Жить дальше

      С поселением на маяке Рейстлина между несколькими спальнями и подсобными помещениями появились прямые переходы. Все двери, кроме белой, на этом уровне были наглухо закрыты и зачарованы, но использовался, между тем, весь этаж. Лаборатория, кажущаяся поначалу небольшой из-за скруглённых стен, на самом деле занимала территорию трёх бывших спален — здесь между ними не осталось даже следов перегородок.       Напротив двери, в камине без трубы, на чистых, без крохи сажи, дровах горел бездымный огонь. Неподалёку располагался широкий стол с основательно заставленной поверхностью, ютилась хрупкая табуретка и стояли два монументальных кресла, одно из которых было завалено книгами.       — Туда, — Маджере показал на табуретку, сбрасывая мантию с плеч. Та привычно легла на подоконник. — И не трогай ничего.       Всё время, пока Рейстлин возился с дверью, доктор не спускал взгляда с его лица. Жадно всматривался в работу мысли, исчертившей складками лоб, в задумчивый прищур глаз. Как знакомо... Как необходимо! Подумать только, ведь уверен же был, что не увидит больше, не обнимет, не... Ничего не. Нужно держать при себе порывы и эмоции, пока пациент не вспомнит, пока не поверит. Чтоб хуже не наделать, не отпугнуть ещё дальше.       Войдя в просторное помещение, Гилтиас замялся, поражённый масштабом развёрнутой деятельности.       — Это твоё всё? — по пути к табуретке он обошёл стол, честно убрав руки за спину на всякий случай, заглянул в камин (голову практически сунул), ничего не понял и сел, продолжая обшаривать комнату взглядом. Получается, Рейстлин тут и вправду давно, если обзавёлся таким хозяйством. Книги взял откуда-то, оборудование это на столе непонятное.       Маджере покачал головой не без удовольствия — выдумка с камином и ему самому нравилась. Он обошёл стол, задержавшись у него на мгновение, и встал перед доктором, скрестив руки.       — Это всё моё, — согласился со сдержанной гордостью. Наверное, только поэтому и решил всё же объясниться отчасти. — Послушай, Гилтиас... Ты не понимаешь, что происходит. Не веришь в магию — можешь посчитать, что тебе запудрили мозги гипнозом, какой-нибудь экспериментальной техникой. Это неважно. Но того, что ты помнишь, не было. Мы не встречались тайно ни в каком лесу, мы даже знакомы не были, и я, как видишь, жив и совершенно не собираюсь умирать. Сейчас мы во всём разберёмся... И сможем спокойно жить дальше обычной жизнью, каждый своей. Дай руку.       Уверенность Рейстлина на мгновение посеяла в душе доктора сомнения. Лишь на мгновение. Больной всегда твёрдо уверен в том, что знает, помнит и видит. Кто из них больше болен — неясно, но пока и правда не стоит форсировать и давить. Подыграть, приглядеться, выстроить схему взаимодействия... Мерзко как-то. За последние недели, пока Маджере был жив, пока раскрывался и искренне, без притворства общался с ним, Гил успел поверить, что диагноз не помеха, что пациент вообще по всем параметрам здоров. Сейчас жизнь повернулась так, что приходится опять вспоминать «докторские замашки», лукавить и лицемерно соглашаться с абсурдом. Магия? Гипноз? Обычная жизнь? Гилтиас протянул руку ладонью вверх и спросил:       — Но ты хотя бы объяснишь мне, где мы?       — Ты не поверишь, — Рейстлин потянулся машинально и нахмурился — поторопился. Нужно было сначала ответить. — В другом мире. Здесь нет «Последнего приюта». И всё по-другому.       Уколоть подушечку пальца прихваченной со стола тонкой иглой было быстро, стереть каплю крови сухим бутоном бальзамина, заранее зажатым рядом с иголкой — тоже.       Выпустив руку Гилтиаса, Маджере шагнул обратно к столу. Азарт от предвкушения скорого раскрытия странной загадки сбил всё ненужное — лёгкую досаду от того, что были нарушены планы, недоумение от чужого рассказа, всякую опаску. Впрочем, он и так был уверен в том, что справится с чем угодно. Вот только незваный гость наверняка будет отвлекать...       — Зато здесь есть магия. Мощная, послушная и удивительная... — продолжил говорить Рейстлин, точными движениями собирая на свободном пространстве столешницы всё нужное — широкогорлую колбу, горелку, тяжёлую деревянную шкатулку с грубо вырезанными на крышке рунами... Спохватившись, перевернул на мгновение над ватой тёмную бутыль, передал гостю влажный и резко пахнущий комок. — Увидишь. К пальцу прижми.       