Цветок революции

Удар весны Ставрогин и так переживал болезненно, но теперь к этому добавилось ещё и горькое чувство от неопределённой потери. Ждать ли Евгения назад, или же придётся делать вид, что ничего никогда не было, пытаясь убедить себя в этом, чтобы не сойти с ума? Несмотря на мучившие всё нутро вопросы, голова опустела настолько, что пульсация крови в висках отдавалась звоном в ушах. День он провёл в совершенной прострации, слепо вглядываясь в смятое покрывало на диване. Николай всё ещё видел на нём уютно устроившегося Эркеля, наблюдавшего за его работой, вот только теперь желание притрагиваться к глине отсутствовало. Вряд ли Евгений был бы рад, что из-за его отъезда Николай не может ничего делать, но побороть себя никаких сил не осталось. Забрать Искру стоило не только из-за просьбы Эркеля. Ставрогин надеялся — присутствие в доме ребёнка, шебутного и крикливого, принесёт что-то новое в теперь гнетущую атмосферу его мастерской, вот только заставить себя банально подняться со стула сейчас было равносильно подвигу. «Может, Верховенский справится с ней лучше?» — он тут же отогнал эту мысль. Если Эркель хотел, чтобы именно Ставрогин присматривал за девочкой, значит, так и нужно было сделать. Чувство какого-то незримого долга перед ним придавало желания действовать, но отнюдь не сил. Николай со вздохом поднялся, перекатывая в пальцах гильзу — хотелось постоянно доставать бумажку и рассматривать смешной красивый почерк Эркеля, но вместо этого он положил её в ящик, искренне надеясь, что она не пригодится. Идти до Верховенского было тяжело — ватные ноги не гнулись в коленях, а неуловимая оттепель, странная для марта, вселяла отвращение. Снег противно хрустел под ногами и забивался в сапоги, заставляя мокнуть ступни. «Интересно, каково лететь в такую погоду?» — хмыкнул Ставрогин. Воображение рисовало картину замызганного осадками лобового стекла, потяжелевшие от снега крылья и в целом мрачную атмосферу — оставалось надеяться, что у Евгения всё хорошо. «Женечка», — мягко прокатилось в мыслях. Зайдя в парадную, Николай брезгливо отряхнул налипшие снежинки и, поднявшись, постучал. Открывать Верховенский, по всей видимости, не спешил, и Ставрогин, прождав пару минут, вновь забарабанил в дверь. Был слышен взбудораженный голос Искры — топот ног приблизился. — Здравствуй! — квартира наконец открылась, Искра выбежала на порог, крепко обнимая Ставрогина худенькими ручонками. Он ласково потрепал её по голове, затем заглянул в коридор — Верховенский стоял вдалеке, привалившись к стене, и даже с порога Николай уловил на его лице выражение крайнего презрения. — Искруш, иди пока в другую комнату, — Пётр указал вглубь квартиры. — Я хочу побыть с Колей! — запротивилась она. — Иди, я сказал. Мне сейчас самому с ним поговорить надо. Девочка, поколебавшись, со вздохом разомкнула объятия и поплелась, во всей видимости, в спальню — Верховенский провожал её взглядом, пока за Искрой не закрылась дверь. — Как ты её зовёшь забавно, — Николай улыбнулся, но лицо Петра оставалось таким же каменным. — На кухню. Верховенский выдернул стул и рухнул на него, буравя Николая взглядом — разительная перемена произошла в таком улыбчивом и энергичном человеке. Впрочем, его часто бросало из крайности в крайность — тем более уехала Лизавета, так что Ставрогин не придал этому сильного значения. Он и сам глубоко переживал, но старался не показывать это настолько явно. — Волнуешься за Лизавету? — с сочувствием спросил он. — Это полбеды, — отрезал Пётр, постукивая пальцами по столу, — вторая половина — твоя пропавшая совесть. Николай вопросительно изогнул бровь — на их последней встрече не происходило ничего даже похожего на ссору. — О чём ты? Побагровев, Верховенский уставился ему в глаза, стиснув кулаки. — Я видел вас. Хотел тогда спросить, когда заберёшь Искру, да вот тебе не до этого было. Кровь отлила от головы, щёки тут же похолодели. Неужели Эркелю не показалось и тогда действительно кто-то пришёл, причём это был ещё и Пётр? Внутренности сдавило ледяной рукой, у Николая потерянно задрожали губы — оправдываться не было смысла, раз всё известно. Он не считал себя виноватым, что провёл время с тем, кто ему нравился. Из-за того, что это был мужчина, Верховенский уж точно не мог взбеситься — со