Невеста шестиглазого бога

      Они были подобны солнцу и луне. Но не в контексте красоты небесных светил, а как полные противоположности. Первый горбат, худ, с сухой кожей. Так с ящериц слезала старая чешуя. Скошенная половина лица делала его выражение уродливой клоунской маской с большим красным ртом. Один глаз белый, будто у варёной рыбы. Вопреки внешнему облику, Первый брат Нингё был чисто одет, с вымытыми, пусть и редкими длинными волосами. Ломкими и тусклыми.       Сакура смотрела на него без всякого выражения. Внешним уродством её не напугать. С проклятыми духами дело приходилось иметь каждый день. Куда больше пугала человеческая природа. Проклятые духи творили зло, потому что это их естество — выбора им не дано от «рождения». Люди творили страшные и низкие вещи, потому что могли их выбрать. Самая злая шутка мироздания заключалась в том, что проклятые духи есть порождение человека. Из его самого тёмного и страшного рождаются уродливые существа. Может, они и есть истинная суть человечества?       Мрачные мысли. А какими они ещё должны быть в этом месте?       Сакура как будто попала в лавку то ли сумасшедшего кукольника, то ли часовых дел мастера. По стенам в ряды были развешаны кукольные заготовки: руки, ноги, головы, торс. Иногда встречалась полностью собранная фарфоровая кукла в человеческий рост. Сакура хотела думать, что это именно фарфор, а не что похуже.       По поверхностям же были расставлены тикающие часы и разбросано множество запчастей, в разнообразие которых Сакура не особо вглядывалась. Она лишь пробежалась взглядом по большому деревянному столу работы китайских мастеров. Торцы украшали резные цветы с человеческими лицами. Видимо, тут всё призвано было демонстрировать специфический вкус хозяев.       Второй брат Нингё не поднимал на неё красивых жёлтых глаз. Змеиных. Он был бледен, с фарфоровой гладкой кожей. Спина прямая, волосы чернее ночи. Блестящие, словно шёлк. Его лицо — как маска театрального актёра без намёка на улыбку. Как будто выцветший идеальный рот никогда её не знал.       — Что привело вас сюда, госпожа? — спросил Первый брат.       Говорил он вежливо. И, вопреки внешнему виду, голос имел приятный.       — Мне необходимо сделать протез руки, — ответила Сакура.       — Позволите взглянуть? — учтиво поинтересовался Первый брат.       Сакура одной рукой расстегнула рясу и скинула с плеча, оголяя культю.       — Какая утрата, - протянул Первый брат с сочувствием. — Мне необходимо осмотреть.       Сакура лишь сдержанно кивнула. Она держалась настороженно, но спокойно. Интуиция подсказывала, что обольщаться не стоит. Наверняка к ней прицениваются. Ощущение липкой паутины, умело расставленной вокруг, не покидало. Оно заставляло мелкие волоски на загривке вставать дыбом.       — Извините, мои руки холодны. Их неприятно ощущать на коже.       Первый брат решил, что Сакуре его прикосновения не нравятся. И был не так далёк от истины. Сакуре в целом мало чьи прикосновения нравились, тем более от практически незнакомого мужика. Но он осматривал умело, прощупал мышцы, проверил реакцию нервов, поднялся к плечу, надавил на кость, потом провёл пальцами по ключице.       — Это уже не рука, — Сакура скосила на него взгляд.       — Но эти кости связаны, — вежливо заметил Первый брат Нингё.       Сакура промолчала. Мужчина вернул пальцы на неровные края недавно затянувшейся раны.       — Много работы предстоит над нервами и сухожилиями. К тому же, к вашему хорошо сложенному телу понадобится столь же хорошо выточенная рука. Материал необходим не просто крепкий, а практически неразрушимый. С вашем-то образом жизни. Чтобы вы могли и полноценно сражаться, и колдовать. Интересная предстоит работа, но сложная. Тем более, что сделать руку идеальной частью вашего тела — задача не из простых. Стык вот здесь, — он нежно провёл по кромке уродливой раны, — придётся работать особенно деликатно.       — Цена? — сухо спросила Сакура.       — Торопиться здесь некуда. Или я вам настолько противен?       — Цена, — повторила Сакура.       Но то был уже не вопрос. Первый брат хмыкнул.       — Приятно общаться с деловой женщиной. Я слышал, что некоторые сёстры соблюдают целибат во время освоения некоторых практик. Вы, моя дорогая госпожа Куран, из них. Не смотрите так недоверчиво. Вас выдал запах.       Неужели он смог что-то почуять за этой формалиновой вонью, что исходила от его одежды? Даже от кожи и волос.       — Вы не знали ни мужчин, ни женщин? — продолжил Первый брат.       Провокация. Явная провокация. Или он действительно потребует заплатить подобным образом. Сакура почти разочаровалась от такой предсказуемости. Да и было бы на что в её случае смотреть. Высокая, жилистая, грубая. Видимо, внешность не особо котировалась. Главное, что было между ног. Дать мужчинам волю, они и консервную банку выебут. Ах, стоп, секс-роботы же уже существовали. Что ж, Сакура действительно мало что понимала в этих делах. Да и не особо стремилась.       — Меня не интересует, что между ног ни у мужчин, ни у женщин, — сказала Сакура. — Как и их не должно интересовать то, что у меня. Навряд ли они увидят что-то новое.       — Мне кажется, стоит быть повежливее с теми, к кому пришли просить о помощи, — заметил Первый брат.       — Мне кажется, вы со мной играете, — в тон ему произнесла Сакура. — Назовите настоящую цену.       — Я её уже назвал, — улыбнулся Первый брат. — Или вам настолько противно представлять мою жабью кожу рядом с вашей гладкой и фарфоровой?              — Внешность — ваша больная тема, как я погляжу.       Сакуре хотелось уйти. Но помочь ей могли только эти двое. Необходимо выбраться из паутины грамотно. Сложная задача. В её состоянии почти непосильная.       — А как же, — пропел Первый брат и обошёл Сакуру, встав с другой стороны, наклонился близко. — Вам меня не понять. Вы родились красавицей, я же уродом был в утробе матери.       Сакура чувствовала его формалиновое дыхание на коже. Повернулась и заглянула в глаза.       — Единственное, чего я не понимаю, так это почему вы просите столь предсказуемую, банальную цену, когда можете потребовать всё, что угодно.       — А ты, моя госпожа, готова заплатить всё, что угодно? — усмехнулся он.       — Зависит от реальности запрашиваемого и от моих возможностей.       Они не сводили друг с друга глаз.       — Так я уже попросил. Переспи с нами двоими. И рука твоя.       Сакура скривилась.       — Прекрати, брат. Ты просишь цену, которую она не отдаст из принципа, а не потому, что дорожит.       От его голоса по телу пробежал холодок. Властный и ледяной. Сакура вздрогнула от неожиданности. Напрягся и Первый брат, услышав Второго. Тот поднял на беседующих жёлтые глаза. Яркие, как янтарная смола на солнце.       — В человеческих гениталиях и правда нет ничего примечательного. Огненная госпожа права.       — Но, брат...       — Не с той связался, не видишь разве.       Сакура думала, что он не умел улыбаться. И лучше бы оказалась права. Потому что стоило Второму брату скривить губы в усмешке, как всё стало ясно. У него были не ровные человеческие зубы, а острые акульи, пусть и идеально белые. Сакура поняла, что опасаться стоило не Первого брата, которого природа в утробе матери обделила красотой, но не красноречием во взрослом возрасте. Опасаться надо было Второго брата, который запросит цену, которую Сакура, возможно, не в силах будет заплатить.       Как они определяли стоимость услуг, было не ясно. Да и навряд ли знание этого как-то помогло бы. Сакура могла опираться только на слухи и делать выводы из них. А это скользкая дорожка.       Второй брат встал из-за стола и взял трость, которую девушка раньше не замечала. Так вот почему он всё время сидел. Сакура почти поняла причину, стоило лишь Второму брату сделать шаг. Трудный и болезненный. А когда он показался в полный рост, не прикрытый ширмой из стола, всё окончательно прояснилось. У Первого брата Нингё были хорошие, ровные, крепкие ноги, на которых тот уверенно держался и носил обделённое изяществом тело. У Второго брата ноги были слабые, дефектные, будто сломанные в нескольких местах и неудачно сросшиеся.       — Стоит отдать тебе должное, огненная госпожа. Ты не потеряла лица ни при виде уродства брата, ни при виде моего, — сказал Второй брат. — Посмотрим, такая ли ты смелая. Слышала, значит, что цену мы берём высокую?       — Да.       — Боишься её услышать?       — Боюсь, — призналась Сакура.       — Но разве страх для такой, как ты, это не уродство? — прищурил глаза Второй брат.       — Нет. Я ведь стою здесь вопреки страху.       Второй брат протяжно хмыкнул и подошёл ближе. Несмотря на медленность и скованность в его движениях, Сакура всё равно чувствовала, что вокруг неё скользила огромная змея с холодной шёлковой чешуёй. И огромной ядовитой пастью.       Первый брат отступил, ушёл в тень, как только Второй приблизился.       — Мне не нравится, когда я не могу вытянуть из других их же уродство. Обычно это сделать не так-то сложно. Каждое человекоподобное существо по-своему уродливо. Особенно красивое внешне. Миру нужен равноценный обмен, чёткий баланс, поэтому где есть красота, там есть и гниль. Обычно человек прячет её, боится или игнорирует. А то и всё вместе. Но избежать этого невозможно.       — Вы хотите видеть моё? — спросила Сакура, следя за мужчиной.       — Я хочу видеть, насколько далеко готов зайти человек, чтобы достичь желаемого. Насколько низко может пасть, как сильно испугаться своего «уродства» и посмотреть ему в глаза. Баланс нужен во всем. Мы с братом тому пример. Я родился с дефектными ногами, но хорошим лицом, он с хорошими ногами, но дефектной внешностью. Такова была наша цена в том числе и за силу. И у тебя баланс. Ты лишилась руки, но стала сильнее, победила Паучиху. А сейчас просишь нас этот равноценный обмен, сделанный самой судьбой, нарушить. Я должен взять у тебя что-то равнозначное.       — Только вы знаете, что я могу вам отдать, — поняла Сакура.       Второй брат обошёл её со спины и провёл пальцами по изуродованной культе. Сакуру обожгло прикосновение. Неприятно, горячо. А ведь температура тела у самой Сакуры всегда выше, чем у обычного человека.       — Тяжёлый и кропотливый предстоит труд, чтобы восполнить столь горькую утрату, Куран Сакура. Только вот в чём проблема, — он недовольно цокнул языком, — ты своего уродства не боишься. Ты его признаёшь и показать готова. Ты его принимаешь. Не люблю, но восхищаюсь такими людьми. Столь редкий и бесполезный дар ещё поискать надо. Поэтому...       Он встал напротив Сакуры и пальцем ткнул ей в место чуть повыше солнечного сплетения.       — Поэтому, — продолжил он, — я порошу у тебя нечто хрупкое и драгоценное, нечто, что хранит тебя и спасает в трудную минуту. Я ощущаю под тканью твоей одежды кольца. Они принадлежали родителям?       — Да, — ответила Сакура.       Её горло сдавило спазмом. У Второго брата была особая способность видеть нечто подобное. Сложный механизм. Сакура не бралась в нём разбираться. Да и время ли сейчас было, если требуемая цена — единственная оставшаяся память о родителях. Сакура любила их, скучала, несмотря ни на что. Эта была единственная ниточка, связывающая её с прошлой, не самой радужной, но всё-таки хорошей жизнью. Куран Нанами доверила дочери стеречь обручальные кольца, как стерёг бы свои сокровища дракон. И Сакура все эти годы была послушным ребёнком, который выполнял наказ матери — берёг единственную память о них.       — Что, не можешь отдать? А была такой смелой, — Второй брат улыбался. — Ну так что? Заплатишь? Вижу, что заплатишь, потому что выбор у тебя невелик. Его ладонь скользнула выше к шее. Пальцы подцепили кожаный шнурок, на котором висели кольца. Второй брат Нингё хотел сорвать их, но Сакура грозно произнесла:       — Я сама.       — Как пожелаешь, — после недолгой паузы сказал Второй брат.       Сакура поднесла руку. Надо делать это быстро, не размениваясь ни на чувства, ни на эмоции. Она резко, без особых усилий сорвала шнурок с кольцами и протянула его мужчине.       — Забирай.       — Уверена?       — Забирай.       Нингё с усмешкой принял дар, чуть подольше продлив прикосновение к пальцам Сакуры. А потом вновь зашагал вокруг неё. Трость мягко стучала об пол. Сакура почувствовала, как её косы коснулись.       — У тебя красивые волосы. Кто-то плёл эту косу с особой заботой о тебе. Моё сердце в восторге от этой нежности и уважения.       Он говорил, как поехавший ублюдок, пришедший в тихий восторг от кровавого натюрморта из чужих кишок на асфальте. Хищно и опасно, как шипели змеи в укромном прохладном углу пещеры.       — Я хочу это, — Второй брат со спины наклонился к уху девушки. — Хочу эти чувства. Откажись от них. Они столь невинны, полны уважения и тепла, что похожи на растущие незабудки под тёплым летним дождём. Это прекрасно. Откажись от чувств к юноше, что заплетал тебе косу.       — Я не могу отдать тебе чувства, — сказала Сакура. — Даже если бы очень хотела.       — Просто откажись от пацана и всё. Любить ты его будешь — это неизбежно. Но вот быть с ним... — он шептал на ухо.       Сакура закрыла глаза. Она отрывала от сердца кусок за куском. Кольца родителей — не просто кольца, а память. Они грели её, приводили в чувства, сохраняли рассудок. А то, что Сакура испытывала к Гето, было тем немногим светлым и тёплым, хранимым в сердце от чужих глаз. Не было ни страсти, ни всплеска эмоций, ни жгучего желания. Были тепло и спокойствие. Робкая надежда на нечто нормальное в её жизни. И теперь она должна добровольно отказаться от крохотного оазиса мира в душе. Своими руками раздавить крохотные незабудки.       — По-другому и быть не могло, — одними губами произнесла Сакура.       — Ты согласна? — спросил Второй брат       Сакура молчала.       — Ты согласна получить желаемое за такую цену? — повторил Второй брат Нингё.       Сакура на мгновение закрыла глаза. Ощутила, как тянет обрубок руки.       — Да, — ответила тихо, но решительно.       — Чудно, огненная госпожа, — мужчина вновь провёл по её косе рукой. — Брат, дай нож.       Первый Нингё послушно вынул кинжал из ножен на поясе. И положил его в раскрытую руку брата.       — Не отращивай больше волосы такой же длины, пока кто-то из нас или мальчишка не покинет этот бренный мир.       И с этими словами Второй брат Нингё одним ловким движением отрезал косу Сакуры, заплетённую Гето Сугуру.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      Шелест шипучей таблетки в воде напоминал шорох потревоженных шагами листьев дерева гинкго. Мать-настоятельница пила растворимые витамины, чтобы сгладить отвратительный вкус горьких отваров. Сбоку от неё, утопающей в складках одеяния из-за сильной худобы, стояла стойка с капельницей. Две тонкие прозрачные трубки тянулись от медицинских пакетов к иссохшей руке настоятельницы. Сакура вдруг подумала, что было бы неплохо увидеть в какой-нибудь из трубок маленький пузырёк воздуха. Маленький, но смертельный.       И тут же оборвав мысли, отвернулась. Посмотрела во двор через приоткрытое окно.       Там убирали опавшую листву младшие послушницы. Скоро придётся собирать панцири мёртвых цикад.       Стайка девочек столпилась кружком вокруг чего-то интересного и пугающего. Подняли галдёж.       — А вдруг прыгнет?!       — Богомолы не прыгают, дурёха.       — Какой страшный! На лапы его посмотрите.       — А если его метлой? Того... этого...       — Вдруг убьёшь?       — Ну и что? Вдруг это он нас убьёт!       — Как, балбесина?! Он меньше тебя во сто раз.       — Тогда чего не уберёшь его на траву?       — А-а-а! Он на нас смотрит! — завопили послушницы.       Те, что посмелее, остались невозмутимыми, но к богомолу, случайно забредшему на каменную дорожку, подойти не решались.       — И как они будут с проклятиями сражаться или роды принимать, если боятся тебя, камакири-сан? - пробубнила под нос Сакура.       Таблетка полностью растворилась. И в комнате больше не к чему было прислушиваться, кроме дыхания матери-настоятельницы. Сакура продолжала смотреть на младших послушниц во дворе, игнорируя прищуренный взгляд старой лисы напротив. В поле зрения появилась Мина с банкой в одной руке и листом бумаги в другой. Она накрыла богомола стеклянной ёмкостью, а потом подсунула под горлышко лист и подняла насекомое в прозрачной ёмкости.       — Она сама умрёт к зиме, — сказала Мина.       — Ты уверена, что это она? — спросила одна из девочек.       — Слишком крупная для самца, — ответила Мина и отнесла богомолиху в траву.       Сакура невольно улыбнулась.       — Первая женщина была солнцем, — из раздумий её вырвал хриплый старческий голос.       — Цитируете манифест Хирацуки Райтё ? — Сакура повернулась к ней.       — Я помню тот первый выпуск журнала, который создали женщины для женщин. Хирацуки-сенсей тогда написала воодушевляющую вещь.       — Не слишком ли прогрессивное чтиво для той, кто торгует женщинами, как товаром? — сказала Сакура.       — Не кусайся, девочка. Ты слишком умна, чтобы не понимать правил игры, — старуха выпила содержимое стакана залпом.       — Видимо, не настолько, — выдохнула Сакура.       — Ты знаешь, кому принадлежит наш мир. И по чьей вине он катится в ад. Но мы не можем не играть по правилам власть имущих.       — Вы тоже имеете власть, — Сакура всё-таки посмотрела на старуху.       Та не улыбалась. Её проницательные глаза говорили громче слов.       — И ты прекрасно знаешь, как я её получила: люблю играть в го, — сказала мать-настоятельница.       — Только это не чёрно-белые камни, а человеческие жизни.       — Ох, пытаешься убедить себя в том, что не похожа на меня в решениях? Что не воспользуешься ни одной живой душой? Ха! Чтобы защитить послушниц и этот храм, а ещё получить власть и силу, тебе придётся чем-то жертвовать. Или кем-то. Баланс, равноценный обмен нужен во всём. Если мы сами не будем его соблюдать, то провидение восстановит баланс самостоятельно. Более жестоким способом.       Сакура промолчала. Вновь посмотрела в окно на девочек. Настоятельница тоже скосила на них глаза — зоркие и не потерявшие зрения, хотя всё остальное тело матушки приходило в увядание. А органы чувств по-прежнему были, как у молодой кошки.       — Правильно думаешь. Амацуки Мина — твоя главная игровая фигура на доске, — усмехнулась старуха.       Сакура поджала губы.       — Я так не думала.       — Врёшь!       Зубы у настоятельницы тоже были совсем не как у дряхлой старухи, чей разум съедал старческий маразм. Сейчас матушка походила на смеющегося ворона с взъерошенным оперением. Вот-вот захлопала бы чёрными крыльями. Щёлкнула клювом, смеясь над Сакурой.       — Училась у лучших, — девушка не изменилась в лице.       Мать-настоятельница потянулась к трубке, набитой травами, облегчающими боль.       — Ты знаешь, что её мать — потомок самой Аматэрасу, точнее одной из её дочерей-прядильщиц. А отец — потомок бога луны Цукуёми. В ней течёт драгоценная кровь. Разбрасываться таким ценным ресурсом — верх глупости. Тем более, что мне нужна преемница. Будущая мать-настоятельница должна быть выбрана либо из жриц богини Цукисиро, либо из клана Амацуки.       Ярость сжала внутренние органы раскалёнными кольцами из стали. Но на лице Сакуры ни один мускул не дрогнул.       — В следующий раз я могу не увидеть пузырьки воздуха в вашей капельнице. Обидно будет умереть из-за чьей-то невнимательности.       Мать-настоятельница вздохнула, покачав головой.       — У тебя рука не поднимется.       — Вы так уверены? — Сакура приподняла бровь.       — Тебе пока нужны власть и авторитет живой меня, а ещё ум и сила воли принимать те решения, на которые ты ещё не способна, — сказала настоятельница. — Тебе вообще нужны лучшие здешние умы, если хочешь добиться чего-то.       — «Я видел лучшие умы моего поколения, разрушенные безумием, умирающие от голода истерически обнажённые, волочащие свои тела по улицам, чёрным кварталам...» — процитировала Сакура.       — Есть здесь и доля правды. Лучшие умы, лучшие маги твоего — те, кто дожил, конечно, — поколения либо служат цепными псами Совету, либо гниют в канаве из-за невозможности сломать колесо Сансары и что-то изменить в давно сложившийся системе. Не выбирай второй вариант. Это система формировалась долгие столетия. Что пигалица двадцати лет может ей сделать?       — Миной я пользоваться не буду.       — Какая разница, кто? Её всё равно за человека не считают. Продали как вещь клану Годжо. А мальчишке она без надобности, пока ноги раздвигать не сможет. Да и интересно ли ему такое... Может, женщины вовсе не по его вкусу.... А не был бы это пацан Годжо, нашёлся бы другой. Без дела столь ценный ресурс лежать бы не остался. Чего смотришь так сурово? Не нравится реальность происходящего? — рассмеялась настоятельница.       Колесница ярости сметала всё на своём пути в душе Сакуры. Но она слишком давно и слишком хорошо знала матушку, чтобы вестись на её провокации. К тому же, в её словах была доля правды. И большая. Поэтому Сакура осталась недвижимой гладью воды. В озеро можно кинуть камень, взволновав его поверхность. Но озеро глубокое, и камень утонет там. Сгинет в безмолвии среди прочих ему подобных. И вода обточит их бока до гладкости. К тому же не известно, кто в озере том водится: серебряная рыбёшка или кровожадный дракон.       Матушка заметила, что её слова не произвели должного эффекта. Все эти годы она упорно тренировала Сакуру быть непоколебимой, иметь иммунитет к любому яду, особенно словесному.       — Помнишь, я рассказывала тебе, кто основал наш орден?       — Дева Амацуки с матерью, — кивнула Сакура.       — Была ещё и третья. Та, кто принесла нам веру в Мать-Луну. Жрица в красных доспехах и мечом на поясе. В её трёхрогом шлеме сошлись облака, луна, звёзды и солнце. Когда-то к нашей основательнице во время грозы пришла юная онаригами из древнего государства Рюкю. И помогла она отбить местных даймё, привела с собой ещё жриц-воительниц, привезла множество новых знаний и помогла систематизировать управление нашим орденом. А ещё дала нам веру. Мы не сразу приняли богиню, ведь до этого дева Амацуки и её мать не теряли надежду вернуть расположение бога Луны.       — Он — истерик, — отвела взгляд Сакура.       — Богохульница.       — Из ваших уст это звучит, как комплемент, — заявила Сакура.       Мать-настоятельница лишь хмыкнула, а потом продолжила:       — В итоге мы поклоняемся богине Луны: непорочному дитя, цветущей деве и мудрой старице.       — Это Триединая богиня, — кинула Сакура.       — Нет, дитя, это всё одна женщина в разные времена своей жизни. Одна богиня Цукисиро-но Онуси. И как беспрерывно рождается и умирает Луна, так же беспрерывно рождается и умирает наша богиня. Мы, настоятельницы, её олицетворение здесь. И точно так же проходим весь цикл от девочки до старицы. С одной поправкой — матери-настоятельницы не перерождаются вновь в тех, кем были. Мы умираем, как всякий смертный. Триединая богиня же — это могучий проклятый дух, не пожелавший умирать и объединивший три жизни в одну страшным способом при помощи проклятого предмета. Богиня Цукисиро же принимает смерть, потому что знает, что переродится вновь. Так считается. Это разные богини, разные женщины.       — К чему вы ведёте? - спросила Сакура.       — Как я уже сказала, мы по-настоящему не перерождаемся, а умираем. А до этого видим, как растёт наша преемница. Как растёт та, что лишит нас всего. Или разрушит всё то, что до неё с великим трудом удерживали предшественницы.       Сакура, кажется, начала улавливать, к чему клонит настоятельница. У неё действительно не было преемницы, в отличие от других верховных жриц ордена. Будущую настоятельницу выбирали, когда настоящей переваливало за сорок пять или пятьдесят. К девочкам присматривались внимательно. Поскольку дочерей клана Амацуки с каждым годом становилось всё меньше, матерей-настоятельниц выбирали из послушниц храма. Ориентировались на их благородное происхождение, силу и красоту. Отслеживали кровные связи. Брали на обучение и служение в храм, посвящали в сёстры ордена. И как только умирала Верховная мать, на её место вставала молодая преемница после обряда Очищения. У нынешней же настоятельницы не было той, кто займёт её место.       — Вы любите власть больше, чем я думала, — сказала Сакура.       — И ты полюбишь, — улыбнулась настоятельница. — Но главной целью для меня всегда была безопасность ордена.       — И именно беспокойство за безопасность ордена помешало вам выбрать преемницу? — в вопросе Сакуры прозвучала усмешка.       — Нет. То, что я послушала свою человечность, но не благородную сторону, а порочную, — сказала мать-настоятельница и сделала затяжку. — Когда мне было восемнадцать, одна слепая провидица сказала, что я буду самой влиятельной женщиной в магическом сообществе. Красивой, сильной, могущественной. Но меня сменит благородная дева, подобная солнцу. Та, что будет сильнее, красивее и умнее меня. И вот однажды порог нашего храма переступила юная Саяра. Действительно будто взошло второе солнце. И я сразу поняла, кто станет преемницей. От кого мне нужно избавиться, но избавиться выгодно. Тем более, что Саяра начала якшаться с твоей матерью, Принцессой удачи. А это значительный перевес сил.       — Какого чёрта? — не выдержала Сакура.       Шрам на стыке живой руки с протезом болезненно заныл.       — Ты правильно всё понимаешь, дитя, — хмыкнула настоятельница, стряхивая пепел из трубки. — Когда на Саяру положил глаз глава Амацуки, исключительно как на потенциальную невесту для одного из сыновей, я не раздумывая отдала её в клан. И чтобы превратить жизнь девчонки в ад, сосватала её за младшего морального уродца. От такого не родились бы хорошие дети. Но маленькая потаскушка умудрилась родить от старшего, да ещё и такое прекрасное дитя.       Эту старую высушенную башку можно было снести одним точным ударом Убийцы богов. Сакура могла бы руками раздробить ей кости. Но она лишь до крови впилась в свою живую ладонь ногтями. Если сейчас ловко выхватить меч и убить мать-настоятельницу, то в глазах других сестёр Сакура будет убийцей, а не защитницей. К тому же эта смерть сыграет на руку Эномото.       Выждав паузу, старуха продолжила:       — Только я не учла, что сменить меня должна не Саяра, а Мина. Она тоже уже сосватана, но к этому браку я не прикладывала рук. Знала бы, что нам выгоднее иметь девчонку в рядах сестёр, не поддержала бы её деда, когда тот искал жениха для внучки.       — Я не буду пользоваться Миной, — повторила Сакура.       Мать-настоятельница прищурилась. Она не могла давить на Сакуру или приказывать ей. Нет, не сейчас, когда Сакура — меч в её руках, отделяющий от Эномото. Сестра Куран имела вес в ордене, и не маленький. Мать-настоятельница сама же позволила дочери огненного палача заработать авторитет. Сама же выпустила тигра из клетки и позволила вырасти, окрепнуть, научиться пользоваться клыками и когтями. До какого-то времени Сакурой ещё можно было манипулировать. Но не теперь.       — Не дури. Ты знаешь, что она нужна Эномото, — сказала настоятельница. — А ещё ты знаешь, что имеешь на неё огромное влияние. Девчонка любит тебя и уважает.       — Это не изменит моего решения.       — Ты можешь сделать из неё достойную жрицу ордена Кагэн-но-Цуки. Мина — та самая белая фишка в твоих руках! — начала злиться настоятельница.       — Я предпочитаю играть чёрными, — спокойно произнесла Сакура.       — Сучья дочь, — разозлилась настоятельница.       Сакура улыбнулась:       — По себе всех судить не стоит. Дурной тон. Сами учили так не делать.       Мать-настоятельница прищурилась.       — Если не ты займёшься девчонкой, её перехватит Эномото. Он служит Триединой богине, но сам её преемником стать не сможет. Нужна женщина, верховная жрица. Та, кто может ею стать, или выносить такую, родить. Изначально его выбор пал на Саяру, но она оказалась не подходящей кандидатурой. В отличие от дочери. Что Эномото сделает с Миной, если девочка попадёт в его секту? Сделает жрицей или той, кто эту жрицу родит. С тобой Мина будет в безопасности. А с ним... Ты думаешь, Эномото просто так был против брака по договорённости между Годжо и Амацуки? Ему нужна Мина. Так защити её. А заодно и всех наших сестёр.       Подлый приём. Сакура сейчас будто рыба, которую филейщик вспорол острым ножом. Девушка вновь посмотрела в открытое окно. Там юные послушницы подметали опавшие листья. Мина задрала голову вверх и встретилась взглядами с Сакурой. Помахала девушке, улыбнувшись. Но потом разглядела выражение лица сэмпай. И такая редкая, оттого яркая улыбка-полумесяц медленно исчезла.       — Ты защитишь Мину лучше, чем мальчишка с цветом глаз голубого янтаря.       Сакура взглянула на матушку исподлобья. Та продолжила:       — Ты прекрасно помнишь легенду про Лисий камень. Как и пальцы Двуликого могут вернуть его в этот мир, так и камень может помочь возродить Триединую богиню. Но для этого нужен подходящий сосуд. Как думаешь, на задание по изгнанию Паучихи тебя отправили именно с неопытной Миной просто так?       — Эта была проверка, — догадалась Сакура.       — Да, годится ли Амацуки Мина в качестве сосуда для Триединой богини. Но сведений Эномото получил мало, а Праматерь изгнала ты, а не Мина. Поэтому испытания были и будут ещё. В твоих силах защитить девочку. Просто пусть будет рядом.       — На неё ляжет тяжкий груз. Она этого не заслужила.       — Тебе ли судить? Хочешь взять на себя роль богов?       — Это вы играете людьми, как пешками, — сказала Сакура. — Так что не стоит на зеркало пенять, коли рожа крива.       — Ты лучше своего отца можешь сдерживать гнев, — заметила матушка. — Не пойми меня неправильно. Я знаю, как поступала. И далека от моральных идеалов. Но перед смертью хотелось бы исправить хотя бы то, на что я обрекла сестру Саяру.       — Угробив её дочь?       — Защитив её.       Матушка сыграла на чувствах Сакуры. Она лучше прочих знала, что наследники силы Куран не хотят карать, они хотят защищать. Это их базовая потребность, как для других людей — есть, спать или дышать.       Сакура думала об этом оставшийся день. Оттого тренировка прошла отвратительно. Сакура была рассеянной, не могла сосредоточиться. Из головы не уходила мысль, что Мина обречена. И единственный верный путь для неё — стать жрицей ордена Кагэн-но-Цуки под защитой сестёр.       Сверчки взялись болтать в траве, когда Сакура села на одну из каменных скамей, чтобы перевести дух после неудачной тренировки. Услышала шаги. По звуку поняла, кому они принадлежали.       — Чего крадёшься, как мышка, Мина-сан?       — Учусь ходить бесшумно, как другие сёстры, — пояснила Мина и присела рядом. — Возьмите. Вы не ели сегодня.       Сакура взглянула на девочку. Та протягивала миску и палочки.       — Жареный корень лотоса? — удивилась Сакура.       — Я знаю, что вы его любите. Решила приготовить. Он получился в меру острый. Боялась переборщить с приправами, — сказала Мина.       Сакура приняла миску с угощением. В ней лежал аккуратно порезанный кружочками корень лотоса, посыпанный зеленью. Пахло вкусно и выглядело аппетитно.       — Благодарю за еду.       — И вот, — Мина из рукава достала банку зелёного чая. — Я могу принести горячий на травах, если надо.       — Нет, не надо. Меня всё устраивает, — улыбнулась Сакура.       Взгляд Мины невольно скользнул по её искусственной руке.       — Спрашивай, если хочешь, — сказала Сакура и взяла палочками первый кружочек.       Оказалось вкусно. Очень вкусно.       — Вам больно?       — Временами.       — Вы с ней почти освоились, — заметила Мина.       — Да.       Было видно, что Мина хочет спросить что-то ещё, но не решается. Вместо этого кружит вокруг да около. Пускай. Сакура позволяла такое только ей.       — Что тренировали сегодня? Тоже руку? — спросила девочка.       Но не то, что хотела.       — Нет. Отцовский приём. Он у меня никак не получается. Называется «Доспех из драконьей чешуи». Отец не просто укреплял тело проклятой энергией. Он как будто бы надевал непробиваемый доспех из неё на всё тело. Был в броне. Я думала, это просто. Но нет. Это слишком тонкая манипуляция проклятой энергией. Я на такое не способна.       — Способны, — уверенно сказала Мина.       — С чего такая уверенность? — удивилась Сакура.       — Просто знаю, что способны, — пожала плечами Мина. — Сестра Куран, вы злитесь на меня?       — Нет, — ещё больше удивилась Сакура. — Вовсе нет, милая госпожа. С чего ты взяла?       — Утром, когда вы были у матушки-настоятельницы, мне показалось...       — О, богиня... Нет, причиной моей злости и печали была не ты, — тут Сакура отчасти слукавила.       — Я рада, — кивнула Мина и посмотрела на свои ступни, будто в белых носочках было что-то действительно интересное. — Вкусно? — Вкусно, — кивнула Сакура.       — Хорошо. Мне хотелось бы заботиться о вас так же, как вы заботитесь обо мне. Но я не на многое способна.       — Способна, — усмехнулась Сакура.       Улыбнулась и Мина. Тишина окутала их уютным коконом, из которого не хотелось выбираться. Но Сакура, ведомая внутренними терзаниями, всё же спросила:       — Мина, тебя устраивает положение невесты Годжо Сатору?       Мина кинула косой взгляд в сторону собеседницы.       — Сложно сказать. Если посмотреть трезвым взглядом, то этот брак со всех сторон выгоден для меня. Годжо-сан не плохой человек, он не притворяется и не лицемерит, к тому же и правда сильный. А его фамилия — это уже защита от многих бед. А ещё... я думаю, что ему не будет до меня никакого дела. То есть наш брак будет формальностью, — тихо рассуждала девочка-подросток. — С другой же стороны, это тоже большая ответственность. С Годжо-сана не будут спрашивать так, как с его жены. Надо будет вести себя подобающим образом... соответствовать статусу... детей рожать...       Она не должна в столь юном возрасте беспокоится о подобных вещах. Сакура прикусила губу. На ней осталась солёная острота жаренного корня лотоса.       — Не думаю, что Годжо-куну такое... интересно, — сказала Сакура.       — Тогда плюсов действительно больше, — кивнула Мина.       — А... ты бы хотела стать официально сестрой ордена? — спросила Сакура. — Преемницей матушки?       Мина посмотрела на Сакуру круглыми глазами. А потом задумалась. Тихо и уверенно ответила:       — Нет, это ещё большая ответственность, чем быть невестой Годжо Сатору. Придётся отвечать за жизни других людей, за благополучие ордена, за его защиту от постоянных посягательств отобрать власть и уменьшить влияние.       — Честный ответ.       — Мне незачем врать или желать больше, чем смогу унести, — Мина задрала голову и посмотрела в небо, где уже зажигались первые звёзды. — Мне и так придётся проводить жизнь в повседневной борьбе за себя. Не думаю, что смогу бороться за других.       — Ты сильная, ты справишься.       — Я умная — я даже не возьмусь.       Сакура рассмеялась громко и искренне.       — Что? — удивилась Мина.       — Корни лотоса вкусные, — улыбнулась ей Сакура.       Девочка улыбнулась в ответ.       Поздней ночью сестра Куран заявилась в лабораторию к неспящему и энергичному, как электровеник, Оките со словами:       — Ты должен вырастить кровавого паразита для одной благородной госпожи.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      Он выглядел уставшим. Но ей вымученно улыбнулся. Потёр лоб, держа в руках только что прикуренную сигарету.       — Неважный видок у тебя, — сказала Сакура.       Ночь окутала их, укрыла, спрятав под куполом звёздного неба. Пахло озоном после грозы. Как тогда, в первую их встречу.       — Это всё летняя жара, — подал голос Гето.       Он стоял на деревянной террасе в растянутых спортивных штанах и футболке. Курил. Пряди волос прилипли ко лбу. Видимо, плохо спал и вспотел во сне.       — Ты же знаешь, что я вижу ложь, — напомнила Сакура.       — Тогда не задавай мне вопросов, на которые я не отвечу честно, — сказал Гето и сделал затяжку.       Сакура поджала губы. Она догадывалась, что у Гето всё в последнее время не очень хорошо идёт. Теперь их с Годжо редко можно заметить вместе. Бог умер — да здравствует бог. Им же, простым смертным, только и оставалось, что глядеть на бездонную пропасть между силами Годжо Сатору и уровнем остальных. Всё изменилось после трагичной гибели Аманай Рико, Сосуда Звёздной Плазмы. Смерть девочки не могла не оставить след на юных душах двух подростков. Да, сильнейших магов, но всё ещё детей.       Для Сакуры всё изменилось ещё раньше. Она бесконечно крутилась по делам ордена, пропадая то тут, то там. Здоровье матушки оставляло желать лучшего. Поэтому Сакура негласно взяла на себя много обязанностей. Параллельно собирая информацию об Эномото и ища союзников против него. Пришлось снова тайно восстановить карательный отряд в ордене — «Молчаливых сестёр» — чтобы они следили за соблюдением порядка и перехватывали послушниц, которых Эномото переманивал на свою сторону.       Но главной задачей Сакуры было отыскать четвёртый фрагмент Лисьего камня. Его след нашёлся в Индии. Один фрагмент в секте на севере страны, другой в оружейной клана Амацуки, а третий под надёжной защитой старейшин. Все на виду, кроме утерянного. Все на виду у магического сообщества и Сакуры. А если магическое сообщество знает, где части Лисьего камня, то и Эномото тоже. Он точно выжидал удобного момента, чтобы их украсть.       Сакура так замоталась, что только сейчас ощутила дикую потребность увидеть Гето и попрощаться перед отъездом в Индию.       Взгляд аметистовых глаз, подсвеченных огоньком сигареты, прожигал насквозь.       — Чего смотришь так пристально? — приподняла бровь Сакура.       — Не могу привыкнуть к тебе с короткой стрижкой, — сказал Гето. — Чем обязан визиту?       — Я зашла попрощаться, — ответила Сакура.       — Попрощаться? — искренне удивился Гето.       Сакура снова увидела мальчишку, которого знала много лет назад.       — Да. Я еду в Индию по делам ордена. Не знаю, когда вернусь.       Теперь Гето поджал губы. Сакура протянула руку и перехватила из его пальцев сигарету. Сделала затяжку. Горьковатый привкус растёкся по языку.       — Тебе... точно нужно уезжать? Мы и так видимся редко.       — Тебе так важно видиться со мной? — улыбнулась Сакура.       — Нет, — Гето забрал сигарету, чуть дольше задержав прикосновение на чужой руке, и раскурил дальше.       — Ты опять забыл, что я вижу...       — Ложь, — закончил за неё Гето. — А ты забыла, что я просил не задавать вопросов, на которые не дам честный ответ.       Теперь вместе с ночью их накрыла и тишина. Они стояли друг напротив друга и молчали. Молчали долго. Пока где-то в темноте деревьев не ухнула сова. Тогда Гето вздрогнул, будто вновь пробудился от зыбкой дремоты.       — Я решила оставаться верной себе до конца, — призналась Сакура. — Для этого необходимо делать то, что нужно, а не то, что хочется.       Например, перехватить древний артефакт раньше своего врага, даже если для этого придётся покинуть страну. Или отвергнуть свои чувства к человеку напротив.       — Быть верным себе не так уж и плохо, да? — тихо произнёс Гето.       — Да.       — Останешься на ночь? — спросил он вдруг.       — Что? — удивилась Сакура.       — Не подумай, — спохватился Гето. — Я не предлагаю тебе ничего такого... Чёрт... просто рядом побудем. Можем тут посидеть.       В груди Сакуры больно заныло. Она отказалась от чувств к Гето, когда один из братьев Нингё отрезал ей косу, заплетённую сильными и заботливыми руками. Сакура посмотрела на пальцы Сугуру, на красиво оплетённые венами тыльные стороны ладоней. Костяшки сбиты. Царапина на запястье, ожог между пальцев. К Сёко, чтобы залечила, он, видимо, не обращался.       — Если останусь рядом с тобой, точно никуда не уеду, — сказала Сакура.       — А это плохо? — спросил Гето.       Он рвал её сердце на части. Шрам на стыке живой руки и протеза заныл. Жертва за нормальную конечность, с помощью которой можно было полноценно сражаться и колдовать, отдана. Гето не нужна такая, как Сакура. Ей тоже никто не нужен. Хороший самообман.       — Забудь, — улыбнулся ей Сугуру. — Ты права, надо оставаться верным себе. Я желаю тебе на этом пути удачи.       — Сугуру... — вырвалось у Сакуры.       — Всё в порядке, — прервал он её. — Я рад, что мы увиделись.       — Я... тоже, — тихо сказала Сакура.       — Береги себя, — улыбнулся Гето.       У него сухие губы и синяки под глазами.       — И ты себя...       Сугуру на это лишь хмыкнул. Но больше ничего не сказал. Они молча докурили сигарету вдвоём.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      Рынок гудел огромным ульем. Сакура пробиралась сквозь толпу за Шахрух Рамом, по привычке прикидывая, насколько здесь опасно. Рам сказал, что можно одинаково наткнуться как на карманников, так и на торговцев органами. На рынке продавались не только шлёпанцы или мулы, но и человеческие жизни. К иностранцам здесь приглядывались особенно. Как к дорогому, желанному, но опасному блюду. Которое решались отведать только самые матёрые, прошаренные банды с местной полицией на поводке.       