От укола доктор вздрогнул. Никак он не ожидал, что в какой-то мере поменяется с Рейстлином ролями. Будет выглядеть психом и сдавать кровь на анализ. А тот, меж тем, уверенно рассуждал о магии другого мира, ловко собирал какой-то агрегат и обещал что-то показать. Гил залюбовался бывшим своим пациентом, его точностью, увлечённостью, радостью от любимого занятия. Закралось подозрение, что даже если Маджере и поверит ему, вспомнит, это уже не будет иметь смысла. Он прекрасно живёт один. Гилтиас ему не нужен. Нет, не время сдаваться. Ещё нет однозначного ответа, лишь предположения и страхи.       Логика говорила, что из-за попытки суицида и того события, что толкнуло на него Рейстлина (боги, что же произошло-то?!) состояние его разума ухудшилось — магическое мышление цвело буйным чертополохом. Ещё ужаснее было не менее логичное встраивание его слов в то, что видел и чувствовал доктор. Бред не может совпадать — что-то тут не так. Возвращаться к версии о собственном безумии не хотелось, она тоже имела нестыковки.       — Тебя не отвлекать или ты можешь отвечать сейчас на вопросы? — спросил Гил и тут же продолжил: — А как сюда попадают? Не помню, чтоб я собирался в другой мир, когда засыпал.       На мгновение руки Маджере замерли над шкатулкой. Знал бы он сам, как попал сюда... Вот проныра, сразу видно, что психиатр. Ни черта же не понимает, но как выбирает вопросы!       — Много болтаешь. Мне нужно понять, что с тобой сделали и как... — ровно ответил Рейстлин, не оборачиваясь. Над горелкой устроилась колба, теперь полная изумрудного цвета зельем, в котором кровавый бутон будто растворился без остатка, в держатель над ней отправилась с осторожной торопливостью извлечённая из шкатулки слюдяная линза. Маг шагнул к ближнему окну, закрыл створки, прошёл мимо камина, и огонь в нём опустился, уменьшился. — Тогда я смогу снять чары и ты всё вспомнишь. То, как было на самом деле.       Огонёк на столе под колбой разгорелся вдруг будто сам. Отступив на шаг, Маджере обернулся к Гилтиасу и, прищурившись, посоветовал:       — Вот теперь молчи и не мешай.       Чем чёрт не шутит, может, и правда гипноз какой-то? Или сон? Ещё не кошмар, но лучше поутру его не помнить. По какой причине казалось сейчас, что прав Рейстлин? Только лишь дело в его уверенности? Или Гил уже допустил для себя существование чего-то сродни магии? Ни единого рационального объяснения происходящему не было. И оказался он здесь, кажется, не совсем обычным способом. Ну не привезли же его на этот берег сонного. Кто? Зачем? Проще в магию поверить. «И в проклятье, наложенное злоумышляющей против Рейстлина твоей начальницей?» — спросил внутренний голос.       Проклятье или нет, порча, гипноз, да хоть побочка от снотворного подействовала на Гилтиаса накануне, это всё отошло на второй план. Здесь и сейчас творилось что-то и правда волшебное. Такое представляется в детстве, когда слушаешь сказку о могущественном чародее. Доктор открыл рот, чтоб засыпать Маджере вопросами, но послушно замолчал под властным взглядом сказочного колдуна, творящего страшные заклятия под завывания начинающейся бури за окном.       Мельком посмотрев на послушавшегося гостя с удивлением, Рейстлин сосредоточился на работе. Всё должно стать ясно очень быстро. Препираться с Гилтиасом лишний раз не хотелось, поэтому маг позаботился о том, чтобы придать своим действиям максимальную зрелищность.       Содержимое колбы начало закипать, и он двумя пальцами уменьшил огонь под ней, пока сверху испарения собирались в картинку — непонятную, но красивую.       — Это магические действия, с которыми ты столкнулся за всю жизнь, — спокойно пояснил Рейстлин, отступая от стола и становясь рядом с Гилтиасом. — Будь на твоём месте маг, всё было бы ещё эффектней.       Над столом расцветало графитовое облако. Разнокалиберные и разноцветные сверкающие вкрапления наводили на мысли о туманностях и космосе, только золотистые прочерки, похожие на грубые стежки, портили образ.       — Заклинания, которые касались тебя последними, — едва сдерживая нетерпение, Рейстлин показал в верхний правый угол иллюзии. Совершенно не обязательно было делать таким эффектным исследование, но даже не будь невольного зрителя... хотелось. Шагнув туда, куда указал, Маджере нетерпеливо протянул руку к нескольким золотистым стежкам, различающимся протяжённостью, аккуратностью и интенсивностью мерцания нитей.       — Мне нужно разобраться с ними.       Больших трудов стоило не обнять подошедшего Рейстлина. Там, в том мире, Гилтиас себе этого не позволял, за руку взять робел, поцелуев стеснялся. Сначала мешало осознание, что тянет его к пациенту, потом боялся напугать, испортить всё. Сейчас казалось совершенно естественным сграбастать Маджере и ткнуться лицом ему в живот, рассказывая, как скучал, как отчаялся, как никуда больше не отпустит. Нельзя. Пусть сначала закончит. Для него это важно — по сияющим глазам видно.       Постепенно зрелище приковало к себе всё внимание без остатка. Гил не помнил таких химических реакций, немного опасался, что испарения из колбы ядовиты... Но, чёрт возьми, это были не испарения и не привычная химия! Доктор поклясться мог, что так не бывает. Не мог же душевнобольной, пусть и предоставленный сам себе, нащупать случайно совершенно новый вид взаимодействия веществ?!       — Заклинания? — негромко переспросил Гилтиас, заворожённо глядя на золотые нити и даже потянувшись к ним. — Красивые.       — Опасные, — покачал головой Рейстлин, отодвигая на всякий случай любопытную руку. Ничего доктору эти заклинания, конечно, не сделали бы, но и мешать работать нечего.       Мельком бросив взгляд на яркие точки в прошлом — следы неосознанных встреч с магическим, Маджере сосредоточился на нужном периоде, коснулся пальцами первого длинного стежка. Простая магия, обычное «прощупывание» сродни тому, что он сам сделал на пирсе... Логично. Видимо, сдержанный и нераскрытый талант и послужил толчком к тому, чтобы выбрать Гилтиаса для этой его пока непонятной миссии... А это ещё что?!       Отдёрнув от неожиданности руку, Рейстлин покосился на гостя недовольно, будто это он был виноват, и шагнул ближе к нужному участку иллюзии, вернул пальцы обратно к золотистым росчеркам... Под ними, с готовностью отзываясь, снова ожило знакомое. Не просто знакомое даже — собственное, личное! Свои чары не узнать было невозможно, и какие... Именно то, что поддавалось в «Последнем приюте» лучше всего — сон!       Выдохнув через сжатые зубы, Маджере на мгновение замер над следующим стежком. Ну хорошо, они могли быть знакомы, учитывая размытую память, обилие лекарств в больнице последнее время... Может, как-то и сунулся в чужой сон из любопытства.       И ещё раз?.. Следующий стежок отозвался точно так же. Недоверчиво и торопливо коснувшись других, Маджере обернулся почти со злостью. Забыть один эпизод можно было... Пусть два, три — тоже. Но их были десятки. Невозможно!       Гил довольно быстро отвлёкся от магического облака и наблюдал только за Рейстлином, за стремительно меняющимся выражением его лица. От азарта, интереса и удовольствия не осталось и следа. Им на смену явились неуверенность, а затем и злость. Что-то в увиденном его рассердило.       — Я тебе снился? — в лоб спросил маг, с раздражением отмечая, как вдруг сел голос.       — Снился, — честно ответил доктор и опустил глаза. Пояснять, что кроме малопонятных сумбурных или спокойных снов о простых разговорах, бывали эпизоды и посерьёзнее, он не стал. И без того уже кажется, что Рейстлин всё увидел. Пытаясь как-то оправдаться за естественные, в общем-то фантазии, только добавил негромко: — Говорю же, мы встречались.       — Что ты об этом думаешь, я уже слышал! — Маджере едва не зашипел.       На растерянность наложилась ещё и злость на самого себя. Мысли заскакали торопливо, бестолково, не сразу обретая стройность. Надо было внимательнее изучить всё, прежде чем набрасываться на гостя, который вряд ли способен развеять туман над происходящим просто потому, что сам сквозь него видит ещё хуже.       Нет же, не складывается! Не отзывался бы Гилтиас о магии скептически, если бы ночами они встречались для этого... Да и не могло этого быть! С чего бы — после месяцев апатии снова возвращаться к ведущей в тупик дороге? Если и приходил во снах, то наверняка, расспрашивал. Информационный голод снова проснулся, а тут человек новый...       — Что именно тебе снилось? Только ради бога, коротко и ясно! Я расспрашивал или рассказывал? — нетерпеливо спросил Рейстлин.       Но как можно было его тогда не помнить?! Слишком велик был бы интерес, это не стёрлось бы из памяти, вообще не было бы возможно на тяжёлых лекарствах!       Сжав руки в кулаки, маг поймал успокоительную мысль — это более сложная иллюзия, чем он думал, вот и всё. Это всё объясняет. Ничего себе — успокоительно... Значит, и странные планы у неведомого пока кукловода, запутавшего уже и невезучего доктора, и мага, велики.       Рейстлин, конечно не был виноват ни в амнезии, ни в паранойе, ни в бог весть чём ещё, вынуждавшем его сейчас шипеть и брызгать ядом. Так ведь и Гилтиас тоже! Всякому терпению рано или поздно приходит конец, особенно если ты слишком вспыльчив для психиатра.       — Да не помню я! Всякое снилось! И разговаривали тоже. Ты свои сны досконально запоминаешь? — доктор повысил голос и встал. Его рука как-то сама собой сжала крест прямо через рубашку. Разрешив себе однажды отношения с психом, он автоматически признал его дееспособным и чуть ли не здоровым, поэтому сейчас не чувствовал практически никаких угрызений совести за разгоравшуюся в душе злость.       — Другой мир? Пусть! Магия? Хорошо! Но срывать зло на мне не надо! Я только добра тебе желаю!       — Хотел бы сорвать зло — ты бы тут стоять и орать не смог, — тихо и холодно сообщил Маджере, прищурившись. На этом вся приобретённая за время спокойной жизни сдержанность, похоже, закончилась. На магию, он, видите ли, готов сделать одолжение и согласиться! — Ещё раз повторяю — я не знаю тебя! С чего мне верить в твои намерения?!       — А я тебе говорю, что знаешь! Ты просто забыл. После неудавшегося суицида такое бывает сплошь и рядом. Кетатимная амнезия называется, — доктор уже при произнесении слов понимал, что делает всё совершенно неправильно, но они всё сыпались и сыпались с его губ. — Ты можешь не поверить мне, а хотя бы на минуту допустить, что я тебе не враг, и послушать?       Рейстлин поймал себя на том, что отшатнулся, и злость вспыхнула ещё ярче. Не враг, как же!       — Да нечего тебе сказать, ты не понимаешь, что происходит! — неприятная мысль о том, что он и сам, возможно, уже не понимает, только подлила масла в огонь. — Какой ещё, к чёрту, суицид?!       — Какой-какой? Тупой и банальный. Как может покончить с собой пациент психушки? На простыне повеситься да таблеток наглотаться, — видимо из-за недавнего вынужденного молчания Гила несло в другую крайность — словоблудие. Обидное и резкое. — У тебя под подоконником было спрятано... Ты же лёгких путей не ищешь!       Теперь он сам уже не поверил бы, что не враг своему пациенту, настолько клокотало внутри. Упрямство, нежелание выслушать, даже самостоятельность эта и удовлетворение жизнью без убитого горем Гилтиаса — всё бесило сейчас в Рейстлине.       Маджере хотел огрызнуться, но яростные слова потухли, столкнувшись с холодным комом в горле. Никто не мог знать о таблетках под подоконником. Он же только продумал всё, ещё не начал их собирать... Или начал? Да что за бред?! Только поверить не хватало! Всё бы ему удалось, если бы дошло до этого, так что он, выходит, жив оказался, потому что забыл, что умер?!       — Лжёшь! — сорвалось всё же с языка ядовитое, полное ненависти.       Увидев, как ударили по Рейстлину его слова, доктор осёкся. Злость не улеглась ещё, требовала выхода, но и разум проснулся, не давал уничтожить последние шансы на диалог.       — Зачем? — уже не выкрикнул Гил, но эмоций вложил всё равно с избытком. — Ты и сам знаешь, что не лгу!       — Затем, что ты ненормальный! — скрипнув зубами, рявкнул Рейстлин. Растерянность от слов незваного гостя была омерзительна. — У меня нет причин тебе верить!       