Юность

      Удивительно, как медленно ползет время в моменты ненастий и как быстро летит оно, когда человек наслаждается своей жизнью или, по крайней мере, не сетует на нее. Симптомы «простуды», какую Римус диагностировал у себя сам, вытеснили лишь слегка пониженное давление, кружившее голову и заставлявшее его тело ощущаться поразительно легким, и странное ощущение тепла, позволявшее Римусу теперь не надевать рубашки под свитера. Но даже так он был готов поклясться, что последняя неделя будто бы длилась вдвое меньше любого пережитого им полнолуния. Его вполне устраивала череда практически не отличавшихся друг от друга дней, наполненных занятиями, выполнением домашнего задания в библиотеке, дурачеством с остальными мародерами… Совместным времяпровождением в библиотеке с Лили и реже — с Пандорой, которой, впрочем, короткий период их дружбы вовсе не помешал в один из дней подарить ему фенечку, сплетенную собственными руками.       Украшение было довольно неприметным, аккуратно выполненным в фиолетово-синих тонах, и Римус, счевший его красивым, а инициативу подруги — милой, даже стал носить его под свободным рукавом свитера. Все-таки ему не хотелось лишний раз давать друзьям повода для глупых догадок.       Приближался Валентинов день, и в этом году в неделю перед ним возле входа в общежитие каждого из факультетов были установлены ящики, походившие на почтовые, в которых влюбленные студенты могли бы оставить свои «письма любви». Доставлять же их адресатам субботним и воскресным утром — пускай праздник и выпадал на понедельник, большинство студентов справляли его заранее — приходилось не кому иному, как старостам факультетов — Римус сомневался, насколько хорошей было таковое решение, принятое на собрании самих старост и одобренное профессорами, ведь, если он был уверен в порядочности своей и Лили, то он глубоко сомневался, что на том же Слизерине привелигированные старшекурсники не совали свои любопытные носы не в свое дело. Держа в руках кипу открыток и записок, которые ему пришлось бы оставлять в дверях счастливчиков, Римус, проспавший всего два часа и вставший ради этого занятия много раньше привычного, решил, что более неприятной ему обязанности старосты теперь попросту не было. Лили, вместе с которой они с половину часа сортировали послания на те, что должны были быть доставлены в мужское общежитие, и те, что в женское, устало улыбнулась другу прежде, чем разойтись с ним у лестниц. — Отправлял кому-нибудь что-нибудь? — шепотом поинтересовалась она. — Не-а, — покачал головой Римус. — Мерлин, я завидую слизеринским старостам — их аж трое, и им наверняка сейчас будет проще с этой нововведенной обязанностью. — Не знаешь, кстати, как так получилось? — смутилась Лили. — Разве в правилах не указано, что старост должно быть двое и они должны быть разного пола?       Римус вспомнил, как, когда он гостил у Поттеров в конце летних каникул, Сириус утверждал, будто бы его родители собирались купить Регулусу такое почетное звание «для поддержания статуса». Но он вовсе не был уверен, что Блэкам нужно было как-либо подтверждать свое превосходство над остальными и что справедливый Альбус Дамблдор допустил бы такое безобразие на территории своей школы. — Может, эм, Снейпа за неплохую успеваемость назначили старостой для подстраховки Регулуса?.. — неуверенно предположил он, задумавшись. — Ну, знаешь — Регулус довольно часто попадает в Больничное крыло, из-за чего не может выполнять свои обязанности. А несчастной девушке на своих плечах все нести наверняка тяжело. — Да уж, даже когда ты пропадаешь всего лишь на какой-то один день, я нередко могу прочувствовать это, — тихо усмехнулась Лили. — Интересная закономерность, что кто-то один из старост в лучшем случае раз в месяц стабильно берет больничный, — заметила она. — И не говори, — Римус издал неловкий смешок и почувствовал, как улыбка медленно сползла с его лица. — Сам не знаю, как так выходит, — противный холодок пробрал его тело, и он принялся медленно отступать к высоким ступеням.       