Юность

      На следующее утро Сириус разворчался больше, чем было свойственно даже ему — постоянно бубнил, мол, друзья мешали ему нормально собираться на уроки, да еще и одежда сегодня сидела на нем как-то не так. Джеймс в шутку поинтересовался, не заболел ли тот часом, и предложил другу заглянуть к мадам Помфри — правда, шутка стала чуть менее уместной, когда выяснилось, что у Бродяги, с момента пробуждения ведшего себя несколько вяло, и вправду был самый настоящий жар. Пока мародеры провожали его до Больничного крыла, они успели выслушать тысячу и одно слово Сириуса, голос которого начал заметно садиться, о том, что он думал о Сохатом, стряхнувшем на него гору ледяного снега накануне. — Бродяга определенно меня убьет, когда поправится и восстановит силы, — констатировал Джеймс, поднимаясь по винтовой лестнице в компании Римуса и Питера после завтрака.       Лунатик неуверенно похлопал его по плечу, как Сохатый обычно делал сам, поддерживая друзей: говорить, что тот был не виноват, было бы глупо, как и гарантировать, что Сириус не прекратил бы дуться в ближайшие несколько дней, пускай это и было бы, вероятно, чисто с целью подраматизировать. — Но ты же не специально простудил его. Может, еще простит, — пожал плечами Питер. — Да и, если он тебя убьет, где ж он потом летом жить будет? — припомнил Римус. — Точно, — кивнул Сохатый. — Но все равно чувствую себя паршиво, если честно, — он пнул валявшийся на полу лестничного пролета скомканный кусок пергамента. — Ну, оно оправданно, — Римус поднял мусор с земли. — Советую лично занести ему что-нибудь из угощений после уроков, — развернув пергамент, он обнаружил шпаргалку, которую припрятал в карман и решил позже отправить в какую-нибудь мусорку, дабы ее не обнаружил кто-нибудь из преподавателей — пускай неизвестный студент получит свою хорошую оценку. — Да, я так и планировал, — кивнул Джеймс. — Что Бродяга вообще любит? — задумчиво спросил он. — Огневиски, но вряд ли это можно пронести в Больничное крыло, — отозвался Хвост. — Просто возьми сладостей каких-нибудь. Можешь еще цитрусовых на кухне захватить — они помогают быстрее поднять иммунитет. Вообще, еда в Больничном крыле такая себе, так что он, если будет голоден, наверняка будет рад чему угодно, — дал более содержательный ответ Римус, проходя в класс Защиты От Темных Искусств, где слизеринцы и добрая часть гриффиндорцев уже заняли свои места — сегодня занятие было совмещенным. Свободными остались только передние парты, но Римус, знавший по пройденной теме больше информации, чем хотелось бы, не видел в этом большой проблемы и даже выбрал место перед учительским столом, избавляя своих однокурсников от столь неприятной участи.       Джеймс сел за спиной Лунатика, и Питер, очевидно, не спешивший садиться на первую парту, решил занять место отсутствовавшего Сириуса рядом с ним. Пока все пролистывали учебники, освежая свои знания или же судорожно пытаясь вложить их в свои головы за считанные минуты до начала урока, Римус принялся вспоминать дыхательные упражнения, которым его в детстве учили родители для борьбы с паникой, какую он нередко испытывал первые пару лет после обращения. Беспокойство, обжигавшее легкие и вызывавшее иллюзию погружения в какой-то вакуум, где все посторонние звуки сливались в единый приглушенный шум, на него нагоняло мысль о том, что вот-вот ему с огромной вероятностью пришлось бы со всеми деталями расписывать, почему существа, ему подобные — это плохо, и как с ними нужно было бороться.       Острый кончик пера уткнулся в спину Лунатика как раз в тот момент, когда прозвенел звонок, вернувший его на землю. — Удачи, — прошептал Джеймс, когда Римус обернулся, и отложил перо в сторону. — И вам, — вполголоса ответил тот, заставив себя улыбнуться уголками губ.       