Юность

      Захлопнув книгу, в которой непрочитанными оставались каких-то пять последних глав, Римус бросил взгляд на настенные часы лишь чтобы убедиться, что до завтрака, и уж тем более — до начала занятий, у него была еще уйма времени. — Эй, Бродяга! — воскликнул Джеймс, от скуки вертевший в руках какую-то безделушку, взятую со стола. — Чего тебе? — потянул Сириус, все еще не нашедший в себе сил подняться с кровати. — Пять галеонов, — Сохатый ухмыльнулся, кладя безделушку, которой оказалась пустая склянка от какого-то зелья из Больничного крыла, на место. — Да я в жизни не проверю, чтобы ты — и не проебался, — Бродяга сел в постели и посмотрел на друга с открытой издевкой. — Тем более перед Рыжиком, — уточнил он, протерев глаза. — Ну, Марлин на чае им уже чуть ли не скорую свадьбу нагадала, — заметил еще совсем сонный Питер. — Вроде, круг на дне чашки Лили увидела. — А разве не сердце? — припомнил Римус, выглядывая из-за страниц вновь раскрытой книги. — Сердце увидела Мэри, — пораздумав, покачал головой Хвост. — Но смысл там почти одинаковый. — Неужели вы верите в эту чухню? — поморщился Сириус, запуская длинные пальцы в растрепавшиеся за ночь кудри. — Нет, конечно… — Питер выдавил из себя тихий смешок. — Так… Девочковые развлечения. — Девочковые развлечения, в которых разбирается Питер Петтигрю, — приподнял уголок губ Бродяга, вставая с кровати. — И, возможно, Римус Люпин, — он посмотрел на Лунатика, но тот решил отмолчаться, лишь перелистнув тонкую шелестящую страницу.       Никто не проронил ни слова, пока он с минуту копался в кармане пальто, и то ли дело было в том, что в компании из четырех человек бодрым и полным сил себя ощущал только Джеймс, то ли в ощущениях самого Римуса, но в повисшем молчании чувствовалось некое напряжение, мешавшее ему вникнуть в смысл напечатанных на бумаге слов. Отложив несчастную книгу, Лунатик рассеянным взглядом проследил, как Бродяга с переигранным недовольством передал торжествующему Джеймсу пять золотых монет. — Потом расскажешь, что и как прошло, — подмигнул Сириус лучшему другу и, отступив, направился к зеркалу. — Всегда было интересно, какие они, старосты, в романтическом плане. Но подружка у нее, к слову, довольно хорошенькая. Сплетни любила, правда… — И ты, по всей видимости, перенял это от нее за время вашего романа? — выгнул бровь Римус, глядя на него в отражении. — Или чем еще обоснуешь свое огромное желание копаться в чужих личных жизнях?       Сириус насупился. Джеймс и Питер оба издали тихий смешок.       Ничего не ответив, Бродяга лишь сфокусировался на собственном отражении в зеркале и принялся за безуспешные попытки собрать свои волосы в более-менее опрятную прическу: стоило ему закрепить их резинкой, как та или иная прядь черных волос норовила выбиться из получившегося пучка и испортить его общий вид. Это не могло не действовать на и без того напряженные нервы Сириуса, судя по тому, как каждая, казалось бы, мелкая неудача заставляла бледные губы сжиматься все больше. Когда Бродяга прервал свое многозначительное молчание раздраженным вздохом, Римус даже почувствовал, как начал немного сожалеть, что «скрасил» его явно не задавшееся утро своим колким комментарием. Пускай тот и казался ему вполне уместным. — Мне кажется, что просто распущенные волосы все равно вписываются в твой имидж лучше, — сказал он, незаметно подойдя к другу со спины и заставив того вздрогнуть от неожиданности. — Блядский Мерлин, — выругался себе под нос Сириус, поворачиваясь к нему лицом. — Извини, — приподнял уголки губ Римус. — Позавчера ты, кстати, говорил, что собранные волосы помогают мне выглядеть