Ты сделал все правильно

Черное небо угрожающе нависло над землей, поливая ее своими горькими слезами. Казалось, что все это: как всегда кипящий город, замерзшая от излишней влаги земля и раскинувшееся над головами небо — одна тусклая картина, нарисованная в серых тонах. Спасаясь зонтом от навязчивых капель, что оставляли дорожку мокрых поцелуев на ее щеках, Диана торопливым шагом петляет узкими улочками спального района, иногда бормоча себе что-то под нос. Единственное, о чем она сейчас могла думать — теплая и уютная квартира, сверкающая желтыми окнами вместо глаз. — Ух, побыстрее бы дойти уже. Холодные капли, подталкиваемые озверевшим ветром, ударили по спине, стекая по изгибам, пронизывая до самих костей. Девушка ежится в попытках сохранить остатки тепла и ускоряет темп ходьбы, будто надеясь на то, что выиграет те капли в гонке. Под ногами хлюпают лужи, заглушая все вокруг. Внезапно перед глазами, уже привыкшими ко всему серому, замигал белый силуэт. Худой и длинноногий, он почти что бежал в ту же сторону, что и Диана, иногда перепрыгивая лужи. — Что за… Топтунов! Силуэт в недоумении замер, осматриваясь, кто же его зовет, пусть и голос был до боли знаком. Обернувшись к Диане лицом, он приветливо улыбается, радостно сверкая голубыми кристалликами вместо глаз. Чем-то он напоминал бездомного щенка: худой и насквозь мокрый, он стоит в прилипшей к телу футболке и радостно встречает каждого. — Леня, ты вообще в своем уме? Бегом в квартиру, дурак! Девушка недовольно хмурится и, демонстративно покрутив пальцем у виска, хватает парня за руку, потащив следом за собой. К его жилью еще идти нужно, а вот ее подъезд вот уже гостеприимно раскрывает объятия, от которых веет домом. — Да ты хоть глянь, что я выбрал! Повинуясь подруге, Леонид шарпает свою наплечную сумку, из которой вытаскивает мелкую деревянную шкатулочку. Украшенная вырезанными узорами, она гордо давала знать, что ручной работы. — Дебил, спрячь назад. В квартире показал бы, испортишь же! Казалось, Диана и не глянула на то творение талантливых рук мастера, лишь сунула спутнику в свободную руку свой зонт, рыская по карманах джинсов в поисках ключей. Чуть помолчав, она выпалила: — Интересно, кто это Ульяне дарить будет, когда ты заболеешь. А Топтунову, судя по его сияющему лицу, было все равно. Он чувствовал такой прилив сил, что хоть на Аляску в кофте — не заболеет. Дверь радо распахнулась навстречу молодым людям, а ноздри наконец вдохнули теплый воздух с каким-то неповторимым и приятным сердцу запахом. Диана, на скорую руку разувшись в коридоре, метнулась на кухню, дабы поставить на плиту чайник. За ней туда вошел и Топтунов, заняв один стульчик и чуть ближе придвинув его к столу. Корсунь, бросив все такой же злой взгляд на него через плечо, мигом же отвернулась и поспешила прочь из комнаты, перед этим не забыв прописать сидящему подзатыльника и поворчать в стиле старой бабушки — Боже, мне больно на тебя смотреть. Мгновение, и в лицо парню прилетает сельское шерстяное одеяло, имеющее свойство, будто блоха, кусать кожу. Именно сейчас его укусы казались даже какими-то приятными, и Леонид в него завернулся, гордо скрывая дрожь всего тела. Наконец напротив него садится одна из хозяек квартиры, выжидающе прожигая ясным взглядом. — Ну, показывай давай. И вновь Топтунов роется в сумке, и вновь достает ту самую шкатулку и ставит ее на стол. Делает это с таким пафосом, будто вручает кому-то почетную медаль, а светится так, будто вручает ее самому себе. — Что скажешь? Пожалуй, Диане понадобилось пару минут, чтобы наконец осознать, что это. Бережно взяв шкатулочку в руки, она с нескрываемым любопытством вертит ее и рассматривает со всех сторон, дабы понять функционал этой