Цветок революции

После разговора с Эркелем Николай наконец привёл свои мысли в порядок, и работа давалась легче, без отвлечений на постоянную тревогу. Оставалось надеяться, что всё будет так же хорошо, как ему было обещано. — Угораздило же в мужчину влюбиться, — проворчал он, вытирая руки замызганной тряпкой, — так ещё и в чекиста. Так ещё и с ребёнком! — Николай обречённо застонал. Это в любом случае казалось мелочью перед тем, что Ставрогин наконец ощутил волю в жизни. Глядя на полуготовый монумент, он всё примерял на него лицо Эркеля. «Он же лётчик! Можно, если он скромничает, вылепить эти их защитные очки. Так и видно не будет, кто изображён. Хотя оставить их на лбу было бы красивее. Нет уж, две пары смотрятся глупо, какая-то насмешка над Красной Армией. А жаль, такой забавный материал для карикатуры бы получился…» — Всё трудишься, работяга? От неожиданности Ставрогин подскочил, почти задев рукой ютившуюся на краю стола чашку, и резко обернулся — в дверях стоял Верховенский, улыбавшийся во все тридцать два. Дымка тотчас подбежала к нему и принялась тереться о его ноги, громко и призывно мяукая. — Мне твоя кошка рада больше тебя. — Ты даже не постучался. — Зачем? Я и так знаю, что ты здесь. Николай склонил голову. Обычно одевавшийся с иголочки Пётр сейчас даже переплюнул себя прежнего — ни единой складочки на костюме, накрахмаленный воротник и идеально уложенные волосы, которые по какой-то причине не потрепались от свистящего за маленьким окошком ветра на улице. Лакированные ботинки ярко блестели даже от света тусклой лампочки. — Ты так на приём в правительство вырядился? — изогнул бровь Ставрогин. — Я думал, хотя бы похвалишь! Лучше, я собрался к Лизавете и ты идёшь со мной, — не терпящим возражений тоном сказал Верховенский, — она давно хотела узнать тебя поближе. — Просто интересно, зачем ей это. — Хватит искать подвохи! — Пётр постучал пальцами по дверному косяку. — Мы с тобой и так долго не виделись, а ты всё ещё не согласился пойти вместе. — Ты буквально сообщил мне об этом только что, я даже не успел… — Надо было перебить меня и сказать, что ты с радостью составишь мне компанию и уже бежишь переодеваться, роняя тапки, — ухмыльнулся Верховенский. — Всему тебя учить надо. — Я понял. Иду, — Ставрогин неохотно поплёлся к узкому шкафу, где висело всего несколько рубашек и брюк. — Такой большой выбор красивой одежды для встречи, не представляешь. — Да плевать, лишь бы чистое было, — подойдя ближе, Пётр выхватил случайную рубашку с рюшами. — Одевайся и умойся, весь в своей грязи, и чтобы как штык был готов, пока горит спичка, — он потянулся к коробку, лежащему близ примуса. Николай закатил глаза и скрылся за прохудившейся ширмой, кое-как стаскивая фартук с затрапезного вида рабочей рубашки и наскоро переоделся. Запахло потухшей спичкой. — Ты проиграл! — Да всё, выхожу. Пётр придирчиво осмотрел его вид и стряхнул несколько невидимых пылинок, затем принялся завязывать тонкую ленточку за воротнике. — Я сам бы справился. Пропустив это мимо ушей, Верховенский неожиданно ласково погладил его по плечу, задержав руку на пару секунд. Николай тут же вспомнил слова Шатова про влюблённость, и его захлестнула волна тревоги. Тем не менее, останавливать Петра он не стал, позволяя прикоснуться к себе столько, сколько ему нужно. — Всё, теперь умываться и идти, — улыбнулся Верховенский. — Наконец-то на человека похож. — А за работой я кто, по-твоему? — Бесполый творец, — он хихикнул, — но всё равно красивый. Ставрогин с пристрастием умылся, стирая глину с бровей, и кинул взгляд на мечтательно смотрящего Петра. — Пошли. Лизавета жила не так далеко, как казалось Николаю, но идти за ручку с подпрыгивающим Верховенским всё это время ощущалось странно. «Неужели он использует её, чтобы отвлечься от меня?» — с недоумением подумал он, но тут же отогнал от себя эти мысли. Тот выглядел таким довольным, увлечённо рассказывая, как они с ней ходили на выставку, возились с Искрой, которую оставлял им Эркель, и даже готовили что-то вместе. Типичный набор влюблённых. — Ты мне скажи, что сейчас у вас? — Всё замечательно, — сощурился Верховенский. — Это хорошо, — наверное, всё же можно было выдохнуть на этот счёт. Придя к квартире, Пётр проигнорировал висевший рядом колокольчик, вместо этого забарабанив по двери. Тут же открывшая им Лизавета, видимо, уже привыкла, не издав ничего, кроме усталого вздоха. — Ты мне скоро всё переломаешь, — обратилась она к нему, следом перевела взгляд на Ставрогина и улыбнулась. — Я уж думала, не придёте. — Как я мог его не уговорить! — гордо вскинулся Верховенский. — Если надо будет, он со мной под пули пойдёт. — Правда, что ли? — Лизавета загадочно улыбнулась, не сводя