар в груди все никак не стихал, и, словно погрузившись в некий вакуум, Римус редко когда присоединялся к беседам на различные темы, большую часть времени молча слушая гул голосов, стук колес под ногами и один раз — игру Сириуса на взятой с собой гитаре, привлекшую его особенное внимание своим чарующим звучанием. Наблюдая за тем, как длинные пальцы перебирали струны, извлекая из них приятную слуху мелодию, Римус не впервые изумился тому, как кто-то мог создавать нечто столь прекрасное. Хотя вопрос, как кто-то мог быть абсолютно прекрасным собой, каким был Сириус, целиком и полностью концентрируясь на чем-то, интересовал его больше. Поймав себя на этой мысли, Римус скрестил руки на груди и постарался сфокусироваться на чем-то другом: например, на пейзаже за окном. Он с облегчением на душе подумал о том, что пара недель без Сириуса Блэка должна была помочь ему немного отдохнуть от его общества, что позволило бы ему чуть позже свежим умом разобраться, что за чертовщина творилась с ним в обществе лучшего друга, а возможно — и вовсе избавило бы его от этого букета противоречивых чувств.       Когда Хогвартс-экспресс уже подъехал к Лондону и женская часть образовавшейся компании отправилась в свое купе, Римус устало присел рядом с Джеймсом, напротив Сириуса. — Ну-с… У кого какие планы на каникулы? — сцепив руки за головой и откинувшись на спинку сиденья, спросил Сохатый. — Спать, — на полном серьезе ответил Римус, явно нуждавшийся в восстановлении сил после утомляющего семестра и перед приближавшимися экзаменами. — Ну… И проводить время с семьей. Это важно, особенно, если не видишься с ними большую часть года. — Да, это правда, — согласился Питер.       Сириус отмолчался по этому поводу. — Мои планы — выселить тебя в солнечную половину комнаты, — объявил он, посмотрев на Джеймса. — Ты-то жаворонок — тебе лучи солнца в глаза с утра пораньше будут в самый раз. Не то что мне. — Ага, чтобы потом весь день кровать грелась — нет уж, спасибо. Летом вообще звездец будет, — ответил Сохатый. — Вот, как ты своего названного брата любишь, значит, — наигранно цокнул Сириус и, держась за верхнюю полку, поднялся на ноги, когда поезд начал тормозить. — «Искренне возлюби самого себя», разве не так? — с явным самодовольством припомнил ему Джеймс. — Это другое, — буркнул Бродяга. — Мерлин, жду не дождусь, когда мы уже сдадим экзамены по трансгрессии и сможем сами добираться домой, — проворчал он. — А как по мне, нет ничего сильно плохого в том, что родители или опекуны сопровождают нас, — сказал Римус. — Особенно в наши-то дни… — Да, это, наверное, имеет смысл, — хмуро согласился Джеймс.       Сойти с поезда было едва ли легче, нежели попасть на него. Огромное количество незнакомых лиц учеников и их родителей на станции вызвало у Римуса некоторую тревожность, и он попытался держаться поближе к друзьям. Однако немного времени спустя мистер и миссис Петтигрю уже встретили Питера и забрали его домой, Джеймс и Сириус сумели отыскать мистера и миссис Поттер, а он все еще не увидел ни одного лица, хотя бы отдаленно напоминавшего бы ему мать или отца. — А за тобой кто должен приехать, милый? — спросила миссис Поттер, по всей видимости, заметившая легкую растерянность в его глазах. — Я… — Римус всматривался в поредевшую толпу. — Я не знаю, — признался он, чуть поникнув головой и вдруг чувствуя себя потерявшимся ребенком. — Как это так не знаешь? — держась чуть особняком, спросил Сириус. — Ну… Мне никто ничего не говорил. А отец работает в Министерстве — там наверняка дел невпроворот… Мама не то чтобы может попасть сюда без него. Так что, выходит, что, может, и никто. Ну, я, если что, и сам доберусь домой. Но вообще это очень маловероятно, — Римус пожал плечами. — Маловероятно, что такое случится, а не то, что я доберусь, — уточнил он. — Может, тебя подбросить до дома? — предложил мистер Поттер, поправив позолоченные очки на переносице и переглянувшись с супругой. — Нам несложно. — В самом-то деле, Лунатик, давай