Фея с душой ливня

Быть феей больно. Раны не заживают за вечер, даже если их лечит хорошая травница. «Нормально?» — спрашивала она, натирая меня чем-то липким. — «Рана большая, у меня нет лекарств, чтобы не болело совсем», — говорила она, извиняясь. «Да всё хорошо, » — отвечала я, стараясь не плакать, терпеть. Тогда мне казалось, что так должно быть. Это Санрайс хлюздила, а хорошие девочки не плачут, они вообще стараются не существовать. — Я раньше резалась, но не так сильно… — Так больно, Солнышко?.. — Не то чтобы прям… — я старалась не корчить рож. — Да ладно тебе, яйца можно снять. Мне тоже никогда так не прилетало, — Шутта оголила ужаленное бедро, — хотя кто только не кусал. Долбанный спецназ в желтых тельняшках. — Кажется, так не должно быть, да? — Санрайс повернулась к Хёрбе, растирая обмороженные конечности. — Не знаю, не ведаю, но, может, это из-за того, что какая-то магия наложилась. — Разве такая бывает? — заметила Зефир, наглаживая свои волосы. — Сейчас в сети посмотрю, — Санрайс уже набирала запрос, клацая ноготками. — Вот! Психеи умеют влиять на чувства, эмоции и мысли. — Боль — это другое. Санрайс продолжила тыкать, но сдалась: — Не знаю, нет такого. — Вот сейчас ты это сказала и я не могу перестать об этом думать. Все замолчали. Зефир спокойно сказала: — Магия многогранна и малоизучена. Расслабитесь, главное, что мы живы. — Знаете, правильно! Нечего горячку пороть. Нам сильно досталось — правда, но мы все пережили! — Хёрба хлопнула себя по коленкам, наигранно радостно. - Забудем, забудем обо всём. — Не всё. Нам бы ещё ужин пережить — и в люльку, — говорила Шутта, уже подминая диванную подушку. — Девочки, а вдруг нас накажут на ужине? Там же учителя… — проблеяла Санрайс осознав. — Если до сих пор не попались — уже не попадёмся. — А как же вот это твоё: «Всё тайное становится явным»? «Шутта, мы не пройдём, нас поймают, ме-ме-ме». Весь мозг мне чайной ложкой проели, — она укоризненно посмотрела на двух соседок. Зефир до сих пор с опаской косилась на дверь. — Да успокойся ты, житель планеты расслабления, ёлки-палки. Я понимала Зефир. Мы просто зашли в школу, быстро и уверенно проперлись как танки. Было не ясно, почему мы до сих пор не пойманы, казалось, что возмездие придёт в любую секунду. Только сумасбродная фея не боялась ни взрослых, не выговоров, ни отчисления. Шутта даже не хотела идти на ужин, поэтому подверглась жесткой профилактике дисциплинарного проступка от неравнодушных товарищей. Хёрба и Зефир были идейными, а Санрайс испугалась, что такое поведение привлечет внимание. Меня послали пока занимать стол, самый дальний. Другой пользы от меня не было. Идя на ужин, я пересеклась с профессором Авалоном. Он выполз из-за угла в коридоре, в котором ни меня, ни его не должно было быть: — Посмотрели город? — спросил он ненавязчиво, не отрываясь от чтения. — Да, — ответила я честно, с трудом выдавливая буквы. В голове, одна за одной, проносились тревожные мысли, но бояться было нельзя. Нужно было думать, что врать и успеть в ложь поверить, нужно было быть уверенной в словах на все сто. Я знала, что одно из главнейших правил: не давать никакой лишней информации. — Хорошо, рад, что вы не потерялись, а то такой большой мегаполис, много людей… — Даже если я потеряюсь, я обязательно найдусь, профессор. Мне кажется, я уже довольно большая. — Это хорошо. Сегодня на ужин что-то особенное, поешьте хорошенько, а то прогулка была долгой. — Конечно, профессор, и вам приятного аппетита. — Я, к сожалению, не иду на ужин. Кстати, вы не могли бы занести книгу в библиотеку, пожалуйста? Я только что её дочитал. — А разве… — я замолчала. Профессор посмотрел, по-доброму, с пониманием, — разве так можно? Ведь книга библиотечная. — Вам лучше так не делать, а про меня мисс Барбатея знает. Я должен незапланированно уехать, но и книгу нужно вернуть. Если что