Цветок революции

Дни летели, похожие один на другой как две капли воды. Каждое утро Николай вставал с большой неохотой, силясь приняться за работу, но всё валилось из рук — поступавшие заказы приходилось отклонять в опасении не выполнить их к сроку, и без того скудных денег становилось всё меньше. Искра не жаловалась ни на что, также переживая, но всячески пыталась растормошить. — Может, мы слепим что-нибудь вместе? — однажды спросила она, растолкав ставшего долго и тяжело спать Ставрогина. Он с усилием разодрал глаза, уставившись в обшарпанный потолок. Руки ныли, будто он постоянно таскал мешки, а голова гудела, от чего не помогал даже сон, а, возможно, и ухудшал ситуацию. Задрав руку с часами, Николай с отвращением от самого себя застонал — пятнадцать ноль-ноль. Чувство, что он не справляется, постоянно преследовало его. Ребёнку нужно было уделять силы, внимание и время, а с тем, как он проводил дни, прерываясь только на поверхностный и не дающий отдыха сон, Искра постоянно была представлена сама себе и от скуки пользовалась запасами материалов, лепила игрушки и даже как-то раз сделала Ставрогину чашку и блюдце, украшенное забавными вырезанными узорами. Пить из необожжённой глины было нельзя, но впечатление от заботы осталось приятное. Надо постараться сделать что-нибудь — ни подводить Эркеля, ни разочаровывать в себе ребёнка окончательно не хотелось, и Николай приподнялся на диване, перебирая пальцами вспутанные и всклокоченные волосы. Искра тут же села рядом и принялась разбирать колтуны самостоятельно, закусив кончик языка от усердия. — Что бы ты хотела сделать? — тихо спросил Ставрогин, рассматривая отросшие ногти. — Самолёт! — она всплеснула руками, рассыпав его волосы по плечам. — С лётчиком. Вот было бы здорово в кабину сажать. И чтобы винт крутился! — Пропеллер, — со слабой улыбкой уточнил Николай, заправляя пряди за уши. — В масштабе один к одному мы не слепим, конечно, но если игрушку, то почему нет? — Тогда встань умойся, и давай за работу, — она успела заплести две косички, но на гладких волосах они тут же рассыпались, оставляя за собой слабые волны. Искра сейчас неуловимо напомнила Верховенского — возможно, тот правда нашёл бы, чем её занять, в отличие от Николая, но раз уж она у него, надо было действовать самостоятельно. Он с трудом привёл себя в порядок — умываться не приходилось на самом деле долго. В треснутом и замызганном зеркале над мойкой отчётливо можно было заметить расцвётшие под глазами синяки. Ставрогин скривился от отвращения, оттягивая веки пальцами и разминая затёкшую от сна щёку. Возможно, хотя бы переодеться из вечного домашнего в рабочую одежду помогло бы настроиться. Нужная рубашка сиротливо висела на стуле уже много дней, ожидая своей участи — Ставрогин подхватил её и скрылся за ширмой, пока девочка играла с кошкой, точно так же уставшей от безразличия хозяина. Если не Искра будила его, жалея, то сама Дымка усаживалась ему на лицо, ожидая, когда тот начнёт тяжелее дышать от закрывавшей нос шерсти и встанет хотя бы покормить. От переодевания отчасти ушла усталость в теле — помогло немного размяться и ощутить себя наконец не в мягкой расхолаживающей сорочке. — Как насчёт зарядки? — хмыкнул Ставрогин, надеясь, что это улучшит ситуацию. — Вместе! — восторженно запрыгала Искра и потянула его за руки в центр комнаты, тут же принимаясь наклоняться из стороны в сторону и шутливо толкать в попытке приободрить. — А потом гулять! — Гулять? — обескураженно протянул он, опуская поднятые в разминке руки. На улицу он не выходил уже бог знает сколько даже за едой, предпочитая уничтожать все оставшиеся запасы вместо похода на рынок. Питаться одними консервами он привык, а вот Искру постоянная рыба устраивала слабо, несмотря на жизнь в Петрограде почти напротив залива. Тем не менее, недовольства она не выказывала, стараясь составить компанию и в приёме пищи. — Ты тут скоро паутиной покроешься! А снаружи можно в снегу поваляться, — принялась уговаривать она, не прекращая скакать и поднимать колени к груди в качестве зарядки. — Ещё я хлеб хочу! Чтоб горячий и горбушка хрустела… — Какой же горячий хлеб днём? — усмехнулся