На мгновение в гостиной повисла звенящая тишина; холод в его груди сменился обжигающим жаром. — Ну, пожалуйста, уж постарайся быть внимательнее к своему здоровью — не дай Мерлин и нам третьего старосту назначат, тоже какого-нибудь Блэка — это была бы катострофа, — желая скрасить неловкость, шутливо сказала Лили и, повернувшись к лестнице, направилась в свое общежитие.       Бродя по узким коридорам общежития и выслушивая ворчание живых портретов, крайне недовольных ярким светом, что излучал кончик его волшебной палочки, Римус бездумно оставлял послания с признаниями в любви в дверях получателей, ведь сознание его заполонили мысли о том, уж не могла ли Лили заподозрить неладное и не могла ли она всерьез прислушаться к Снейпу, который определенно не был настолько глуп, насколько он мог показаться. Теоретическая возможность такового расклада событий навевала на него тревогу, и, сделав глубокий вдох, Римус постарался гнать неугодные мысли прочь.       Воткнув третью по счету валентинку, адресованную Сириусу, в дверь комнаты мародеров, он не поленился потратить пару минут на то, чтобы выбрать все, адресованные Бродяге. Их оказалось шесть. Но это не удивило Римуса так, как обнаружение аккуратной, совсем небольшой открытки, адресованной ему самому. Остановившись на месте, он не один раз перечитал витиеватые буквы, черными чернилами выведенные на красном картоне, лишь чтобы убедиться, что все еще немного сонное сознание не обмануло его. Быстрым движением руки Римус опустил неожиданный сюрприз в глубокий карман мантии, словно это было нечто сокровенное. Он чувствовал, как крайне смутные, но определенно приятные эмоции теплом растеклись в его груди, пускай рассудком он и понимал, что это наверняка был не более, чем дурацкий розыгрыш со стороны друзей или злая насмешка со стороны недругов. И Римус даже почти сумел найти тому подтверждение, в самом низу кипы валентинок обнаружив ту, что была предназначена для Джеймса и ту, на которой он вновь прочитал свое имя. Однако показавшийся чересчур легким и нежным для кого-либо из парней почерк и закравшееся в его душе любопытство вынудило Римуса по возвращении в комнату мародеров незамедлительно открыть ее. Вопрос «Будешь ли ты моим Валентином?» и выведенные под ним инициалы «П.Ф» на мгновение ввели его в ступор.       Громкий щелчок щеколды на двери в ванную вмиг вернул его на землю и заставил его машинально спрятать валентинку за спиной. — Мерлин, ты чего не спишь? — протирая очки краем футболки, тут же спросил вошедший в комнату Джеймс, всегда встававший ни свет ни заря. — Многие старосты решили, что нам нечего делать ранним утром, так что, — Римус выудил из кармана все открытки и записки, которые ранее сам же оставлял, а после — вынул из двери их комнаты, и протянул их другу. — Ух ты, — просиял Джеймс, перебирая их. — Сколько там адресовано мне? Пятьдесят? Шестьдесят? — явно не всерьез поинтересовался он. — Эм… Две, — пожал плечами Римус, торопливо опустив розовое сердечко, спрятанное за спиной, в пустой карман. — Кому тут адресовано больше всего — сам знаешь… — О, тут и тебе есть — посмотри-ка! — не дослушав друга, Сохатый улыбнулся и протянул ему первую валентинку, которую Лунатик по чистой случайности смешал с остальными. — Вот это да… — протянул тот, заливаясь легким румянцем и беря ее в руки. — Выглядишь слишком удивленным для кого-то, кто мог бы отправить ее, — недоверчиво добавил он. — Я не отправлял, — посерьезнев и недоуменно нахмурившись, ответил Джеймс. — Шутить над чувствами — низко. В смысле, мне же не хотелось бы, чтобы для меня кто-то подделал, например, признание в любви от Эванс.       Римус понимающе кивнул. — Рад, что в вас в этом году начинает просыпаться сознательность. — Ну… — Сохатый задумался. — А если бы Бродяга все же уломал меня на такую авантюру, то можешь быть уверен, что мы с большей вероятностью поиздевались бы над Хвостом. Но, как видишь… — он цокнул, разводя руками, и, отобрав свои валентинки, сложил остальные на письменном столе.       Лунатик неодобрительно закатил глаза, но ничего не сказал.       Оставив валентинки под подушкой и, будучи чересчур уставшим, с легкостью отбросив всякие мысли о «П.