Юность

      Март пролетел будто бы по щелчку пальца: Римус был готов чуть ли не поклясться, что сразу же после его дня рождения наступил один большой пробел, а вслед за ним — зеленый апрель и конец второго семестра. Разумеется, в памяти его все же остались некоторые моменты минувшего месяца: самым ярким из них, пожалуй, был день рождения Джеймса спустя всего пару недель после его собственного. Однако воспоминания эти были такими смутными, что Римус лишь после минутных размышлений мог с точностью сказать, какую памятную мелочь они с Сириусом и Питером купили другу в качестве дополнительного подарка, помимо второй за месяц для Гриффиндора громкой вечеринки. По большей части он помнил лишь то, как потратил на это дело почти все свои последние карманные деньги.       Едва наступил новый месяц, как Римус снова всерьез задался вопросом, чем же он так провинился в прошлой жизни, если таковая существовала. В этом году ему было совсем не до первого апреля: в день, когда все вокруг вели себя крайне шумно и не упускали возможности исказить правду, он едва ли не сошел с ума, пытаясь выжатым перед полнолунием умом не принять очевидную ложь за чистую монету. Однако он вынужден был признать, что само обращение спустя каких-то пару дней далось ему на удивление легче предыдущего, и то, пожалуй, было полностью заслугой его безмозглых, но бесстрашных друзей.       Дело было в том, что, как бы он ни сопротивлялся, когда пришло время отправляться в Визжащую хижину, у него уже просто не осталось сил спорить с ними и появилась готовность пойти на что угодно, лишь бы не слушать галдеж голосов, бубневших что-то об очевидном вреде скованности движений для оборотня. Заглянув в крайне решительно смотревшие на него глаза Сириуса и Джеймса и посмотрев на Питера, явно волновавшегося больше друзей, но все же пытавшегося соглашаться с каждым их тезисом, Римус тяжело вздохнул и, чувствуя приближение восхода луны и понимая, что, если бы он настоял на своем до последнего, остальным мародерам хватило бы ума самостоятельно освободить его из цепей, согласился отмучиться в Запретном лесу. Но он все же выдвинул свои условия: они должны зайти достаточно глубоко, чтобы их не нашел даже Хагрид, и расстояние между волком и собакой, оленем и крысой не должно было быть меньше полутора метров. В противном случае Лунатик, разумеется, не всерьез, пригрозил загрызть их после обратного обращения.       Однако, к его облегчению и удивлению, следующим утром «противным случаем» и не пахло. Очнулся он на поляне, уже поросшей первой травой, под небом, на каком уже начали гаснуть звезды, от того, что почувствовал, как что-то мокрое скользнуло по его щеке. Вид собачьей морды стал первым, что он увидел, с трудом разлепив глаза. — Бродяг, фу, — покорчился он, слабой рукой вытирая слюни с лица. — Что я говорил про дистанцию?       Но черный пес лишь вильнул хвостом, утыкаясь влажным носом в его горячую шею, вынуждая его бессильно вздохнуть и заставляя и без того выстукивавшее хаотичный ритм сердце забиться со скоростью, с какой обыкновенно трепещут крылья порхающей бабочки. Приводя мысли в порядок, Римус отметил, что дышать свежим лесным воздухом было приятнее, нежели вдыхать пыль Визжащей хижины.       Осмотрев себя, он не обнаружил на теле новых увечий, за исключением тех, которые отчетливо помнил, как нанес себе сам еще в процессе обращения, когда прорезавшиеся когти впивались в натянутую кожу, жгучий дискомфорт под которой заставлял его хотеть взвыть. Но вот, кошмар наяву вновь не грозил ему еще, по крайней мере, месяц, и Римус даже сумел доковылять до Хогвартса на собственных ногах (все же с небольшой помощью друзей, которые, в свою очередь, и вовсе, казалось, были совершенно в порядке, если не считать ссадин и мелких синяков).       