сколькими юношами кутил он сам, в среде поэтов только догадывались. — Но что в этом такого? — непонимающе выдохнул Ставрогин, искренне надеясь не разозлить ещё больше. Надежда не оправдалась — Пётр вихрем вскочил со стула, сжав его спинку. — Ты… ты издеваешься! Сначала Шатов, который ни сам знаешь куда, ни в Красную Армию, теперь Эркель! — Почему это проблема? У меня не может быть личной жизни? — Николай начинал злиться сам, не понимая, в какое русло идёт этот разговор. — Вы только недавно познакомились, и ты уже полез к нему в койку! — пока Верховенский бушевал, Ставрогин не решился вставить робкое замечание, что это происходило в его постели, а не Евгения. — Ты готов обратить внимание на кого угодно, кроме меня! — А причём тут ты? — в сердце затеплилось недоброе чувство, подогреваемое воспоминаниями о словах Шатова про Петра. Николай нахмурился, сцепив руки. — А притом, что я за тобой носился, сколько мы знакомы! Я всегда был рядом, поддерживал тебя, заботился, а ты даже не хотел посмотреть в мою сторону, — Верховенский отвёл взгляд, отчаянно и ярко краснея. Костяшки его пальцев побелели, он яростно царапал обивку стула. Николай встал, не желая верить в происходящее и надеясь, что это всё окажется сном на нервной почве от отъезда Эркеля, и сейчас он проснётся на продавленном диване, разбитый и взбудораженный. — То есть Ваня был прав, что ты в меня влюбился? Опрометчивость своих слов он понял слишком поздно — Верховенский бледнел, зеленел, краснел — всё сразу — и казалось, что сейчас он бросится с кулаками. Неожиданно он заговорил обманчиво спокойным тоном: — Тебе это Шатов сказал? — Ну да. — И тогда ты понял? — Нет, я не поверил. Мы же с тобой друзья, так? Верховенский с силой швырнул стул на пол — ножка жалобно скрипнула, задев столешницу. — Ставрогин, ты идиот! — в его распахнутых от злости глазах можно было заметить подступающие слёзы. — Ты готов принять во внимание даже слова этого умалишённого, а все мои действия оставил без ответа! Да, да, я был в тебя влюблён! Может, и сейчас люблю, но уже не знаю, насколько имеет смысл, — он потёр нос, еле заметно шмыгнув. — Это даже Лиза заметила, и оттого долго оставалась в стороне от меня, но я абсолютно уверен, что она мне тоже нравится. И только я начал остывать к тебе, как ты принимаешься водить шашни с Эркелем! Ты хоть подумал, как это будет для меня выглядеть? — Во-первых, я даже не догадывался, — на этих словах Верховенский злостно пнул стол, — во-вторых, я не обязан хранить верность тебе, потому что мы не встречались. — Из-за твоей глупости, — прошипел он. — Скажи честно — ты бы полюбил меня? Николай замялся, царапая пальцы. Он рассматривал Верховенского исключительно как хорошего друга, не больше — возможно, именно поэтому не разглядел всех его ухаживаний — и говорить про потенциальные чувства было бы глупостью и откровенным враньём, а сейчас это только разозлило бы Петра, который никак не мог поверить, что между ними ничего не будет. — Скажу честно: не знаю, — пожал Ставрогин плечами, — судя по тому, что я так и не влюбился в тебя, наверное, нет. Он был готов к любому взрыву эмоций, но не к тому, что Верховенский просто сползёт на пол и заплачет. Неприятно потянуло внутри — вина захлестнула с головой, и Николай, невзирая на то, что это может ухудшить ситуацию, сел перед другом на колени, положив ему руки на плечи. Вместо ожидаемого удара Пётр только привалился к его груди, всхлипывая — от этого сжималось сердце, и Ставрогину показалось, что он сейчас заплачет тоже. Через мгновение он уткнулся носом в макушку Верховенского, роняя редкие слёзы — наверняка тот бы смертельно обиделся за жалость к себе, но сейчас Николай просто не мог оставить всё как есть. — Я тебе ещё кое о чём расскажу, — икая, пробормотал Верховенский. — В какой-то момент я понял, что всё делаю зря, и… и чуда не случится. Я пытался отвлечься от тебя, и думай, как хочешь, но я… я… я спал с Кирилловым просто чтобы как-то возместить всё то, что ты мог бы мне дать… На Ставрогина рухнуло тяжёлым грузом резкое осознание — в этом могла крыться причина разрыва их деловых отношений. Всё ещё не вникая окончательно, он погладил Петра по волосам, заставляя податься ближе к руке. — Я так понял, не получилось. — У него своя цель была, но не в этом