Когда Лунатик повернулся к учительскому столу, профессор Клодум уже стоял там — Римус был готов поклясться, что тот вырос из ниоткуда! И без того негромкие шепот однокурсников и шелест страниц за партами довольно быстро стихли. — Доброе утро, класс, — как всегда бодро поздоровался профессор, выравнивая стопку листов с заданиями на своем заваленном разным хламом — от незаточенных карандашей до черепа какого-то мелкого животного или магического существа — столе. — Надеюсь, вы все хорошо подготовились к сегодняшнему тесту и порадуете и меня, и себя его результатами. Тема, как по мне, совсем не сложная — к тому же, лично я нахожу ее крайне увлекательной, а главное — важной, — добавил он, поручив сидевшим за передними партами Римусу и Северусу раздать задания своим рядам. — Что за идиотские вопросы… — хмурясь, пробормотал Джеймс, которому Лунатик вручил задания первым.       Римус, услышавший его краем уха, насторожился. Какие такие вопросы должен был придумать Клодум, что даже ученик, лично знакомый с одним оборотнем и видевший все прелести жизни и обращений того, негодовал от их содержания? Когда же он сел за парту и ознакомился с заданиями сам, все вопросы отпали: кого в здравом уме стал бы интересовать результат спаривания двух оборотней в полнолуние?! Тяжело выдохнув — вероятно, это прозвучало чересчур громко в идеальной тишине, окутавшей класс, — он недоумевающе осмотрелся по сторонам и совершенно случайно встретился взглядом с профессором, вопросительно смотревшего на него из-за позолоченной оправы очков. Тут же с умным видом уткнувшись носом в лист, лежавший на парте, Римус, уже проклявший свое поспешное решение сесть именно здесь, собравшись с силами и умом, решил начать с тех вопросов, на которые он хотя бы знал ожидаемые от него ответы. С теми же, которые вводили его в смятение, было решено позже сымпровизировать.       Довольно быстро покончив с подробными описаниями того, насколько же оборотни были опасны для общества, как они намеренно заражали окружающих своим неизлечимым недугом и вообще в настоящее время выступали против остального магического мира, Лунатик вернулся к размышлениям над вопросом, чем же могло окончиться совокупление двух оборотней при полной луне. Но то ли из-за того, что он даже приблизительно не мог предположить, какой ответ был бы правильным и, разумеется, никогда не проверял ничего подобного на практике, то ли из-за того, что сердце в его груди с начала урока не прекращало выстукивать то и дело ускорявшийся абсолютно хаотичный ритм, довольно скоро мысли начали путаться между собой, превращаясь в один сплошной несвязный поток слов, значение которых становилось все сложнее понимать. Решив записать в месте пропуска первое более-менее адекватное сформировавшееся в тяжелевшей голове предположение, что от спаривания оборотней в их волчьей форме родились бы волчата, Римус, понимавший, что на этом уроке ничего толкового уже не вышло бы из-под его пера в любом случае, решил также не особо заморачиваться над остальными ответами.       Вытерев выступивший от волнения пот со лба, Лунатик сверился с наручными часами. Прошло всего-навсего двадцать минут, но он прекрасно понимал, что уже определенно не смог бы высидеть еще столько же. Тарабаня пальцами по парте и непроизвольно тряся ногой под ней, он торопливо пробежался глазами по своим наверняка неправильно заполненным ответам и, чувствуя, как дыхание становилось все более затруднительным, протянул лист с заданиями профессору. — Вы уверены, мистер Люпин? — принимая его работу, спросил тот. — Да, — кивнул Римус и принялся собирать свои школьные принадлежности. — Может, Вы еще посидите, подумаете? — обратив взгляд водянистых глаз к настенным часам, стал настаивать Клодум, и Лунатику, при всей его душевной доброте, в тот момент захотелось ответить ему не в самой приемлемой форме. Но он ограничился тем, что лишь покачал головой. — Я могу идти? — уточнил Римус и, получив утвердительный ответ в комплекте со скептическим взглядом, поспешил покинуть класс. Он чувствовал, как некоторые однокурсники оборачивались поглядеть на чудака, сдавшего тест спустя половину урока, но в тот момент они были последним, что его волновало.       