глаз. — А куда я денусь, — Николай тихо хмыкнул. Дома царила стерильная чистота. Форма ВЧК висела в коридоре, тапки стояли ровно у двери — Верховенский тут же надел свои, скинув ботинки, и понёсся вслед за Лизаветой, обнимая её со спины. Та сразу сбросила руки, в противовес усмехаясь. — Проходите в гостиную, Николай, там уже чай, — сама Лизавета ушла на кухню, шушукаясь с Петром и над чем-то посмеиваясь. Зайдя внутрь, Ставрогин бросил взгляд на дверной проём, что вёл, по всей видимости, в рабочий кабинет. Его вид совершенно не вязался с остальной квартирой — на столе хаотично разбросаны книги, пятно чернил на полу, наброшенный на стул плед, незастеленная кровать закидана листками бумаги. Повинуясь внутреннему любопытству, Николай, воровато обернувшись на кухню, шагнул в комнату. «Просто интересно, как живут другие чекисты», — оправдался он про себя. Самая увесистая книга лежала на краю стола, грозясь упасть в любой момент. Николай не стал поправлять её положение, боясь, что Лизавета непременно это заметит, и полистал несколько страниц, все испещрённые карандашными пометками — некоторые были в круговых следах от чашек кофе. Он приподнял книгу за форзац, читая название. — «Прикладная криптография», — пробормотал Ставрогин. Что ж, какую он ещё ожидал увидеть литературу у сотрудницы Восьмого отдела? Содержимое, тем не менее, его заинтересовало — он внимательно вчитался в один из обведённых абзацев, описывавший тонкости телеграфного шифрования. Множество непонятных слов смущало, и книгу пришлось отложить, предварительно открыв её на той же странице, что была изначально. Незамеченным он вернулся в гостиную, и только он сел за стол, пододвигая к себе простую чашку без узоров, как зашли Верховенский с Лизаветой, явно навеселе, но не от алкоголя. Николай и не думал, что такая строгая девушка, которой она показалась ему на первой и бывшей единственной встрече, может так ослепительно улыбаться. — Вы не стесняйтесь, — она примостилась рядом с Верховенским, который уже тянул в рот печенье и что-то увлечённо объяснял с набитым ртом. — Петя мне много рассказывал про вас, поэтому я решила встретиться с вами до того, как уеду. — А куда вы уезжаете? — Николай запоздало понял, что вряд ли стоило задавать этот вопрос — мало ли какая секретность сейчас была в Комиссии. Тем не менее, Лизавета не нахмурилась, а только задумчиво устремила взгляд на чайник, изучая гнутую ручку. — Матросы в Кронштадте бастуют, — пробормотала она, — придётся давить. Неизвестно, на сколько затянется, поэтому я должна тоже быть там для связи с главным отделением. — Вам не страшно работать в подобном месте? Верховенский приподнял голову, замолк, дожёвывая печенье, и стал с интересом наблюдать за лицом Лизаветы. Улыбка с него исчезла, но всё ещё нельзя было сказать, что она злится. — А вы задавали Эркелю такой вопрос? — Нет, но дело в том, что… — Что вы до сих пор не можете поверить в способность женщины наравне с мужчиной работать в государственных и силовых структурах, — закончила за него Лизавета. Скулы Николая загорелись от стыда. — Я вовсе не хотел вас обидеть, мне правда было интересно… — Я уже привыкла, не беспокойтесь, — она неожиданно мягко улыбнулась уголком губ, — надеюсь, что вскоре этот предрассудок уйдёт из человеческого сознания так же, как и уверенность в непогрешимости бывшей монархии. Ставрогин выдохнул — конфликта избежать удалось. Стоило внимательнее следить за тем, что он говорит при подобных людях — всё же с Лизаветой они были и близко не в таких отношениях, как с Эркелем. — Расскажите лучше про вашу работу подробнее, — она повертела в пальцах чашку, — мне всегда было интересно, чем занимаются творческие люди. Тут же оживившись от того, что разговор перешёл на менее опасную тему, Николай принялся увлечённо рассказывать про памятник, который он никак не мог закончить. — А Эркель ему позирует, — весело пробубнил Верховенский, отпивая чай. — Нашли друг друга, два сапога. — Помолчал бы, сапог, — усмехнулся Ставрогин. — А что, это секрет? — Нет, но тебе бы трепаться поменьше. Пётр наигранно надулся и принялся жевать сладкое. Потрепав его по волосам, Лизавета продолжила говорить: — Мы позвали ещё и для сообщения о наших отношениях. Петя хотел, чтобы это сделала я. — Что, Верховенский, трусишь? — рассмеялся Николай. — Я очень за вас рад. Вылепите из него наконец адекватного человека. — Ты мне мстишь, потому что я сказал тебе переодеться! — Пётр ухмыльнулся, — На самом деле я не хотел говорить за глаза про Лизу. — Верю, верю, — Ставрогин кивнул, — что ж, счастья, удачи и прочего. Надеюсь, восстание вас разлучит ненадолго. — Да я с ней хочу поехать! Бил бы всех прикладом, стрелял в головы, — он сделал пистолет из