Ф», в чьей идентичности у него практически не было никаких сомнений, и об открытке, какую он решил открыть, уже хорошенько выспавшись, Римус оставил волшебную палочку на прикроватной тумбочке и задернул полог кровати. Укрывшись теплым одеялом, он почувствовал, как тяжелые веки тут же будто бы сомкнулись сами — редко когда ему удавалось погрузиться в сон настолько же быстро, как сегодняшним ранним утром.       Однако, как известно, нередко потаенные волнения настигают нас во снах. И именно поэтому поначалу блаженный сон о прекрасном саду в родительском доме, по какому Римус некогда гулял вместе с матерью, любуясь звездным небом и вовсе не заботясь о полной луне, что светила над их головами, в мгновение ока рассыпался, забирая вместе с собой всякую радость, гревшую душу Римуса.       Наступила темнота. Не способный пошевелиться — Римус сомневался, была ли у него физическая оболочка, как таковая, — он был вынужден лишь наблюдать, как размытые очертания вокруг начали медленно вырисовывать нечеткие силуэты. Когда же картина прояснилась, Римус сразу же почувствовал неладное, увидев себя самого, нездорово бледного и исхудавшего, будто бы после особо нелегкого полнолуния, сидящим в кабинете Дамблдора. — Увы, мистер Люпин, Ваше нападение на мисс Эванс — деяние чересчур серьезное и опасное, чтобы Вам было дозволено продолжать свое обучение в Хогвартсе, — сказал, медленно расхаживая по кабинету, директор своим поразительно спокойным голосом. — Я знаю, — обернувшись через плечо, прохрипел Римус. — Мерлин, сэр, простите — это все я… Я не должен был сближаться с кем-либо, должен был стараться усерднее утаить свой секрет… — он спрятал лицо в исцарапанных ладонях. — Похвально, что вы признаете собственные ошибки, но не стоит забывать, что и вина мисс Эванс в сложившейся ситуации определенно присутствует. Каждый из нас ежедневно принимает какие-либо решения, от простого выбора одежды до более сложных выборов, таких, как стоит ли пойти на поводу у собственных желаний, искушений, любопытства и интересов. Я полагаю, что профессор Клодум, как опытный мракоборец и профессионал в защите от темных искусств, на своих уроках ясно доносит информацию об опасности ликантропов.       Не смея взглянуть на него, Римус дал краткий утвердительный ответ. — Пожалуйста… Скажите, что она будет в порядке. Я ведь не прощу себе сломанной жизни! — надломившимся голосом взмолился он. — Мадам Помфри сделает все, что в ее силах. Увы, увечья, нанесенные Вами, достаточно глубоки, чтобы инфекция имела возможность проникнуть в кровь мисс Эванс. И, увы, я не думаю, что Вы будете находиться в Хогвартсе, когда будет известен точный ответ на ваш вопрос, мистер Люпин, — задумчиво произнес директор и сел за свой стол.       Поникнув головой, Римус отцепил значок старосты с собственной мантии и, встретившись взглядом с добрыми морщинистыми глазами Дамблдора, неуверенно положил его на массивный стол.       Вероятно, многие в подобной непростой ситуации прониклись бы сочувствием и жалостью к себе самому — исключение из школы ведь перекрывало бы для него всякие немногие пути к счастливой жизни! Но Римус лишь почувствовал отвращение, большее, чем он испытывал когда-либо ранее. Ярость на собственную сущность — или на ту сущность, что отравляла его тело, — пеленой застлала его глаза, и за ослепительной вспышкой белого света вновь последовала холодная темнота. Единственным звуком стал голос его собственного разума, из раза в раз твердивший, что для безопасности его собственной и безопасности Лили стоило все же выстроить в их отношениях некоторые границы, отдалиться, а затем, если потребовалось бы, и вовсе остаться не более, чем знакомыми. — Луни! — далекий голос и ощущение, как что-то мягкое едва ощутимо коснулось его лица, щекоча его, заставили Римуса наконец-то открыть глаза.       Первым, что он увидел, было лицо Сириуса на неприлично близком расстоянии от его собственного. «Чем-то мягким» оказались пряди его волос. Однако же, заметив, что Лунатик уже проснулся, Бродяга, стоявший у его кровати, поспешил выпрямить спину. — Который час? — сонно пробормотал Римус, присаживаясь в постели и тыльной стороной ладони вытирая капли холодного пота со лба. — Очень поздний, — уверил его Сириус. — Уже почти полдень. Мы тебя будили, будили, а ты ничего — все ворочаешься и бормочешь что-то несвязное, — фыркнул он. — Джеймс и Питер уже на тренировку команды умотать успели — погода-то теплая, снег подтаял. А мне лень. — Да, эм… Ересь всякая снилась — вот и все, — оправдался Лунатик, протирая глаза.       