Юность

      Следующим утром Сириус, мучимый невыносимой головной болью и жаждой, из-за которой, с собственных слов, был готов в одиночку опустошить половину Черного озера, все же нашел силы и время попросить у Римуса прощения за все, что сорвалось с его болтливых уст накануне, утверждая, что «что у пьяного на языке, то трезвому и на ум-то не придет». — Все в порядке, — только и ответил ему Лунатик, поправляя галстук на шее. — Мне жаль, что я не мог быть рядом, когда… Я даже не могу представить, что творилось у тебя на душе, — добавил он, и рука его хотела было коснуться вечно ледяной руки друга, когда тихий, но настойчивый голосок в голове остановил его в последний момент. — Да брось — ты же понимаешь, что ничем мне не обязан? — отмахнулся Сириус. — Зато ты, наверное, хорошо провел время с Пандорой. Все замечательные люди заслуживают свою капельку счастья… Она делает тебя счастливым, не так ли? — уточнил он. — Я думал, что друзья обязаны друг другу всем, — недоуменно пробормотал Римус. — Пандора… Она, по крайней мере, не делает меня несчастным. Знаешь, бывают такие люди, которые похожи на лучики солнца… И ее общество вовсе не напрягает меня. Думаешь, это симпатия?.. — спросил он.       Сириус неуверенно покачал головой, щуря слегка опухшие глаза. — Ты уверен, что делаешь все это не «от скуки»? Сам же говорил, что такое бывает, — задумался он. — Или, что еще хуже, из жалости — ну, знаешь, я не первый день тебя знаю и прекрасно понимаю, какой ты у нас сердобольный.       Хмурясь и прикусив щеки изнутри, тем утром Римус, крайне недовольный тем, как Сириус сформулировал свою мысль, не сумел дать ему точного ответа и, уже пожалев о заданном вопросе, не нашел выхода лучше, чем свести тему разговора к тому, что они, даже пропустив завтрак, уже опаздывали на первый урок.       Римус, по всей видимости, был единственным, кому Сириус поведал о своем несчастье. По крайней мере, такой вывод он сделал, когда понял, что никто иной из их окружения, казалось, совсем не замечал, что, пускай Бродяга и продолжал обеспечивать хорошее настроение друзей и знакомых своими шутками и выходками, искренняя улыбка до конца месяца так ни разу и не коснулась его собственного лица. И Римус, совершенно растерявшийся от такой перемены в друге и время от времени непроизвольно прокручивавший в голове просьбу не оставлять его совсем одного, по возможности старался составлять Сириусу компанию в моменты, когда Джеймс пропадал со своей, как он теперь любил гордо подчеркивать, девушкой, а Питер просто пропадал непонятно где, никого предварительно не предупредив. И Сириус, вероятно, действительно нуждался в этом — несколько раз они с Лунатиком даже читали вместе ранее не интересовавшие его книги вслух.       Однако случалось, что Римус покидал общежитие перед завтраком, а возвращался в него много после часа отбоя — так, например, случалось в дни, когда старосты проводили свои совсем не нужные, нудные и долгие собрания или же когда им с Пандорой, договорившимся о тайной от посторонних глаз встрече, удавалось незаметно выбраться за пределы замка поздними вечерами, наслаждаясь видом звезд и обществом друг друга.       Ощущая дуновение холодного ветерка, красившего румянцем изборожденные шрамами щеки и длинный нос, Римус, бывало, прерывал любование усыпанным миллионами огоньков небосводом лишь для того, чтобы взглянуть на нее. Едва ощутимо коснуться шелковых платиновых волос. Зацепиться взглядом за легкую мечтательную улыбку на розоватых губах. Заглянуть в светлые глаза, отражавшие в себе целую вселенную. И пускай глазам тем будто бы не хватало чего-то неясного, но столь, казалось, искомого сердцем Римуса, в конечном итоге он все же решил, что, возможно, сам был попросту избирательным глупцом и искал невозможного. Пандора ведь была красива, но, в то же время, добра, мила и искренна, и она, столь невинная и нежная, заметно расцветала при виде него — появления не такой ли прекрасной принцессы в своей жестокой сказке желал еще совсем юный Римус, листая страницы детских книг?       