Ставрогин, но мысленно уже прикидывал, сколько идти до ближайшей булочной и в какую копеечку ему это влетит, если Искра там захочет ещё и какое-нибудь пирожное — на её месте он бы обязательно попросил. — Давай пожарим его на примусе! Почти костёр. — А как же лепка? — Надо сперва в себя прийти, — она важно задрала голову, встав фертом, — а то ты снова всё бросишь и скажешь, что ничего не получается. — Что ж, опять переодеваться? — Сперва зарядка! Делать было нечего — Ставрогин подчинился, повторяя за девочкой, которая, судя по количеству только что придуманных упражнений, могла тренировать балерин в Большом театре. Самое странное, что он, хоть и был безумно вымотанным, не чувствовал желания упасть на диван назад — напряжение в теле, вечно находившемся лёжа, спало, и какая-то энергия появилась вопреки апатии. Искра улыбалась во все зубы, демонстрируя щербинку — явно радовалась тому, что Николай в кои-то веки принялся заниматься делом. — Оденься хорошо! — приказала она, когда уже подуставший от непривычного количества движений Ставрогин махнул рукой, улыбаясь и раскрасневшись щеками. — Под пальто всё равно не видно. — Зато мы будем знать, что ты красивый! Да и если в булочной сидеть, то разденешься. — Домой не хочешь еду донести? — А горбушка? Николай, помедлив, кивнул. В его собственном детстве есть вне дома казалось ему гораздо вкуснее, чем за обеденным столом — какая-то своя изюминка была в том, что родители не рядом и не будут журить за испачканный крошками рот и еду руками. Искра, в отличие от него, бегала на улицу каждый день — порезвиться в снегу и погоняться за птицами, возвращаясь энергичной и полной желания что-то делать. Она успела и там, где жил Николай, познакомиться с какими-то ребятишками и через маленькое окошко он постоянно слышал сквозь сон их смех. Если раньше его это раздражало, то сейчас он даже завидовал ей, её общительности и непосредственности. — Оденешь меня? — Искра стояла в дверях наготове, пока Ставрогин снова менял рубашку. — Ты же уже большая девочка. — А я хочу, чтобы ты укутал, — она заупрямилась, а Николаю было необходимо сейчас развлечь её. Он застегнул на ней курточку, крепко завязал шарф, а затем накинул на себя пальто, и они вышли из дома. Солнце уже не опускалось за горизонт в это время — приближалось весеннее равноденствие, и отражавшиеся от блестевшего снега лучи слепили глаза, заставляли щуриться. Искра пинала камни, что валялись на дороге, и пыталась дать пас, катала снежки, бросаясь в пальто Николая, и падала в сугробы, затем фыркая от холода и спеша к Ставрогину, чтобы тот помог утереть лицо. — Вот простудишься, будешь знать, — он вздохнул. — Скорее ты простудишься! А я закалённая, — горделиво тряхнула косичками она, — когда совсем маленькая была, снег ела, потому что пить хотелось… Ставрогин с плохо скрываемым беспокойством посмотрел на неё. Трудно было представить такого ребёнка жившим на улице и питавшимся чем бог послал. — Не надо меня жалеть! — вскинулась Искра. — Всё в порядке, я просто волнуюсь за тебя. — Давай лучше в снежки играть, — Ставрогин, поколебавшись, согласился. Искра метала часто и прицельно, закидав всю его одежду и даже пару раз угодив за шиворот до мурашек, Николай, не занимавшийся этим с детства и боявшийся покалечить броском в лицо, целился по рукам. — И как мы в таком виде в булочную пойдём? — он тихо рассмеялся. — Вприпрыжку! Меня всё устраивает. В пекарне было тепло до ужаса, и Николай, как и говорила Искра, расстегнул пальто, выбирая у витрины. Девочка испытывающим взглядом смотрела на сладости, но ни на что не намекала. — Что ты хочешь? — он взял обжигавший хлеб под мышку, присев рядом с ней на корточки. — Ничего! — отвернула она голову, щурясь. Ставрогин не стал спрашивать дальше, ткнув в самое красивое пирожное, и после оплаты протянул его Искре. — У тебя же нет работы… — залепетала она. Ей явно было неловко за то, что на неё тратят деньги. — Потом появится. А сейчас — ешь. Они сели у окна, наблюдая, как внезапно начавшаяся метель швыряла снег во все стороны, заметая следы на дорожках. Девочка сперва понадкусывала хлеб и только затем принялась за сладкое. Чувствуя её