умнее или типа того, — прищурился Бродяга, глядя ему в глаза. — Ты правда запоминаешь такие мелочи? — тихо усмехнулся Лунатик, потупившись в пол. — Я, вроде, сказал тогда «приличнее», а не «умнее», но… Тебе ли не безразлично мнение окружающих? — спросил он, вновь посмотрев на него. — Мне не безразлично мнение друзей, — отведя взгляд в сторону, ответил Сириус. — Поэтому мне, кстати, наверное, стоит извиниться за то, что я наплел вчера? — предположил он, и утонченное лицо выразило эмоцию раскаяния, показавшуюся Римусу если и не искренней, то, по крайней мере, превосходно сыгранной. — Мне не нужны извинения, — вздохнул он. — Мне нужно, чтобы ты… Действительно изменил свое мировоззрение. Избавился от дурацких предрассудков и перестал предвзято относиться к людям, которые могут быть в менее выгодном положении, нежели ты, но о которых не знаешь толком ничего. И твое хорошее отношение ко мне прямо сейчас, когда ты говоришь не самые приятные вещи о Пандоре просто из-за того, что точно так же делает большинство, является не иначе, как лицемерием. Ну, знаешь, большинство точно так же не особо любят заучку-старосту с безобразными шрамами по всему телу, слухами о которых можно пугать первокурсников, — он замолчал, заметив, как переменилось лицо Сириуса: темные брови, опустившиеся к узкой переносице, и поджатые губы свидетельствовали о его крайнем недовольстве услышанным. — Но ты — особенный для меня! — воскликнул Бродяга, вероятно, громче, чем следовало. Направлявшийся к друзьям Джеймс даже остановился на месте, растерянным взглядом слабовидящих глаз оценивая сцену, свидетелем которой нечаянно стал. — Эм… Извините, что прерываю вашу драму, но никто не видел мои очки? — все же спросил он и почесал затылок. — Только сейчас же взял их с тумбочки! — Если бы ты поменьше задирал свою рогатую голову, то знал бы, что повесил их на свой воротник. Кстати, выправь его из-под мантии, — оценивающе осмотрев его с ног до головы, ответил Сириус и жестом, каким обычно прогоняют надоедливых котов, попросил Сохатого удалиться.       Действительно обнаружив очки повешенными на воротнике рубашки, Джеймс приложил ладонь ко лбу и, поскорее надев их, лишь присвистнул прежде, чем оставить Римуса и Сириуса наедине. — Идиот, — без злобы в голосе буркнул Бродяга. — «Особенный», значит? — тихо переспросил Римус, в котором это слово из его уст отчего-то вызвало бурю смешанных эмоций. — Ну да, знаешь… Ты же мне дорог… В смысле… Блять… — Сириус прикрыл глаза, пытаясь четче сформулировать мысли, которые явно не поспевали за потоком слов, вертевшихся у него на языке. — Я не могу плохо относиться к человеку, которого знаю с одиннадцати лет! Которого я знаю, как замечательного друга, и к которому я пойду, если влипну в очередную задницу, — он усмехнулся. — А еще… Когда ты восхищаешься человеком… Не подумай ничего лишнего, но эта твоя правильность и ум не могут не восхищать… Его внешность тебя не особо-то и волнует, — добавил он. — По крайней мере, для меня твоих шрамов будто бы и нет. И ничего они, кстати, не «безобразные» — объективно я бы даже сказал, что твое лицо остается таким же симпатичным, каким было бы и без них, — Сириус прикусил губу и сцепил руки в замок за спиной. — Я опять наплел чего-то лишнего? — предположил он, заметив, как лицо Римуса залилось краской. — Нет, эм… Тут просто… Душно, не находишь? — ослабляя галстук на шее, ответил Лунатик. — Знаешь, я вчера ночью немного засиделся в гостиной и, кажется, забыл там одну книгу… Так что, пожалуй, отлучусь на пару минут, — выдавив из себя улыбку, Римус быстрым шагом отправился прочь. Едва пересекши порог, ведший в еще — или уже? — пустой коридор, и прикрыв за собой дверь, он попытался перевести дыхание, показавшееся как никогда сложным процессом, глубоким вдохом.       