Вероятно, в моменты, когда Сириусу приходилось скучать без своих ближайших друзей, он и решил расширить свой круг частого общения. Незаметно февраль в календаре сменился мартом, и Лунатик уже не один раз замечал Бродягу в обществе громкой и яркой Марлин Маккиннон, которая будто бы делилась с тем своей харизмой тогда, когда его собственная поблекла на фоне ужасного потрясения. И, пускай Римусу и была неприятна эта мысль, он все же допускал, что общество однокурсницы могло оказывать на Сириуса даже более благоприятное влияние, нежели его собственное, по той причине, что Марлин была открыта и весела, да и с ней у Бродяги было гораздо больше общих интересов и тем для обсуждений, начиная квиддичем и заканчивая отвратительностью слизеринцев, на колкие комментарии в адрес которых Марлин, зачастую не сортировавшая слов, шедших от чистого сердца, была щедра. Стараясь не акцентировать своего внимания на их взаимодействиях и понимая, что Сириус имел полное право не афишировать свою личную жизнь, Римус все же гадал, почему тот ничего не говорил об искре, вдруг вспыхнувшей между ним и Марлин, в те часы, что мародеры проводили вместе. Неужто он повзрослел и больше не считал отношения чем-то чересчур крутым? Или дело было в том, что догадки, закравшиеся в душу Римуса еще в Хогсмиде, не имели никакой связи с действительностью и отношения Сириуса с Марлин были не более, чем приятельскими? — Лунатик? — Бродяга, сидевший в кресле и поглядывавший на что-то, что стояло на столе, но скрывалось за спиной Марлин, щелкнул пальцами, заметив друга неподвижно стоявшим у лестницы, что вела из гостиной наверх, вот уже как пару минут.       Римус, начинавший утопать в потоке собственных мыслей, встрепенулся и поспешил отпрянуть от дверного косяка. — Присоединишься к нам? — предложил Сириус. — Точнее, ко мне — не думаю, что кое-кто согласится играть со мной после третьей проигранной партии в этой маггловской игре, которой она научила меня пару дней назад, — добавил он и запрокинул голову на спинку кресла, прикрывая глаза. — Не думаю, что кое-кто явится на уроки завтра, если не заткнется прямо сейчас, — улыбаясь, Марлин передвинула одну из шашек по диагонали и тут же поджала губу, когда Сириус, вновь выпрямив спину, срубил три фигурки подряд. — Можно отложить избиение дубинкой, или чего ты там запланировала для моей экзекуции, на понедельник? — подкидывая шашки в воздух одной рукой, попросил он. — Или, еще лучше, провести ее после дня рождения Лунатика. Завтра уроков все равно нет, да и мне мое здоровье еще пригодится. — Точно — завтра же суббота, — Марлин потянулась в кресле. — У кого какие планы? — Да, ура… — потянул Римус и почувствовал, как его тело пробрала легкая дрожь, а противный холодок будто бы вмиг заморозил всякую кровь, циркулировавшую в его изнеможденном теле. Он не был уверен, было ли то плохое самочувствие перед завтрашним полнолунием или волнение от мыслей о нем — впрочем, ни в том, ни в другом ничего хорошего все равно не было. — Ну, лично я не удивлюсь, если завтра-послезавтра опять слягу — чувствую себя неважно, — сказал он. — Да Лили в предсказательницы идти нужно вместе со мной и Мэри! — шутливо отметила Марлин. — Она так и говорила, что едва месяц начнется, как ты снова заболеешь. По тебе это видно, кстати — выглядишь так, будто бы всю свою кровь Святому Мунго пожертвовал. — Накаркала, — буркнул Сириус.       Марлин пожала плечами. — А ты куда собрался, кстати, Люпин? — спросила она, глядя на распахнутое пальто Римуса. — Время-то позднее, отбой скоро, а дежурство сегодня не на тебе. — У меня, эм… Дела, — уклонился от ответа тот, пряча мерзнущие несмотря на тепло в гостиной ладони в карманах.       Не задавая лишних вопросов, явно не сильно заинтересованная в его «делах» Маккиннон кивнула головой и, вопросительно взглянув на Сириуса, принялась вновь расставлять белые фигурки на своей стороне клетчатой доски. Покидая гостиную, Римус услышал, как Марлин высказала крайне интересную идею о возможном скором изобретении магическим миром настольного квиддича, видимо, наподобие маггловского настольного футбола.       Спускаясь по бесконечным движущимся лестницам, Римус почувствовал, как его голова начала кружиться — все-таки два дня абсолютного голода, которые должны были истощить зверя внутри, давали о себе знать. Сойдя на один из этажей, Лунатик даже ощутил, как на него накатила тошнота — не будь его желудок пуст, дела его определенно были бы очень плохи. — Черт, — выругался он себе под нос, когда, завернув за угол, столкнулся с чьей-то грузной фигурой, и лишь затем осознал, что перед ним стоял профессор Клодум. — Извините, сэр, — сгорая от неловкости, Римус прикусил губу и потупил взгляд. — Довольно позднее время для ночной прогулки, не находите, мистер Люпин? — спросил профессор, осматривая его с ног до головы. — Я… Думал зайти в Больничное крыло, — пробормотал Римус, нервно сглотнув, и, впрочем, не солгал — он действительно подумывал заглянуть чуть позже к мадам Помфри и взять у нее некое зелье, которое помогло бы ему пережить грядущий день как можно менее мучительно. — В пальто? — недоверчиво поинтересовался Клодум. — У меня… Озноб, — сказал Римус, продолжая смотреть в пол. — Выглядите и вправду болезненно, — заметил Клодум, хмуро и внимательно глядя на него сквозь позолоченные очки. Изучающий взгляд выцветших глаз заставил капли холодного пота выступить на лбу Римуса. — Полагаю, Ваш организм дурно переносит полнолуния? Нередкое явление в наши дни.       