штуки. Раздается плавная и тихая мелодия, вызывая совершенно новые, крайне неоднозначные чувства. Одновременно знакомая и далекая, она внушает очень сильное дежавю, навевает детские воспоминания, которых никогда не было. — Ухты, это… На языке девушки вертятся нужные слова, но она все равно молчит, пытаясь их подобрать. Казалось, благодаря этой мелодии она стала добрее, ведь радостно улыбнулась и закивала, поставив шкатулку на место по ее окончанию. — Да, да, да, ты молодец, Лень! Я уверена, ей очень понравится. Слегка нахмурившись, Диана с негодованием цокает языком, поглядывая на смирно стоящий на столе предмет. — Вот что ей точно не понравится, так это то, что ты заболеешь, придурок ясный. Над ухом пронзительно засвистел чайник, выбрасывая клубы белого пара из носика. Он извивается змеями, вырисовывает неизвестные символы в воздухе, через пару секунд исчезая. По чашкам разливается кипяток, приобретая золотистый окрас благодаря чайным листочкам, что ураганом закрутились в нем. — Да не заболею я. — А я говорю, что заболеешь. — Не заболею! — Заболеешь. — Не заболею! Заболел. Конечно же, кто бы в этом сомневался. Ну, кроме него самого, естественно. Ранее непринужденно бегающий под дождем в одной лишь футболке и штанах, он лежит на кровати, прижимая мокрую тряпку ко лбу. Лихорадка палила его изнутри, заставляя бормотать иссохшими губами какую-то несвязную чушь. Ворочается в неспокойном сне, непривычно хмурясь и гневно вдыхая сквозь зубы воздух. Дергается, сжимает сильнее одеяло и укутывается в него, будто это — единственная защита от кошмаров. Диана молча сидит, окутанная темнотой, не сводя грустного взгляда с тела. Находясь в шаге от кровати, она охраняла сон Леонида, что последнее время все больше наполнялся кошмарами. На Топтунова невозможно было злиться. Хоть он и, пребывая в лучшем состоянии, на постоянной основе получал по затылку, хоть и был самым придурошным из придурков, Диана не злилась. Заботилась она о нем, непутевом, ведь сам он не может. — Диана… Девушка дергается, взволнованно распахнув глаза и кинув взгляд на еле заметное в темноте очертание кровати. Нет, Топтунов и дальше лежал, просматривая неспокойные сновидения. Внезапно он, охваченный кошмаром, отрывает спину от кровати, смотря в кромешную тьму испуганным взглядом. Он падает на Диану, изучая черты лица, будто впервые видит. — Диана! Испуганно выдыхает Леонид, постепенно налаживая темп своего дыхания. Даже в шаге от него можно было услышать, как быстро бьется его сердце, будто у бегущего от хищника зайца. — Диана! — Диана! Тьма постепенно начинает приобретать форму, развеивается, и перед глазами возникает действительность. Над девушкой слегка встревоженно нагнулся мужчина, всматривающийся в ее не менее встревоженное от неожиданности лицо. — Простите, товарищ Легасов. Валерий Легасов слегка отдаляется, продолжая изучать Диану взглядом своих светлых серых глаз. Он вновь садится в кресло, рыская рукой по карманам в поисках упаковки сигарет, которая кое-как спасала от постоянной тревоги. Вся серьезность аварии, недоверие к нему со стороны власти и вот как уже четвертый час сидящий рядом Щербина, который не создавал в столь приятно обустроенном вертолете атмосферу уюта — все это тоннами железа обрушилось на Валерия, перекрывая дыхательные пути. — Вы в порядке? Диана лишь утвердительно кивнула, расположившись в кресле поудобнее. Ее взгляд забегал по кабине вертолета, будто в первый раз изучая ее интерьер. Чуть поодаль сидел Борис Щербина, мрачно выглядывая в небольшой иллюминатор размером с его голову. Обстановка была не из приятных. Между Борисом, ценящим в первую очередь опыт, и совсем еще юной Дианой моментально возникла пропасть, на дне которой бушевала