Ему уже успело разонравиться затянувшееся чувство той самой эйфории, поначалу кружившей его голову, но теперь настигавшей его с неприличной частотой. Помимо явного ухудшения его памяти и внимательности, она создавала ощущение, будто бы жизнь мчалась мимо неприлично быстро, что влекло за собой необоснованное ощущение отказа от самых потаенных желаний, пока она, такая насыщенная и яркая для всех, кроме него, проходила мимо. Хотя и желаний-то он сильно странных, и уж тем более — подавляемых, за собой не замечал. И поскольку, как Римус выяснил, это непонятное состояние настигало его больше всего в обществе носившего маску веселья, беззаботности и раздолбайства Сириуса, он стал пытаться понемногу избегать его. Но в такие моменты он обязательно брал с собой волшебную карту, на которую каждый раз глядел хотя бы единожды, как он сам решил, лишь для того, чтобы убедиться, что Сириус не оставался наедине с собой слишком подолгу — он понимал, что это было странно, но, чем больше друг открывался ему, тем больше оправданное волнение за него настигало его. — У тебя бывает такое, что от человека в прямом смысле кружит голову? — как-то невзначай поинтересовался Римус у Лили, сидя с ней за смежными партами в пустой библиотеке.       Та подняла взгляд от недочитанной книги и молча посмотрела на него с непонятной ему улыбкой на губах. — Извини, если вопрос слишком спонтанный и дурацкий, — неловко покачал головой Римус. — О, нет, он вовсе не «дурацкий», — уверила его Лили, прикрывая толстенную книгу. — Просто… Не то чтобы это как-либо касалось меня, но если такое смущающее тебя чувство впервые настигло тебя только сейчас… то, кажется, у вас с Пандорой в отношениях, по крайней мере, с одной стороны случилось немного позднее зажигание, — пожала плечами она. — Или вы все, мальчишки, я так посмотрю, подолгу игнорируете и в упор не замечаете очевидные чувства? — О чем ты? — смутившись еще больше, спросил Римус и невольно напрягся каждой клеткой своего тела.       Лили вздохнула, вероятно, с мыслью о том, какими же они, парни, были бестолковыми. Или даже он один. — Прости, ты же о Пандоре?.. — решила уточнить она.       Римус пожевал губы. Улыбка стала сходить с веснушчатого лица. — Пожалуйста, не суди за тугодумство… Я так понимаю, ты хочешь сказать, что это… нормальное чувство по отношению к кому-то, кем ты дорожишь? — решил несколько переиначить суть Римус, желая убедиться, что то, какой вывод он действительно сделал из ее слов, был не более, чем взбредшим ему в голову вздором. — Я хочу сказать, что у меня, например, голова идет кругом от Джеймса, — Лили стала теребить пальцами прядь рыжих волос, выбившуюся из высокого хвоста. — Только ему не говори об этом в такой же формулировке, пожалуйста — а то еще совсем зазнается небось. Ты же его знаешь, — шутливо фыркнула она. — Теперь, надеюсь, чуть попонятнее?..       Римус молчал. Вероятно, пришедший ему на ум заведомо тупой вопрос «Это же из-за того, что он действует тебе на нервы?» стал бы самым дурацким набором слов, когда-либо срывавшимся с его губ. Хотя его взаимоотношениям с Сириусом это ведь подошло бы гораздо больше, нежели иные чувства, какие Лили и Джеймс питали друг к другу… «Точнее, определенно точно хоть как-то подошло бы, в отличие от других чувств», — подумал Римус, нервно тряся ногой под партой. Слушая, как громко и часто забилось сердце в груди, он прочистил горло, в котором застрял ком волнения, на добрую минуту лишивший его дара связной речи. — Да нет, бред какой-то, — усмехнулся он себе под нос. — Что?.. — переспросила Лили, которой цепочка мыслей за этими словами известна не была. — Да так… Эм… Ничего… Я не о ваших отношениях — не подумай. В облаках витаю, что-то… — стиснув зубы, пробормотал Римус и встал из-за парты. — Надо больше спать… Наверное, пойду этим и займусь — завтра-то нас, тем более, ждет долгая и утомительная поездка на Хогвартс-экспрессе… — Наконец-то едешь домой на пасхальные каникулы? — Лили мягко улыбнулась ему, помогая собрать письменные принадлежности. — Да, — уголок губ Римуса дрогнул. — Самому не верится. — Это здорово, правда, — вздохнула она, едва ощутимо касаясь его рук своими.       