Воздух в коридоре был заметно прохладнее, чем в кабинете. Даже, пожалуй, чересчур холодным — к тому моменту, как Римус добрался до ближайшей мужской уборной, в которой он надеялся в одиночестве справиться с нараставшим приступом паники, его пробрал озноб. Благо, внутри и вправду никого не было — все нормальные ученики сейчас были на занятиях. Унимая дрожь в руках, он запер дверь кабинки и, прислонившись к ней спиной и прикрыв глаза, запрокинул голову назад в попытках избавиться от каких-либо мыслей. Но, объективно, получалось это у него так себе. Черт, каким же он был жалким, раз какой-то дурацкий тест довел его до такого состояния! Конечно, он еще с начала семестра испытывал дискомфорт на уроках Защиты От Темных Искусств, но не настолько же все было плохо! У Римуса создалось ощущение, будто съеденные за завтраком вафли начали подниматься обратно по его пищеводу, и он подумал, каким же замечательным решением было прийти сюда, а не сидеть в классе, полном людей.       Римус ненавидел себя. Ненавидел свое пожизненное бремя и клеймо монстра. Ненавидел Клодума, напомнившего ему об этом, и тот, вероятно, теперь возненавидел бы его в ответ за ужасное знание предмета и казавшееся халатным отношением к нему. Хотя тема «оборотни» входила в школьную программу, и Лунатик, вероятно, питал бы не самые приятные чувства к любому, кто занимал бы должность профессора, объяснявшую ее в том ключе, в каком требовало Министерство…       Он ненавидел свою слабость, из-за которой не сумел сфокусироваться на последнем, наиболее важном тесте по этой теме и теперь пытался свалить это на преподавателя.       Сам не зная зачем, Римус сжал кулак настолько сильно, что костяшки пальцев побелели, и, не рассчитывая силы, ударил им по стенке кабинки — то ли для того, чтобы хоть как-то сбросить лишь нараставшее напряжение, то ли с целью выместить злость на все и всех, то ли чтобы просто прочувствовать физическую боль и переключить свое сознание на нее. Последнее, к слову, у него получилось очень даже хорошо — тряся покрасневшей ладонью, он болезненно зашипел. — Все хорошо, дружище? — послышался более чем знакомый охрипший голос после того, как кто-то настойчиво постучался в дверь кабинки. — Да! — переборщив с оптимистичными нотками в голосе, сам не зная зачем, ответил Римус. — Да, — повторил он гораздо тише, вздохнув и обратив взгляд к потолку. — Лунатик?! — стук в дверь повторился. — Что происходит? — Ничего. Ты чего не у Помфри? Тебе уже лучше? Просто по голосу так не скажешь — может, вернешься в Больничное крыло и полечишься еще? — прикусив губу, попытался сменить тему разговора Римус, хотя он и понимал, что слабоумием никто из его друзей не страдал, так что это навряд ли сработало бы. Выдавливать из себя слова было затруднительно, и предательски надломившийся голос лишь еще больше выдавал, что в порядке он не был. — Не уходи от вопроса! И вообще — открой дверь, через нее переговоры вести неудобно. И даже не говори мне, что прямо сейчас ты используешь эту кабинку по назначению, — можно было услышать, как нога в тяжелом ботинке, какие Сириус обожал носить, принялась нетерпеливо стучать по кафельному полу.       