дело… Всё шло нормально, я даже успокоился, пока… пока он не встретил Шатова!.. — кулаки Верховенского сжались, он со всей силы стиснул рубашку Николая. — Этот помешанный влюбился и сказал, что между нами больше ничего не будет… Я даже хотел убить их, веришь, нет… Представляешь, что я чувствовал, когда ты посоветовал Шатова Эркелю?.. Никому я не был нужен, мной просто пользовались, пока не подвернулся вариант лучше… и ты, ты тоже! Давило всё вокруг — спёртый воздух на кухне, тяжелое, резкое дыхание Петра, ощущение причастности ко всему, разрушение, которое он неумышленно причинил Верховенскому. Николай задыхался, на шее тугой удавкой затягивалась собственная слепота. Он крепче сжал Верховенского в объятиях, покачивая его из стороны в сторону, как ребёнка. — Обещаю — мы так же будем дружить. Я тебя всё равно не покину, — забормотал Никола, словно это могло что-то спасти. — Я теперь не знаю, хочу ли я общаться, — Верховенский захныкал. — Но кого я обманываю?! Мне уже плевать, будешь ты любить меня или не станешь даже разговаривать, я всё равно примусь таскаться за тобой, как щенок… Он не договорил — Искра выбежала в коридор. Николай испуганно обернулся и закрыл своим телом Верховенского, не желая, чтобы она видела его таким опустошённым, но та, не обратив внимания, прильнула к двери ухом. Они не услышали стука, будучи занятыми совсем другим, но сейчас Верховенский подозрительно сощурился, привстал и потянул за собой Николая. — Кого там нелёгкая принесла? — его тон был бодрым и сильным, будто это не он сейчас, съёжившись, рыдал на полу. Верховенский подошёл ко входу. — Что за посетители? — Кириллов, — глухо донеслось из-за двери. — Вспомнишь солнышко, вот и лучик, — криво и болезненно усмехнулся Пётр, глядя на Ставрогина. — Что нужно? — Новость. Крайне важная. Верховенский, нахмурившись, приоткрыл дверь, и очень зря. Первое, что сделал влетевший в квартиру Кириллов — подтащил его за грудки, отрывая от пола. Пётр болезненно простонал, засучив ногами — Николай тут же взял Искру на руки, быстро унося её на кухню, и только потом принялся отцеплять на удивление сильную хватку Алексея. — Это ты, тварёныш, это всё ты! — прохрипел он. — Что я?! — вскричал Верховенский, пытаясь извернуться и побольнее пнуть Кириллова в бок. — Шатова подставил и сдал! Сейчас под стражей сидит из-за тебя! Ты… ты мстительный, бездушный, бесчеловечный ублюдок! Ставрогин никогда не видел Кириллова в таком бешенстве — его максимумом было нахмуриться или бросить одно хлёсткое слово. Всё услышанное безжалостно смешивалось в голове, и насилу ему удалось оторвать Алексея, стискивая его запястья — тот судорожно переводил дыхание, пытаясь добраться до Верховенского. — Алексей, давай по порядку. В чём дело? — попытался урезонить его Николай. — Кое-кто, — Кириллов сверкнул глазами в сторону Петра, — подбросил — я уверен, что подбросил! — ему листовки. В них этих треклятых матросов подначивали к мятежу. Было сказано, что это он печатал их и передавал сообщникам. Ванечка не мог, я знаю! — Да что ты? — язвительно ухмыльнулся Верховенский. — Твой Ванечка был бы в восторге от свержения Советской власти. Неудивительно, что его в кутузку запрятали. Сам себе могилу вырыл, а виноват я. Переваривая всё, что до этого говорил ему Пётр, Ставрогин испытывающе покосился на него. Даже если он не смог убить Шатова от ревности, это ещё не значило, что он не будет пытаться повторить в дальнейшем, но, вспоминая, насколько он был сейчас разбит и сломлен, верилось в такую подлость с трудом. Верховенский был человеком импульса, и вряд ли стал бы вынашивать план мести долго и хладнокровно. Или стал бы?.. Тем не менее, тогда он просто порвал всякие отношения с Кирилловым и Шатовым, отделился от них, не пытаясь больше ничего сделать. Перед глазами плыло от вороха мыслей. — Он законопослушный при любой власти, — процедил Кириллов. — Не пошёл бы на такой риск… — Подстилка и трус, хочешь сказать? — закончил за него Пётр. Чудом изогнувшись, Алексей пнул Верховенского в подбородок — тот болезненно вскрикнул, сгибаясь пополам. Николай поймал Кириллова за ногу и притиснул к стене. — Алексей, ты действуешь, не подумав. — Зато этот всё очень хорошо обдумал! Змея подколодная! Насилу угомонив его, Ставрогин, переводя дыхание, обернулся