там есть записка, вас никто не наругает. — Хорошо, я занесу завтра утром. — Спасибо, отдыхайте, а то столько потрясений за день, столько потрясений… Профессор развернулся и пошёл назад. Он будто исчез. Не было слышно шагов, а, когда я заглянула за угол — не было никого. Я поторопилась в столовую, стараясь не думать о плохом. «Может, он видел нас в окно, когда мы ждали автобус? Просто хотел завязать разговор, чтобы попросить вернуть книгу?» — объясняла я сама себе. Честно, говоря мне просто хотелось быстрее сесть, и тревожность быстро ушла в фоновый режим. В столовой была куча народу. Как всегда. Никому не было до нас дела, хотя не покидало ощущение, что взрослые наблюдают. Мы ели без охоты. — Ты, что, их выбросишь?! — вскрикнула Шутта в ужасе. — Конечно, это же корочки, они жёсткие. — Дай мне! — она вырвала у Санрайс остатки. — Да что ты как вечно голодающий, — устало вздохнула Хёрба, — ответ послышался невнятный бубнёж. — Прожуй сначала, горе луковое. — Кстати, я хотела сказать: мы должны обсудить наш бой, а то мы в следующий раз так сдохнем, — говорила Шутта, уже давясь чаем. — Ну прости! — промямлила Санрайс, Шутта помахала руками, будто отгоняла мух. — Да я не про тебя! — Думаю, это хорошая идея. — Ой, давайте не сегодня… Сил моих нет. — Ну лан, не очень-то и хотелось. — Перенесем на другое время. — Можно сразу перенести на «никогда»? Такое позорище, Господибожтымой. — Да ладно, ну, кинула ты вместо лечилки удобрения — с кем не бывает? — Шутта, иди в баню. Даже вспоминать не хочу! Так мы и шли обратно, шутили. Мне было как-то невесело, но и я смеялась. Наверное, в жизни нормальных фей, среднестатистических, драки с ведьмами сами собой разумелись. Даже меня, несколько раз «проученной» неравнодушными одноклассниками за школой пугала перспектива второй стычки. Кулак, камни, даже нож — понятные вещи. «Бойся вилки — один удар четыре дырки. Страшнее вилки только ножик — один удар и ты без ножек» — кристально прозрачные причина и следствие. Магия же, настолько многогранная и непредсказуемая, была страшна. Я никогда раньше не задумывалась насколько она опасна, поэтому не до хиханек и хахонек мне было. Сказать честно, мозг постарался сразу переключиться, ведь у меня в руках была книжка! Не просто какой-то заурядный томик, а нечто для учителей! В глубине души я понимала, что, вроде бы, нельзя читать, но никто об этом не говорил. Я не чувствовала никаких преград, но внимательно осмотрела книжку. На ней не было никаких возрастных пометок или надписей, как на трансформаторных будках, однако я решила перестраховаться. Я с трудом уселась за стол и убедилась, что никто не наблюдает, сняла браслет-бабочку и сунула его в ящик. Любопытство было сильнее, я сначала подглянула. Книга была написана на неизвестном языке, но на некоторых страницах можно было прочитать пометки с переводом. Единственное, что я могла хоть как-то понять сама — имена и названия. Прочитать можно было немного, но вот картинки… На каждом развороте было нарисовано необычное существо. Я не встречала таких нигде и никогда — это были чудовища. Некоторые были отвратительными тварями, но большинство — ужасно красивыми, если не приглядываться. Внимание сразу привлекла огромная чёрная птица с человеческой головой, называемая Сирин. Она мне кого-то напоминала. Птица жила в загробном мире Нави и могла видеть, как и когда человек умрет. Её вид, перо, лежащее в ящике, вызывали странное чувство дежавю. Она была одной из первых монстров, которых высидела Лилит — мать всех чудовищ. Эта птицемать родила гарпий, василисков, создала Ехидну, которая тоже наплодила разных мразей. Можно сказать, что эта самая Лилит была «бабушкой» не менее страшных созданий. Кроме непосредственно рождения, она проводила эксперименты, вживляя в животных и растения куски неизвестного тёмного нечта. Все чудовища не имели живого