Однако даже этого хватило, чтобы счастливая и практически расслабленная улыбка на его лице обратилась в страдальческую. Римус опустил взгляд на ее нежную руку, сразу же замечая серебряное колечко на среднем пальце, жегшее его грубую, но ужасно чувствительную кожу все больше по мере того, как текли мгновения. — Что-то не так? — заволновалась Лили, тонкими пальцами впиваясь в его руку еще больше. — Да, — тихо прошипел Римус, незаметно вызволяя кисть из совсем не крепкой хватки, беря в нее листы пергамента и, опустив ее, как бы невзначай прикрывая ее здоровой рукой. — Просто… Эм… — его глаза забегали, пока он погряз в тщетных попытках придумать не абсурдное оправдание. — Тебе нехорошо? Может, заглянешь в Больничное крыло?.. — предложила Лили, вставая с места. — Да, так и сделаю, — Римус охотно закивал головой. — Сопровождать меня не стоит, правда. — Уверен, что целым и невредимым доберешься туда? Ну, знаешь, с месяц назад ты умудрился…       Римус почувствовал, как кровь прилила к его щекам, и потупился в пол. — Мне не настолько дурно, честно. Но спасибо за беспокойство. Уверен, что Помфри даст мне волшебную пилюлю — ну, точнее, зелье, — и я буду как новенький, — он непроизвольно стал расчесывать зудевшую кожу на тыльной стороне ладони. — Хорошо, — бросив на это быстрый взгляд, Лили миловидно улыбнулась. — Тогда, думаю, встретимся уже завтра?.. — Да, полагаю, это так — меня же еще и в сон клонит ужасно, как я уже сказал, — Римус ссутулился больше обычного, дабы изобразить усталость. — До завтра, — не в силах терпеть напряжение, охватившее его, и дискомфорт в руке, он зашагал прочь. — До завтра, — только и успела ответить Лили, провожая его внимательным взглядом.       Ни в какое Больничное крыло Римус и не думал идти. Хотя стоило бы — ожоги от серебра были вещью не из приятных, пускай и затягивались в течение суток. Однако уж больно он хотел спрятаться от окружающего мира и исключить шанс повторного пересечения с Лили в тот день. Когда он в последний раз заглядывал в карту полчаса назад, то обнаружил точки, подписанные именами Сириуса и Марлин, на квиддичном поле вместе с Джеймсом, а потому был немного удивлен, обнаружив их всех наяву в спальне мародеров, где он, между прочим, намеревался уединиться. — Мерлин, я не вовремя?.. — предположил он, едва войдя в комнату и тут же замерев на месте при виде того, как Сириус на собственной кровати навис над ухмыляющейся Марлин, которая прогнулась назад так, что, казалось, вот-вот сломалась бы пополам. Пускай Римус и понимал, что Маккиннон, занимая позицию загонщика гриффиндорской команды уже третий год, в физической силе и выносливости наверняка превосходила его самого и все того же Сириуса. — О, нет-нет-нет, не думай ни о чем пошлом, Мерлин, — она повалилась на кровать, когда Бродяга, услышав голос друга, поспешил пулей подняться с места. — И в мыслях не было, — пробормотал Римус, неуверенно прикрывая за собой дверь. — Кое-кто просто воришка, — не сводя глаз с него, Сириус, редко когда выглядевший так очевидно неловко, жестом попросил Марлин вернуть ему, что бы она ни «украла». — Чего же ты тогда так подскочил, а, Бродяг? — со смешком окликнул его Джеймс, лежа в собственной кровати и подкидывая в руке снитч из того набора новеньких мячей, что ему подарили друзья. — Поттер, лучше помолчи, — Марлин села в кровати, убирая от лица пряди растрепавшихся волос. — Не могу не поддержать ее — можно подумать, мы стали бы развлекать тебя таким чересчур личным для бесплатного зрелищем, — чуть ухмыльнулся Сириус. — Эм… Никто не помнит, где я оставлял аптечку? — постукивая носком ботинка по полу, спросил Римус. — Новые беруши хочешь отыскать небось, Люпин? — Марлин встала с места и, сунув отобранную зажигалку Бродяге в руку, толкнула его в плечо. — Блэк тот еще идиот. Его лучше не слушать. — Я давно это заметил, поверь, — Римусу не нравилось видеть, как эти двое дурачились. — Но, эм… — Эй! — закатил глаза Сириус. — Сходи-ка ты… — Кто из нас? — Марлин, уже направлявшаяся к двери, у которой так и стоял как вкопанный Римус, обернулась.       