thoughts at the dawn

***

      Солнечный свет, похожий на блики огня, постепенно сползает вниз, уходя куда-то в подземные катакомбы и скрываясь в тенях города. Облака сладкие, розовые, с фиолетовым и винным отливом, ветер тёплый и солёный, несущий в себе частичку моря. Вода в поле зрения, когда стоишь на балконе. Виноградные лозы свешиваются вниз слева и справа, почти полностью покрывая веранду в кокон, дающий днём желанную прохладу. Заборчик, на которой так удобно положить локти, или залезть на него и свесить ноги. Вся голубая краска потрескалась и сыпалась на пол, откуда уже сдувалась всё тем же ветром. Он здесь не прекращался, как и не прекращалось море за горизонтом, как и не прекращалось движение солнечного скарабея. Италия. Венеция. Джису хотела вдохнуть в себя эту страну, это место, вжиться полностью или вживить в сердце вечным приятным шрамом. Она часто ездила сюда с родителями к бабушке и дедушке, но на этот раз небольшая квартирка со старинной мебелью и приятным запахом книжного шкафа встретила её загадочной тишиной. Это было её девятнадцатилетие. Перед днём рождения ей наказали разобраться с ним, иначе семейная реликвия уйдёт с Ким в гроб. Джису, по правде говоря, не представляла, что делать в этой ситуации. Мысли словно летали вокруг, то жужжали противно, то грызлись в голову, то слегка царапали виски. Капали, капали и капали, вдруг исчезали, но стоило девушке на секунду остановиться и отвлечься от дела, нападали вновь. Джису чувствовала себя жертвой, загнанной в угол. Жутким было то, что поделиться не с кем. Не поймут. Или придётся хоронить реликвию гораздо раньше срока. «Стойте, неужели я всё-таки настроена унести его с собой в далёком будущем? Или отпустить совсем? Бабушка точно это не одобрит…» Насекомые кружились внизу у лавки с пышными цветами. Пионы, тюльпаны, розы: что только не пестрило глаза. Джису же наблюдала за вишнёвым садом немного левее, где сама часто убиралась и наводила красоту. Деревья шептались в бризе, кокетничали, трепеща листвой и красными плодами. Одиноко прозябала скамейка под ними, в такой же голубой посыпавшейся краске, как и заборчик на балконе. Птицы что-то щебетали, прячась по гнёздам в крыше дома напротив. Маленький мальчик кормил их внизу засохшим хлебом пару минут назад, но сейчас уже убежал домой. Продавец сворачивал лавку, убирал и раздавал последние букеты. Сумерки. Скарабей заполз под морское одеяло, спрятав под ним огненный шар. Теперь можно было получше разглядеть белую яхту на якоре недалеко от берега и блестящие гондолы на реке. Фонарщик звёзд начал работу и небо подмигнуло редкими светящимися точками. Джису глубоко вздохнула. Этой поездкой она хотела всё разрешить, но вот духу не хватало. Ей казалось, что разрешить значит разрушить. Девушка знала, что мама не осудит, но вот другие родственники оставались под вопросом. Несколько поколений женщин в её роду пронесли этот медальон, трепетно передавая дальше. Это их защита, их гордость, их успех, удача, счастье и любовь. Любовь? Джису вздрогнула. Медальон, сиявший на солнце, даже сейчас не прекратил волшебные изумрудные поблёскивания. Серебряная овальная окаёмка бережно держала драгоценный камень, а совсем крохотная, но крепкая застёжка защищала медальон от внезапного открытия. Джису, продолжая смотреть куда-то очень далеко, за горизонт, коснулась рукой своей белой груди, нащупав на ней тонкую цепочку. Прошлась пальцами по ней вниз до изумруда, взяв его в кулачок заботливо. Она одна, но почему ей всё равно так тяжело? Никто не отвлекает, никто не посчитает её сумасшедшей, как было один раз в школе. Да чёрт возьми, он видел её не то что в школьные годы, а в колыбельные. Интересно, что он тогда к ней испытывал? Наверняка гордость за семью Ким. Наверняка он даже не подозревал… Застёжка громко щёлкнула в тишине. Ветер всколыхнул чёрные длинные волосы девушки, глаза забегали. Она продолжила смотреть на море, на бегающие волны, стелющие белую пену у берега. Боковым зрением заметила его. — Как ты могла целый день не выпускать меня? Ты хоть представляешь, как там темно и тесно? И это благодарность за всё, что я делаю? — Не ехидничай, — бросила в ответ Джису, не шевельнувшись с места. Заметила, как он положил руки на заборчик, встав рядом с ней. Почувствовала тепло. Почему именно она? — Потому что. Я объяснял тебе тысячу раз. Всё это время я ждал чего-то, все эти бесчисленные годы. Как ты не понимаешь? Я тебя ждал. Джису почувствовала его пронзительный кричащий взгляд, уловив краем глаза поворот головы. Он был выше на голову, хотя в детстве, когда мама открывала медальон, маленькой Джису казалось, что он очень-очень-очень высокий. — Твои воспоминания очень милые, но к чему они? — Вылези из моей головы, неприлично, — фыркнула девушка. — А что мне ещё делать, если ты со мной не разговариваешь? Я вообще-то в курсе, зачем ты приехала в Венецию. Твоя бабушка настояла. Джису понурила голову. — Она хочет, чтобы я передала медальон дальше, своей будущей дочери. — А ты хочешь этого? — Я бы не поехала сюда, если бы хотела. — Не забывай, ты была первая. — Что? — Джису встрепенулась. Что он имеет в