Римус затаил дыхание. — Совсем ведь необязательно болеть ликантропией, чтобы на высоком уровне чувствовать такое чудесное и таинственное небесное тело, не так ли, профессор? — нервно усмехнулся он, сцепляя руки в замок за спиной. — Пожалуй, вы правы, — медленно кивнул Клодум. — Можно я… — Римус взглядом указал в сторону лестниц, по которым только что спустился и по которым чисто в теории мог бы подняться в Больничное крыло. — Тошнота — она убивает меня, — выдохнул он, слегка покорчившись, пускай на деле тошноту и заглушило чувство тревоги, заставлявшее его сердце колотиться так громко и бешено, что Римусу казалось, будто бы его было слышно в радиусе нескольких метров. — Да, конечно, ступайте, — профессор отступил в сторону. — Надеюсь, вам скоро полегчает и мы с вами встретимся на занятии уже в понедельник. — Непременно — не думаю, что все со мной ужасно плохо, — выдавив из себя улыбку, Римус проскользнул к лестничному пролету. — Извините за инцидент еще раз, пожалуйста, — добавил он, обернувшись.       Поднявшись на пару этажей и вслушавшись в идеальную тишину, вновь воцарившую в просторных коридорах, Римус прижался спиной к каменной стене. Взглянув на наручные часы, он обнаружил, что уже заметно опаздывал на встречу, которую сам же назначил Пандоре накануне. Не рискуя сетовать вслух, он мысленно проклял себя и свою удачливость и, прислушиваясь к каждому шороху, осторожно спустился на первый этаж. Стараясь игнорировать недомогание, он прокрался к одному из выходов на улицу, где его уже давным-давно ждали. Сидя у высокого окна и нечаянно задремав, прислонившись головой к толстому стеклу, на расстоянии Пандора, бледная, хрупкая и утонченная, походила на самую настоящую искусно вырезанную мраморную статую. Подойдя к ней и осмотревшись по сторонам, Римус поймал себя на мысли, как же ему не хотелось тревожить безмятежного сна. Но, тихо вздохнув, он все же едва ощутимо коснулся ее руки.       Пушистые ресницы затрепетали, и пара светло-голубых глаз обратила на него свой сонный взгляд. — Мерлин, — пробормотала Пандора и поспешила встать с места. — Извини, что припозднился, — Римус неуверенно приподнял уголок губ. — Ничего страшного, — она мягко улыбнулась в ответ и запахнула свой бежевый кардиган, надетый поверх вязаного платья. — Мой сон был так же прекрасен, как сегодняшнее небо, — посмотрев в окно, мечтательно сказала она. — Да, оно правда волшебно… — согласился Римус, уныло глядя на луну, что была самой большой и яркой из всех, что ему удалось бы спокойно лицезреть в своей жизни. — Я думал, что мы могли бы подняться на Астрономическую башню… — выдержав паузу, добавил он. — А нам можно? — настороженно спросила Пандора, надевая лежавшее на подоконнике пальто. — Ну… — Римус задумался. — Тогда мы могли бы прогуляться к Черному озеру, — он пожал плечами. — Звучит прелестно, — Пандора коснулась его рук своими. — Ты замерз? — взволнованно спросила она. — Ты холоден, как лед, что не так давно растопила весна! — Да так… Нервы, наверное, — буркнул себе под нос Римус. — Не обращай внимания. — Выглядишь усталым… Обычно ты напоминаешь мне солнце, такое теплое и светлое… — со вздохом заметила она. — Но сейчас ты похож на луну с ее холодной красотой, умиротворенностью и манящей таинственностью.       «Уж лучше бы тайн этих вовсе не было», — подумал Римус, все же сочтя такое сравнение милым. — Ты, наверное, четвертый человек за сегодняшний день, кто замечает, насколько плохо я выгляжу, — хмыкнул он. — Но, как по мне, лучше быть «луной», нежели «солнцем»… Солнце яркое и теплое, но, согревая всех своими лучами, в конечном итоге оно ведь всегда остается совсем одно, так и не угнавшись ни за луной, ни за остальными звездами. Луна и звезды же есть друг у друга, и луна точно знает, ради чего она возвращается к жизни вновь и вновь из месяца в месяц, — рассудил он.       Завороженно смотря на него, Пандора заправила за ухо прядь светлых волос, выбившуюся из длинной небрежной косы, в какую она сегодня собрала свои роскошные волны. — Почему тебя твои друзья прозвали «Лунатиком»? — спросила она, когда они уже направлялись к Черному озеру. — Неужели я не первая, кто сравнила тебя с луной? — Ты определенно первая, кто трактует это в таком интересном и крайне красивом ключе, — уверил ее Римус. — Не думаю, что двенадцатилетние не шибко романтичные мальчишки, какими были мои друзья, додумались бы до такого, — усмехнулся он. — Прозвали меня так из-за того, что я… Скажем, бывает, не сплю ночами. — Раз так, то… Может, мы могли бы «не спать» завтра ночью? Вместе?       