Упрямство Маджере, граничащее со слепой тупой упёртостью, не давало ему признать, что прав может быть не только он. Гилтиас сжал зубы и достал из кармана истрепавшийся по краям и на сгибах лист бумаги. Это было жестоко, неправильно. Это могло усугубить состояние больного... Какого, к чёртовой матери, больного?! Этот брызжущий ядом стервец здоровее многих тут у себя «в другом мире»! И всё равно, несмотря на горечь от слов Рейстлина, от его беспамятства, невольного, но ранящего... Несмотря на всё, Гил не хотел показывать ему записку. Мало того, за эти дни для него самого она стала чем-то очень личным, важным, а Рейстлин сейчас старательно пытался стать чужим, убеждал в этом доктора.       — Смотри. Почерк свой узнаёшь?       Маджере всмотрелся с изумлением, протянул было руку к записке, но тут же отдёрнул. Почерк был похож. Очень похож! Но всё же буквы были будто неуверенные или пьяные, да и к тому же — «Прости»?! Невозможно было даже представить, как он пишет что-то подобное! Всё это одна огромная ложь, и совершенно не нужно разбираться, для чего она, если можно просто закончить всё разом!       — Убирайся, — так и не сумев оторвать взгляда от то ли знакомых, то ли незнакомых букв, ледяным тоном посоветовал Рейстлин. — Не знаю, кому понадобилась эта подделка и зачем, но это писал не я. С меня хватит этого фарса. Пошёл вон.       Опять не поверил! Не дал себе труд даже усомниться в своей незыблемой истине, которую выдумал. Да, выдумал! Пусть это защитный механизм психики, пусть Рейстлин не виноват в своём беспамятстве. Но ведь выслушать-то можно! Хотя бы попытаться разобраться, а не твердить, как аутист, одно и то же.       Да пусть провалится вместе с маяком своим! И магией драгоценной! Гилтиас одним резким движением сорвал с шеи крест, швырнул его на стол, развернулся и вышел. Молча. Готовые сорваться с губ совсем уже некрасивые ругательства он проглотил, и так вся эта сцена становилась унизительной. Довольно.       «Гость» на прощанье зло сверкнул из-под ресниц неожиданным золотом, заставил опешить, отшатнуться, почти испугаться. Но и когда ушёл всё же, не став спорить, легче не стало: на столе осталась вещь, несомненно, знакомая... И крайне личная.       Этого — не подделать, не украсть, не оболгать... Рейстлин понял, что прожигает собственный амулет взглядом, даже не пытаясь ничего сделать и, сев у стола, бессильно опёрся лбом о ладонь.

***

      — Куда? — шикнул Маджере на шагнувшего было внутрь Гилтиаса. — Ноги вытираем в вестибюле, элиопил мой не трогай, на балюстраду не облокачивайся...       Кто ж знал, что за дверью находится не какое-то банальное подсобное помещение, а самый удобный выход в ещё один мир, где можно было и дворец отгрохать!       — Псих, — ошарашенно констатировал Гил.       — Очень приятно, Рейстлин! — окрысился ожидавший немного иной реакции псих.       — И как же тут психов лечат? Наложением рук?       — Зачем? Сертифицированный маг-душевед лёгкими касаниями магии выправляет недочёты ауры.       — Ауры? Серьёзно?       — Да. И длится это полчаса максимум. Никаких психушек, таблеток... изоляторов.       — Ясно. Я думал, в «Последнем приюте» был конечный пункт моей карьеры. Оказывается, что придётся начинать совсем с нуля.       — А тебе обязательно работа нужна? Ну устройся в зоопарк.       — Кем?       — Гил, ну кем? Не крокодилом же! Эй, прекрати! Я пошутил! Положи, это хрупкое! И подсвечником тоже не смей кидать!       Проигнорировав лишнюю информацию, Рейстлин нетерпеливо уточнил:       — Что делал? Учил тебя чему-то?       — ...а что, мог?! Да ты ж мне сказал, что я у тебя первый!       — Что?!       — Что?       — Что снилось? Да что ты мнёшься-то так?! ...ладно, я понял, хватит. Понял, я сказал, прекрати... Магии такие детали неинтересны! А это вообще как делается?.. Нет, не объясняй, я пошутил, замолчи!       — Что снилось?       Гилтиас, махнув на всё рукой, рассказывал долго, подробно и в красках.       — Какой молодец... — задумчиво отозвался Рейстлин после того, как рассказ был закончен. — Нет, не ты. Тот, кто такую детальную иллюзию тебе наколдовал... Нет, ну каков больной ублюдок! Я понял! Это не главврач, это профессор!       — Не дёргайся, сам посмотрю, раз сказать не можешь.       — Не надо...       — Почему?.. Это что, блять, такое???       — А то сам не видишь... Задница твоя золотая.       Пять минут спустя:       — ...Рейст, я всё понимаю, но ты не увлёкся? Может, пора уже как-то... выключить?