Бродяга отмолчался. — Да ладно — меня Лили тоже идиотом величает, — решил ободрить друга Джеймс, откладывая снитч на прикроватную тумбочку. — Это от большой любви.       На этих словах Сириус и Марлин оба покривились. Римус, не понимавший, почему эти двое так не любили, когда кто-то замечал их «передружбу-недоотношения», вздохнул и, пораздумав с пару секунд, любезно приоткрыл Маккиннон дверь. Ему сейчас вовсе не хотелось сидеть в на четверть своей комнате с посторонними. Особенно с подружкой Сириуса, милуясь с которой тот наверняка заставил бы его совсем скоро действительно захотеть отыскать беруши. — Да ты джентельмен, — отметила Марлин. Римус удостоил ее сдержанной улыбкой.       На пороге показался Питер, который, неловко поздоровавшись с однокурсницей и разойдясь с ней в дверном проеме, вопросительно посмотрел на друзей, как бы спрашивая, что она делала в их комнате. — Я сам не понял, — вполголоса буркнул Римус, проходя в ванную, где, открыв кран с холодной водой, он сумел наконец-то охладить место ожога. — А зачем тебе аптечка-то нужна была? — вспомнил Джеймс. — Да так… Обжегся. Точнее, меня обожгли, — не желая отходить от крана, прямо сказал Римус. — В каком таком смысле? Кто? — было слышно, как Сохатый захрустел пальцами. — У Лили было серебряное кольцо. — Может, она подозревает?.. — обеспокоенно предположил Питер. — Давайте без паранойи — она же не каким-нибудь аконитом руки смазала. Я вон тоже серебряные украшения люблю, — роясь в шкафу, сказал Сириус. — Ну, любил. Пока не узнал о Лунатике.       Эти слова принесли Римусу, уже взволнованному подозрениями Питера, некоторое душевное удовлетворение. Закрывая кран, он даже почувствовал, как едва ощутимое тепло растеклось по его телу. Однако он постарался не придавать этому большого значения и, состроив ровное выражение лица, вернулся в комнату, где обнаружил Сириуса копающимся в аптечке, поставленной на письменный стол. Подойдя к другу со спины, Римус демонстративно кашлянул. — Я вспомнил, что брал из нее кое-что и забыл вернуть на место. Пардон, — сказал Бродяга, оборачиваясь. — Ничего, — ответил Римус. — Что же ты такого брал? — полюбопытствовал Питер.       Лунатик взволнованно посмотрел на Бродягу, но тот лишь натянул фирменную ухмылку, каждый раз имевшую разный эмоциональный оттенок. — Спирт маггловский. Зачем — сами додумывайте в меру ужасности вашего представления обо мне, — он посмотрел на него в ответ. — Слушай, а может ну ее, маггловскую медицину? Тебе с ожогом помочь, может? Раз уж в Больничное крыло ты чего-то не пошел. Он, тем более, небольшой, а мне уже доводилось заниматься таким… — Не знал, что ты у нас лекарь-самоучка, — Джеймс возник у Римуса за спиной словно из ниоткуда. — Небось вместе с Лили в целители подашься?       Мимолетно глянув на него, Бродяга ничего не ответил и лишь выставил свою руку, как бы предлагая Лунатику положить в нее свою. Римус колебался. Чуть отступивший Джеймс и Питер молча наблюдали за ними. И лишь когда серые глаза стали потухать, а изящная бледная рука начала было опускаться и сжиматься в слабый кулак, Римус осмелился коснуться ее своей. Все-таки ему хотелось рискнуть доверить себя Сириусу Блэку. — Если я вдруг порасту шерстью раньше времени — можешь сразу начинать убегать, — как можно более несерьезно прошептал он, превозмогая огромное волнение, пока Бродяга, не поднимая взгляда, достал свою волшебную палочку из кармана брюк.       Следующее мгновение минуло так же быстро, как и наступило. Но Римус сумел ухватиться за него достаточно крепко, чтобы табун прохладных мурашек пробежал по его спине. Ощущение того, как непонятный холодок из кончика волшебной палочки достиг его кожи, практически сразу придавая ей вид такой, будто бы треть часа назад она вовсе не касалась серебра, а напряженные пальцы, переплетенные с его собственными, сжимали их лишь еще сильнее, сложно было назвать приятным. Однако если бы Римус мог растянуть его еще хотя бы на пару секунд, он был отчего-то уверен, что непременно сделал бы это. — Ну, вроде, шерстью