Юность

      Следующим утром Римус очнулся уже в Больничном крыле, совершенно один — лишь мадам Помфри заправляла пустующую койку в другом конце палаты. Однако заметив, как он, корчась от острой боли в районе живота, попытался приподняться на локтях, она оставила все никак не вмещавшуюся в наволочку подушку и поспешила подойти к нему. — Римус, милый, будь добр повременить с физическими нагрузками, — ласково сказала она, когда он медленно прилег обратно. — Когда я успел прийти сюда? — смыкая усталые глаза, спросил Римус, совершенно не помнивший ничего после наступления абсолютного забвения. — Твои друзья, Джеймс и Питер, принесли тебя без сознания, — покачала головой мадам Помфри, укрывая его теплым одеялом. — Сказали, мол, нашли тебя лежащим замертво недалеко от Гремучей ивы. — А Сириус? — нахмурился Римус после короткого молчания, проанализировав услышанное закипающим мозгом. — Не припомню, чтобы он был с ними, — осматривая затягивавшиеся раны на его плече, ответила мадам Помфри.       «Навряд ли ведь он решил взяться за восстановление режима сна и отправился тогда в общежитие», — озадаченно подумал Римус, гадая, где же ранним утром пропадал его третий друг, и хотел было размять затекшую шею, но, болезненно морщась, немедленно отказался от этой идеи. — Береги своих товарищей, Римус — они у тебя, правда, замечательные, — легкая улыбка коснулась покрытого неглубокими морщинками лица. — Знаешь, работая здесь не один год, невозможно не опечалиться тому, как с течением времени юным душам все реже удается отыскать настоящих друзей, готовых разделить с ними моменты ненастий. Даже ребят из знатных семей зачастую не выручает ни фамилия, ни статус, когда дело доходит до того, чтобы кто-то просто составил им компанию, поднял настроение доброй шуткой и приложил все усилия для того, чтобы скрасить унылые дни плохого самочувствия, — вздохнула мадам Помфри. — Да, «замечательные» — не то слово, — выдохнул Римус. — Думаю, Мерлин ниспослал такой дар в противовес проклятию… Не знаю, правда, чем я заслужил и то, и другое, — пробормотал он, онемевшими пальцами щупая еще горячую рану на щеке. — Ах, если бы мы только знали план, что он имеет на всех и каждого из нас, — задумчиво произнесла школьный целитель и задернула ширму, отгородившую больничную койку от остальной палаты.       Римус был уверен, что на него никаких грандиозных планов уж точно не строилось, но, промолчав, лишь уставился в высокий потолок, сфокусировавшись на том, как тяжело вздымалась его грудь при каждом новом вдохе. Он был уверен, что даже услышал тихий хруст где-то между ребер. — Подождите… — прохрипел он, когда мадам Помфри, шелестя длинной юбкой, уже направилась обратно к незаправленным постелям. — Извините, у вас не найдется воды? — спросил он, приложив руку к вдруг запершившему горлу. — Ох, Мерлин, конечно, — расправив белоснежный фартук, целитель направилась в коморку, что находилась рядом с ее кабинетом. Вскоре она вернулась со стаканом горной воды комнатной температуры, в тот момент показавшейся Римусу, не без помощи мадам Помфри севшему в кровати, самой вкусной и освежающей из всех вод, что ему доводилось испробовать за свои шестнадцать лет.       Опустошив стакан и легши обратно в постель, он повернулся на бок и, приняв единственную изощренную позу, в которой изувеченное тело переставало невыносимо ныть, довольно быстро провалился в сон. Вероятно, прошел не один час прежде, чем гул голосов где-то совсем неподалеку разбудил его. — Мадам Помфри так и сказала — ему нужен покой. Но мы, как хорошие друзья, хотим просто быстро сделать ему небольшую «передачку» с едой, книженцией и письмом, а потом по-тихому уйти. Если же мы все сейчас ломанемся внутрь, то пиши пропало, — ворчал Сириус, будучи явно не в лучшем расположении духа. — Вы когда-нибудь видели злую мадам Помфри? — Она выглядит довольно милой женщиной… — неуверенно потянула Лили. — Да и что такого приключилось с Римусом, Мерлин?! Я думала, что он просто с простудой сляжет, как всегда. — Меньше думать надо иногда, Рыжик, — буркнул Сириус. — В общем, Римусу, скажу прямо, очень хуево — заявившись целым квинтетом, мы его явно не обрадуем. — Да, ему очень нездоровится… Столько кровищи… — подключился Питер, и пускай Римус не видел друзей из-за плотной ширмы и, вероятно, двери Больничного крыла, в повисшей тот момент тишине ему тут же представилось примерное выражение удивления и неодобрения в глазах Бродяги. — К-крови?.. — наконец, переспросил дрожащий голосок Пандоры. — Да, его… Эм… Рвало, — выкрутился Джеймс.       