лава. Оступишься — сгоришь заживо. — Подлетаем к энергоблоку. Легасов оживился и поднялся на ноги, дабы видеть лобовое стекло вертолета. Почерневшее, почти полностью разрушенное здание, над которым угрожающе нависла ВТ-2, что так же была задета мощным взрывом, смирно стояло перед ними, будто преграда. Поправляя очки, ученый указал пальцем, казалось бы, в пустоту, не отрывая взгляда от энергоблока. — Там графит! Борис недовольно поморщился и встал, расположившись возле мужчины. Внутри Дианы что-то неприятно закололо в сердце. Вероятнее всего, сейчас начнется очередной конфликт, ведь все, что противоречило мнению Щербины действовало на него как красный на быка. — Как вы можете это видеть с такого расстояния? Нужно пролететь над реактором! Валерий застыл. В его глазах отбился самый настоящий ужас, который Диана никогда не видела в тех ясных глазах раньше. — Нет! Если мы это сделаем, мы все погибнем через неделю! Щербина не слушал. Хотелось бы Корсунь узнать, чем он руководствовался, когда давал указ пилоту. Совсем еще молодой, ему не было и тридцати, он все равно боялся как-то противоречить Борису, хоть и сам здравый смысл колоколами звенел в его голове. — Ты слышал мой приказ, лети к реактору! — Тебе плевать на свою жизнь, как и мне на мою, но хоть подумай о них! Этим двоим до двадцати пяти, и они оба погибнут из-за твоего решения! Пауза. Все присутствующие мрачно молчат, медленно осознавая, насколько тяжелыми будут последствия для них после пролета над реактором. Никто и словом не обмолвился, даже Щербина, гневно дышащий над ухом Легасова. Тем не менее, это молчание было знаком согласия, и пилот нервно, но резко направил вертолет влево, как можно больше отдаляясь от извергающего клубы черного, как смоль, дыма реактора. До посадки никто так и не соизволил заговорить. Вокруг ходило много солдат, в спешке выполняющих приказы, что давались сверху. Как только нога Дианы ступила на землю, к вертолету подошли два незнакомых мужчины, лестно улыбаясь в знак приветствия. От этих натянутых улыбок, которые, как маски, скрывали за собой уродство души, начало неприятно подташнивать, из-за чего девушка расположилась чуть поодаль от них, справа от Легасова, который, казалось бы, и сам не был рад такой встрече. — Товарищ Брюханов, товарищ Фомин. — Рады приветствовать, товарищ Легасов. Они обменялись рукопожатиями, после чего один из них, именуемый Николаем Фомином, мягко указал рукой на Диану, отстраненно стоящую возле. — А это что за юная леди с вами? — Это Диана Корсунь, из НИИ ядерной физики Москвы. Два притворно добрых взгляда впились в Диану, оценивая, наверное, все, что можно было: внешний вид, лицо, осанку. В конце концов речь, но она до сих пор не произнесла ни слова, лишь сухо кивнула и нагнулась чуть в сторону, дабы тихий шепот было слышно только Легасову. — Товарищ Легасов, мне нужно в Припять. Сначала мужчина недоуменно глянул на свою спутницу, что выжидающе стояла под прицелом Фомина и Брюханова. Жестом указав, что они ненадолго, Валерий отошел на несколько метров в сторону, не сводя с Дианы любопытного взгляда. — Можно просто Валерий, Диана. Зачем вам? — Я узнала, что в местной больнице лежат пострадавшие работники станции. У них можно было бы расспросить, что случилось. Уже более громким тоном выкладывает Диана, нервно выгибая пальцы. Их взгляды: ее взволнованный и его полный решительности, медленно переплетаются, образуя странную связь на подсознательном уровне. — Если ты просишь у меня вольную, то я ее тебе даю. У солдат должен быть свободный транспорт. Синхронно кивнув в знак прощания, ученые расходятся в противоположные стороны, предварительно натянув неуверенные улыбки. Каждого из них волновало свое, каждого