виду? — Когда тебе было пять лет. Ты сказала, что любишь меня. Ты была первая. Джису почувствовала, его завороженную, красивую улыбку. Её уголок губ, похожих по форме на сердце, незаметно для неё поднялся. — Это было слишком давно и наверняка несерьёзно… — она вдруг почувствовала возвращение мыслей и их скрежет. Но сейчас что-то добавилось. Они скрежетали теперь ещё и сердце. Острые когти так и впивались в него, оно кровоточило и болело. В груди непонятный ком, мешающий дышать. — Не мучай себя, мне больно на это смотреть. Скажи. Прошу. Джису вздрогнула с новым дуновением бриза, уже более холодного, чем ранее. Ткань её лёгкого молочного платья на тонких бретелях затрепетала, как листва вишни. Только вот деревья переговаривались на ветру кокетливо, а платье… Оно трепетало, словно боялось чего-то, перенимая настроение своей хозяйки. — Сокджин… — Джису, наконец, развернулась к нему лицом. Его тёмно-фиолетовые глаза отражали скопления звёзд на ясном синеватом небе. Аристократичная кожа без изъяна, колышущиеся чёрные волосы, зачёсанные назад и оголяющие лоб. Слегка приоткрытые губы, которые даже без прикосновения казались мягкими и нежными. Рубашка цвета дыма от костра была расстёгнута на пару пуговиц сверху. Одну руку полностью покрывали странные руны, казавшиеся обычными татуировками. — Ты всегда был хранителем нашей семьи. Оберегом, я не знаю.. Просто дорогим… Человеком? — Джин кивнул с улыбкой на этих словах, поэтому Джису продолжила, — Я хотела сказать, что традиции нельзя нарушать. Я не должна освобождать тебя. Не говори ничего, мне трудно далось это решение… Как же потомки? Кто будет заботиться о них, если тебя не станется рядом? Родители и дедушка с бабушкой настояли на этой поездке, чтобы я сделала верный выбор и оставила свои… Чувства… — последнее слово девушка произнесла медленно, шёпотом, посмаковав каждую букву и значение. Она заметила, что прожигает глазами пол, поэтому взглянула на Сокджина, угодив прямо в его невероятные омуты. Он улыбался, смотря на Джису, словно ей всё ещё было пять лет. Словно всё ещё была пятница. Вечерние посиделки взрослых на широкой кухне и игры маленькой Ким в гостиной с медальоном, что поручила «охранять» ей на время прихода гостей мама. Словно она только что призналась ему, как тогда. Девушка поняла, что сейчас заплачет. — Джису… — он завёл свою ладонь ей за ухо, зачесав прядь волос, выбившуюся на ветру. Девушка наклонила к его руке голову, зажмурившись, желая прочувствовать сейчас каждый миллиметр его кожи и нежных прикосновений, — Это твой выбор, и я приму его, какой бы он ни оказался. Я люблю тебя. Джису вдруг похолодела, словно её запечатали под тоненький слой льда. Слова Сокджина вызвали в ней бурю, шторм и ветер. Корабль сознания терпел крушение на глазах. Девушка хотела вновь отвернуться и посмотреть на яхту вдалеке, но он ей не позволил. Тогда она поняла, что утонет. Она уже тонула, и в этой солёной морской воде чувств так сильно болело израненное сердце. Она знала, что это надо закончить, но не видела буйков, за которые можно уцепиться. Это её выбор, да, его могут не одобрить, но больше всего на свете Джису хотела прожить эту жизнь с ним, не как с хранителем и семейной реликвией, а как с мужчиной. Она просто по-человечески хотела любить и отдавать, преисполняться каждой секундой, проведённой рядом с ним. Всё смешалось и закружилось, как вальс осенних листьев. Эта Венеция, вишнёвый сад под балконом, море и реки, цветы и виноградные лозы… — О Сокджин… — она уткнулась ему в грудь лицом, тут же почувствовав тёплые руки на своей спине. Слёзы потекли из глаз машинально, Джису даже не заметила, — Неужели ты готов отказаться от вечности и своих возможностей ради меня? — Если ты хочешь получить что-то, ты должен чем-то пожертвовать. Никто не отменял равновесия в мире. Всё всегда приходит к нему. Эта вечная жизнь выжгла меня, как палящее солнце. Я желал бы закончить её, но я не в состоянии, ты же знаешь. Милая Джису… Я бы всю вечность отдал за возможность быть с тобой, — он обнимал её легонько, чувствуя, как подрагивает её хрупкое тело от всхлипываний. Девушка вдруг освободилась от объятий и крепко взяла медальон в кулак. Сдёрнула его с шеи, разорвав цепочку. Взглянув в её карие глаза, он моментально всё понял. — Не закрывай его. Просто разбей, — Сокджин на всякий случай отошёл на шаг назад. Девушка бросила медальон на пол и… Наступила на него туфлей. Послышался хруст. Джису взглянула на Джина: руны на его руке исчезли, в небо поднялась странная сиреневая дымка. Он глубоко вздохнул, посмотрев вверх, на звёзды, и вновь все эти многочисленные светила утонули в больших глазах, заставив их сиять, как никогда раньше. Джису подошла к нему ближе, положила ладони на плечи, щупая подушечками пальцев ткань рубашки и кожу под ней. Она теперь казалась по-настоящему реальной. — Сокджин… — парень тут же взглянул на неё, — Я тоже тебя люблю. Он поцеловал её, подарив всю нежность, дав возможность и ей и себе упиться тёмной мечтой. Она, наконец, ощутила эти мягкие и желанные губы, закрыла глаза, стараясь не отпускать его. Больше никогда, ни в коем случае.

***