Спрятавшись под одеялом с головой, Римус так и хотел обругать друзей за излишние и совсем не соответствовавшие действительности подробности, пускай, с другой стороны, он и был благодарен Бродяге, Сохатому и Хвосту за совершение всего, что помогло бы не пустить к нему ни его девушку, ни его подругу. Увидев исполосованное свежими ранами лицо и тело, каждый способный к мысли организм догадался бы, что причиной недомогания Лунатика было нечто крайне противоестественное. Затаив дыхание, он лишь слушал все новые и новые подробности о своем не то отравлении, не то чем еще похуже.       Наконец, перешептывание прекратилось. По звуку шагов Римус предположил, что к нему теперь направлялись лишь трое. — Блэк! — вдруг окликнула Сириуса Пандора, чем удивила Лунатика и наверняка напрягла Бродягу. — Мгм? — остановившись на месте, откликнулся Сириус, и, продолжая представлять себе его лицо, Римус отчетливо увидел натянутую по привычке неповторимую улыбку. — Милая фенечка, — ровным тоном заметила Пандора, чей голос не стал ни на метр ближе, и Римус почувствовал, как на мгновение его охватил жар от мыслей о том, какой же вывод она могла сделать, заметив свой сердечный подарок для него одного на ком-то ином. — Фене… А, ага. Символ непорочной, но страстнейшей любви одной очаровательнейшей особы ко мне, — непринужденно ответил Сириус. — Прелесть, не так ли? Ты, кажется, тоже эти штуки делать умеешь? Просто мне кажется, что Лунатик с чем-то таким и ходит, и ест, и спит, и… — Бродяга! — поторапливая его, шикнул Джеймс. — Короче, небось он и сейчас с ней же валяется. Как только он перестанет чувствовать себя как при смерти, мы непременно скажем тебе и Рыжику, а пока что можешь последовать примеру Эванс не тратить небесконечное время впустую, — наверняка демонстративно помахав ей ручкой, уверенным шагом Сириус продолжил приближаться к Римусу.       Тот же, в свою очередь, все так же прячась под одеялом, испытывал крайне смешанные чувства. С одной стороны, он вновь спокойно выдохнул благодаря таланту друга откровенно врать и не краснеть, с другой — такое количество притянутой за уши наглой лжи и напускного высокомерия он не одобрял. — Если серьезно — откуда это? Ты же, вроде, говорил, что будешь дожидаться ту, для которой твоя роза цветет? — прошептал Питер, чьи шаги Римус мог слышать особенно четко. — Говорю же, что повстречал очаровательнейшую особу, — издевательски повторился Сириус. — И вообще она поразительно похожа на ту… — начал Джеймс. — Это и есть «та», олень — что очки на тебе есть, что их нет, видимо, не играет большой разницы, — колко перебил его Бродяга. — А чего это Римус отдал ее перед полнолунием именно тебе? — надуто поинтересовался Хвост. — Видимо, потому что это не я теряю очки и палочку на ежедневной основе и не я умудрился чуть не посеять свое зелье для становления анимагом на пятом курсе, — продолжая зло острить над друзьями, Сириус остановился где-то в изножье кровати. — Мерлин, да наш Лунатик, видимо, действительно чувствует себя отвратительно. Я-то думал… — Меньше думать надо иногда, Бродяг, — не упустил возможности съязвить Сохатый. — А матушка-то была права, когда в детстве пророчила, будто бы мои слова, как Блэка, в будущем переходили бы из уст в уста, — прошептал Сириус, кладя нечто шелестящее и что-то увесистое — вероятно, те самые «письмецо» и «книженцию», — на столик у изголовья кровати.       