Он сам не был уверен, что такое нашло на него. Вероятно, дело было в том, что он не привык получать комплиментов и никогда не ждал их от окружающих. Уж тем более он не ожидал обычным будничным утром без видимой на то причины услышать в свой адрес приятные слова от своего лучшего друга. Своего лучшего друга, разбившего десятки сердец и внешне походившего на самое настоящее ожившее произведение искусства. Каждый зрячий человек согласился бы, что Сириус даже в худшие из своих дней выглядел бы объективно привлекательнее, нежели это сделал бы Римус в свои лучшие.       И при этом Сириус, казалось, услаждал уши Римуса приятными словами совершенно искренне и совсем невзначай. Однако голос его теперь определенно не выходил бы из головы того, в лучшем случае, до конца дня. Поразительно, как три простых слова, «особенный», «восхищаюсь» и «симпатичный», одновременно и вскружили голову Лунатика своей лестностью, и заставили его испытать смущение столь сильное, что хотелось спрятаться под одеялом от всего мира. Быть может, в этом был некий гениальный план Сириуса Блэка? Затмить недовольство Римуса, засмущав его громкими заявлениями, на какие Бродяга, с его собственных слов, всегда был щедр, желая искупить вину перед некоторыми «эмоциональными и истеричными» девчонками? Даже осознавая, что он сам был никакой не истеричной девчонкой, Римус был готов поверить в такую изворотливость друга в большей степени, нежели в то, что комплименты, совсем не соотвествовавшие действительности, шли от чистого сердца. — Эй, Люпин! — голос Марлин Маккиннон окликнул его, когда он уже спустился в шумную гостиную, переполненную практически полностью проснувшимися гриффиндорцами. Не успел Римус обернуться, как совсем небольшая, но на удивление твердая ладонь однокурсницы коснулась его плеча. — Эм… Доброе утро? — поздоровался он, глядя на ухмыляющееся лицо Марлин. — Ну что, как долго вчера Поттера откачивали от передоза счастьем? — поинтересовалась она. — Борьба за приведение его в сознание длилась пятнадцать тяжелых минут, — серьезным тоном доложил Римус, чем заставил ее усмехнуться. — Но вынужден также сообщить, что некоторая рассеянность может быть свойственна ему на протяжении всего сегодняшнего дня. У вас, надеюсь, сегодня нет тренировки? — Нет, — вздохнула Марлин. — После того, как вчера Коулмэн, наш вратарь, из-за снегопада очень неудачно свалился на землю, было решено дождаться более благоприятных условий для проведения следующей тренировки. Бедняжка, кстати. Надо бы его проведать в Больничном крыле после обеда. — Хорошая идея, — кивнул Римус и, подойдя к совсем небольшому книжному стеллажу у стены, взял в руки первую попавшуюся на глаза толстую книгу. — Слизеринцы, стало быть, тоже предпочли комфорт тренировкам в такой холод? — Ага, — Маккиннон странновато покосилась на чтиво у него в руках. — Тем более, у них ловец слег… В третий раз за последний месяц, — добавила она, вновь посмотрев на него. — Будь я его капитаном, давно подобрала бы на его позицию кого-нибудь, у кого есть хоть какой-то иммунитет, — фыркнула она. — Хотя… Это же неженка Блэк, а у них в магическом мире всегда есть негласная неприкосновенность. За редким исключением. — За редким исключением, которое мы не станем называть по имени, так? — Именно, — кивнула Марлин. — Не видел Лили? — Подъем был час назад — неужто ты думаешь, что она уже успела заглянуть к Джеймсу? — выгнул бровь Римус. — Ну, мало ли, — ухмыльнулась Маккиннон. — Ладно, пойду поищу ее. Небось, вместе с Мэри, бросив меня, уже уминает пироги где-нибудь в Большом зале! — Бросать друзей — не в ее духе, — возразил Римус. — Уверен — они терпеливо дожидаются тебя… Где-то. — Уж надеюсь… — пожала плечами Марлин, шагая спиной к двери. — Удачи с их поисками, — вежливо улыбнулся ей Римус и направился обратно в общежитие, вертя в руках книгу, историю о потере которой удачно выдумал на ходу.       