сердца, так их можно было отличить от зверей, вместо него был чёрный-черный «камень». Даже человека можно было так превратить в монстра, сделать "демоном" искусственно, но смертность была крайне высока. Однако демоны нашли легкий способ. В книге говорилось о жутком, проклятье: они заражали людей пророком или, по-другому, скверной. С каждым днём зараза разрасталась, портя кровь и внутренности, вытягивая жизнь. Человек сначала чувствовал слабость, плохо спал, потом начинал болезненно реагировать на свет и шум, был худ и бледен. В конце концов, он терял всякую радость в жизни, его одолевала бессонница, кошмары, адская боль, он начинал сходить с ума. Спасти человека мог только ритуал очищения, который могла провести фея дождя или солнца, или ангел. Я ничего не знала об ангелах, но они оказались добрыми, как будто, противоположность чудовищам, что очень напоминало противостояние двух драконов, фей и ведьм. Казалось, что демоны и ангелы всесильны и всемогущи и могут влиять на души людей, как можно было додумать читая отрывки. Раньше феи были для меня абсолютно сказочными существами, управляющими природой, а теперь существование настолько могущественных существ было похоже на легенду. Я стала записывать и про чудовищ и про ритуал. Когда еще мне попадётся такое чудо? Мелким, бисерным подчерком я заполнила тетрадный лист, сначала по горизонтали синим, а затем по вертикали красным. Такое изобретение пришло мне в голову, когда в школе стали популярны красно-синие стереоочки. Мальчики тогда, все как один, рассматривали в них разные картинки с женщинами. Нужно было только найти кусочек цветных пленок. Такие бумажки я потом складывала в маленький квадратик и прятала в ящике стола, в полости выпиленной в боковой стенке. Мне пришлось превратить браслет в мини пилку — схема такого сейфа была уже отработана. Я даже завидовала тем, кому не приходилось так изгаляться. Был пройден путь от прятанья личного дневника в шкафу, под матрасом, под половицой. Было даже двойное дно в столе, но попытка провалилась. Тогда я стала прятать всякий мусор в такой ящик, а самое сокровенное начала складывать в дырку в толще боковой стенки. Нет, меня не ругали, но я знала, что мать читала дневник, рылась в моих вещах. Всегда было так заметно, когда она начинала говорить фразами со страниц. Она коверкала их, добавляя разные интонации, будто заставляя меня сомневаться в себе, испытывать чувство вины. Иногда, я чувствовала себя полной дурой, а потом оказалось, что я и есть дура. Отчего я продолжала писать все эти «бла-бла-бла»? Не знаю, хотелось куда-нибудь их деть. Иногда я как бешенная писала- писала, а потом сжигала. Я закончила читать в ночи, ведь завтра книги не будет. Долго не могла устроиться. Не привыкла спать на боку, а на животе — было абсолютно невозможно. Когда я улеглась, пыталась уснуть, но перед глазами начинали мелькать вспышки воспоминаний. Я придумала себе сон — хороший Магикс, приятные ведьмы, радостные воспоминания. В такой мир я провалилась без промедления, но во сне случайно перевернулась. Стало так больно, что я подскочила. Что-то чёрное, жуткое, стояло рядом! Я дёрнулась, отчего стало ещё хуже, но из темноты донеслось тихое: — Это я. — Чинмоку? — теперь я узнала её. Было непонятно почему я приняла соседку за нечто. — Что-то случилось?.. — Хёрба сказала, что тебе может быть больно. — Ничего страшного. Она продолжала стоять, а потом добавила: — Я жду пока станет совсем плохо или пройдет. — Л-ладно. Садись, пожалуйста, — я поджала колени и сразу пожалела, но старалась не подать виду. Она присела на самый краешек, разрешив разогнутся, — Кстати, шкатулка… сломалась. Мне так жаль. Я бы могла её починить. — Зачем? — Ну… — спохватившись, я старалась говорить покороче, — всегда печально, когда что-то портится. — Она сломалась из-за меня. Ты тоже пострадала из-за меня. — Я