не порос, — заметил Сириус, отпрянув. — Господа, думаю, нам пора бы собирать чемоданы — завтра-то по домам, готовиться к послезавтрашнему возрождению маггловского Мерлина. — Лучше, чем ты, праздники не называет никто, — тихо усмехнулся Римус. — Спасибо, кстати, — отступив еще на пару шагов и лишь тогда спокойно выдохнув, добавил он. — Откуда ты это умеешь? — полюбопытствовал изумленный увиденным Питер, медленно подходя ближе к ним. — Книжки читать надо, — только и ответил Сириус. — Чем я, собственно, и занимаюсь, пока кое-кто пропадает на кухне, а кое-кто другой умудряется слепнуть, гоняя мячики на свежем воздухе. — Это гены, — буркнул Джеймс, поправляя очки. — Не так уж много я и ем, — оскорбился Питер. — И вообще — если ты, вместо еды, в огромном количестве травишься этими маггловскими палочками… — Зато мне вот, — Бродяга самодовольно ухмыльнулся, — с заменой еды «палочками», удалось сблизиться с М… — Ребят… — предупреждающе окликнул друзей настороженный Джеймс, обожавший конфликты со слизеринцами, но ненавидевший малейшее нарушение гармонии внутри их собственной компании. — Сириус! — отдельно выделил Римус прежде, чем тот договорил бы имя Марлин. Неужто это о ней думал Питер, однажды неловко признав, что ему кто-то приглянулся?..       Бродяга фыркнул, но замолчал. Хвост вздохнул и отошел в сторону. Джеймс стал нашептывать что-то Сириусу на ухо — вероятно, бесполезную нотацию о том, как плохо было указывать на лишний вес лучшего друга, и без того не возносившего себя до небес. Римус, счевший идею начать собирать вещи к завтрашнему недельному отъезду прекрасной с учетом того, что уже вечером ему пришлось бы выползти из общежития для патрулирования коридоров, направился к своей кровати и вытащил из-под нее почти пустой чемодан. Перебирая вещи внутри, он вынул лежавшие на самом дне валентинки и с робкой улыбкой посмотрел на них, к своему удивлению, обнаруживая ту, что была прислана неизвестным отправителем, в совершенной исправности — он был уверен, что, когда в последний раз открывал ее, не обнаружил ничего особенного. Однако вот, над черным картоном вновь порхали радовавшие глаз искры в форме сердец. — Выглядит крутецки, — отметил Джеймс, подходя к нему. — А от кого это? — Ни от кого, — Римус захлопнул валентинку, бросил ее на дно чемодана и придавил сложенным свитером. — Ну, точнее… От кого-то… Не знаю — наверное, кто-то потратился в «Зонко» еще перед Валентиновым днем… Неважно, — он покачал головой. — Ты, наверное, больше обрадовался бы чему-то съедобному и приторно сладкому, как и весь тот праздник в принципе, нежели такому оригинальному сюрпризу? — предположил Сириус, запрыгивая на подоконник. — В принципе, я тоже не то чтобы любил коллекционировать макулатуру. — Я бы больше обрадовался, если бы мне просто ничего не присылали анонимно — а то в такие моменты не знаешь, нужно ли тебе искренне радоваться подаркам и смириться с тем, что ты чей-то идеал, или же сгорать от стыда и гадать, кто посчитал себя гениальным шутником, а тебя — идеальной жертвой. — Тебе нужно поднимать самооценку, — твердо констатировал Бродяга, опуская черные брови к переносице. — В этом же есть своя романтика! Ну, в анонимности. — Ты-то сам небось всегда без сомнений уверен, что ты — чей-то идеал? — догадался Питер. — Предпочитаю считать именно так, — Сириус размял шею, прикрывая глаза. — Искренне возлюби себя — и все вокруг поступят так же.       Римус подумал, что, стало быть, размышлять подобным образом было легко кому-то, обладавшему явно не скучной и даже не средней по привлекательности внешностью. Резко нахлынувший жар заставил его изобразить особенную занятость складыванием свитеров и рубашек в чемодан.       