Рам провёл её мимо прилавка с украшениями и тканями. Небольшая стая индийских мужчин играла в нарды. Женщина в ярком сари несла плетёную корзину на голове. С другой стороны усатый индус торговал обувью. Пахло пряностями, гнилыми фруктами, скотом, благовониями, навозом, потом, цветами. От разнообразия запахов голова могла разболеться.       Чему Сакура была рада, так это отсутствию внимания к её персоне. Да, она иностранка, да ещё и женщина, одетая, как мужчина. В льняную рубаху и свободные брюки. В них кожа дышала, а пот быстрее впитывался в ткань. Привыкшая к душному и жаркому лету в Японии, Сакура быстро адаптировалась к местной погоде. Хотя желудок к смене рациона нормально так и не привык. Не обращали внимания на Сакуру потому, что шла она рядом с Шахрух Рамом — представителем немногочисленных заклинателей за пределами Японии. Он был высок, худ. Хрустально-голубые глаза становились ещё ярче на фоне тёмно-оливковой кожи. Шахруха Рама считали заклинателем ракшаси. Он из касты брахманов, сын жреца. Служил в храме на окраине.       Шахрух знал, где мог находиться оставшийся фрагмент лисьего камня — возможно он спрятан в святилище богини Харити.       — Это ваша Касимодзин, — сказал Шахрух. — Она когда-то была ракшаси с тысячью детей. Непросто прокормить столько ртов, поэтому она воровала людских детишек и скармливала своим. А потом одумалась и стала буддийской богиней.       — Демоны бывшими не бывают. Они могут только надеть маску. Нутро остаётся тем же, — сказала Сакура.       — Ты не веришь в богов, почему они должны верить в тебя? — усмехнулся парень.       — А они никогда и не верили, так что мы квиты.       — Ты служишь вашей богине, но при этом не веришь в богов?       Сакура ничего не сказала. Рам только улыбнулся. Зубы у него были ровные, белые. Интересно, улыбался ли он так же, когда приносил жертву своей «богине».       Миновав рынок, Рам и Сакура вышли к небольшому святилищу Харати. Сакура увидела гарбхагриху в приглушённой охре. И сделанную из камня богиню с младенцем.       — Тебе здесь не нравится, — сказал Рам.       — Ты прав, — подтвердила Сакура.       — Позволь задать уточняющий вопрос: скольким богиням вы поклоняетесь?       — Одной в разном возрастном периоде: детство, юность и старость.       — А я слышал, что ваш орден основали две богини.       Сакура не могла сказать правду непосвященному, пускай и жрецу. Чем меньше людей знают тайну их ордена, тем безопаснее. Пусть Шахрух Рам не понаслышке знает, что такое кровавый культ. А именно таким мог стать орден в своё время.       Сакура решила сказать официальную версию.       — Считается, наш орден основала Лунная дева, а помогла ей в этом жрица другого божества. Одна была целительницей, вторая воительницей. Так повелось. У нас есть и воительницы, и целительницы.       Рам окинул её пристальным взглядом.       — То, что ты ищешь, принадлежит вашей основательнице?       — Да, — Сакура не соврала.       — Тогда жди здесь, я поговорю с местным жрецом.              Сакура сухо кивнула. Когда Шахрух вошёл в храм, девушка достала из кармана штанов телефон. Сеть здесь ловила хорошо. Это в лесу Рама связи не было. Сакура открыла сообщения и принялась читать. Но тут неожиданно раздался звонок. Он был от Сёко. Та почти никогда Сакуре не звонила. И не писала. Имя хорошей приятельницы насторожило до покалывания пальцев. Под ложечкой засосало из-за отвратительного предчувствия неотвратимого.       — Слушаю, — ответила Сакура.       — Я подумала, что ты должна знать... — без приветствия начала Сёко.       За спиной у Сакуры цвела полной жизнью рыночная площадь. Ближе к храму ходили посетители и паломники. Ярко светило солнце. Но Сакура не слышала и не видела ничего. Сёко говорила спокойно. Она умела так делать, даже если внутри бушевала буря. Сдержанная в выражении эмоций, умеющая их подавлять, потому что каждый день имела дело с мёртвыми телами товарищей, а нередко и уцелевшими кусками плоти. Вскрывала, устанавливала причину смерти, раскладывала по формалиновым банкам то, что может помочь в изучении проклятых духов и их влияния на человека.       Сёко говорила спокойно о том, что Гето Сугуру убил сто двенадцать жителей деревни. О том, что Гето Сугуру убил собственных родителей.       Сёко говорила спокойно о том, что Гето Сугуру теперь отступник, всеми ненавидимый проклинатель и приговорён к смертной казни. А исполнителем приговора назначили Годжо Сатору.       Сёко говорила, и голос её в конце едва заметно дрогнул. Она замолчала, тяжело выдохнув.       — Я подумала, что ты должна знать... Сакура, ты меня слышишь?       — Да, — ответила та и сбросила звонок.       Кончики пальцев стало покалывать сильнее. Тошнота подступила к горлу. Чувства обострились по нарастающей. Липкий холодный пот покрыл всё тело. Сакура начала дышать чаще. В груди защемило. Ноги задрожали. Низ живота онемел. Сакура зашла за храм и упёрлась в стену руками, начав задыхаться. Внезапный страх смерти сковал годами тренированное тело и отравлял мозг болью. Воздуха смертельно не хватало. Сакура хватала его ртом и не могла остановиться. Ей было невыносимо. Слова Сёко вертелись в голове по кругу. Но Сакура не верила в услышанное. И оттого казалось, будто сходила с ума, теряя связь с реальностью.       Не осталась. Она тогда не осталась. Хотя была ему нужна.       Сакура так сильно впилась пальцами в стену храма, что не заметила, как сорвала два ногтя с правой руки. Кровь струилась по пальцам. Но Сакура не чувствовала боли.       Через полчаса вышел Рам. Он хотел позвать спутницу: местный жрец согласился её принять. Рам был уверен: долго они не провозятся, и Сакура решит все дела быстро. С таким уверенным и знающим, что делать, человеком заклинатель встречался не часто.       Каково же было его удивление, когда он увидел Сакуру за стеной храма.       Девушка не сразу на него среагировать.       — Эй, — голос Рама слышался через толщу воды.       Сакуру учили, что паническая атака возникала тогда, когда человек просто не в состоянии справиться с происходящим. Она привыкла думать, что сделана из прочного металла, способного выдержать любой натиск. Выходит, ошибалась.       Ослабевшая девушка сползла вниз по стене и неосознанно прижала колени к груди.       Ещё никогда Сакуре так сильно не хотелось разучиться чувствовать.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      Хмурые тучи простирались над головой. Небо собиралось обрушиться на землю дождём. В Токио он шёл с небольшими перерывами несколько дней подряд. Сакура вышла из машины, окинув взглядом знакомое кладбище. Прошла вперёд по тропе, выложенной каменными плитами. Время неумолимо неслось вперёд, не меняя ничего, кроме количества могильных камней и урн в колумбарии.       Как говорят мудрецы: смерть — это всего лишь возвращение туда, откуда ты пришёл. Но поймут ли это живые, познавшие утрату?       Почти четыре года прошло со дня, когда Сакура была здесь последний раз. На похоронах Хайбары Ю. Надо же, как давно…       Широкую спину Масамичи выцепить взглядом оказалось несложно. Директор стоял поодаль от колумбария, усыпанного цветами. Сакура тихо подошла ближе.       — И как давно она здесь стоит? — спросила она.       — Охранник кладбища говорит, что с утра. Жаль, что её чувство вины не вернёт Хараду к жизни. А здоровье самой Мины может подорвать.       Теперь от Масамичи чувствовалась тяжесть прожитых лет. Он не так давно начал подбривать виски, чтобы не было видно седины. А ведь стариком его никак не назвать. Уж скольких учеников Техникума он похоронил, потерял, упустил. Каждая потеря ложилось на лицо морщинами, а на волосы седыми прядями. Сколько ещё студентов найдёт свою незавидную судьбу во время его директорства, прежде чем сердце окончательно очерствеет? Или остановится.       — Мина не виновата в смерти Харады Тикары, — сказала Сакура.       — Я думаю, её бесполезно в этом переубеждать. Сама прекрасно знает, что того проклятого духа было не изгнать студентам без опыта и соответствующего ранга.       