на Петра, что шипел от боли, умоляюще глядя на него. — Я не делал этого! Хоть ты, ты-то веришь? — Верю, — без запинки выдал он, несмотря на всё вскипевшее внутри сомнение. После того, как Верховенский открылся ему, предать его означало закончить любые отношения. Пётр утёр вновь намокшие глаза. — Лёшенька… — Не называй меня так, — рубанул Кириллов, стиснув зубы. — Я не знаю, как доказать, но я правда ни при чём! Мы с вами давно закончили, я всё отпустил, меня это не касается, своих дел полно, — забормотал он, роняя слова. — Мне не нужны доказательства, я и без того знаю, что это ты. — Такое обвинение в адрес Шатова даже звучит чушью, Кириллов. Матросы в Кронштадте, а мы… Какой смысл печатать листовки у нас? Мне кажется, его схватили просто потому что он бывший священник, а обвинение навесили сходу. Может, солдаты и подкинули, — Ставрогин, выслушав весь гневный поток, попытался хоть как-то проанализировать информацию. — Я не знаю, — вздохнул Алексей, насилу успокаиваясь. — Мол, мятеж хотели поднять и у нас, параллельно с матросами. А им листовки для того, чтобы знали — они не одни. Он снова посмотрел на Верховенского, уже не с такой сильной злостью, как прежде, но всё ещё презрительно хмурясь. — Если я найду хоть одну зацепку… Я тебя в порошок сотру. Ты меня понял? — Ищи, всё равно ничего не будет! Не потому что я замёл следы, а потому что их нет! — Ставрогин, не его защищай, а к чекисту своему обратись. Пусть поможет, — Кириллов высвободился и отряхнул помятую куртку. — Я бы с радостью, да он в Кронштадте, — горько улыбнулся Николай. — И откуда ты знаешь, что он «мой»? — Всё знаю, что мне необходимо. Вот только про Ванечку не могу ничего добиться у этих солдафонов, — Алексей поник, ссутулившись, — сообщите, если узнаете. Почесав затылок, он вышел из квартиры как ни в чём не бывало, оставив Верховенского и Ставрогина ошарашенно смотреть вслед. Дверь закрылась, тут же подбежала обеспокоенная Искра. — Всё хорошо, — улыбнулся ей Николай, хотя внутри бушевали эмоции, — перепутали Петю с кем-то. — Ладно, — пробормотала она. Верховенский тряхнул головой, пытаясь очнуться, и направился в комнату. — Коль, уводи её к себе, я сейчас соберу вещички. Мало ли этот ещё раз придёт, как придумает что-то. — Женя и так сказал мне взять Искру. — Женя? — удивился Пётр. — Да, оказывается, так его зовут, — слабо улыбнулся Ставрогин. — Сообщил мне на случай своей смерти. — Здорово, мы с ним дольше знакомы, а меня он в это не посвятил, — Пётр заворчал, уже не в силах полноценно злиться. Искра теребила рубашку Николая — скорее всего, Эркель ей сказал, куда направляется, поэтому вопросов она не задавала. Он бы точно не стал врать девочке, предпочитая говорить всё прямо и честно. Притащив в коридор скудный свёрток одежды, Верховенский принялся укутывать Искру и, закончив, крепко поцеловал её в лоб. — Даже не думай, что я не буду к вам ходить, — усмехнулся он, — но я один с тобой не справлюсь. Она понятливо кивнула и взяла Николая за руку — прощаясь, он украдкой ткнулся носом в щёку Верховенского и только после этого повёл Искру на улицу. Валил снег, девочка сиротливо жалась к Ставрогину, стискивая его пальцы и дрожа, но не проронила и слова, что ей холодно. — Отец скоро вернётся? — Не знаю, милая, — решил не обманывать её Николай, — но надеюсь, что скоро. — Хотела бы я улететь с ним, — девочка запрокинула голову, вглядываясь в хмурое серое небо. — Не думаю, что он бы захотел подвергать тебя опасности. — Но он же пошёл туда! А я не хочу, чтобы с ним что-то было. — Он военный, для него это обязательно. — Надеюсь, военные скоро будут не нужны и он станет кем-то вроде тебя, — буркнула Искра. Взяв узелок с вещами под мышку, Ставрогин лишь молча погладил её по голове. Теперь в его ответственности находился самый близкий человек Евгения — стоило справиться со своим упадком хотя бы ради неё, но после всего этого Николай чувствовал в себе силы только лечь и умереть. Может, Эркель и назвал бы его слабым за такое, но что-то гнилое внутри мешало жить как обычные люди, постоянно обрушивая в пучину безысходности. «Господи, сохрани его силою Честного и Животворящего Креста Твоего под кровом Твоим святым от летящей пули, стрелы, меча, огня, от смертоносной раны, водного потопления и напрасной смерти».