Переведя дыхание, Римус убрал одеяло с лица — в одиночестве он сейчас явно не нуждался. Все-таки минувшее полнолуние и те слова, что слетали с дрожащих губ Бродяги ночью ранее, в общежитии и на крыше пятого этажа, давали ему не один повод для легкого беспокойства за друга, быть рядом с которым и невзначай следить за которым теперь хотелось еще больше. — Что на тебя сегодня нашло? — только и спросил он назревший в голове вопрос сразу же, как только встретился взглядом с серыми глазами. — Видишь — ты даже спящего своим бубнением разбудил! — буркнул Сохатый, поглядывая на Бродягу. — Он не спал, — закатил глаза тот. — Настроение у меня такое… Веселое. — Как самочувствие? — спросил Питер, сожалеюще глядя на Римуса и кладя плитку шоколада поверх письма. — Средней паршивости, — пожал плечами Лунатик и к своему удивлению сумел сесть в кровати без посторонней помощи и нестерпимой боли. — Но, полагаю, настолько хорошее, насколько оно может быть, после того, как я, по всей видимости, даже не пришел в себя после обратного превращения? — Ага, ты нас здорово напугал, — помрачнел Джеймс. — Тебе определенно нужно больше есть перед полнолуниями! — заявил Питер. — А то мало ли, однажды силенки иссякнут… — И прекратят мои мучения навсегда, да, знаю, читал книжки по ЗОТИ, — сухо продолжил Римус, вертя в руках плитку шоколада. — Но, нет, есть больше — дурацкая идея. Больше еды — больше сил. А больше сил — больше возможность вырваться из оков цепей. А это значило бы… — Кстати об этом, — перебил его Сириус. — Больше не вздумай к ним прикасаться, — посерьезнев, если не посуровев, он снова заглянул ему в глаза. И более четко, чем искры блеска жизни, в них виднелся лишь вспыхнувший огонь ярости. — Это с какой такой радости? Хотите посоревноваться с Тем-кого-нельзя-называть в массовом уничтожении волшебников? — недобро усмехнулся Римус. — Демонизировать себя — нехорошо, — хмурым взглядом спросив разрешения, Бродяга взял его ладони в свои, еще более холодные. — Но Мерлин, эти железяки калечат тебя чуть ли не больше, чем ты сам!       Прикусив губу, Римус посмотрел на собственные запястья, где под слоями бинта скрывались кровавые вдавленные следы. — Хвост, сбегаешь на кухню для Лунатика? Марлин говорила, что скоро собиралась забежать туда перед тренировкой — наверное, эльфы что-то уже да состряпали, — не оборачиваясь, спросил — или приказал? — Сириус. Вздохнув, вероятно, от осознания дальности пути на кухню, Питер все же молча направился за едой. — Кстати, на — наденешь, когда руки заживут, — сказал Бродяга, выпустив пальцы Лунатика из своих и возвращая его фенечку. — Здорово ты, к слову, выкрутился по поводу нее перед Пандорой, — хмыкнул Римус, кладя украшение ко всему прочему, принесенному друзьями. — Интересно, кто же эта «очаровательнейшая особа», с которой у вас «непорочная, но страстная любовь», — как бы невзначай решил полюбопытствовать он. — Полагаю, шутить непристойные шутки с утра пораньше было бы дурным тоном? — усмехнулся Сириус, присаживаясь на стул возле кровати. — Мерлин, Бродяга! — Джеймс спрятал лицо в ладонях. — Что же стало причиной такого твоего сегодняшнего веселья? — напрямую спросил Лунатик, вглядываясь в, пожалуй, чересчур бледное лицо, на котором играла едва заметная ухмылка. — А чего же мне не быть веселым? — вскинул брови Сириус. — Мой лучший друг жив, почти что здоров… Скоро, вон, совершеннолетним станет и у меня наконец-то появится законный собутыльник, — подмигнул он.       После этих слов Римус подумал, уж не был ли Бродяга в состоянии легкого алкогольного опьянения, но, не расслышав в воздухе запахов, подтвердивших бы такое предположение, лишь впал в еще большее смятение. — Ты, к слову, чего на это самое совершеннолетие хотел бы от нас получить? — спросил Джеймс. — Ничего, — как всегда ответил Лунатик, пускай он и знал, что действительно ничего не подарить его друзья ему попросту не могли. — Ну… Сборник ответов на годовые экзамены был бы крутым подарком. И я не шучу. — Да это-то мы и так постараемся устроить, — отмахнулся Сириус. — Когда до этих самых экзаменов доживем. А пока что давай серьезно — Мерлин, совершеннолетним ты становишься