Римус почувствовал, как брови его спустились к переносице, но, стоило Пандоре продолжить свою мысль, как он тут же на мгновение расслабился и возмутился неверному руслу своих мыслей. — Завтра ведь полная луна… Было бы здорово насладиться ее видом в такой приятной компании, — Пандора встала у самого берега Черного озера и остановила взгляд на серебристой лунной дорожке, размытой легкой рябью.       Одно мгновение сменилось другим, и Римус почувствовал, как переживания, заставив все его тело будто бы сжаться изнутри, вновь затуманили его рассудок. — Я… Не могу, — вернув себе дар речи, он виновато посмотрел на Пандору. — Мне правда очень жаль…       Ее губы расстроенно надулись, и воодушевленный взгляд светло-голубых глаз обратился в опечаленный, забегавший по сторонам. — Извини, — понизив голос, прошептал Римус и, встав перед ней, легонько коснулся мягкой щеки тыльной стороной грубой ладони.       Легкая улыбка коснулась худого лица, и блестящие глаза вновь подняли свой взор на него. — Просто… У меня… С Сириусом… И Джеймсом и Питером… — Римус выдохнул облако легкого пара, вместе с ним будто бы выпуская из груди часть наполнившего ее адского жара. — Все сложно. — Я понимаю, — вполголоса сказала Пандора, положив свои невесомые руки ему на плечи. — Ты хороший друг, если никогда не забываешь о них. Даже когда на этой дороге жизни встряла кто-то, — она призадумалась, — пятая лишняя. — Уж надеюсь… И ты вовсе не лишняя. А еще не «встряла», а «появилась», — поправил ее Римус, безотрывно глядя в светлые глаза напротив и чувствуя, как дыхание лишь тяжелело с каждой секундой. — Стало быть, так предопределили звезды, — сойдя на шепот, добавил он и внезапно ощутил, как их замерзшие носы соприкоснулись.       Он совсем упустил момент, когда расстояние между их лицами стало таким коротким. Впервые оказавшись столь близко к кому-либо, Римус растерялся и, прикрыв глаза от легкого головокружения, непроизвольно отпрянул уже тогда, когда почувствовал, как нежные губы едва ощутимо дотронулись его собственных. — Мне… Очень дурно, извини, — тут же выдал он, пальцами зарываясь в копну русых волос и глядя на то, как быстро и недоуменно заморгали большие глаза. Запрокинув голову, он сделал жадный глоток прохладного воздуха. — Извини, это было ужасной идеей — позвать тебя куда-либо с таким-то самочувствием, — он облизнул пересохшие губы. — Мы можем попытаться в… другой раз? — не смея заглянуть в ее холодные по цвету, но теплые по взгляду глаза, предложил он и подумал о том, как же глупо он должен был выглядеть со стороны в тот момент.       Краснея сильнее, чем когда-либо ранее в своей пока что отнюдь не длинной жизни, он молился, чтобы Пандора не сочла его сумасшедшим, не стала винить себя в тороплении событий и не развернулась на месте сию же минуту, направляясь обратно в замок в гордом одиночестве (пускай последнее и было бы совсем не в ее характере). — Думаю, можем… — вынесла она свой вердикт после молчания, длившегося минимум бесконечность. — Только… Только если мы оба сохраним то, чему свидетелями и участниками были лишь мы с тобою, в тайне, — теребя пальцы, добавила она. — Мерлин, это… Это было ужасной идеей, это было невероятно нагло… — Вовсе нет, — замахал руками Римус. — Мне правда приятно, что у нас уже такие доверительные и… Стремительно развивающиеся отношения… И разумеется, что все, что происходит между нами, чужих ушей никогда не коснется, — поклялся он. — Спасибо, — прошептала Пандора, накручивая прядь волос, вновь выбившуюся из-за уха, на палец.       Бросив на нее мимолетный взгляд, Римус подумал, что, возможно, они были несколько равны. И дело было вовсе не в статусе крови — Пандора была одним из немногих совсем не надменных представителей чистокровного сословия — и даже не в его ликантропии: он абсолютно точно никогда не сумел бы понять, как кто-то был достаточно силен, чтобы реагировать столь спокойно на резкий отказ в ответ на проявленную смелость и проявленные неподдельные чувства. Но Пандора, сохраняя расслабленное выражение лица и любуясь колыхаемой легким ветерком водой, казалось, уже и вовсе выбросила из головы неугодные свежие воспоминания. Быть может, она, воплощение всего светлого и непорочного, обладала некими способностями, неведомыми им, «смертным» волшебникам?       