Римус сделал несколько глубоких вдохов, но все-таки выполнил чуть ли не приказ друга — он просто знал, что тот в любом случае не отвязался бы, не докопавшись до правды. Стоявший перед ним Бродяга выглядел не на шутку обеспокоенным: болезненно отекшие глаза, под которыми сегодня еще и залегли синяки, распахнулись шире обычного и пристально глядели словно сквозь него, а сухие губы сжались так, что превратились в тонкую кривоватую бледно-розовую линию. Но отчего-то при виде него Лунатик почувствовал едва ощутимое тепло, растекшееся в груди, которого ему, оказывается, так не хватало: стало быть, это было чувство защищенности и безопасности, какое он всегда испытывал в обществе друзей, словно те могли защитить его от проблем, от презрения общества, от боли как моральной, так и физической, и, в первую очередь, от него самого — от той его части, мысли о которой высасывали из Римуса всю радость, подобно дементорам, о которых каждый волшебник так много слышал, но которых, благо, далеко не каждый повстречал. Сириус выгнул бровь, ожидая от Лунатика объяснений. — Что-то не так пошло на тесте? — наконец, прервал он молчание своим предположением. — Можно и так сказать, — проскользнув мимо него, Римус подошел к умывальнику и ополоснул сначала ушибленную ладонь, а затем и лицо. — Что наш обожаемый профессор вычудил на этот раз? — подходя к нему со спины, поинтересовался Бродяга и скрестил руки на груди. — Да так… Особо ничего. Просто, эм… Просто я дал слабину — вот и все. Просто тема теста немного болезненная, а у меня после полнолуния еще несколько дней нервы шалят, так что… Тем более они сдают, если начать мусолить тему, эм… Того, что я по факту — монстр, — глядя на него через заляпанное зеркало и натянув улыбку, вполголоса ответил Лунатик — если вдруг кто-то прошел бы сейчас мимо этой уборной, то этому человеку совершенно необязательно было знать о его ликантропии. — Ты — не монстр! — возразил Сириус, нахмурившись. — Сколько раз мне, Сохатому и Хвосту нужно это повторить, чтобы ты это понял?! — из-за попытки повысить голос тот заметно сел, и Бродяга прокашлялся в кулак. — Да хоть миллион! — раздраженно всплеснув руками, Лунатик чуть не сорвался на крик из-за вновь нахлынувшего волной отвращения к себе. — Это существо живет в моем теле, так это либо часть меня, либо это и есть я целиком, — вновь обретя частичный контроль над своими действиями, он понизил голос и оперся о раковину, чувствуя, как от собственных слов его снова пробрала противная дрожь. — Я влияю на него, а оно влияет на меня, так что пожалуйста, чуть ли не умоляю, перестаньте вы все пытаться убедить меня, словно эта мерзость со мной никак не связана, и что я не ответственен за то, что она может решить вытворить! — он нервно сглотнул, почувствовав ком в горле. — Вроде болею сегодня я, а бредишь явно ты, — фыркнул Сириус и, взяв Римуса за плечи, отвернул его от зеркала, заставив посмотреть в свои прищуренные серые, но с такого близкого расстояния отдававшие легким голубоватым оттенком, глаза. Но он сразу же решил отступить и отвести взгляд в сторону, дабы не смущать Лунатика, в глазах которого невольно навернулась скупая слеза, за что тот был крайне благодарен. — Ты — не монстр. Какие-то там убеждения ебнутых людей, которым давно пора на пенсию, не определяют, кто ты. Ликантропия ведь не является твоей главной чертой, — мягко сказал он уже чуть ли не шепотом. — Да и, к тому же, ты о… тех, кому не повезло заразиться ей, знаешь намного больше, чем любой профессор, и должен как никто другой понимать, что учебники вас сильно демонизируют из-за тупой политики Министерства Магии, которым легче отречься от тех, кто оказался в таком нелегком положении, чем научиться принимать их и пытаться хоть как-то помочь.       