тебя в этом не виню. Наоборот, я благодарна, что ты пришла. — Глупости. — Никто не знает, что могло бы произойти. — Ты говоришь так, чтобы успокоить. — Да, но это не перестаёт быть правдой. То, что ты пришла сделало меня счастливее. Спасибо. — Зачем ты это говоришь? — Потому что это важно. — Слова не имеют значения. — Наверное. — Ты не должна ничего чинить. Я не хочу отношений «услуга-за-услугу». — Что?.. — разговор внезапно перешел на другой уровень, я растерялась. Теперь это был не просто обмен любезностями, а нечто большее, будто именно сейчас строилось наше будущее. Начинать наше общее предстоящее со лжи мне не хотелось. Снова. Я обещала себе не врать. Снова. — Что? — переспросила она настойчиво. Я даже улыбнулась, больше от грусти: — Не переживай, я не жду ничего в ответ, и я не хочу заслужить что-нибудь. Я просто хочу дружить. — Со мной? — она впервые посмотрела прямо в глаза. На секунду мне показалось, что Чинмоку была удивлена. — Ты уверена? — Да. Она снова посмотрела на меня, на этот раз — прямо в душу. Я увидела в её взгляде и мольбу, и надежду, и сомнение, такие же я видела в зеркале, в детстве. Ни с чем не перепутала бы желание не быть одинокой, покинутой. Люди жадничали, не хотели уделить внимание, но ложные надежды, невыясненные отношения были хуже, во много-много раз ужаснее, чем абсолютное ничего. Как же просто было тогда выдавать желаемое за действительное. — Послушай, Чинмоку, чего ты хочешь? Давай поговорим сразу, начистоту. — Я хочу, чтоб ты ответила честно. Почему ты не боишься меня? Тобой движет что-то, чего я не понимаю, — настолько прямого и быстрого ответа я не ожидала и молчала. — Я хочу слышать только правду, все твои слова, всё что ты думаешь и думала. — Эм… Думаю, никто тебя не боится. — Это не так. Никто не хочет быть рядом, никто не хочет подходить ко мне. — Думаю, они делают неправильные выводы… ну… — Потому что я так выгляжу? Потому что холодная? Странная? Опасная? — она совсем не заботилась о себе, не подбирая слов и доказывая, что мы не в бирюльки играли. — Да, наверное. Я так не считаю, если ты вдруг как бы, это самое!.. Просто люди обычно любят весёлых или там дружелюбных, или популярных… Обычно все пытаются сделать вид, что они такие, даже если нет… Это я просто… К слову. — Просто притворяются, потом никто не примет их настоящих. — Думаю, девочки тебя уже принимают. — Они — хорошие люди, но не обманывайся. Они не хотят со мной дружить по-настоящему, особенно после того, как я украла их голоса. — Почему? — Когда Хёрба предлагала пить чай, она послала тебя. — Может, ей было просто неудобно, то есть… Это же не её комната. — Разве человек, который хочет позвать кого-то не из вежливости, не придёт сам? Ты зачем-то позвала, хотя могла соврать, что я сплю. Тебе бы поверили. — Теперь я понимаю, о чём речь. А Санрайс? Она очень дружелюбная… Как-то нехорошо за спиной говорить, наверное, — осеклась я. — Ты думаешь тебя и меня никто не обсуждает? — Ну да… И Шутта нас защитила, — я постаралась сменить тему. — Санрайс правда добрая, но она слишком энергичная и наивная, а Шутта просто любит привлекать внимание. Если бы она не хотела выделится, она бы не вела себя так провокационно. Они просто такие какие есть, глупо ожидать от них другого. Теперь они настороже, не подходят близко, не могу их винить. Понимаю. — А меня нет? — Нет. Ты не избегаешь, но и не лезешь, не хочешь подлизаться, но и не оскорбляешь, ничего не требуешь, но помогаешь. Странно. — Что не так?.. — Ты хорошо обманываешь, но сейчас ты не врешь. Я не понимаю в чем подвох. — Откуда знаешь? — Что не врёшь? Ты больше думаешь, экаешь, поджимаешь губы. — Да нет… — Слова не имеют значения. Нужно смотреть. Я постаралась съехать с темы, но не могла перестать обдумывать её слова: — Извини, но… мне кажется, что несколько странно спрашивать прямо… Ничего не хочу