К тому времени, как Римус стал собираться на дежурство, Джеймс и Питер, наскоро собравшие свои вещи к приближавшемуся отъезду, уже успели задремать — все-таки путь им завтра предстоял долгий, а сон в купе Хогвартс-экспресса был чреват затекшей шеей и спиной на все каникулы. Сириус тоже готовился к отходу ко сну: закончив поправлять галстук в полутьме, Римус окинул комнату взглядом и невольно пронаблюдал, как тот застегнул шелковую пижамную рубашку на впалой груди. — А почему ты знаешь, как лечить ожоги?.. — неуверенным шепотом поинтересовался он. — Я просто уверен, что никогда не прикасался к подобной литературе. И я приятно, но очень удивлен, что ты ее читал. — Скажем, в доме на площади Гриммо была неплохая домашняя библиотека с магической литературой, — Сириус подошел к нему и, встав у зеркала, собрал кудрявые волосы в небрежный пучок на затылке. — А еще там детей воспитывают методом огненного кнута и черствого пряника, — как можно более равнодушно добавил он, но Римус заметил, как на высоких скулах заиграли желваки.       Лунатик прикусил губу, уже пожалев о своем решении затронуть такую определенно не приятную другу тему. На какой вообще ответ он надеялся? Бродяга ведь никогда и близко не мечтал становиться целителем, а, значит, для изучения лечебных заклинаний в довольно юном возрасте, а уж тем более — их применения, какое он ранее признал, должна была иметься иная веская причина… — Когда мне было двенадцать, «пряники», скажем, сняли с производства, — коротко завершил свой рассказ Сириус. — Я думал, ты и так догадаешься, что к чему. Я же за эти годы не раз видел, как ты пялишься на мою спину. А ты очень умный. — У тебя глаза на макушке, что ли? — хмыкнул Римус. — Или ты пялился на мою мускулатуру? — подколол его Бродяга, чуть щурясь.       Чувство смущения наполнило его грудь, и Лунатик натянул края рукавов тонкого свитера на вдруг похолодевшие ладони. — Извини, что я вместо пожеланий спокойной ночи заставляю тебя погрузиться в воспоминания в навряд ли лучшие из времен… Я очень плохо соображаю в последнее время что-то, — вновь перевел тему он. — Ничего — если мой мозг не забыл этого, значит, стало быть, все не так уж и плохо. И вообще — я ненавижу жалость к себе, — поморщился Бродяга, косясь на покрытую рубцами ладонь на своем плече. — Ты, наверное, просто устал за этот семестр? Учиться, как ты, и при этом быть старостой и оборотнем — это не то что плохо соображать, а прямиком к Мерлину отправиться же можно! — он усмехнулся.       Римус с укором посмотрел на него, но потупился в пол, едва туманные глаза взглянули на него в ответ. — Мне что — теперь даже шутить об этом нельзя? — догадался Сириус. — Даже думать, — серьезным тоном уточнил Римус. — Мерлин, пожалуйста.       Бродяга скривил губы, но не стал спорить с ним. — Ладно — топай на свое дежурство, — сказал он и, осмотревшись по сторонам, взял мантию Лунатика со спинки стула, после чего решил даже помочь ему надеть ее. — Спасибо, — пробормотал Римус, опуская руки в карманы. — О, эм… Будешь? Говорят, даже от дементоров помогает, — нащупав нетронутую плитку шоколада, которую он ранее брал с собой в библиотеку, но о которой напрочь забыл, он чуть дрогнувшей рукой протянул ее другу. — Охотно приму такое заманчивое предложение, — Сириус позволил себе легкую полуулыбку. — Мерси, — подмигнул он, сделав небольшой шаг вперед. — Люблю ореховый, — казалось, будто бы сквозь глаза Римуса он глядел прямиком в его душу, вдруг ощутившуюся совершенно нагой. — Рад, что сумел еще и угодить тебе с этим вкусовым предпочтением, — себе под нос сказал тот, топчась на месте и вдыхая полной грудью прохладный воздух, в каком витал запах почти выветрившегося одеколона и горького сигаретного дыма, въевшегося в начавшие выбиваться из пучка волосы. Это сочетание было уже так привычно Римусу, что даже, как он внезапно осознал, начало немного нравиться ему. — Я, эм, пойду?.. — нервно сглотнув от вновь нараставшего непонятного волнения, он начал медленно отступать к двери. — Идти прямо сейчас — твоя прямая обязанность. Да и в принципе зачем ты у меня-то отпрашиваешься? — со смешком спросил Сириус, вертя в руках плитку шоколада. — Я что — на Макгонагалл похож?       