Войдя в комнату, он сразу же ощутил запах цитрусового одеколона достаточно насыщенный, чтобы заставить его чихнуть два раза подряд, при этом чуть не выронив несчастную книгу из рук. — Сириус, мне кажется, каждый желающий мог бы насладиться ароматом твоего одеколона, даже если бы ты нанес его поменьше, — сморгнув непроизвольно выступившие слезы, констатировал Римус и, достав из кармана волшебную палочку, «алохоморой» отпер каждое из окон в комнате. — Извини, — Сириус, волосы которого с момента их прошлого разговора определенно стали лишь еще более растрепанными, поставил некий дорогущий одеколон на подоконник. — Это он за мной гонялся просто, — непринужденно уведомил Римуса Джеймс, выглядевший более, чем довольным собой. — Сохатый пожаловался, что Бродяга мог бы и поприятнее ароматы выбирать… Ну он и стал гоняться за ним, угрожая и его надухарить, — пояснил Питер, разглядев в лице Римуса явное недоумение. — И почему я не удивлен… — вздохнул тот, но встреча со смеющимися глазами Сириуса напротив все же заставила его сдержанно улыбнуться. — Там завтрак скоро подать должны — если кто-то хочет успеть отведать пироги — если верить Марлин, именно их сегодня пекут домовики, — до того, как они остынут, советую поторопиться, — он присел на свою кровать. — Опять эти пироги… — протянул Питер. — Я ими сыт по горло. Наверное, пропущу сегодня завтрак, — он сел на кровать напротив. — Питер Петтигрю? Сыт по горло хогвартскими пирогами? Уж не самозванец ли ты под оборотным зельем? — съязвил Сириус. — У всего есть предел, — пробормотал Хвост. — У моей доброты, кстати, тоже, — сойдя практически на шепот, буркнул он, недобро поглядывая на него. — Ой, напугал, — застегнув стальную серьгу в ухе, усмехнулся Сириус. — Ну что, Сохатый, предлагаю посоревноваться, кто больше пирогов в себя запихает. Раз уж у нас, помимо всего прочего, будут еще и порции наших худеющих друзей. Не знаю, как ты, а я что-то проголодался, как зверь. Так и съел бы олененочка, — он толкнул Джеймса в плечо, и тот немного отшатнулся назад — Римус допускал, что дело было не столько в силе толчка, сколько в последней шутке Бродяги. — Если побеждаю я — ты должен мне еще пять галлеонов, — все же согласился Сохатый, поправляя красно-желтый галстук. — Только если в обратную сторону это тоже работает, — внес уточнение Сириус, когда они уже скрылись в тени длинного коридора.       С легким раздражением поглядев на дверь, которую друзья не удосужились закрыть плотно, Римус оставил потрепанную книгу на прикроватной тумбочке, после чего прилег поверх мягкого пухового одеяла, подложив руки под голову. Однажды он непременно нашел бы в себе силы перестать засиживаться за учебниками и чтением в собственное удовольствие до самого рассвета…       Питер сидел на своей кровати, тряся ногой и то и дело метая взгляд водянистых глаз из стороны в сторону — явно думал о чем-то своем. Сознание Римуса уже начал окутывать блаженный сон, когда Хвост все же подал голос: — Кто вообще такая Пандора? — Что? — в замешательстве переспросил Римус, открыв глаза и посмотрев на него. — Сириус просто вчера бубнил что-то про тебя и нее, — поведал Питер.       