Про себя он отметил, что общество друга неплохо помогало ему стряхнуть оковы неприятных ощущений, оставленные страшным сном — заскучать и утонуть в собственных размышлениях в компании Сириуса было бы задачкой не из легких. — Здоровый долгий сон тебе к лицу, — шутливо отметил Бродяга, меряя комнату шагами. — Ну что — получил валентинку? — ухмыльнувшись, поинтересовался он. — А ты отправлял? — выгнул бровь Римус, чем заставил друга усмехнуться. — Серьезно, ты мог бы счесть такую издевку смешной. — Если Хвост не получил такой же, значит, я в этом году не намерен зло шутить над вами. А он не получил. Ни одной. Бедняжка, — наигранно вздохнул Сириус, беря со стола свою кипу открыток и тасуя ее, словно колоду карт. — Если тебе дана недурная наружность, это еще не значит, что можно вести себя, как гаденыш, — буркнул Лунатик, не одобряя такой заносчивости друга.       Бродяга приподнял уголок губ, но ничего не стал отвечать. — Откуда в тебе вообще такая уверенность в том, что мне вдруг придет послание с признанием в любви после шести лет одиночества? — спросил Римус, вставая с кровати. — Ну… Навряд ли ты купил штуку на запястье сам себе, — непринужденно ответил Сириус. — Она от мисс… От Пандоры, не так ли? — догадался он, когда Римус не сумел выдержать зрительного контакта с ним. — Ладно, «Шерлок», возможно, я недооценивал тебя, — тихим шепотом признал Лунатик. — Кто такой Шерлок? — тут же спросил Бродяга. — Герой маггловской литературы, очень умный лондонский детектив, — ответил Римус. — Возможно, мне пора сменить имя… — призадумался Сириус. — У тебя и свое красивое, — возразил Лунатик. — Ага, но додуматься называть детей в честь космических объектов — это, конечно, нужно было кому-то изощриться, — заворчал Бродяга. — Ну, ты хотя бы не назван именем со значением «сын волка»… — хмыкнул Римус и прислонился плечом к стене.       Пару мгновений они провели в тишине — лишь сосулька, с грохотом обвалившаяся с крыши, заставила их синхронно повернуть головы к окну. — Так… Значит, у тебя намечается свидание? — вновь заговорил Сириус и слегка наклонил голову набок. — Может, это просто дружеская валентинка, — предположил Римус. — Этот праздник немного не о друзьях, — напомнил ему Бродяга, скрещивая руки на груди и постукивая длинными пальцами по собственному плечу. — Ну… — Лунатик пожал плечами. Повернувшись к кровати, он приподнял край подушки и потянулся за валентинкой, подписанной инициалами «П.Ф». — Вижу, что она там не одна, — сказал Сириус и крайне удивил его остротой своего зрения. — Да ты у нас, гляди, такими темпами новым казановой башни Гриффиндора станешь! — едко подметил он. — Иди ты, — позволив себе легкую грубость, бросил Римус и достал обе валентинки. — Вторая вообще похожа на что-то из «Зонко». Если не ты, то кто угодно другой мог захотеть просто обнадежить меня. — С чего бы это? — возмутился Сириус. — Ты же в жизни никому слова грубого не сказал. Ну, разве что меня только что послал и нас троих идиотами время от времени называешь. Но это заслужено, — признал он. — Смеяться над «странными» смешно, разве не так? — припомнил ему Лунатик.       Потупив взгляд ясных глаз, Сириус пожевал губы и, ничего не сказав, отошел к окну. Римус же решился приоткрыть алую открытку. Наружу тут же вырвались разноцветные волшебные искры в форме звезд и сердец, погасшие в воздухе прежде, чем они коснулись бы земли. Внутренний разворот валентинки был окрашен черным, и, если Римуса не подводило зрение, поверх него было алыми, прям как обложка, чернилами было выведено всего три буквы: «В.К.И». Лунатик невольно задался вопросом, было ли то инициалами отправителя или же некое предприятие, производившее такие волшебные открытки — чтобы самостоятельно заколдовать что-то подобное, студенту Хогвартса определенно нужно было быть сильным волшебником и изучать некоторую специализированную литературу вне уроков Заклинаний. — Это точно что-то из «Зонко», — со вздохом пробормотал себе под нос Римус и повернул голову к Сириусу, но тот остался неподвижен и ничего не ответил ему.       