Римус приоткрыл было рот, дабы прервать природную тишину, затянувшуюся на добрые пять минут, когда Пандора опередила его: — До общежития провожать меня совсем не обязательно — лучше наведайся в Больничное крыло или просто хорошенько отоспись — здоровый сон способен творить с телом чудеса, неподвластные никакой, даже сильнейшей магии, — мягко сказала она и посмотрела на него. — Как ты узнала, что я собирался сказать? — удивленно спросил Римус. — Не было еще ни одного нашего… — Пандора запнулась. — Свидания, если ты изволишь, — предложил он. — Именно… Не было еще ни одного, в конце которого ты не задал бы этот вопрос, — непринужденно заметила она. — Ты невероятно внимательна, — Римус издал неловкий смешок. — Но… Не позволишь, в таком случае, проводить тебя хотя бы до замка? — предложил он. — Извольте, мисс Фоули, — желая разрядить напряженную обстановку, он галантно подал ей свою руку. — Навряд ли можно устоять перед Вашим обаянием, мистер Люпин, — пораздумав, с той же манерной интонацией, делавшей ангельский голос особенно пленящим, согласилась она и вновь засияла, словно лучик света во тьме ночи. — Я Вас умоляю — это минимальное, что хочется сделать ради прекрасной юной леди, — позволив себе слегка скованную улыбку, уверил ее Римус уже на неспешном обратном пути, гадая, как же в таком неуклюжем неудачнике можно было разглядеть малейшее подобие обаяния.       Когда они уже подходили к замку, у него вдруг появилось ощущение, будто бы кто-то наблюдал за ними, недобро сверля своим пристальным взглядом из некого укромного местечка. Осмотревшись по сторонам, приглядевшись к старому дереву в школьном дворе и вглядевшись в окна замка, он все же решил, будто бы неприятное ощущение было вызвано глупой паранойей, ведь он так и не сумел нигде разглядеть ни одного подобия силуэта — разве что недоброжелатель находился в одной из вековых башен, на самых верхних ее этажах, и обладал поразительно острым зрением. Обострившееся обоняние не услышало в воздухе никаких запахов помимо сладких ванильных духов и свежести весенней ночи. — Будь осторожна, пожалуйста — сегодня дежурят самые упрямые старосты, — шепнул он на ухо Пандоре, когда пришло время расстаться у лестниц.       Та лишь кивнула и, прикусив губу, покосилась на него. Во взгляде ее вовсе не чувствовалось укора, но собственная совесть Римуса заставила его будто бы вновь пережить эпизод с провалившимся поцелуем. Посмотрев в слегка сонные голубые глаза в ответ, Римус взволнованно облизнул собственные губы и, будто бы желая искупиться, мимолетно коснулся ими вмиг порозовевшей щеки.       Большие глаза распахнулись шире обычного. — Надеюсь, этот порыв нежности также сумеет остаться только между тобой и мной? — смущенно улыбаясь, спросил Римус.       Тихое «да» успело сорваться с приоткрытых губ прежде, чем этажом выше раздался некий шум и Пандора поспешила поднять взгляд — благо, никого ей увидать не удалось и, стало быть, неуклюжий староста или профессор находился достаточно далеко, чтобы она еще успела пробраться в общежитие незамеченной. — Ладно, беги, — Римус выпустил ее руку из своей, также не желая попасться кому-либо на глаза лишний раз. — Сладких снов, — неуверенно добавил он — прощания всегда казались ему чем-то неловким. — И тебе доброй ночи, — ответила Пандора и вмиг будто бы испарилась — Римуса всегда удивляло то, насколько незаметно она могла передвигаться. Он же, за последний месяц дважды прилюдно выронивший из рук стопку книг, с грохотом приземлявшуюся на пол, навряд ли сумел бы когда-либо познать это мастерство.       О планах зайти в Больничное крыло он вспомнил лишь когда уже оказался у портрета Полной дамы и почувствовал вновь возникшее от длинного пути по движущимся лестницам головокружение. Не горя желанием вновь путешествовать по ним, он решил, что перекантовался бы ночью и без целительных зелий — Пандора ведь метко отметила, что здоровый сон творил с телом чудеса сильнее всякого волшебства.       Пересекши порог собственной комнаты и оставив пальто на вешалке у двери, по приоткрытому окну, пачке сигарет на подоконнике и едва ощутимому запаху табачного дыма в воздухе Римус предположил, что Сириус либо совсем недавно вернулся в общежитие, либо же мучился от плохого сна, как это уже бывало раньше. Закрыв скрипучее окно, он раздраженно поморщился и, глубоко вздохнув, повалился на собственную кровать, стоявшую совсем неподалеку.       В комнате воцарилась тишина.       Начиная с первого курса он мечтал о том, что однажды научился бы засыпать так же быстро, как его друзья, Джеймс и Питер. Ведь даже при отвратительном перед полнолунием самочувствии его собственное сознание не дало бы ему погрузиться в сон без совсем не нужных тревоживших его мыслей.       