единожды в целой жизни! — Ну… — Римус пожал плечами. Он, правда, не знал, о чем конкретном мог просить своих друзей, уже имея все, в чем нуждался, и прекрасно понимая, что позже не сумел бы позволить себе равноценные подарки для них. — Ладно — что-нибудь придумаем, — сказал Бродяга после затянувшегося молчания и подмигнул Сохатому — Лунатику показалось, что в его кудрявую голову уже пришла некая гениальная идея. — У нас же еще целых четыре дня, как-никак. — Я… Не много вам хлопот доставил ночью? — спросил Римус, заметив ссадины на крепкой шее Джеймса, и, чувствуя легкий озноб, скрестил руки на груди. — Да даже не бери в голову, — буркнул тот, машинально прикрывая увечья рукой. — Смотреть на то, как мечешься ты, было явно больнее, — сохраняя безэмоциональное выражение лица, Сириус приподнял уголок губ. — Я как представил, как эти железяки сковывают тебя, так жуть! Я бы и сам уже кого угодно грызть начал. — Думаешь, его… меня… нас… волка злит только ограниченность движений? — выгнул бровь Римус. — Ну, не только — еще ему на нервы действуют наши идиотские выходки, сезонная аллергия и предложение белого шоколада вместо черного, — припомнил Бродяга и тряхнул головой, убирая от лица пряди иссиня-черных волос. — Но в такие моменты, думаю, скованность только пугает и злит его еще больше. Неужто ты не читаешь «Ежедневный пророк»? — С тех пор, как часть магического мира носится с волчьим противоядием, а другая — пытается противостоять Темному Лорду, как-то не особо хочется, — Римус прикрыл и протер уставшие глаза. — Это все вгоняет в хандру. Иногда возможность изоляции от внешнего мира — это очень даже хорошо. — В общем, как раз-таки рядом с этими статейками о противоядии постоянно дописывается что-то об оборотнях. И там говорилось, что, как животные, они… ну, в смысле, не вы сами, а ваши пушистые секреты… боятся, когда их свободу кто-либо ограничивает! — воскликнул Сириус.       Римус грустно усмехнулся. — Не думай, что если дать оборотню полную свободу, то он будет носить вам палочку на «апорт» или и вовсе свернется калачиком на коленях у кого-то из вас и уснет, как убитый. — Конечно не уснет — у Бродяги, например, ноги переломаются быстрее, чем на них перенесет свой вес хотя бы половина волка, — усмехнулся Джеймс. — Посмотрел бы я на тебя, если тебя такой тушей придавить, — насупился Сириус, легонько пиная его в голень. — В общем, в следующее полнолуние мы идем гулять в свободное плавание… Ну, точнее, хождение по лесу, — с лучезарной улыбкой на лице известил он Римуса. — Нет. — А я поддерживаю Бродягу, — сказал Сохатый.       Томно вздохнув, Римус поставил подушку в изголовье кровати и навалился на нее спиной. — Посмотрим, — только и пробормотал он, понимая, что в тот момент не переспорил бы этих двух.       Вскоре вернулся Питер с подносом, на котором оказался кусок свежеиспеченного пастушьего пирога и теплый тыквенный сок. Друзья не покидали Римуса, пока не убедились, что он все же прикоснулся к этой еде и спустя какой-то час даже оставил на подносе лишь крошки и пустой граненый стакан. — Здорово вы, конечно, «быстро сделали «передачку» и ушли», — с тихим смешком заметил Лунатик, когда друзья уже отправлялись на тренировку Сохатого — матч с Пуффендуем был на носу, и подготовку к нему ни в коем случае пропускать было нельзя. — В сравнении с днями, когда мы имеем возможность лицезреть тебя ну минимум часов шесть, это было, правда, «быстро», — улыбнулся ему Джеймс. — Поправляйся! — сказал Питер. — Думаешь, сегодня уже вернешься в общежитие? — спросил Сириус, глядя куда-то в окно. Яркий дневной свет, отражавшийся в его глазах, придавал им волшебное сияние, любоваться которым можно было очень и очень долго. — Постараюсь, но решение все же будет за мадам Помфри… — Римус как бы невзначай сжал белоснежное одеяло вдруг вспотевшими ладонями. — Сам не горю желанием скучать без вас слишком долго. — Приятно знать, что ты, спустя столько-то лет, все еще не хочешь избавиться от нас, — Сириус издал чуть хриплый смешок и, отсалютовав ему, вместе с Джеймсом и Питером побрел прочь.       