из них волновал Чернобыль. Город, казалось бы, совершенно не изменился спустя часы. Его даже не волновал черный столб дыма на горизонте, что был четко виден отсюда. Беззаботная обыденность приветливо обхватила Диану, но сразу ж отстранилась, чувствуя все ее волнение, грозно клокочущее в груди. Не было ее и возле городской больницы: у входа в здание образовалась толпа, пронизывая весенний воздух окриками. Диане трудно было понять, что происходит, пока толпа не поглотила ее полностью, изолируя от внешнего шума. У дверей больницы стояли полицейские, сплоченно образовав живую цепь. Возле них ходили встревоженные, не находящие себе места женщины, умоляющие их пропустить. Но стена не двигалась. Подойдя вплоть к одному полицейскому, Диана смотрит. На его не выдающее никаких эмоций лицо и мощные руки, скрепленные с руками его товарищей. В голове все перемешалось: отчаянные крики женщин, отдаленное вытье сирен, стук собственного сердца, беспокойный разум, обдумывающий дальнейшие действия. Диана смотрит. В один момент что-то внутри дало добро действовать, и она, повинуясь зову, резко пригнулась и пролезла под руками полицейских. Один из них, заприметив девушку, на секунду разорвал цепь. Всего лишь на секунду. И все окунулось в хаос. Пожалуй, если бы не нынешнее положение, Диана б уже корила сама себя за свой необдуманный и, наверное, незаконный поступок. Но не сейчас. Сейчас она выжидающе прожигает женщину за стеклом взглядом, нервно прикусывая засохшие губы. — Вы меня слышите? Женщина вновь отрывается от каких-то бумаг и, раздраженно выдохнув воздух, смотрит на Корсунь, вопросительно изгибая бровь. — Леонид Топтунов в какой палате находится? Пауза. Сначала Диане показалось, что ее вопрос опять равнодушно пропустили мимо ушей, но спустя несколько мгновений просмотра очередных бумаг раздается ответ: — Ни в какой. Его сегодня утром увезли в Москву, в больницу н.6. А вы ему, собственно, кто? Диана резко отстраняется от стекла, будто получив болезненный ожог. Она и правда его получила, только сердцем. Оно больно колотилось в груди, на этот раз почему-то сохраняя молчание. Почему же ты молчишь сейчас, когда нужен совет, нужна отрада? — Девушка? Развернувшись, она как можно торопливее идет к выходу, безнадежно пытаясь придумать новый план действий. Ведь Леонид в Москве. Смеркалось. Небо над головой постепенно сгущалось, окрашиваясь в темные тона. К этому времени Диана уже находилась в альтернативном лагере, не имея возможности спокойно присесть. Ее разум неприятно будоражила мысль о Владимире Пикалове, что, будто самый отчаянный самоубийца, вызвался ехать к реактору. Уже миновал почти час, и он тянулся неспешно, выводя Диану из себя. — Вижу, вы так же беспокоитесь, как и я. Валерий Легасов, выдавливая из себя подобие улыбки, бросает в хрустальную пепельницу очередной окурок. Уже седьмой за сегодняшний день. — Д-да, мне страшно представить, какие там показатели на самом деле. Неловкое молчание. Волнение давило на горло каждому, не давало какой-либо возможности продолжить диалог. Диана еще, как ей казалось, вечность вслушивалась в тишину, пока не послышались оклики солдат и рычание двигателя. — Вернулся. Сколько секунд девушке понадобилось, чтобы выбежать на улицу? Может, пять? Может. Может, меньше. Группа солдат уже поливали водой оббитую свинцовыми листами машину, а в сторону ученых, еле дыша в резиновом костюме, двигался сам Пикалов. Он остановился, с видимой горечью и болью смотря на всех: на Легасова, на Корсунь, даже на Щербину, что незаметно появился из ниоткуда, пока те выжидающе держали его под прицелом трех пар глаз. Наконец, раздается слегка глухой, подорванный от волнения бас: — Там не три рентген. Там пятнадцать тысяч.