беззаботность, у Николая к глазам подступили слёзы; горло запершило неясно от чего. Он долго не испытывал какие-то сильные эмоции, но сейчас, пока Искра воодушевлённо жевала пирожное и что-то ему рассказывала, у него задрожали руки и намок взгляд. — Что с тобой? — обеспокоенно спросила она, дёргая его за рубашку. — Это из-за меня? — Всё хорошо, милая, — слёзы покатились уже градом, и он сам не понимал, плохо ему или же радостно, ведь наконец он испытывает что-то кроме упадка. Ставрогин зашмыгал, скривив губы в ухмылке — внутри всё сжалось и одновременно накатило — отъезд Евгения, неудачи с работой, а самое главное — полная и пугающая неизвестность впереди. Оттого, как он переживал, в груди будто распустился давно мучивший узел — мысль, что он всё ещё жив, переполнила нутро. — Я тебя расстроила? — Искра принялась утирать его лицо. — Нет, я очень рад, — выдохнул Ставрогин, — ты не представляешь, насколько. — Но ты же плачешь? — недоумённо протянула она. — Сам не знаю, потому что мне горестно или потому, что я наконец испытываю эмоции. — Хочешь, я тоже поплачу с тобой? Николай молча обнял девочку, прижимаясь к её макушке, и всхлипнул от облегчения. Были ли у него силы сейчас, он не знал, но стал уверенным, что они обязательно появятся. Интересно, порадовался бы Эркель? — Пойдём домой, — Искра сползла со стула в объятия Николая. Дорога казалась как будто быстрее — наверное, потому, что сейчас они не дурачились, но крепко прижимались друг к другу для успокоения. Ставрогин ближе к дому всё-таки в шутку надвинул шапку девочки на лоб — та возмущённо засопела, смеясь. Кошка встречала у порога, громко мурлыкая — за всё то время, что Николай не покидал жилище, она уже успела подумать, что так будет всегда. — Лепить! — Искра понеслась к ящику, едва раздевшись, и тут же завозилась в глине, выбирая кусочек посимпатичнее. Ставрогин тоже наскоро сменил рубашку и достал инструменты. — Давай сначала фюзеляж, — они в несколько рук принялись придавать массе форму корпуса самолёта. Искра проковыривала окна, резала пластины крыльев из раскатанной глины и почти в одиночку возилась над игрушкой — Николай только помогал сгладить края. Тем не менее, с лётчиком пришлось справляться самостоятельно — если отдельно голова у девочки получалась, то тело не поддавалось. — Сделай и очки ему! — Обязательно, — Ставрогин тщательно вылеплял лицо Эркеля. Оставшись довольным результатом, он хотел посадить лётчика в самолёт, но Искра воспротивилась. — Пусть он не воюет! А самолёт будет как домашняя лошадь у него. Николай кивнул, отправившись мыть руки — всё по её хотению. Чем заняться ещё, он представлял слабо, пока взгляд не упал на давно забытую книжку по шифрованию. Взяв её, он рухнул на диван и принялся листать заново, уже совершенно не помня, что прочитал до этого момента. Заинтересовавшись, Искра подсела к нему, заглядывая через плечо. — А это про что? — Про телеграф, милая. — Чтобы сообщения отправлять? — Именно. Какое-то время девочка вместе с ним изучала текст, затем выхватила книжку из рук и перелистнула на главу с описанием принципа работы. — Давай отцу телеграмму отправим? — умоляюще посмотрела она. — Именно для этого я и читал, — улыбнулся Ставрогин, — но не простую. Мы можем её зашифровать, и только он будет знать, что там написано. — А как? — У всех военных есть ключи к шифрам. И так никто посторонний ничего не поймёт. Искра с готовностью закивала — идея ей понравилась. — А он ответит? — Если успеет, — увидев, как искривилось лицо девочки, Николай поспешно добавил, — вдруг он уже будет возвращаться домой? Читать книгу вместе было сложнее — Искра постоянно спрашивала обо всём, и в какой-то момент Николай понял, что, отвечая на вопросы, он сам начинает понимать написанное лучше — это не могло не радовать. Ближе к вечеру, когда через окно уже перестали пробиваться редкие лучи света, они закончили — оставалось лишь придумать текст. Сам Николай знал, о чём точно скажет, но теперь надо было учесть ещё и девочку. — Давай спросим, когда он вернётся? — Я думаю, он и сам не знает, милая. — Тогда пусть расскажет про то, что там делается, по-настоящему? Вдруг нас обманывают в газетах? — Это