Промычав, Лунатик повернулся на спину, уставившись в потолок. — Подруга, — сказал он. — Просто подруга? — переспросил Питер. — Тебе что, Лили мало было? — Да, просто подруга. Связь с ней совсем не такая как с Лили, а уж тем более — с вами… — Римус задумался. — Но мне приятно ее общество, и это, наверное, взаимно, так что… — повернув голову к другу, он пожал плечами. — А как ты можешь быть уверен, что… Ну… Воспринимаешь ее как… — пухлое лицо порозовело. — «Просто подругу»? — Питер показал кавычки пальцами, и взгляд его продолжил скользить по комнате, цепляясь за что угодно, кроме лица Римуса. — Уж не Сириус ли попросил тебя разузнать все это? — вопросом на вопрос ответил Лунатик и сел в кровати. — Выглядишь как-то странно взволнованным. — Нет-нет! — замахал руками Хвост. — Я так… для себя… спрашиваю… — Ну-ну, — скептически бросил Римус. — Я просто… Никогда не понимал, как люди понимают собственные чувства, — сознался Питер, нахмурившись и потупив взгляд. — Думаешь, тебе кто-то приглянулся? — тут же предположил Лунатик, чем заставил его раскраснеться лишь еще больше. — Возможно, — пробормотал Хвост, нервно теребя пальцы. — Ну… Точнее, да. Ты поумнее Бродяги будешь, так что, пожалуйста, только не смейся, — тихо добавил он. — И не думал, — встав с места, Римус подошел ближе к нему. — Как по мне, над чужими чувствами смеяться могут разве что люди, напрочь их лишенные. Или те, кто всеми силами пытаются отречься от своих собственных, — пораздумав, сказал он. — И к какой же группе людей ты отнесешь Бродягу? — поинтересовался Питер, посмотрев на него.       Застыв на месте, Римус обратил слегка помутневший взгляд к открытому окну и, совсем не замечая хлопья снега, кружившиеся в медленном вальсе на фоне затянутого удушающими тучами неба, погрузился в собственные размышления. — Он… Это частный случай, — все же сделал он умозаключение, помолчав с пару минут. — И вообще, знаешь, результат индукции бывает ложным… — Ну да, Сириус же у нас очень особенный, — буркнул Питер, вздохнув. — Неужели даже на тебе работают это его обаяние и нестрашная мордашка?       Римус, сбитый с толку их коротким диалогом, не найдя подходящих слов для ответа, прикусил нижнюю губу и, когда молчаливое стояние на месте стало чересчур неловким, принялся бесцельно мерить комнату шагами, в то время, как Питера, судя по его выражению лица, снова хватили волновавшие его думы.

***

      Римус был уверен, что имел шансы совсем скоро присоединиться к Регулусу и бедняге Коулмэну в Больничном крыле, ведь, замечая помутнение собственного рассудка и ощущая периодические приступы жара на протяжении всего дня, он диагностировал у себя простуду, которой в последний раз болел не менее, чем два года назад, и которую он все же надеялся волшебным способом исцелить хорошим сном. Однако один короткий эпизод, имевший место в библиотеке после уроков, все же отрезвил сознание Римуса и остудил кровь в его жилах.       Сдав мадам Пинс некую книгу по Астрономии, которую он когда-то брал для написания доклада и совершенно случайно забыл вернуть вовремя, Римус проходил мимо стеллажей, стоявших у самого входа в Запретную секцию, когда из той послышались два приглушенных, но до боли знакомых ему голоса. — Сколько раз я должен принести свои извинения для того, чтобы наконец вымолить твое прощение?! — никогда еще в голосе Снейпа он не слышал такого отчаяния. — Почему, если Блэк заслуживает прощения Люпина за то, что намеренно чуть не выдал его волчий секрет, его не заслуживаю я, который, прошу заметить, был не в самом спокойном расположении духа в момент, когда оступился и отпустил неприемлемое слово в твой адрес?! — прошипел он. — Почему твоего прощения