Чувство вины незримой иглой едва ощутимо укололо его куда-то в грудь, и, пораздумав, Лунатик решил, что непременно извинился бы перед Бродягой за припоминание его проступков, которые пора было бы оставить в прошлом. Да и не быть ведь никому идеальным. Он непременно извинился бы перед ним. Чуть позже. После того, как принял бы свой утренний душ, умылся и переоделся бы до того, как наступил бы второй час дня.       Однако, когда Римус вернулся в комнату с новыми силами и полностью прояснившимся, благодаря ледяному душу, рассудком, Сириус уже успел испариться в неизвестном направлении. Питер и Джеймс все еще пропадали на скучной тренировке.       Римус ненавидел оставаться наедине с собой — собственные мысли и переживания мешали его спокойному существованию. Подозрения о догадках Лили, омраченные еще больше тем сном, что имел большие шансы оказаться вещим; абсолютная пустота в голове от размышлений, как же Римусу стоило реагировать на валентинку от Пандоры — несмотря на то, что он признавал ее красоту внутреннюю и внешнюю, он был уверен, что не видел в ней ничего, кроме подруги; потаенное желание выяснить, кто же скрывался за буквами «В.К.И» — все это вскоре заставило его голову затрещать по швам.       Римус даже не мог пойти в библиотеку — там он рисковал либо также остаться в одиночестве, либо, что было бы еще хуже, встретиться с Лили и Пандорой, ни с одной из которых заговорить он пока что не был готов. Сев за письменный стол, он, впрочем, довольно быстро нашел другой способ отвлечь собственный рассудок от нежеланных дум — на глаза ему попались хаотично разбросанные по столу листы пергамента и остро заточенный простой карандаш.       Сделав первый штрих, он начал с совсем незамысловатых набросков — луна и волк были первым, что пришло ему на ум. И пускай значение их было отнюдь не приятным, работа над прорисовкой деталей и добавлением теней пришлась Римусу по душе.       Оставив первый рисунок, он решил взяться за что-то посложнее. Мысленно перебрав лица своих друзей, он решил, что для написания портретов людских лиц пока что было рановато. Тогда он решил, что их анимагические формы были неплохим вариантом. И, вдруг осознав, что подробный внешний вид крысы, а уж тем более — оленя его мозг не был способен воспроизвести, в конечном итоге он остановился на единственном оставшемся образе. — Красиво, — хрипловатый голос и теплое дыхание над самым его ухом заставили Римуса замереть. Опознав же друга, он лишь нервно сглотнул выступившую во рту слюну. — Мерлин, — выдохнул он, поворачиваясь на стуле. — Ты где был?.. — Если тебе это так важно, то на кухне, а потом — в уборной. Снейп, кстати, увидел меня с сигаретой и сказал, что я с ней на идиота смахиваю, — ответил Сириус. — Потом я пообещал ему смахивать в другую сторону, а он, как настоящий гордый «Принц» просто ушел. Небось, доложит кому-то из профессоров, но кто что докажет? — он ухмыльнулся краешком губ. — Ты же прикроешь меня, в случае чего? — Куда же я денусь, — вздохнул Римус, вставая с места. — Кстати, к моему, смею предположить, портрету… У меня одно ухо плохо стоит и почти всегда опущено, — заметил Сириус, разглядывая рисунок на столе. — Ну, полагаю, хвала Мерлину, что это только ухо, — столь невинным и непринужденным голосом добавил он, что Римус даже не сразу уловил смысл.       Полностью же поняв сказанное другом, он прикрыл ладонью рот, расплывшийся в предательской усмехающейся улыбке. — Не рано ли тебе знать о таком, а, Луни? — тут же принялся подтрунивать над ним Сириус. — Ты старше всего на полгода. Даже меньше, — продолжая улыбаться уголками губ, напомнил ему Римус и, опустив руку, сцепил пальцы в замок. — Я, кстати, хотел извиниться за то, что утром упрекнул тебя в чем-то, что было не одну неделю назад, — тихо сказал он. — Да забей, — отмахнулся Сириус. — У тебя, кстати, теперь вот здесь черный след, — он указал на свое бледное лицо, где-то возле крыла носа. — Видимо, когда растушевку карандаша делал, немного замарал палец. — Похоже на то, — согласился Римус, костякой того же пальца вытирая щеку, но, видимо, безрезультатно. — Лучше смой водой — так ты только еще больше размазать его можешь, — сказал Сириус и, отступив, присел на собственную кровать.       