Римус и сам не знал ответа на этот вопрос. На вопрос о том, зачем он это сделал, а не о Макгонагалл, разумеется. Он просто паниковал, толком не понимая, отчего. Скрывшись в затемненном коридоре и притворив за собой дверь, Римус прислонился спиной к стене, желая перетерпеть легкое головокружение. Видимо, запах сигарет, какой он вдыхал, стоя, пожалуй, слишком близко к Сириусу, никогда не перестал бы оказывать на него несколько неприятное влияние. Хотя Римуса и смущало, что дурно в обществе друга ему всегда становилось немного по-разному, да и, к тому же, раньше бывало, что Бродяга курил больше, нежели сегодня, и притом никаких «побочных эффектов» для организма Лунатика это не влекло.       Во время обхода коридоров Римус с головой погрузился в собственные раздумья, пытаясь выяснить, что же такое творилось с ним в последнее время. Был ли он болен чем-то, помимо ликантропии? А может, он просто накручивал себя и все это было излишним прислушиванием к своему организму? Могло ли это однажды привести к полному помешательству и сумасшествию?       Словно эхом в его голове несколько раз отзвучали слова Лили о том, что она испытывала что-то подобное в обществе Джеймса. Римус с раздражением подумал о том, что, имей каждый человек способность избавить себя от неугодных и абсурдных мыслей, мир был бы в разы лучше.       Лишь единожды тем вечером он сумел немного вынырнуть из омута глубоких размышлений. Случилось это, когда Римус брел по коридору четвертого этажа и пересекся с Регулусом Блэком, вероятно, также нарезавшим круги, исполняя собственные обязанности. Однако было в его казавшейся излишне осторожной походке и прижатых к груди непонятных листах пергамента что-то, вызывавшее в Римусе легкую настороженность и подозрения о совершении вне ведения окружающих чего-то не очень хорошего. Хотя не исключено было, что вывод такой он сделал уже исходя из того, что перед ним был Регулус Арктурус Блэк собственной персоной — слизеринская внешняя копия Сириуса, преждевременно изуродованная морально откровенно ужасными убеждениями семьи. Скрещивая руки на груди, Римус все же решил, что, что бы тот ни замышлял, это навряд ли было заботой его или даже Сириуса, всеми силами пытавшегося отделиться от своей кровной семьи — в конце концов, пятнадцатилетний юнец навряд ли мог учудить что-то, что оказало бы необратимый негативный эффект на окружающих или даже него самого. Тем более, что, по отзывам профессоров, этот пятнадцатилетний юнец был рассудительнее и осторожнее, нежели его старший брат.       Расходясь в разные стороны, два старосты зацепились друг за друга взглядами, и этого мига хватило, чтобы Римус почувствовал, как неизмеримое презрение в красивых, но бездушных глазах укололо его мелкое самолюбие. Он, в свою очередь, смотря в еще совсем юное, но уже по-взрослому потухшее лицо, выказал чуть завуалированную вежливым кивком головы ответную неприязнь.       Вслушиваясь в удаляющиеся шаги, Римус невольно и не впервые подумал о том, как братья Блэк были настолько же разны, насколько и похожи. О том, как Регулус, имея те же серые глаза, бледную кожу, узкий нос с аккуратной горбинкой, да и остальные утонченные черты лица, складную фигуру и прослеживающуюся манерность в движениях, умудрялся обратить это в нечто отталкивающее и с виду крайне неестественное, в то время, как Сириус, сочетая преимущества аристократических кровей с «живой» душой, превращал свое бытие в нечто прекрасное, манившее окружающих и навряд ли оставлявшее равнодушным кого-либо, кому однажды удалось заговорить с ним. А особенно тех, кому доводилось хоть поверхностно разглядеть его настоящего, бывшего намного большим, нежели просто привлекательным старшекурсником. Хотя и приятная внешность его тоже играла немалую роль, своей неповторимостью и элегантностью помогая Сириусу лучше врезаться в память — а зачастую и сердца — окружающих.       Вспоминая красиво-надменную мимику друга, Римус почувствовал, как уголки его собственных губ вдруг дрогнули, и тут же попытался, но не сумел понять, было ли то легкой и стыдной завистью красоте Сириуса или казавшимся еще более стыдным восхищением ею.