Так, глядя в потолок, Римус зачем-то прокрутил в голове минувший день, а в частности — вечер, и поймал себя на тревожной мысли — уж не увеличилось ли в последнее время количество людей, что находились на пути к разоблачению его ужасного недуга? И даже если он допускал, что, имея несчастье быть раскрытым Лили, поразительно точно предсказавшей его плохое самочувствие в начале нового месяца, он еще сумел бы убедить ее войти в его положение и позволить ему провести последние полтора года спокойной жизни в стенах Хогвартса, то, догадайся о его чудовищной сущности старый мракоборец, ныне обучавший детей защищаться от таких монстров, каким был Римус, дела его абсолютно точно были бы плохи. Повернувшись на бок и закрыв глаза, он с десяток раз подумал, было ли ненужное упоминание ликантропии перед профессором просто плохой или в край дурацкой идеей.       Чуткий слух уловил скрип одной из соседней кроватей, за которым последовали едва слышные шаги. Неуверенный, сколько он уже ворочался без сна, Римус надеялся, что это был не Джеймс, всегда просыпавшийся за какой-то час или два до общего подъема. Выглянув из-за полога кровати, он к своему облегчению обнаружил, что это был всего лишь Сириус. Его размытый силуэт во тьме ночи Римус легко различил при помощи чуть улучшенного оборотнического зрения и благодаря аристократической медлительности во всех движениях друга. — Такими темпами завтра-послезавтра в Больничном крыле валяться буду не я один, — буркнул он, когда Сириус приоткрыл окно и запрыгнул на подоконник. — Ты чего не спишь? — спросил он, вставая с кровати. — Могу задать тебе встречный вопрос — тебе завтра силенки понадобятся больше, чем мне, — вполголоса ответил тот и, вновь закрыв старое окно, потупился в пол, когда Римус оказался совсем близко. — Ты, кстати, взял у Помфри зелье? — Забыл, — стиснув зубы, покачал головой Лунатик. — Но ничего страшного. — Давай я за ним схожу? — Сириус спрыгнул на пол и развернулся на месте.       Изумленный такой резкой чрезмерной заботливостью друга, Римус положил руку ему на плечо. — Ради Мерлина, не нужно никуда идти в такой-то час — я себя чувствую терпимо. Сам потом заберу это варево утром — ну, или вас попрошу захватить его после завтрака, — убедительно сказал он. — Уверен? — Сириус осторожно коснулся ладони на плече своими ледяными пальцами. — Да, — вызволив свою руку, Римус аккуратно коснулся шевелюры друга распутал пару спутанных черных прядей, особенно бросавшихся в глаза. — Как скажешь, — стоя смирно, ответил Бродяга. — Знаешь, честно говоря, мне было бы приятнее разговаривать с твоим лицом, — заметил Лунатик, убрав руки прочь от мягких кудрей.       Вздохнув, Сириус повернулся к нему. Бледность его лица, прилипшие ко лбу пряди волос и беспокойный, будто бы испуганный взгляд вызвали у Римуса ряд вопросов. — Ты когда-нибудь думал о смерти? — напрямую спросил Бродяга, прежде, чем тот успел бы сформулировать хоть один из них. — С чего это тебе на ум пришла такая непростая тема? — обеспокоенно поинтересовался Римус, аккуратно выбирая слова и чувствуя, как земля будто бы начала уходить у него из-под ног — страх неизвестности, а именно таковой и была загробная жизнь для всяк живущего, давал о себе знать. А также беспокойство за друга — зная о том, как нелегко тому приходилось в последнее время и как непредсказуем был Сириус Блэк, Римус сглотнул подступивший к горлу ком. — Она просто вертится у меня в голове с тех пор, как… — Лунатик был уверен, что никогда не видел Бродягу в таком отчаянии. Глядя на друга, он будто бы совсем не узнавал его. Описывая картину перед собою, он даже назвал бы его вид в какой-то мере «беззащитным». — Блять, забей — ночные разговоры всегда получаются какими-то чересчур бредовыми и откровенными, — фыркнул он, приложив ладонь ко лбу. — Да, интересное явление… — не мог не согласиться Римус, прочищая горло и скрещивая руки на животе. — Я тебе еще и настроение после свидания подпортил, небось, — буркнул Сириус, неспешным шагом проходя мимо него. — Откуда ты знаешь про свидание? — тут же спросил Римус, не сводя с него взгляда. — Просто догадался — легко сопоставить всякое… — оперевшись о подоконник, сказал Сириус. — Луна сегодня красивая. Раз уж ты тоже не спишь, то не желаешь немного прогуляться? — Ты спятил, — с сухим смешком констатировал Лунатик. — Сам же знаешь, что я только что с улицы и что разделить твоего мнения о луне я не могу, да и ты время-то видел? — он выгнул бровь. — Ну… — Сириус пожал плечами и, взяв полупустую пачку сигарет, спрятал ее в кармане брюк — Римус только сейчас заметил, что