сказать, просто… Вдруг у меня и правда есть скрытые мотивы. — Тогда бы ты растерялась. — Теперь ты понимаешь? — Понимаю, но это не значит, что я доверяюсь и тем более не значит, что мы подруги. — Хорошо, но я всё равно буду считать тебя другом. — Как хочешь. Сильно болит? — Да, но тепримо. — Вот, возьми, обезболивающее. — Спасибо большое, повезло, что оно есть. — Хёрба сказала, что тебе может быть больно. Выпей и спи. Спокойной ночи. — Спокойной ночи. Боль отступала, и я проваливалась в сон, думая о Чинмоку. Наверное, было слишком самоуверенно решить, что можно почувствовать чье-то одиночество. Я не знала о ней ничего, но сделала вывод: — …Наверное, тоже тяжелое детство. — Ага. Деревянные игрушки, — послышалось из темноты, так тихо-тихо, будто не по настоящему. Я уснула. Утром было намного легче, но все ещё чувствовалась усталость. Девочки, ранние пташки, уже пили чай: — Как спала? — спросила Хёрба, сербая из блюдца. — Очень хорошо, твое обезболивающее помогло, спасибо. — Моё? — у неё было такое лицо, что я не сказала о Чинмоку, лишь неуверенно добавила: «Может приснилось?» — Тебе это точно привиделось. Я же говорила, что нет таких средств, чтобы не болело совсем. Даже не представляю что там должно быть, тебя же так подрали…лошадиное снотворное? Шучу-шучу. — Да ты права… — Садись пить чай. Я хотела предложить позвать Чинмоку, но случайно обратила внимание на столик: стояло три чашки с чаем и одна пустая, моя. Шутту никто не ждал, потому что она спит как медведь, но Хёрба и на мою соседку не рассчитывала. — Хёрба, а ты можешь налить ещё одну? — Зачем? — Я хочу после завтрака ещё попить чая в комнате, с Чинмоку. — А. Ну это всегда пожалуйста. — Спасибо. Я принесла чашки в комнату. Одну поставила на половину Чинмоку и немного постояла. Молча. Не знаю на что я рассчитывала — никто не вышел. Я просто хотела принести ей чай, но понятия не имела о чём говорить. Тем не менее, одна вещь очень волновала, но я не понимала как спросить. Хёрба не давала Чинмоку никаких лекарств, да у нее и нет таких сильных, но боль прошла словно не было. Значит ли это, что таблетки уже были у Чинмоку? Зачем ей настолько сильные препараты? Она их пьет? Неужели Чинмоку чем-то болеет? У меня болит всего денёк, и уже невесело, а если так всегда? Даже представить страшно, как жить, когда постоянно так. На завтраке я заметила, что все стараются сидеть подальше от нас. Ютятся на противоположной стороне, а мы, вдвоём, занимаем целую широкую сторону. Шутта, которая не может оставить еду и жрет лимоны с коркой и косточками даже не смотрит в тарелку Чинмоку, которая их не ест. Санрайс старается держаться на расстоянии вытянутой руки и постоянно подпирает голову ладонью. Я никогда не замечала сколько всего люди делают. Стоило бы сказать, что если бы я была Чинмоку, замечала все микродействия и анализировала, то сошла с ума. Возможно, я уже. После завтрака я залетела в библиотеку и быстро выложила книгу, говоря мисс Барбатее, что профессор Авалон просил сдать за него. - Вы читали её? - спросила она сурово, как на допросе, отчего я порядком напугалась. — Ну, я заглянула, но она на непонятном языке, я просто пролистала картинки. Мне нельзя было заглядывать? — Да, эта книга из запретной секции, — библиотекарь указала на пометку, красную бабочку, — такие книги нельзя даже открывать, в следующий раз я напишу на вас докладную. — Простите… Я не знала… Профессор ничего не сказал. Она вздохнула: — Я предупредила. Всё, идите. Я хотела почитать про демонов и ангелов, но, подсознательно казалось, что нельзя. Не здесь. Проверять не хотелось, ведь не прошло и недели, а я день-через-день находилась в шаге от отчисления. Зачем профессор дал мне книгу из запретной секции? Он думал, что я её не прочитаю, не пойму? Или наоборот? Но что и как я должна была узнать, если большая часть книги — какая-то белиберда?