Сочтя эту идею хорошей, Римус кивнул и направился в ванную. Глядя в покрытое тонким слоем пыли зеркало, он аккуратно смыл следы от грифеля, всеми силами стараясь не задеть глубоких шрамов — даже спустя столько лет они оставались чувствительны, и касание их доставляло ему легкий дискомфорт, граничивший с ужасной щекоткой.       Голоса, зазвучавшие в комнате, известили его о возвращении Джеймса и Питера. Выйдя в комнату, он застал Сохатого активно жестикулирующим перед Бродягой и Хвостом. — И потом Гринграсс делает пас, — движением напряженных рук он изобразил бросок мяча, — и тот по чистой случайности летит в Маккиннон, и, казалось бы, ей не сдобровать… Но она не теряется и отбивает его дубинкой, которая вообще предназначена для бладжеров, так, что этот квоффл отлетел на десяток метров прямо в нос Крауча! — он злорадствующе рассмеялся. — Совместные тренировки не так уж и плохи, в общем.       Римус болезненно поморщился, представив, что в тот момент должен был почувствовать Бартемиус. — Ну, по крайней мере мой бестолковый братец теперь не будет скучать в Больничном крыле, — с фирменной ухмылкой на лице заметил Сириус. — Я, кстати, когда болею, так же ужасно, как и он, выгляжу? — спросил он, переводя взгляд на друзей. — Если болеть так же долго, как он, то любой будет выглядеть неважно, — констатировал Питер. — Вы же и без того худые, а болезнь всегда «худит» любого. — Мда, — только и сказал Сириус, постукивая пальцами по согнутому колену. — Ну, лучшая профилактика любых болезней — дезинфекция изнутри… Кто-нибудь составит мне компанию в завтрашнем походе в «Три Метлы»? — Я могу! — тут же вызвался Питер. — Но… Тебе разве не прислали кучу любовных записок девчонки? — смутился он. — Прислали, но две из них с третьего курса, а остальные просто не в моем вкусе, — отмахнулся Сириус. — Да и вообще — без любви это не то. — Хочешь сказать, что ты любил тех девчонок, с которыми ходил раньше? — поправив очки на переносице, с открытой издевкой в голосе задал вопрос Джеймс. — Вы всегда об этом говорите так, будто я спал с половиной школы. И половина эта женская, — закатил глаза Сириус. — Их было всего две… Ну, три. И на тот момент мне правда казалось, что я их любил. Но… Потом выяснялось, что… что-то в тех чувствах было не то, и мы расставались. — Ты имеешь претензии к тому, что мы полагаем, будто бы ты спал именно с женской половиной учащихся? — не унимался Сохатый, за что секунду спустя в его лицо прилетела подушка. — Эй! — Иди на хуй, — без злобы в голосе сказал Сириус и посмотрел на Римуса. — А ты присоединишься ко мне… к нам в «дезинфекции» или?.. — спросил он, пристально глядя в его глаза. — Я не знаю, — Лунатик прикусил щеки изнутри. — Ладно, вы, вроде, все уже знаете о том, что я, по всей видимости, кому-то сумел приглянуться… — Ты что? — переспросил Питер, и его водянистые глаза, казалось, на секунду приняли форму идеального круга. — Лунатика позвала гулять его подружка, — пояснил Сириус и принялся собирать свои длинные волосы в небрежный пучок, который тут же закрепил оказавшейся под рукой волшебной палочкой. — Лили? — недоуменно спросил Хвост. — Да нет же — Лили со мной. Он про эту… Низкую блондиночку из библиотеки, — отрезал Джеймс, бросая подушку, которую продолжал держать в руках, на пустую кровать по свою правую руку. Питер понимающе кивнул. — Да, и я… не знаю, что делать, — Римус встал у окна и сел на подоконник. — Вы бы пошли на свидание с кем-то, к кому на данный момент питаете исключительно платонические чувства? Ну, в плане дружеские. — Ну… Эта девушка, вроде, неплоха собой. Я бы дал ей шанс, — неуверенно ответил Питер. — Может, наш Лунатик не по блондинкам, если опираться только на внешность, — тут же подметил Сириус. — Лунатик считает, что отношения строят не с внешностью. Она очень милая и нежная, но… Я не думаю, что дать ей шанс — хорошая идея при моем… Пушистом недуге, — тяжело выдохнул Римус, поднимая взгляд к потолку. — Знаете, мне не хотелось бы открывать свой секрет кому-либо, кроме вас… По крайней мере, пока я учусь в школе. — А потом что-то изменится?.. — неловко кашлянул Джеймс. — А потом я в любом случае навряд ли продержусь долго, — преспокойно ответил Римус, будто бы это осознание каждый раз не вызывало у него табун ледяных мурашек по всему телу. — Ну, знаете… Никогда не знаешь, какое полнолуние станет для тебя последним — оборотни не могут похвастаться долголетием. К тому же, поговаривают, оборотень-одиночка не протягивает долго без стаи.       Повисла гробовая тишина. — Если понадобится, мы непременно найдем тебе стаю — по крайней мере, сделаем все возможное! — заявил Сириус, и лица его коснулась столь редко проявлявшаяся серьезность, которая все же невероятно шла ему. — Ты об этом говоришь так, будто бы они вывешивают объявления на каждом столбе, как неизвестные группы, пытающиеся найти гитариста или барабанщика, — сухо усмехнулся Римус. — К тому же, большинство стай сейчас примыкает к Темному Лорду. Я скорее пойду на верную смерть, нежели на такое унижение, — он прислонился головой к холодному оконному стеклу.       Видя, как друзья замялись на месте, он спрыгнул на пол. Он не впервые умудрился испортить настроение всей группе. — Пойду попью воды… Или, пожалуй, загляну на кухню — надеюсь, там есть кофе, — сказал Римус и поспешил покинуть комнату, оставляя в ней своих друзей, а вместе с ними — и отнюдь не приятный ему самому разговор, который он сам случайно завел.       Разумеется, на кухню он путь не держал — охваченный тревогой, он вовсе не хотел есть или пить. Он провел неопределенное количество времени, блуждая по тем из коридоров, в которых редко когда можно было повстречать кого-либо, за исключением надоедливой миссис Норрис. Присев у статуи Одноглазой ведьмы, он невольно вспомнил о том, как не так давно он вместе с остальными мародерами отправился в Хогсмид по потайному ходу; о том, как они совершенно не нарочно разгромили пару стеллажей «Сладкого королевства» и как Джеймс героически спас испуганных посетителей от Питера. Воспоминания, теперь казавшиеся ему забавными, вызвали легкую улыбку на его лице. Он прикрыл глаза. — Мерлин, — прошептал, пожалуй, громче, чем следовало бы, Римус, когда его руки коснулось нечто влажное.       Им оказался холодный нос черного пса, глядевшего на него своими светлыми глазами. Одно из его ушей и вправду оказалось скорее висячим, нежели стоячим — видимо, хаотичность и неидеальность были свойственны Бродяге во всем. — Знаешь… — начал Римус, когда пес уже присел подле него, и машинально потрепал его за ухом. Черная шерсть была мягка и тепла — она неплохо грела его замерзшие пальцы. — Я сейчас думал о наших приключениях… В Хогсмиде. В тот самый день, когда мы еле избежали неприятностей, воспользовавшись тоннелем под этой самой статуей. Тогда я был раздосадован и даже немного зол на вас, но… Сейчас, когда все позади, воспоминания сгладились, и я могу думать о них только с какой-то особенной теплотой, я, кажется, начинаю понимать твою философию о разумности некоторых рисков.       Римус сам не знал, что за странное чувство нашло на него в тот момент, и Сириус, хранивший молчание с минуту, по всей видимости, также пребывал в легком замешательстве. — Пойди на свидание с Пандорой, — наконец, заговорил тот.       Римус, упустивший момент, когда он вышел из анимагической формы, удивленно покосился на друга, но его легкий кивок головой подтвердил, что он не ослышался. — Что — даже за мою репутацию не волнуешься? — поинтересовался он и прикусил потрескавшуюся до крови губу. — Жизнь… скучна без риска — ты же сам только что уяснил это, — Сириус выдавил из себя кривоватую улыбку, но Римусу отчего-то показалось, будто бы в тот момент он действительно, пересилив себя, старался ободрить его. И он ценил это. — Ты ведь нравишься ей, а она хоть как-то нравится тебе, так что… Почему бы и нет? Платонические чувства могут перерасти в романтические тогда, когда ты меньше всего этого ждешь. И что может быть ужаснее, чем потратить всю жизнь впустую просто из-за глупого страха того, что будет в будущем, что будет завтра? — Бродяга нахмурился и посмотрел на него исподлобья. — Особенно важно об этом помнить, если думаешь, что время и без того «поджимает» тебя.       Римус распробовал солоноватый вкус свежей крови на кончике языка. Взяв себя в руки, он натянул безрадостную улыбку. — Спасибо. Это, наверное, те слова, которые мне важно было услышать, — выдержав паузу, сказал он и поднялся с места.       В ответ Сириус лишь неспешно прикрыл глаза, словно мудрый кот из доброй детской книжки.