наверняка выйдет очень много в ответе. Телеграммы отправляют короткими, ведь каждое слово стоит денег. Искра насупилась, силясь придумать ещё что-то. — Тогда я просто напишу, что люблю его, — вскинула нос она. «Как мы с тобой похожи», — задумчиво усмехнулся Николай, — «потому что мне кажется, что я тоже его люблю». — Пойдём в отделение связи. Вечером дорога давалась труднее — видно было плохо. В конусах света фонарей мельтешили, переливаясь, снежинки, которые Искра безуспешно ловила руками, а потом, бросив эту затею, только снимала их с пальто Ставрогина. В отделении ещё были люди — у многих, скорее всего, родственники тоже отправились на восстание. Николай мысленно порадовался, что заранее приготовил шифр для своего признания и ему не придётся произносить его перед всеми вслух — он постоянно бормотал себе под нос, когда писал. Телеграфистка приняла их быстро, то и дело поправляя очки на покрасневших от усталости глазах. — Заполняйте бланк, товарищ. Сев так, чтобы Искре тоже было видно, он старательно принялся выводить буквы. «ЕВГЕНИЙ ЖДЁМ ДОМОЙ тчк ШАТОВА СДАЛИ тчк ЦЕЛУЮ ИСКРА тчк» Николай дописал шифрованную часть, передал бланк и оплатил. Выйдя из отделения, девочка вновь дёрнула его за рукав. — А что ты зашифровал? Он замялся. Рано или поздно ей пришлось бы сказать, какие отношения связывали их с Эркелем, но он надеялся до последнего отложить этот момент — хотелось посвятить Искру вместе с Евгением. Сейчас уже не отвертеться — врать не было смысла, и оставалось надеяться, что после такого девочка не посчитает Николая сумасшедшим. — Молитву и то, что я люблю его. — Любишь? — переспросила она. — Не как ты, — уточнил Ставрогин, — как Петя с Лизой друг друга. Девочка ничуть не удивилась, что его обескуражило. — А зачем зашифровал? — Потому что не все могут отреагировать так же спокойно, как ты. — Ну и дураки. Главное ведь любишь. С плеч свалился груз; Николай выдохнул. Зря он так переживал из-за девочки — Эркель был прав, что, вырастая в новое время, она вовсе не относится к подобному с ужасом и отвращением. Рисковать ещё раз не хотелось, но он всё-таки спросил: — Как ты отнесёшься к тому, что мы с твоим отцом будем вместе? — Получается, у меня будет два родителя? — Искра загнула тонкие пальчики. Ставрогин смутился — с такой стороны он ситуацию ещё не рассматривал. Если он хочет быть с Евгением, то он обязан принять его дочь как свою собственную, но уже сейчас он относился к ней почти как к родной, иногда даже забывая, что это не его ребёнок и испытывая чувство ответственности, будто в обыкновенных семьях. — Получается, так, — неуверенно сказал он, опуская взгляд на облепленные снегом сапоги. — Это же здорово! — взмахнула она руками, заулыбавшись. — Рад, что ты так думаешь. Ставрогин искренне надеялся, что Евгений выживет ещё и для того, чтобы исполнить радостную мечту девочки о полноценной семье — собственная любовь, развившаяся так скоротечно, казалась ему чем-то пугающим, но вместе с тем предопределённым — когда-нибудь Николаю пришлось бы вылезти из кокона. Дома Искра принялась играть со слепленным самолётом, носясь с ним по комнате — Дымка бегала за ней, хватая за ноги и всячески включаясь в веселье. Ставрогин пил чай, с молчаливой улыбкой наблюдая, как его дом начинает преображаться, больше не давит на сознание своей пустотой и гробовой тишиной — её прогонял смех ребёнка и грохот вещей, что она сносила, заигравшись. — Будь аккуратнее, — он поднялся, поставив на стол чудом не разбившуюся чашку. — Отец в опасности, и я тоже бесстрашная! — Он разнесёт крепость, а ты мастерскую? — по-доброму усмехнулся Ставрогин. — Да! Николай только рассмеялся, усаживаясь на диван. С Искрой время стало лететь незаметно, и мысленно он подсчитывал дни с момента отъезда Эркеля, надеясь, что все последующие пройдут так же спокойно, как и сегодняшний. Смог ли он быть хорошим родителем? На этот вопрос у него не находилось ответа, но он был уверен, что Евгений ему всё подскажет. Вдвоём они точно справятся — осталось дождаться его возвращения. «Господи, огради его от всяких видимых и невидимых врагов. От всякой беды, зол, несчастий, предательств и плена врагов».