заслуживает даже заносчивый и эгоистичный Поттер?! — Хватит сводить все к Джеймсу — Мерлин, Северус, ты выглядишь зацикленным и одержимым! — возмутилась Лили. — И мне не нужны твои извинения на ежемесячной основе, правда — просто пойми, что я не хочу прощать тебя. Ведь не хочу принимать того, что мальчик, когда-то называвший меня и себя «избранными и особенными», вдруг задрал свой нос повыше поттеровского и имел наглость оскорбить меня на основании статуса крови — того, что от меня не зависело и чего в принципе стыдиться не должен никто! — ее голос надломился. — И Мерлина ради, прекрати упоминать этот «секрет» Римуса, о котором почему-то известно тебе одному — это выглядит попросту смешно! — Знаю, это звучит, как безумие, и ты навряд ли видишь какие-либо причины верить мне, но Лили, ты одна из умнейших ведьм, с какими мне доводилось общаться, — в сознании Лунатика мелькнула мысль, что было бы наверняка корректнее сказать «единственная ведьма». — Сама посуди — ты хотя бы раз видела, чтобы Люпин дежурил по ночам в полнолуние?!       Наступила тишина, в которой Римусу стал отчетливо слышен ускорившийся стук собственного сердца, вызывавший пульсацию в висках. — Составлением графика дежурств занимается Макгонагалл. К тому же, Римус смертен, поэтому имеет право иногда и заболеть… — пораздумав, все же нашла объяснение его отсутствию в полнолуния Лили, позволив ему выдохнуть с облегчением. — Поразительные совпадения, не так ли? — недобро усмехнулся Снейп. — И поразительно, как наш мозг способен выдумать оправдание хоть для самого Дьявола, если такового требуют чувства. — Северус, я понимаю, почему твое сознания стремится очернить и демонизировать Джеймса и его друзей, но, Мерлин, ты явно перегибаешь палку с такими сравнениями, чем только подтверждаешь правильность моего решения прекратить наше с тобой общение! А теперь извини, но мне пора идти — из-за того, что ты выловил меня в очень неподходящий момент, я теперь опаздываю на очень важную встречу. — Опять с этим идиотом в очках встречаешься? — хмыкнул Снейп. — Профессору Слизнорту, который сегодня любезно устраивает собрание Клуба Слизней, явно не понравились бы слова, какими его только что обозвал собственный ученик, — понизив голос, ответила Лили. Римус, хорошо зная подругу, в тот момент будто бы перед собой увидел, как дрогнул уголок пухлых губ, как прищурились изумрудные глаза и как Лили, тряхнув огненно-рыжими волосами, развернулась на месте.       Услышав торопливый стук каблучков, который слышался все ближе и ближе, Римус поспешил скрыться среди десятков стеллажей, а после — и вовсе незаметно покинуть библиотеку, дабы не позволить ни своей подруге, ни своему недругу догадаться, что у их напряженной беседы был нечаянный слушатель.       Войдя в пустовавшую комнату, окна в которой были открыты настежь с самого утра, из-за чего температура воздуха внутри теперь мало отличалась от той, какая стояла на улице, Римус поежился на месте и задался вопросом, где же пропадали его друзья. Заперев окна, он сбросил с себя мантию и галстук и, превозмогая нахлынувшую усталость, оставил их на вешалке в шкафу. — Сказками увлекся? — голос Сириуса, донесшийся из дальнего угла комнаты, не на шутку испугал его. — Мерлин, — выдохнул Римус, оборачиваясь. Он почувствовал, как вид друга заставил незримый огонь воспылать где-то в его груди, согревая его ознобшее тело и вновь согревая и разгоняя кровь в его жилах. — Полагаю, мы теперь квиты? — ухмыльнулся Бродяга, поднимаясь с до жути неудобного кресла, какое зачем-то имелось в их общежитии и в каком практически никто никогда не сидел. — Полагаю, да, — устало