Грустно улыбнувшись, Римус со вздохом был вынужден кивнуть, дабы Бродяга поскорее замолчал и поберег свои голосовые связки, которым сегодня функционировать было явно нелегко. Именно в этот момент в уборную вбежали запыхавшиеся Джеймс и Питер с изобретенной днем ранее картой в руках — вероятно, мародеры теперь везде стали бы таскать ее с собой. — Какого черта это было в классе, Лунатик? — выпалил Сохатый. — Мерлин, выглядишь неважно, — добавил Хвост, передавая ему сложенную наскоро карту. — Ты это которому из нас? — уточнил Сириус и залез на подоконник. — Эм… Обоим, пожалуй, но в большей степени Римусу. Ты посмотри на него — он почти такой же белый, как ты стал! Но вы все еще выглядите неплохо, если что, не обижайтесь, — Питер неловко показал большие пальцы. — В классе я просто… Растерялся из-за, как кто-то из вас выразился, «идиотских» вопросов и поотвечал на них наугад, — сцепив руки в замок, ответил Римус и, чисто фактически, не соврал — лишь не договорил правду. С горем пополам он уже практически полностью взял себя в руки, так что изливать душу еще двум друзьям и тем самым грузить их он не горел желанием. — А что за вопросы хоть были? — поинтересовался Бродяга. — Результат спаривания оборотней в полнолуние, — видимо, этот конкретный специфичный вопрос запомнился многим. — Каким образом они угрожают магической Британии, эм… — начал вспоминать Джеймс. — Ты чего не в Больничном крыле, кстати? — Сам попробуй там полежать в полном одиночестве, — буркнул Сириус. — Я вот, благодаря некоторым, уже умираю от скуки. А пришел сюда, чтобы перебить мягко говоря специфичный вкус настоек Помфри. Как ты вообще их пьешь каждый месяц? — он повернул голову к Римусу. — Не то, чтобы у меня есть выбор. К тому же, после того, как каждая кость в твоем теле ломается два раза за ночь, причем с каждым полнолунием твой организм справляется с этим все хуже, тебя как-то уже не особо волнует вкус лекарств. Просто хочется принять что угодно, лишь бы боль прекратилась. — Логично, — кивнул Бродяга и, покопавшись в кармане брюк, достал полупустую пачку сигарет. — Ты же болеешь — хуже не станет? — обеспокоенно напомнил ему Хвост. — Хуже мне станет, если я для полного счастья сегодня еще и проблююсь от этого гадкого отвара, — огрызнулся Сириус, зажав «никотиновую палочку» губами. — Ты неисправим, — раздосадованно упрекнул его Римус. — Ой, да ладно тебе, мистер Правильность, — поджегши тихим «инсендио» кончик сигареты, Бродяга закатил глаза. — И вообще — вам бы идти на травологию собираться, — добавил он. — Там тоже тест, вроде. — Ладно, поправляйся, — легкая улыбка Сохатого выглядела виновато, а Сириус, выдыхая облако дыма, принципиально избегал зрительного контакта с ним, переводя взгляд то на Римуса, то на Питера, то на резко заинтересовавший его потолок. — Выздоравливай, — сказал Лунатик и, также одарив друга мимолетной ободряющей улыбкой, настолько искренней, насколько он мог из себя выдавить в тот момент, стал отступать к двери — запах сигарет всегда вызывал у него головную боль. — Ага, а вам удачи на занятиях. И, если что, вы меня здесь не видели, — ответил Бродяга, прежде чем друзья окончательно скрылись в коридоре.       Тест по травологии Римусу дался легче, и пролетел он, по ощущениям, гораздо быстрее — все-таки Лунатик готовился к нему основательнее, да и писать о безобидных растениях было поприятнее. Поймав себя на мысли, что этот предмет в последнее время ему даже начал нравиться, и давался он ему, в принципе, неплохо, как и трансфигурация, зелья, Защита От Темных Искусств и заклинания, он предположил, что, если бы не некоторые очевидные обстоятельства, из него, наверное, мог бы выйти неплохой целитель.       Стоит заметить, что когда второй по шумности мародер отсутствовал на занятиях, учебный день проходил намного более спокойно — не было летавших по кабинетам бумажных журавлей с записками, никто не поддерживал дискуссии с профессорами, дабы потянуть время, да и даже Джеймс без своего «брата не по крови» вел себя несвойственно прилично, за что его за спиной позднее похвалила Эванс. Но, в то же время, этот день в череде ярких будней Гриффиндора выдался, пожалуй, наиболее приближенным к казавшейся скучноватой жизни остальных факультетов. Это подметила даже Марлин, когда мародеры разговорились с однокурсницами за обеденным столом.       