они оба не удосужились переодеться в пижамы перед отходом ко сну. — Я просто подумал, что, возможно, свежий воздух поможет немного освежить голову. А ты, вроде, чувствуешь себя «терпимо», а так как ты похож на человека, который любит себе накручивать всякое перед сном… — Это настолько очевидно? — хмыкнул Лунатик, в то время как Бродяга уже накинул пальто на плечи. — А ты далеко собрался? — спросил он после короткой паузы. — Да не особо, — покачал головой Сириус. — Есть тут один проход на крышу… — Ты спятил, — повторился Римус. — Наши крыши даже не предназначены для того, чтобы на них ступала нога ученика или работника! — Некоторые предназначены, еще как. Просто, видимо, кому-то уже довелось опереться о низковатые перила и потерять равновесие — вход туда закрыт и выглядит как обычная дверь в заброшенный кабинет, — произнес Сириус и, захватив волшебную палочку, лежавшую на письменном столе, повернулся лицом к Лунатику и натянул широкую улыбку. — Ну, жизнь скучна без риска, — непринужденно добавил он, опуская палочку в карман пальто и направляясь к выходу. — Подожди! — возмущенно шикнул Римус, и он остановился. — Во-первых, ты идиот. А во-вторых, дай мне минуту, — вздохнул он. — Ты не обязан, — прислонившись спиной к двери, заметил Сириус. — Ты отказался — я тебя понял. В конце-то концов, я даже не первый раз этот проход прощупывать буду. Сам недавно обнаружил его. — Я даже не знаю — облегчает ли или отягощает это мое недовольство, — проворчал Римус, уже застегивая пуговицы пальто.       Выход на крышу оказался гораздо ближе, нежели он ожидал — можно было даже сказать, что все это время он был чуть ли не у него под носом. Однако путешествие по длинному темному коридору шестого этажа, кабинеты по краям которого никто не использовал уже многие годы, все же не вызвало у него приятных ощущений. Какого было удивление Лунатика, когда Бродяга, остановившись у одной из дверей, ничем не отличавшейся от остальных, уверенно направил волшебную палочку на замочную скважину и тихим «алохомора» отворил ее. — А ты уверен, что мы не попадем в беду, если вдруг нас заметят? — шепотом спросил Римус, пока старая дверь действительно открывала им вид на крышу пятого этажа. — Если вдруг нас заметят, то ты, как «хороший мракоборец», скажешь, что на правах старосты поймал меня, негодяя. Торжественно клянусь взять вину на себя, — проходя на площадку крыши, ответил Сириус. — Честное блэковское, — добавил он.       Кивнув, Римус прикрыл за собой дверь. — Я ожидал, что ты либо посмеешься, либо насторожишься от «честного блэковского», — поднимая взгляд на небосвод, который после встречи Римуса и Пандоры лишь усеялся еще большим количеством звезд, сказал Сириус. — В них… Чего уж там таить — в нас ведь ничего святого, — пожевав губы, сказал он. — Но, кажется, многим девчонкам это нравится. — Демонизировать себя — нехорошо, — заметил Римус. — Мне кажется, девушкам зачастую просто нравится твое красивое лицо. — Сегодня ты так и тешишь мое эго, — с легкой колкостью заметил Сириус, чем заставил его едва заметно покраснеть.       Воцарилась тишина. Глядя на небо и будто бы пытаясь сосчитать каждую звезду на нем, Бродяга вновь помрачнел. Все еще смущенный Лунатик же не знал, как можно было поддержать разговор, и оттого также поднял взгляд над собой — он вмиг почувствовал, как голова и тело его будто бы мгновенно полегчали — стало быть, так ощущалось осознание своих ничтожных размеров в этой бесконечной вселенной. Разумеется, его внимания не мог не привлечь лунный диск, в последний раз улыбавшийся ему по-доброму двенадцать долгих лет назад. Ощущая отвратительную дрожь в теле, Римус посмотрел на «звезду», что была ближе остальных и в разы приятнее его глазу в тот момент. Совсем не глядя на него, Сириус расстегнул пальто и вынул из глубокого кармана брюк несчастные сигареты. — Что-то свежий воздух плохо помогает избавиться от лишних мыслей, — вполголоса констатировать Лунатик, замечая в его лице прежнюю озадаченность. — Ну почему же? Здесь мысли просто другие. По крайней мере, здесь, глядя на что-то бесконечное и вечное и, тем не менее, стремящееся к своему концу, я вспоминаю, что нет большого смысла париться о прошлом. И о будущем, — вертя сигарету в длинных пальцах, задумчиво ответил Сириус. — Ну, а вот эта вот штука неплохо помогает отвлечься от всего на свете на считанные минуты. — Правда? — переспросил Римус, изучающе глядя на «никотиновую палочку» и чувствуя, как слова друга лишь накатили на него новую волну тревоги. — Тогда… Эм, может… — Это «маггловская дрянь», — слегка подразнив его, напомнил Сириус. — Ты сам сказал так два месяца назад. — Целых два месяца назад, — закатив глаза, уточнил Лунатик. — Почему ты до сих пор помнишь это? Да и, к тому же, мне, может, еще и правда не понравится… курить, — колебаясь и не до конца веря собственным словам, предположил он и, облизнув сухие губы, зажал в них протянутую Бродягой сигарету. — Тогда я с чистой совестью смогу продолжать называть это «дрянью». — Да, скорее всего так и будет, — уголок тонких губ дрогнул и, впервые встретившись с ним взглядом за минувший вечер, Сириус вновь достал волшебную палочку. Подойдя ближе к Римусу, тихим «инсендио» он поджег кончик длинной сигареты.       