Улыбаясь сам не зная точно чему, Лунатик потупил взгляд и не поднимал его до тех пор, пока шаги друзей не стихли. Но в голове его все же продолжали вертеться мысли и раздумья о том, что же заставило Сириуса так резко повеселеть. Неужто он нашел некую пилюлю от печали и уныния? Увидел призрак усопшего дяди во сне? Открыл в голове рычаги управления настроением?       В любом случае, если от этого Бродяге полегчало, то, стало быть, и Лунатик должен был порадоваться за него. Сведя все мысли к этой единственной и самой главной, он присмотрелся к письму и книге, лежавшим рядом с все так же нетронутой плиткой шоколада.       Едва он начал вскрывать конверт, как стук каблучков, эхом отлетавший от выбеленных стен, заставил его не задумываясь спрятать его в книгу, какой оказался некий сборник рассказов. — О, как замечательно — ты не спишь. А то мы боялись, как бы не потревожить твоего сна, — сказала Лили, приблизившись к его кровати, и из-за ее спины показалась Пандора. — Да, я уже давно проснулся, — Римус хотел было натянуть улыбку, но не сумел сделать этого, заметив оправданное волнение в их лицах. — Вы, я так посмотрю, уже успели подружиться? — как ни в чем не бывало спросил он. — Мы… — Лили покосилась на Пандору. — Перекинулись парой фраз, пока обсуждали тебя, Поттера и ваших таких же придурошных, как и он, друзей, — как можно более приподнято сказала она. — Звучит интересно — жаль, что я не сумел принять участие в перемывании их костей, — хмыкнул Римус, укрываясь одеялом. — Что, во имя Мерлина, с тобой приключилось? — присаживаясь рядом с ним, взволнованно спросила Пандора. — Меня… Затошнило после… какой-то съеденной гадости, — нервно сглотнув, коротко ответил Римус. — Предложенной, эм… Сириусом. — От тошноты кожа не рвется, — фыркнула Лили, скрещивая руки на животе. — Я… Упал… Сильно, — стиснул зубы Лунатик. — И причиной тому, полагаю, стала эта самая тошнота? — изумрудные глаза прищурились. — Именно, ужасное недомогание… Я же еще и простыть умудрился. Можешь даже у Помфри спросить — сюда я попал без сознания. Знаешь, Аристотель, «отец» логики, был бы восхищен твоим умением верно мыслить, — приподняв уголки губ и едва сдерживая нервный смешок, Римус перевел взгляд на Пандору, которая, как жительница исключительно магического мира, явно почувствовала себя в сложившемся разговоре третьей лишней. — Ты… Скоро поправишься? — робко спросила она, едва ощутимо касаясь его поврежденной щеки. — Уж надеюсь, — мягко улыбнувшись ей, Римус незаметно обхватил тонкое запястье двумя пальцами и осторожно убрал совсем легкую руку от своего лица — каждый мускул в его ослабленном теле напрягался, когда кто-либо касался его ран или старых следов от самых серьезных из них. Возможно, дело было в том, что такие касания нередко приносили с собой дискомфорт или даже боль. Несмотря на то, что Пандора и внешне, и внутренне походила на лучик света добра и надежды, вероятно, Римус все еще не знал ее достаточно хорошо, чтобы полностью ей доверять. — Я, эм… — Лили прочистила горло, оставляя корзину с цитрусами, захваченными из кухни, возле кровати. — Думаю, вы будете не против, если я не стану смущать вас своим присутствием? — Ну… Дело твое, — кивнул Римус, вновь посмотрев на нее. — Там, к слову, тренировка команды началась — Марлин, Сириус, Питер и, разумеется, Джеймс уже пошли на поле… Думаю, твое общество было бы им приятно. А я… здесь скучать не буду, — уголок его губ едва заметно дрогнул. — Хорошо, спасибо, — пробормотала Лили. — Полагаю, сегодня тоже дежурить придется мне… — под нос себе догадалась она. — Да, я… обещаю отработать свой долг позже, — Римус виновато покачал головой. — Да ладно, не стоит. Мы же друзья, в конце концов, да и ты ведь не то, чтобы в свое удовольствие отдыхаешь, — сказала Лили.       Пандора потупилась в пол, молча слушая их. — Спасибо. Ты чудесная… подруга, — констатировал Римус прежде, чем Лили, одарив его ободряющей улыбкой, оставила бы их наедине.       