улыбнулся Римус, подходя к своей кровати. — И о каких таких сказках ты говоришь? — спросил он, искренне не понимая, что имел в виду друг. — О тех самых, какие написаны в книженции, которую я взял с твоей тумбочки, — также недоуменно ответил Сириус. — Помнится, я когда-то читал ее… Давным-давно… Когда еще жил на площади Гриммо… Переведенную на французский язык, — он захлопнул книгу, которую держал в руках, и передал ее Римусу. — Черт, видимо, по запарке взял не ту книгу… — залившись румянцем, пробормотал тот в свое оправдание и наконец-то понял, почему Марлин покосилась на него с утра. — А ты вообще практикуешь французский сейчас? — поинтересовался он, найдя удачный способ сменить тему разговора. — Ну… Bien sûr!. — воскликнул Сириус. — Чтение состава кондиционера для волос на французском языке считается за языковую практику, не так ли? — добавил он, чем заставил Римуса посмеяться. — Эм… oui, наверное, — ответил он и, оставив книгу там же, где Бродяга ее позаимствовал, нырнул под теплое одеяло. — Très bien, — Сириус заправил надоедливую прядь волос за ухо. — Знаешь, в детстве мне очень нравилась сказка… Ну, точнее, это было вроде очень старой легенды… О том, как волчица давным-давно спасла весь английский волшебный род. — Волчица? — удивленно переспросил Римус. — Угу. Думаю, мелкому тебе эта история тоже понравилась бы, — улыбнулся Бродяга.       Римус молча кивнул в соглашение, но не прошло и минуты, как любопытство все же взяло верх над ним. — Я, конечно, уже не «мелкий», но… Расскажешь мне ее? — неуверенно спросил он, глядя на Сириуса.       Тот приподнял брови, но, пожевав губы, все же присел рядом с ним. — Должен предупредить, что рассказчиком я могу оказаться не таким хорошим, как ты можешь ожидать, — сознался он, прочищая горло. — Уверен, что это не так. По крайней мере, сказки о том, где же твое невыполненное задание, профессора каждый раз слушают, как будто в первый, — заметил Римус.       Сириус усмехнулся и, тарабаня пальцами по коленям и подняв взгляд к потолку, чуть погодя начал свой рассказ: — Немало легенд сложено о тех веках, документация о которых была утеряна… Но Магический мир все же забывает те годы, что магглы именуют трехлетней смутой. Ведь именно с приходом к власти короля Рикберта на территории современной Англии, где люди и волшебники некогда жили в союзе и гармонии, началась кровопролитная война, о которой лишенные магических способностей не ведают и по сей день и которая навсегда обратила имя волшебников в ничто большее, чем глупый миф. Безумец и злодей, захвативший престол безжалостным убийством собственного брата, всегда считал, что если он не был достоин чего-то, то этого не был достоин никто иной. И именно поэтому он поклялся уничтожить каждого, наделенного магией, именовавшейся «Даром Божьим». Маггловская армия была многочисленна, владела холодным оружием, более эффективным для быстрой расправы, нежели волшебные палочки, и грамотно вела каждый новый бой, что вынудило волшебников, которых с каждым днем оставалось все меньше и чья безнадега лишь усиливалась день ото дня, вскоре обратиться в бегство. Кто-то наивно надеялся укрыться среди маггловского люда; кто-то надеялся спрятаться в лесах и горах, совершенно не пригодных для жизни. Но исход для всех был один: Он настигал их и расправлялся с ними, делая это жестоко и не щадя ни женщин, ни детей, ни молящих стариков. Однако, как известно, когда безжалостен человек, на помощь беззащитным приходит нечто большее и справедливое, и имя тому явлению — Мать-Природа, не допустившая бы полного исчезновения волшебства на нашей прогнившей земле. Именно ее