***

      Римус не любил вечерние коридоры, их холодный воздух и чересчур громкое эхо. Но именно здесь, у входа в когтевранское общежитие, он был вынужден ждать ее — Римус прекрасно знал, что Пандора практически всегда засиживалась в библиотеке чуть ли не до самого часа отбоя, и, время от времени поглядывая на свои наручные часы, он лишь надеялся, что не опоздал и не пропустил того момента, когда она вошла в гостиную и больше не вышла бы до следующего утра.       Мимо прошла Алисия Фарстрайдер — староста Когтеврана, по всей видимости уже готовая приступить к патрулированию коридоров. Вежливо обменявшись с ней коротким приветствием, Римус осмелился поинтересоваться, не видела ли та Пандору. Удивленно вскинув светлые брови — видимо, дело было в том, что редко когда кому-либо приходило в голову искать ее, — Алисия лишь сказала, что та еще не возвращалась в башню, проворчав, что часто ловила ее бродящей по коридорам поздними ночами.       С одной стороны, Римус был рад, что все еще имел шанс пересечься с Пандорой. С другой — его настораживало ее отсутствие даже после последнего звона колоколов Часовой башни. Будучи старостой, наделенным правом разгуливать по коридорам до полуночи, Римус уже думал пойти намеренно искать ее, когда Пандора все же появилась перед ним.       Особенно бледная в лучах серебристого света луны, что лился сквозь высокие окна, она, облаченная в совсем не подходившее по сезону платьице и вязаный кардиган, показалась ему подобной прекрасному видению. — Мерлин, где ты пропадала? — тут же поинтересовался Римус. — Плаксе Миртл стало сегодня особенно тоскливо, — вздохнула Пандора. — Да и мне тоже. Мы скрасили друг другу вечер, — ее аккуратного лица коснулась тень печальной улыбки. — Прошу твоего прощения — я не думала, что кто-либо заметит мое долгое отсутствие… Мерлин, уже ведь час отбоя, — вспомнила она, и встревоженный взгляд светло-голубых глаз обратился к Римусу. — Прошу — не снимай очки с Когтеврана, я правда не хотела подводить целый факультет… Они возненавидят меня! — Не волнуйся — даже если я не вошел бы в твое положение, такового права у меня, как у старосты другого факультета, нет, — Римус приподнял уголок губ и едва ощутимо коснулся ее хрупкого плеча. — Я искал тебя, — сказал он, как можно более нежно смотря на нее в ответ. — Искал меня? — недоверчиво переспросила Пандора, захлопав ресницами. — Да, эм… — опустив руку в карман мантии, Римус вынул валентинку, которую весь день проносил с собой. — Полагаю, тебе знакомо это?       Глядя на то, как нахмурилась Пандора, на мгновение он засомневался, уж не мог ли кто иной иметь те же инициалы, что и она. Из его груди вырвался едва слышный неловкий кашель. — Да. Да, знакомо, — наконец, тихо призналась Пандора, чем заставила его вздохнуть с облегчением. — У тебя красивый почерк, — сказал Римус с полуулыбкой на обветренных губах. — Спасибо, — Пандора потупила взгляд в каменный пол. — Так… Во сколько ты хотела бы встретиться завтра? — чувствуя, как сердце его будто бы стремилось выпрыгнуть из грудной клетки, как можно увереннее спросил Римус.       На бледных губах засияла очаровательная искренняя улыбка, и Пандора накрутила прядь белокурых волос на тонкий палец. Встретившись взглядом с засиявшими светло-голубыми глазами, Римус подумал, что, возможно, настоящее счастье было в том, чтобы осчастливливать других. По крайней мере, склонный к постоянному самоанализу Римус понял, что именно это заставляло его чувствовать себя живым; чувствовать себя человеком; чувствовать себя хорошим человеком.       И таково было счастье для него.