Сакура поджала губы. Дурная привычка. Не дурнее, чем во всём искать двойное дно. Одноклассник Мины погиб во время миссии по изгнанию проклятого духа. Обещали низкий уровень, а оказался особый. Мина воспользовалась телом Харады, чтобы отвлечь тварь и спасти себя с одноклассницей. Сделала из друга живого мертвеца, как тогда, на горячих источниках.       — Кто отправил их на это задание? — спросила Сакура.       — Приказ сверху. Потом сказали, что вышло недопонимание, и студентов отправили туда по ошибке, — пояснил Масамичи, а потом недобро усмехнулся. — По ошибке, как же.       — Сверху? — приподняла бровь Сакура, неотрывно смотря в сторону Мины. — Старейшины, кланы? Кто?       — Зачем тебе знать? — покосился на неё Мачамичи.       Сакура не ответила. Она не хуже директора понимала, что никакая это была не ошибка. А проверка. Очередная. Мину отправили с магами слабее неё, чтобы не было подстраховки против особого уровня, как в прошлый раз с Паучихой. Но тогда она была неопытным ребёнком, а сейчас уже взрослая заклинательница. Кому-то надо было увидеть её возможности. И этого кого-то Сакура прекрасно знала.       — Можете не отвечать. Я и так знаю, что среди тех, кто «допустил ошибку», был Эномото, — сказала Сакура.       — Имена не разглашали, сестра Куран. У вас со старейшиной Эномото не всё гладко, но не стоит вешать на него всех собак.       У Сакуры свело челюсть. В последнее время приступы злости случались всё чаще. Контролировать их становилось всё сложнее. В глазах прорезалось всё больше золотых прожилок.       — Скорее всего старейшинам просто не нравилось, что среди нас был хафу. И среди заклинателей считали Хараду гайдзином, хотя он родился и вырос здесь, — добавил директор.       — Ничего не меняется, — тихо сказала Сакура.       Двух зайцев одним выстрелом: и от неугодного мальчишки избавиться, и Мину проверить. Сакура видела, как Мина опустила голову, как волосы закрыли лицо. Кожаная куртка укрывала напряжённые плечи. Говорили, ей крепко досталось от отца Харады. И девушка даже не пыталась защититься или оправдаться. Потому что считала себя виноватой.       Сакура хотела подойти к Мине ближе. Занесла ногу для первого шага, но почувствовала уже знакомую проклятую энергию. Остановилась. С другой стороны колумбария к Мине шёл Годжо. Он встал рядом и что-то Мине сказал. Та мотнула головой. А потом посмотрела на Сатору.       — На него она хотя бы реагирует, — хмыкнул Масамичи.       Сакура закрыла глаза и задрала голову, разминая затёкшую шею. Без отдыха, не заезжая в храм, приехала сюда с другого конца страны. Зачем? Чтобы подтвердить догадки причастности Эномото к очередной смерти? Или убедиться, что Мина в порядке? На нос упала первая капля дождя. Потом ещё одна и ещё. Вскоре лицо покрыла россыпь дождевой воды.       Над головой раскрылся зонт. Масамичи предусмотрительно взял его с собой. Сакура выпрямилась и открыла глаза. Мина с Годжо по прежнему стояли около колумбария. Плечом к плечу, если не учитывать разницу в их росте. И ни одна капля дождя не намочила ни волос Мины, ни одежды. Бесконечность Годжо укрывала и его невесту.       Сакура улыбнулась. Как иногда жизнь любопытно складывалась. Мина любила Годжо, тут и сомневаться не стоило. Но как он к ней относился? Сакура хотела думать, что лучше прочих. Годжо Сатору сейчас единственный, кому можно доверить безопасность Мины. А вот её сердце?       Впрочем, это уже давно не дело Сакуры.       — Я пойду, — сказала она.       — Возьми зонт, — предложил Масамичи.       — Мне нужно остудить голову, — отказалась Сакура и зашагала прочь.       Дождь лил за воротник. Короткие пряди липли к лицу. Сакура промокла до нитки, пока добралась до храма. Там под зонтом её ждал Окита. Он передал Сакуре маленькую стеклянную колбу и воздержался от комментариев по поводу внешнего вида. Сейчас не до колкостей было.       Не ощущая холода мокрой одежды — вообще ничего не ощущая — Сакура шла по дороге в главный зал, где сидела разваливающаяся на части, дряхлеющая мать-настоятельница. Поднялась по лестнице, по которой поднималась миллион раз. Прошла по коридору, оставляя мокрые следы. Никто не желал показываться в этот час на глаза. За стенами дождь превратился в сплошную стену из воды.       Сакура вошла в зал, где на неё тут же поднял взгляд иссохший почти уже труп. Старуха до последнего не сдавалась. Вот у кого стоило поучиться воле к жизни. Глаза её по-прежнему блестели ярко. Из них ещё не ускользнул разум.       — Что привело тебя ко мне? — спросила настоятельница.       Сакура достала из кармана маленькую, закрытую алюминиевой крышкой колбочку и поставила перед настоятельницей.       Там будто бы билось крохотное красное сердце.       — Что это?       — Кровавый паразит.       — Ты... с ума сошла? — оскалилась старуха.       — Нет, всего лишь выбрала главную фигуру для своей игры. И это не Амацуки Мина.       — Ты не посмеешь, — хрипела старуха.       — Вам недолго осталось. А Верховная жрица нужна ордену живой, — Сакура говорила бесстрастно. — Вы не представляете, каких трудов стоило его вывести. Эта тварь будет питаться вашими раковыми клетками и облегчать боль. Вы сможете спокойно дышать и есть, не гадить под себя. Вспомните, что такое двигать руками или ногами без посторонней помощи. И, возможно, даже увидите смерть Эномото.       Настоятельница посмотрела на колбу, потом на Сакуру.       — Внутри тела всё в метастазах, значит, эта тварь сожрёт и меня.       — Медленнее, чем раковая опухоль. Но это возможность пожить и побыть подольше той, кем вы являетесь. Печально будет вот так сгнить в конце тяжёлого и изнурительного пути, усеянного трупами. Неужели все ваши жертвы напрасны?       Настоятельница запрокинула голову и расхохоталась, а потом захлебнулась смехом и кровью. Вязкая алая жидкость крупными каплями упала на её кимоно и татами.       — Ты хорошая ученица, сестра Куран, — старица вытерла подбородок рукой и потянулась к колбе.       Жадно схватила её костлявой пятернёй. Открыла и опрокинула в себя залпом. Проглатила паразита легко. Тот даже в глотке не застрял.       Сакура наблюдала за этим с равнодушием.       — Бессердечная девчонка. Момент, когда ты решишь воспользоваться своей любимой Миной, наступит. Это вопрос времени, — прохрипела настоятельница. — Ты когда-то не дала сделать нашим братом Гето Сугуру, и где он в итоге? Сомневаюсь, что под твоей защитой что-то другое ждёт и эту девчонку. Всех, кого ты любишь, постигла и будет постигать незавидная участь. Родителей, деда, мальчишку Гето и эту мелкую шлюшку Мину. Всех.       — Держитесь достойно, моя дорогая мать-настоятельница, не опускайтесь до примитивных попыток сделать мне больно, — Сакура оскалилась и наклонилась к самому лицу старухи, учуяв запах крови и гнили. — В конце концов, вы сами создали чудовище, которое разрушит то немногое, что вам дорого.       — У тебя рука не поднимется уничтожить орден.       — Почему же у меня? — приподняла брови Сакура. — Я о вашем сыне. Которого вы родили в шестнадцать и от которого отказались в угоду амбициям, а потом, решив загладить вину, пустили в орден, как лису в курятник под видом ребёнка давней подруги. Эномото — ваш выродок. Которого вы ненавидите всей душой. Но убить рука не поднялась. Ай-яй-яй, какая неопределившаяся ветреная мать.       Сакура выпрямилась, по-прежнему скалясь.       — Откуда ты знаешь? — прошипела настоятельница.       — Сорока на хвосте принесла, — ответила Сакура. — Я думала, здесь кроется нечто большее, чем просто Эдипов комплекс. Я думала, Эномото амбициозный фанатик, а его оказывается мамочка недолюбила.       — Замолчи, — прошипела настоятельница.       — Вы не смогли ни отказаться от сына, ни принять его. И из-за вашей слабости пострадало много людей, — сказала Сакура сурово. — Мать и сын играют человеческими жизнями в го. Страшнее не придумаешь.       — Тебе никогда не понять всё бремя материнства, — усмехнулась настоятельница.       — Да я и желанием не горела, — пожала плечами Сакура. — Расслабьтесь, матушка, дышите глубже. Умереть для вас — слишком лёгкое наказание.       В груди железной тяжестью отозвалось драконье сердце. Сакура развернулась и зашагала прочь, прекрасно зная, что впереди её ждёт ещё несколько лет яростной битвы в тишине.