Но вот, занятия окончились. Лунатик, Сохатый и Хвост хотели навестить Бродягу в Больничном крыле, но обнаружили того спящим и, лишь оставив угощение на прикроватной тумбочке, не стали тревожить чуткий сон друга. Теперь же Джеймс пропадал на тренировке, Питер пошел вместе с ним, а Римус, не желавший следить за совершенно не интересовавшей его игрой в квиддич, остался в замке. Сидя в общежитии, уже сходив в совятню и отправив письмо родителям, Лунатик, так и не сумевший полностью расслабиться и отвлечься на что-либо постороннее в течение дня, нехотя пробегал взглядом по пожелтевшим страницам очередной маггловской книги. Но в его голове все равно беспрерывно вертелись мысли о том, как совсем скоро его средний балл по Защите От Темных Искусств наверняка резко понизился бы, а, следовательно, и средний балл Римуса Люпина, как ученика Хогвартса — тоже. А ведь он был чертовым старостой, на которого должны были равняться младшекурсники и которого удостоили такого статуса за отличные достижения в учебе! Уж чего, а чувства вины еще за свои приступы паники ему еще не доводилось испытывать.       Выдвинув ящик прикроватной тумбочки, Лунатик достал припрятанную в нем плитку шоколада, который он всегда ел в моменты уныния. Эта привычка осталась еще с детства: Римус помнил, словно это было вчера, как он, будучи мальчишкой лет шести, нередко сидел в своей тесной комнатке в полном одиночестве, расстроенный тем, что заработал очередной шрам, из-за которого соседские дети сторонились бы его; он помнил, как в тот момент деревянная дверь со скрипом отворилась бы, и в комнату тихо вошли бы родители, которые начали бы в сотый раз утверждать, что шрамы — это совсем не страшно, и что его внутренняя красота все равно просвечивалась сквозь них; затем Хоуп Люпин протянула бы сыну плитку шоколада, к каким тот питал огромную слабость, дабы подбодрить его — уплетая сладость, юный оборотень на какое-то время забывал о том, кем он был, и вновь ощущал себя обычным мальчишкой, который совсем не превращался в волка при полной луне. Это повторялось настолько часто, что попросту не могло не остаться в памяти и не занять свое место в самом потаенном, но самом теплом уголке отчаивавшейся все больше по мере того, как текли годы, души. Сейчас же нужды в постоянном потреблении сладостей, как таковой, очевидно, не было. Но съедение заветного кусочка, а то, войдя во вкус, и целой плитки шоколада стало, скорее, небольшим ритуалом Римуса для поднятия настроения, который, как ни странно, всегда срабатывал — в голове начинали проноситься самые теплые воспоминания, которыми Лунатик дорожил и которые отодвигали все негативные мысли на второй план, — каким бы простым и, возможно, немного детским он ни был.       Римус подумал о Бродяге, который этот самый шоколад ему подарил. Переведя взгляд на настенные часы и обнаружив, что с похода мародеров в Больничное крыло прошло уже полтора часа, он подумал, что, возможно, Сириус уже проснулся и теперь умирал от скуки — тогда они оба сумели бы немного скрасить вечер друг друга. По крайней мере, на это он надеялся, уже перемещаясь по многочисленным движущимся лестницам.       Запах Больничного крыла, пускай он уже и стал привычен Римусу, всегда отталкивал его. Возможно, из-за того, что с этим местом его связывали не самые приятные воспоминания, а возможно, причиной было смешение ароматов многочисленных трав, какие он на дух не переносил. Обычно он не обращал на это внимания ввиду отвратительного самочувствия, но на этот раз запах заставил его недовольно поморщиться, а затем — и чихнуть от щекотки в носу. Повезло, что мадам Помфри не было поблизости — иначе у Римуса появился бы огромный шанс отведать какую-нибудь микстуру или целительное зелье.       