с нами — чего ж ты сам, в противном случае, будешь непонятно как добираться, — согласился с отцом Джеймс. — Не стоит, правда, — закачал головой Римус. — Я очень ценю ваше предложение помощи, но… Не могу же я вас задерживать тут. А родители могут прибыть чуть с опозданием… Позвонить-то из дома сюда или, наоборот, позвонить им сейчас отсюда и предупредить, что я с вами, навряд ли получится, — хмыкнул он. — Так что… Я буду в порядке в любом случае — в конце-то концов, мне уже не одиннадцать и не тринадцать, — пожевав губы, он отвел взгляд, пытаясь придумать, какими еще словами можно было вежливо отказаться от помощи.       К его удаче, именно в этот момент вспышка тусклого света сверкнула у одного из кирпичных столбов. В следующую же секунду на ее месте возникла статная фигура Лайелла Люпина, которая, ввиду долгого опыта службы в Министерстве, практически не пошатнулась после отнюдь не приятного процесса трансгрессии, обыкновенно вызывавшего у большинства волшебников тошноту и головокружение. — Хвала Мерлину, — прошептал Римус, практически сразу же встречаясь с отцом взглядом. — Еще раз спасибо вам за предложенную помощь, — с улыбкой на губах сказал он, посмотрев на мистера и миссис Поттер. — Ох, да не за что, — ответила ему миссис Поттер. — Я, эм, пойду? — указывая большим пальцем назад, Римус начал медленно отступать. — Ага, он, кажется, уже успел заждаться тебя за эту четверть минуты… Бывай, — кивнул ему Джеймс, бросив быстрый взгляд на мистера Люпина. — Еще спишемся — со своим сном ты от нас не отделаешься, — с едва заметной ухмылкой на губах сказал Сириус. — Хороших каникул, Римус, — с материнской улыбкой на лице, еще сохранившем следы былой красивой молодости, сказала миссис Поттер. — Да, хорошенько отдохни, — присоединился к жене мистер Поттер и, когда Римус уже успел отойти, тихо прокомментировал, как он вымахал еще больше с прошлого лета.       Приближаясь к отцу, по его взгляду Римус понял, что терпение его, как и заметил Джеймс, действительно было лучше не испытывать, а потому решил ускориться. Внешне Лайелл Люпин был поразительно похож на сына: разве что, волосы его были черны, как и глаза, вечно грозный взгляд которых Римус не сумел бы повторить даже при огромнейшем желании, да и заметных шрамов на грубом суровом лице не имелось. Сухо поприветствовав сына, он постучал пальцем по наручным часам и подал ему локоть. Не задавая лишних вопросов, Римус крепко взялся за него, мысленно гадая, куда же, как и всегда, мог так торопиться отец на этот раз: неужели Хоуп Люпин, добрейшей души человек, пригрозила не пустить мужа и сына на порог дома, вернись те хоть минутой позже обещанного? Впрочем, это не особо сильно интересовало его.       Пока что он пытался, игнорируя неприятное напряжение, всегда настигавшее его в обществе отца, уже взмахнувшего своей волшебной палочкой, и чувство сжатия со всех сторон, сфокусироваться на согревавших душу мыслях о доме. На мыслях о теплой атмосфере уюта скромной гостиной, где в своем кресле зачастую сидела мать, занимавшаяся вязанием, вышиванием, а порой — и написанием картин; о разносившемся по всему дому сладком запахе свежей выпечки, в перерывах между приготовлением которой она и занималась творчеством и рукоделием, при этом успевая находить время на все домашние хлопоты; о своей тесноватой комнате, выходившей окнами на запад и вечно заваленной кипами недочитанных книг…       Доли секунды, что занимал процесс трансгрессии, ощущались несколько более долгими — видимо, дело было в нарушении магией всех законов физики. Волшебник, прибегнувший к такому быстрому и немного опасному способу перемещения, всегда мог рассчитывать на возможность полностью отдаться отвратительным ощущениям, походившим на приближение разрыва всего его тела на кусочки. Но вот, звон в ушах стих, нездоровое давление стало ослабевать, и Римус, вновь ощутив свою уцелевшую плоть в пространстве, с наслаждением вдохнул аромат выпечки, витавший в воздухе уже наяву.       Он был дома.