пальцев и направил его на чайник, издав звук пулемётной очереди, — и защищал её! — Не надо меня защищать, я буду в относительной безопасности, — слабо зарделась Лизавета, — но приятно. Верховенский начал болтать уже про свои стихи, что он сочинял для неё, и где их читал, пока Николай слегка выпал из разговора. Если связистку Лизавету призвали на фронт, значит ли это, что Эркель также может уехать на подавление восстания? В голове тут же возникли образы крушения боевого самолёта, пробитый фюзеляж и разорванное снарядом крыло. А если он не вернётся? Стоило Ставрогину в кои-то веки влюбиться, как человека тут же пытается отнять война. Может, если он выжил во время Гражданской, то и сейчас удача улыбнётся? Или по горькой иронии судьбы, давшей возможность выбраться из страшной мясорубки, его подобьют матросы, которых прочие чекисты подавят за несколько дней? Николай нервно принялся грызть ногти. Под ними остались кусочки неприятно хрустевшей на зубах глины. Возможно ли, что он больше никогда не увидит Эркеля? — В чём дело? — Пётр пощёлкал перед его глазами. — Лиз, ты ему в чай не подмешала ничего? — По всей видимости, стоило добавить успокоительные, — склонила та голову. — Николай, вы себя хорошо чувствуете? — Да-да, всё отлично, — поспешил уверить их Ставрогин, тут же нацепив на лицо дежурную спокойную улыбку, — просто задумался о том, какие у вас хорошие отношения. — Не переживайте так, вы обязательно найдёте своего человека, — успокоила Лизавета. «К сожалению или счастью, я его уже нашёл», — Николай прикусил щёку. — Кстати, а где Искра? — спросил он теперь вслух. Стремясь отвлечь Ставрогина, Лизавета и Пётр наперебой затараторили о девочке, и его опять прошиб холодный пот. А на кого останется Искра, если и Эркель, и Лизавета уедут? Придётся им с Верховенским заниматься ей вместе, потому что кому-то одному оставлять её было опасно — Пётр совершенно не умел следить за детьми, предпочитая вместо этого бесконечно их развлекать, а Николай в моменты апатии не мог и с кровати подняться, не то что накормить и уложить спать ребёнка. Вот уж чудной тандем из них получится. — В общем, Эркель её забрал буквально за полчаса до твоего прихода, — заявил Верховенский, — не переживай. Они проговорили до вечера, и когда за окном уже застрекотали сверчки, Николай нехотя принялся собираться. Оставаться одному очень не хотелось — сейчас бы его сразу загрузили жуткие мысли — но мешать парочке, ночуя у них, не было желания в принципе — не стоило злоупотреблять гостеприимством. — Как вернусь, обязательно должны встретиться ещё раз! — утвердила Лизавета. — Приду тут же. Или вы ко мне. — Точно! Я тогда даже не смогла рассмотреть ваши работы, безумно торопилась. Значит, по рукам. Ставрогин пожал её хрупкую для чекистки ладонь и распрощался, похлопав по плечу Верховенского. Тот кинул быстрый взгляд на Лизавету, который Николай расценил как необходимость поскорее оставить их наедине. Стоило выйти на улицу, как вернулась идея, призраком посетившая после разговора о восстании. Вместо дороги к дому на полпути Ставрогин свернул в районную библиотеку. Вероятность того, что он нашёл бы не в специализированном месте такую узкую литературу, была ничтожно мала, но надежда на это всё равно оставалась. Библиотекарь слепо смотрел на него через пенсне, и Николай тут же вывалил: — У вас есть что-нибудь по шифрованию? Тот неопределённо повёл плечами, скрываясь за прогибающимися под тяжестью книг стеллажами, и через какое-то время, показавшееся Ставрогину вечностью, вынес потрёпанную брошюру. — Краткое руководство. Других нет, спросом не пользуются — кому надо, покупает. — Давайте. — На какой срок? Ставрогин вскинул глаза. — На неопределённый. Слушайте, может, я её у вас приобрету? — Да как хотите, последний раз такую чёрт знает сколько времени назад брали. Николай выгреб из кармана горсточку монет и, распрощавшись, ушёл с брошюрой, заботливо положив её за пазуху. Сейчас ему, конечно, с объёмом работы было совсем не до книг, но посвятить этой вечер своего времени он считал неотложным долгом. «Будет на что отвлечься, пока не спорится». По приходе в мастерскую он едва нашёл силы переодеться в домашнее и тут же упал на диван, листая тонкую книжку. — И как только Лизавета во всём этом разбирается? — проворчал он, всматриваясь в таблицу ключей. — Ногу сломить можно. Глаза предательски слипались, но Николай боролся со сном, упорно желая дочитать сегодня до последней страницы — благо, их было там не так уж и много. Дрёма охватила его, и он опустил голову на и без того мятые листы, утыкаясь носом в их сгиб и вдыхая запах старой бумаги. «Надеюсь, мне это не понадобится», — почти помолился он про себя, прежде чем провалиться в сон.