Сириус лежал на койке у дальней стены, подложив одну руку под голову, а второй бездумно подбрасывая в воздух один из принесенных друзьями апельсинов. Заметив Лунатика, он отложил фрукт на соседнюю тумбочку и присел. — О, Мерлиновы яйца, я уже думал, что умру тут от скуки, а обо мне так никто и не вспомнит, — с преувеличенной драматичностью в голосе сказал он, натягивая лучезарную улыбку, делавшую его похожим на довольного кота. Или, скорее, на довольного пса. — Еще немного, и я уверовал бы во что-то свыше, чтобы оно вытащило меня отсюда. — Это ужасное выражение, пожалуйста, постарайся его чем-нибудь заменить… Но здорово, что ты уже так оживился, — с тихим смешком заметил Римус, присаживаясь в изножье кровати. — Как самочувствие? — Да я уже как огурчик! — кашлянув, ответил Бродяга. — Но Помфри заставляет остаться здесь еще и на ночь, — фыркнул он, поджав губу. — Никогда не подумал бы, что стану скучать по урокам! Там хотя бы поболтать есть с кем. Надеюсь, завтра уже смогу идти на них. — Сможешь, если будешь соблюдать все рекомендации мадам Помфри и не будешь обжигать воспаленное горло сигаретным дымом, — заверил его Лунатик. — Уж постараюсь, — Сириус отвел взгляд в сторону. — Кстати, спасибо, что занесли фрукты и пуддинг. Записка с пожеланием выздоровления с парой шоколадных конфет, к слову, прикольная идея. Кто до нее додумался? — он вновь посмотрел на Римуса и выгнул бровь. — Эм… Пожалуйста, так ведь и поступают настоящие друзья — подставляют друг другу плечо в трудный момент, — приподняв уголки губ, ответил тот. — Только никакой записки с конфетами мы не оставляли — думали все сказать вживую, — он слегка нахмурился. — Ну, ох уж эти поклонницы, тогда, — усмехнулся Бродяга. — Даже поболеть уже спокойно нельзя. — Ой, будто тебе внимание не нравится, — Лунатик закатил глаза и все же позволил себе посмеяться впервые за день. — Здорово снова видеть тебя таким, а не как утром, — вполголоса сказал Сириус. — Да, эм… Как я уже говорил, что-то я перенервничал от дурацкого теста, — Римус, сам того не осознавая, принялся хрустеть пальцами. — Извини, что тебе довелось стать свидетелем этого абсурда. — Извиняться не за что, — недоумевающе хлопая длинными ресницами, Бродяга слегка наклонил голову набок — Лунатик еще раз убедился, что анимагическая форма влияла на подобные мелочи в поведении волшебников. — Друзья ведь нужны для того, чтобы им можно было доверить все, что угодно. Включая свои переживания. И в этом смысл дружбы — никто не пытается быть идеальным, все принимают и понимают друг друга, — он улыбнулся Римусу редко касавшейся бледных губ искренней ободряющей улыбкой. — И если ты вдруг допускаешь мысли, что я тебя осуждаю за что-либо, то я посчитаю это личным оскорблением, — он легонько толкнул Лунатика в плечо.       Потупив взгляд, тот не сдержал скромной смущенной улыбки. — Кстати, можешь в кармане моего пальто потом шоколадку взять, если хочешь, — добавил Сириус. — Уже уверен, что я все-таки провалил тот тест? — хмыкнул Римус. — Это я, пожалуй, тоже засчитаю как оскорбление в мой адрес, — наигранно надулся Бродяга. — Просто хочу поднять другу настроение, чего это ты сразу такие резкие выводы делаешь? — Ладно, извини. Спасибо, — подняв на него взгляд, Лунатик почувствовал, как за какие-то пять минут их разговора ему уже заметно полегчало.       Все-таки за прошедший день Римус уже успел соскучиться по обществу друга и теперь ждал его возвращения в общежитие и на занятия, а вместе с тем — и возвращения жизни мародеров в привычную колею — не меньше, чем сам Сириус.