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      — Погоди, погоди. То есть весь этот цирк начался из-за того, что его мамка недолюбила? — скривился Годжо.       — Не совсем. Но это тоже сыграло свою роль, — сказала Сакура.       — Фрейдятиной пахнуло, — фыркнул Годжо.       Мышцы Сакуры снова потянуло. По телу прокатилась волна жара. От глаз Сатору это естественно не укрылось.       До совета, на котором всё решится, оставалось почти двое суток. Но этого времени очень мало. Их короткий разговор состоялся после основных сборов. Так получилось, что Рюу надо было кое-что Мине рассказать, а Сакура и Сатору не должны были мешать. Они сидели на открытой террасе. Молчаливое ожидание длилось недолго. У этих двоих тоже было, о чём поговорить.       — Эномото — настоящий психопат, — продолжила Сакура. — Я беру на себя смелость предположить, что даже живи он в любви, ничего бы не изменилось. Он слишком сильно жаждет получить власть. Хоть какую-то. А ему не достался ни клан Амацуки, ни орден. Пока что… Думаю, смерть Амацуки Тайры — вопрос времени. А когда не станет главы клана, единственным претендентом будет Эномото. А если меня казнят, то орден тоже окажется под ним…       — Этого не будет, — пожал плечами Годжо и заметил, как заиграли желваки на скулах собеседницы. — Что с тобой?       — Гарри Поттера читал?       — Мина читала, я только смотрел.       — Знаешь, что такое крестраж?       — Допустим, — усмехнулся Сатору. — У тебя тоже есть?       Сакура скривила губы в мрачной улыбке.       — Я не знаю, с чем лучше сравнить, но на ум приходит только это. В детстве моё тело не могло выдержать силу, доставшуюся по наследству от отца. Оно разрушалось под действием магии. Тогда… Хидэки Куран обратился к матери-настоятельнице, чтобы та спасла меня. Она сделала три сдерживающих печати — гарант того, что моя магия не вырвется. От их уничтожения, ожидаемо, эффект слабел: я становилась сильнее и неуправляемее.       — Что за печати? — насторожено спросил Годжо.       — Фамильный меч. Он уничтожен Паучихой. Обручальные кольца родителей. Я отдала их братьям Нингё, а те их переплавили. И последний…       — Твой отец… — догадался Годжо.       — Да. Большая проблема в другом. Видимо, в его нынешнем состоянии он воспринимает меня как угрозу. Двум тиграм на одной горе не ужиться. Когда появлялся новый наследник силы Куран, предыдущий автоматически чувствовал в нём опасность. Это не контролируется. Хотя отец старался.       — Какая стрёмная ситуация… — мрачно заметил Годжо. — Но ты ведь вроде в норме?       — Боишься, рука дрогнет в последний момент? — усмехнулась Сакура.       — Я не про это, — сморщил нос Годжо.       — Всё в порядке. Сейчас главное не это.       — Сакура… — позвал её Годжо.       — Что? — девушка повернулась.       — Почему твой дедан не забрал тебя из ордена, когда не стало родителей? Почему ты сама не ушла?       — А ты не догадываешься? — глаза Сакуры блеснули алым.       Было дико видеть её такой.       — Связующая клятва, — сказал Сатору.       — Да. Настоятельница никогда не помогала просто так. Она заключила сделку с отцом: в случае гибели кого-то из родителей или утраты дееспособности, я становлюсь послушницей в храме Кагэн-но-Цуки, частью ордена, одной из сестёр. Думаю, уже тогда настоятельница знала, чем закончится земной путь мамы и отца. По крайней мере кого-то из них. Думаю, она этому даже поспособствовала. А в оправдание отца скажу: тогда не было выбора — либо мёртвая дочь, либо живая.       — Выходит, ты служишь ордену не по своей воле?       — Всё не совсем так.       — Всё не совсем так, — передразнил её Сатору, а потом нахмурился. — Погоди, а такую же клятву, которую взяли с твоего отца, старуха могла взять и с родителей Мины?       — Нет. Тут роль сыграла тщеславие настоятельницы. Она начала думать про Мину, как про преемницу, когда запахло жареным. Но было уже поздно. Юную госпожу Амацуки сосватали за тебя. А просто так такие связи в мире магии не разорвать. Но настоятельница надеялась, что ты от Мины откажешься.       — С чего вдруг? — хмыкнул Годжо.       — И правда, — улыбнулась Сакура.       — У тебя было столько возможностей заключить со старухой новую сделку, убить её в конце-концов, но ты не стала. Не понимаю…       — Нет, понимаешь, — перебила его Сакура. — К тому же каждая птица стремится к свободе по-разному.       — Ты... Про чё? — Годжо захлопал глазами. — Опять душнишь. Фу, я устал с тобой разговаривать. По-человечески выражаться не можешь.       — Уж кто бы говорил, — фыркнула Сакура.       Оба замолчали. На горизонте заалела полоска рассвета.       — Пора, — сказал Годжо.       — Пора, — согласилась Сакура.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      Она не могла осуждать Годжо за внесение весомых изменений в их общий план. Любых. Потому что сама намеревалась обратиться к человеку, с которым её имя теперь в одном списке. Списке на казнь.       Неоновый свет играл на тёмных стенах старой квартиры, окрашивая их в ярко-красный. Дождь стекал по стёклам окон. Капли бежали вниз, соединялись в один ручеёк, превращались во вздутые дорожки вен под кожей. Но неон не единственное, что окрасило стены в красный. Кровь справилась с этим куда лучше. Нет, здешних жильцов убил не тот, кто стоял сейчас посреди комнаты с уродливым сгустком проклятия, похожим на тёмный шар из дёгтя.       — Как ты меня нашла, сестра Куран?       — Ты не особо прятался, — Сакура не спешила выходить из тени, подпирая плечом дверной косяк. — Я бы пожелала тебе приятного аппетита. Но, боюсь, тогда ты точно подавишься.       Гето повернулся, точно угадав месторасположение Сакуры в темноте. И улыбнулся. Потом чуть задрал голову и положил сгусток из проклятого духа себе в рот. Проглотил. Для обычного человека, наблюдавшего картину со стороны, Гето сделал это ловко и легко. Но Сакура видела это микродвижение за закрытыми веками. Сакура видела, как двигается кадык Гето. Мышцы горла намеренно проталкивали изгнанного проклятого духа, как можно быстрее. Чтобы усвоить и приручить. Добавить не столько в коллекцию, сколько в арсенал Гето.       — Что убийца Годжо Сатору хотела от такой скромной персоны? — спросил Сугуру.       Сакура ощутила вспышку агрессии, ударившей хлёстко. Это гнев рвался наружу, призывая использовать огонь, чтобы спалить всё сущее. По шее вверх поползла чешуя. Сакура повела головой в сторону и с помощью проклятой энергии остановила процесс, вернув коже обычный вид. От Сугуру это не укрылось. Он сощурил лисьи глаза. Но с места не сдвинулся. Напряжения не показал.       — Я к тебе с деловым предложением, — сказала Сакура.       — Насколько деловым? — изогнул бровь Гето.              — Таким, что невозможно отказаться.       Гето закрыл глаза и театрально задумался, накручивая прядь идеальных чёрных волос на палец.       — Я человек занятой, график плотный, даже не знаю, смогу ли выделить минутку.       Сакура закатила глаза. Она по юности не замечала, насколько Гето может быть королевой драмы.       — Правду говорят, с возрастом недостатки становятся только хуже, — усмехнулась.       — Уж кто бы говорил. Так что за предложение? — спросил Гето.       — Мне нужен Курорюу-кен, меч демона Чёрного дракона. Всё будет честно, мне — оружие, тебе — проклятый дух чёрного дракона. Только помоги добыть.       — Если ты так хочешь смерти, зачем меня впутывать? Сиганула бы сразу с крыши или старейшинам сдалась. Они точно знают способ, как от тебя избавиться даже с такой регенерацией.       — Спешу напомнить, у тебя нет никакой регенерации.       — Раньше ты вела деловые переговоры лучше, — заметил Сугуру.       — Раньше у меня было время, — сказала Сакура.       — А сейчас у тебя его мало?       Сакура, наконец, вышла на свет. И сурово посмотрела на Гето.       — На моей памяти твои глаза столько жути не наводили, — заметил он.       Теперь они были красно-вишнёвыми, как на гравюрах с восьмиглавым и восьмихвостым змеем Ямата-но-Ороти. Красный неон играл на белой коже и чёрных волосах Сакуры, перебегая по складкам чёрной рясы сестёр ордена.       — Так ты согласен? Сделка честная, — сказала Куран.       — Сейчас у тебя мало времени? До чего? — ответил Гето вопросом на вопрос.       — До того, как я перестану быть Куран Сакурой.