Вырисовавшаяся сцена отчего-то показалась тому невероятно сокровенной и доверительной, на его язык даже просилось слово «интимная». Серые глаза сияли, но Лунатик, окончательно запутавшийся в потоке беспорядочных мыслей, не сумел разглядеть, было ли то отражение сверкающего неба, подобное тому, какое он видел в глазах Пандоры, или же их природный «живой» блеск на мгновение вернулся к Сириусу. — Ладно, это абсолютно точно отвратительно, — Римус вынул сигарету изо рта, сделав совсем неглубокую затяжку и закашлявшись, выдыхая облачко дыма. — Смысл «отвлечения» в том, что ты просто фокусируешься на гадком вкусе и колючем жжении в горле?       Сириус лишь сухо усмехнулся, забирая тлеющую сигарету из его руки. — Сильно другой реакции я от тебя и не ожидал, — сказал он, наблюдая за тем, как морщился веснушчатый нос, и, когда Римус отошел чуть в сторонку, решил все же докурить дозу не иначе, как самого настоящего яда.       Лунатик же стал молча наблюдать за ним; за тем, как медленно изящная, будто бы призрачная рука отдаляла и вновь подносила сигарету к приоткрытым губам; как медленно прикрывались усталые глаза; как поалевшие губы выдыхали струйку полупрозрачного дыма, рисовавшего в воздухе витиеватые узоры и вскоре оставлявшего после себя лишь неприятный запах, впрочем, довольно быстро уносимый легким ветерком. Его всегда удивляло, как Бродяге удавалось превратить каждое свое действие, даже если оно было крайне пагубным, в нечто столь красивое и завораживающее. — Кстати, эм… — заговорил Римус, когда, спустя считанные минуты, Сириус уже избавился от окурка, и сглотнул выступившую во рту слюну. — Могу я попросить тебя один день подержать у себя вот это? — сняв с запястья фенечку, подаренную ему Пандорой, он протянул ее ему. — Просто не хочу, чтобы она порвалась в полнолуние… И прятать ее куда-либо сам тоже не хочу — уж больно я сейчас рассеян, а она, к тому же, очень маленькая… — Да, можешь не сомневаться, что ничего с твоим браслетом — или как это назвать — не будет, — надев украшение на собственное запястье, для которого оно оказалось чуть великовато, сказал Сириус. — Честное блэковское? — с полуулыбкой на губах спросил Лунатик. — Честное мародерское, — подмигнул ему Бродяга и отвел взгляд чуть в сторону.       Римус почувствовал, как улыбка на его губах стала лишь шире. Вдохнув ночной воздух полной грудью, он ощутил, как легкое жжение в горле совсем прекратилось.

***

      Агонические боли, пронзавшие обессиленное тело, стали всем, что ощущал Римус. С ужасом вслушиваясь в нечеловеческий рык, вырывавшийся из его груди, и грохот цепей, что должны были удержать зверя, он лишь молил Мерлина о том, чтобы пугающее, но уже столь желанное забвение наступило как можно раньше. Вспышки света перед глазами каждый раз, когда, впиваясь окровавленными ногтями в пыльный пол, Римус чувствовал острую боль в месте очередного перелома, размыли все вокруг до неразличимых очертаний. Однако, когда мучения, казалось, начали стихать, его взору явилось то, что последние отголоски человеческого рассудка приняли за прекрасное видение.       Среди нечетких мрачных силуэтов, наполнявших шаткую хижину, Римусу почудилась пара ясных глаз: они были столь светлы, что он было решил, что это именно они заставляли тусклые серебристые тени упасть на его лицо, а вовсе не полная луна, что показалась в щели заколоченного окна.       Чудесные ангельские глаза безотрывно глядели на него с такой тоской и болью, что создавалось ощущение, будто бы их неземной обладатель в полной мере принимал каждую новую муку вместе с ним. И пускай где-то в глубине души Римус осознавал, что никто в округе многих километров не мог разделить его страданий, терзаемому сердцу хотелось и нравилось чувствовать себя не совсем одиноким.       Встреча с по-особенному нежным взглядом и жалобный скулеж, что, казалось, раздался где-то очень далеко, стали последним, на что сумел обратить внимание Римус прежде, чем скованное цепями тело обессиленно рухнуло на дощатый пол…