В Больничном крыле воцарилась тишина. — Остальные твои шрамы тоже появились из-за череды неудач? — вдруг будто бы совсем невзначай поинтересовалась Пандора. — Что, прости?.. — чувствуя, как его рассудок будто бы вмиг окончательно протрезвел, Римус даже вновь выпрямил корпус. — Извини, я… что-то бестактно себя веду в последние пару дней, — изучающий взгляд больших светлых глаз остановился на его собственных. — Просто… Ты никогда не рассказываешь о них… А слухи, ходящие вокруг тебя, похожи на сборник неплохих страшилок, из-за которых ночами я не смыкала глаз на первом курсе, то и дело дожидаясь рассветов, словно злу было не место под лучами солнца. Пока я не поняла, что худшие монстры, которых мы так боимся встретить, всегда сидят внутри нас самих. И у каждого они свои.       Римус затаил сбившееся дыхание. Растерявшись, он не сумел подобрать слов для реакции на все услышанное. — Да нет, эм, это не то, чтобы бестактно… — проведя рукой по волосам, в которых наверняка можно было найти следы многолетней пыли из Визжащей хижины, и пытаясь избежать зрительного контакта, он сделал как можно более глубокий вдох. — Мне и самому, наверное, было бы интересно узнать истории за шрамами некоторых людей. Видишь ли, в детстве… На меня напало… Напала некая, скажем, тварь. Я… смутно помню все это, — вынужденный утаивать большую часть правды, на деле он даже теперь будто бы наяву перед собой увидел оскал желтых клыков и услыхал оглушающий животный рык. Все его тело бросило в холод не много лучше того, какой обычно настигал его незадолго до обращений. — Я… Не сильно горю желанием расспрашивать родителей о полной истине — знаешь, это из тех воспоминаний, которым лучше остаться забытым ночным кошмаром, — выдохнул он, беспрерывно пялясь в одну-единственную ничем не примечательную точку в стене напротив. — Мне… Очень жаль, — поникла головой Пандора. — Извини, что заставила тебя обратиться к ужасным воспоминаниям. Поразительно, как ты сейчас не сторонишься той огромной хогсмидской собаки. — Она… он… этот пес… особенный. Он довольно милый, веселый… Я не верю, что он способен умышленно причинить кому-то зло. Знаешь, судить всех по одному — глупо, — выкрутился Римус. — Как, впрочем, и одного судить по большинству тоже не стоит. Ну, не правда ли, что… Если долго и упорно все вокруг твердить кому-то, что он плох и заслуживает плохого отношения к себе, в конечном итоге он действительно озлобится и лишь оправдает все худшие ожидания? — поняв свой уклон от изначальной темы, он пожевал губы и замолчал. — Извини, ты… не будешь возражать, если я отойду ко сну? Мне что-то очень нехорошо, — не солгал он, чувствуя, как бешено заколотилось сердце в груди, будто бы заглушая все вокруг. — Что ты, конечно же нет! — Пандора поспешила подняться с кровати и суетливо расправила голубое платье. — Что же ты сразу не сказал — я не стала бы докучать тебе своим томным обществом… — Открыто прогонять тебя было бы очень некрасиво и бестактно с моей стороны, — Римус неуверенно взял ее тонкие пальцы в свои. — И ничего твое общество не томное… Я, правда, благодарен, что ты решила навестить меня, — рассеянно улыбнувшись, он оставил на тыльной стороне аккуратной ладони едва ощутимый поцелуй.       Худое бледное лицо залилось румянцем. — Тогда… До завтра? — неуверенно сказала Пандора, опуская руку. — До завтра, — утвердительно повторил Римус. — Не думаю, что дела мои настолько плохи, чтобы оставаться здесь дольше одного дня. Да и мадам Помфри у нас такая замечательная, что, наверное, хоть больного драконьей оспой исцелит за считанные часы.       Римус впал в легкое недоумение, когда, едва оставшись наедине с собой, вдруг ощутил себя чуть ли не таким же бодрым и умиротворенным, каким был в компании друзей. Решив, что дело было в пошедшем на спад волнении, он лег в кровати и, стараясь отвлечь собственное сознание, взял в руки письмо, присланное родителями.       Письмо было недлинным, но поистине греющим душу. Пускай Римус с трудом мог разобрать некоторые буквы, своей манерой написания, впрочем, во многом напоминавшие его собственный почерк, он все же прочитал все до последней точки.       