милосердие сохранило жизнь казалось бы обреченного юнца, затерявшегося в темном лесу и чудом избежавшего встречи с войсками Восточной армии. И пускай он уж думал, что судьба уготовила для него смерть более мучительную, нежели ту, которая постигла всех его родных, спустя семь дней и ночей, какие было не отличить между собой из-за густоты древесных ветвей, он вышел к холодной пещере, из которой к его удивлению — но, как позже оказалось, и к его огромной удаче, — вышла волчица. Легенда гласит, что она была особенно красивой, но оттого и особенно пугающей: шерсть ее была серебристой, а ее горевшие огнем янтарные глаза были наделены невероятно очеловеченным взглядом. Волчица не умела говорить, но притом голос ее, мелодичный, чарующий и не заключенный в оболочку привычных нам слов, звучал в голове заблудившегося беглеца. Она звала его за собой, и он все же решил пойти на риск и довериться ей — всяко было лучше голодной смерти. Волчица повела его на север, скрывая от людей, согревая в холодные ночи своим жестким, но теплым мехом и добывая пищу, которой было достаточно, чтобы путник нашел в себе силы спустя бесчисленное множество дней, мало отличавшихся друг от друга, вслед за ней добрести не иначе, как до Рая на Земле. То место, которое не отмечают на картах; то место, где жили феи и русалки; то место, где можно было повстречать кентавров и великанов; то место, которое скрывалось от маггловских глаз за высокими горами, будто бы неприступной стеной оградивших мир прекрасный от мира погрязавшего в так называемых «нормальностях», мира, медленно и верно терявшего свою прежнюю красоту. То было то самое место, где ныне уже вот как более десяти веков возвышается величественный замок Хогвартса. Что же до самой волчицы и неизвестного волшебника, то легенда имеет несколько концовок. Самая популярная из них гласит, будто бы волчица оказалась могущественной ведьмой, одной из первых в истории анимагов, и, приведя спасенного путника в этот чудесный край, обратилась в прекрасную девушку, имя которой, как и его собственное, в истории, увы, не осталось, но с которой у него вскоре зародилась чистейшая и непорочнейшая любовь, результатом которой стало возрождение рода волшебного в тех краях, где позднее родились и по каким до сих пор бродим и мы с тобой, мой милый друг.       Сириус замолчал. — Так что в определенный период времени волшебники, наверное, могли даже поклоняться волкам. Возможно, некоторым волшебникам древних веков понравились бы и такие волчата, как ты, — приподняв краешек губ и повернув голову, он, к своему удивлению, обнаружил «волчонка» уже мирно дремлющим: навряд ли Лунатик сумел дослушать его увлекательный рассказ до конца.       В последний раз Сириус рассказывал что-либо — будь то сказка, легенда или миф, — на ночь шесть или семь лет тому назад еще совсем юному Регулусу, но, по всей видимости, дар усыплять людей он все еще не утратил. Или же дело было в том, что Лунатик попросту чересчур утомился и не выспался минувшей ночью, как это случалось на постоянной основе.       Решив, что, стало быть, Римус, совсем не выглядевший таким холодным и замкнутым, как накануне, больше не держал на него зла, Сириус позволил себе едва заметно улыбнуться в пустоту.       Осторожно смахнув прядь русых волос, спадших на исполосованное тонкими глубокими шрамами, но в то же время украшенное бледными веснушками лицо, которому невероятно шло выражение умиротворенности, так редко касавшееся его, Сириус встал с кровати и, не желая тревожить наверняка чуткого сна друга, бесшумно вышел из комнаты, не забыв перед этим задернуть плотные шторы и полог кровати Римуса.