Пробежав глазами по немногочисленным строкам, в которых мать умудрилась вместить информацию про переезд тетушки Вельвелы, которую он видел от силы пару раз в жизни, в Лондон, свое нетерпение повидаться с сыном после долгой разлуки и желанием наконец-то вновь познакомиться с его повзрослевшими и наверняка изменившимися друзьями, о которых она столько наслышала, Римус, наконец, дошел до тех абзацев, что заставили сердце то ли сжаться, то ли затрепетать в его груди. Затрагивая тему его ликантропии, новостей о волчьем противоядии, о которых в числе первых всегда был осведомлен мистер Люпин, и минувшего полнолуния, миссис Люпин, как и обычно, каким-то чудесным образом сумела не то, что не давить на больное, но даже немного приподнять настроение Римуса. Пускай некоторые наставления ее и имели несколько печальный окрас. «…И даже если целый мир, особенно сейчас, как никогда, опасается всех оборотней, считая их угрозой, всегда непременно находящей свой не геройский конец, он будет заблуждаться, пока в этом мире есть ты. Ваш мир будет заблуждаться в своих глупых предрассудках, но, вне зависимости от количества уверовавших, они так и не станут правдой, пока ты знаешь, кто ты есть на самом деле. Пока ты наделен человечностью, дарованной не каждому полностью здоровому волшебнику. Пока ты не поддашься им. Прошу, постарайся никогда не забывать об этом. Мы с твоим отцом, увы, не вечны, но я искренне надеюсь, что рядом с тобой, Римус, всегда окажутся верные друзья, готовые помочь тебе в нелегкие моменты. Быть может, однажды именно ты и откроешь глаза господствующих на правду и станешь причиной, почему все глупые статьи «Ежедневного пророка», ныне вызывающие наше крайнее возмущение и досаду, и нечестную дискриминацию признают дикостью и пережитками прошлого. Ведь кто, если не мы сами, определяем реальность?..»       Грустно улыбнувшись, Римус вложил письмо обратно в конверт и спрятал его под плотной обложкой книги на тумбочке. Пускай он и не знал, с чего все вдруг решили, что на него Мерлин или судьба имели какие-либо планы, а если это было так, то планы эти были чуть ли не такими серьезными, как получение ордена Мерлина, он не был намерен делиться своим мрачным мнением с матерью, всю его осознанную жизнь отчаянно тешившую себя иллюзиями и отрицанием отвратительной сущности сына. Он и представить не мог, что она испытывала при каждом взгляде и мысли о нем. Страдания любимых людей всегда ведь ранят больше, нежели страдания собственные…       Совсем скоро в Больничное крыло вернулась мадам Помфри со склянкой некого снотворного зелья. И пускай вкус его был отвратителен, действовало оно явно отменно — едва ли прошла четверть часа, как Римус, устроившись в кровати поудобнее, мирно задремал и, к своей удаче, совсем позабыл обо всех тревогах, скопившихся у него на душе за минувший день.       Спал он крепко и даже сумел увидать некоторые приятные сны. Сказать точнее, услышать и почувствовать один, особенно правдоподобный из них — хотя яркие картинки и не остались в его памяти, Римус был абсолютно точно уверен, что той ночью ощутил, как фантомная рука неизвестного, но определенно заботившегося о нем человека погладила его по щеке. Он помнил, как скрипнула кровать, будто бы провалившись под чьим-то весом, и то, как, едва стоило ей стихнуть, как ушей Римуса вдруг коснулся едва различимый в ночной тишине шепот. Увы, его приглушенность, вероятно, и стала причиной, почему каждое слово звучало так, будто бы было сказано на каком-то ином, невероятно красивом, но совершенно непонятном языке.       В какой-то момент в голове Римуса проскользнула мысль, что, быть может, тот голос, кем или чем бы он ни был, пытался сказать ему о чем-то важном, но он, все больше погружаясь в следующий сон, не сумел придать этому большого значения, лишь наслаждаясь чудесным звучанием то ли некой затянувшейся исповеди, то ли напутствия, смысл которого, вероятно, безвозвратно забрала бы с собой тьма ночи…