Мятные леденцы

Хесус проводит весь вечер в холодном лесу и только сейчас свыкается с мыслью, что ему тут всё же нравится. Мир определённо стал добрее, стоило лишь затопить печь. Одеяло мягкое и он достаточно устал, но сон всё не идёт. Чувствуется необъяснимое волнение от нахождения в какой-то опасности за тонкими стеклянными стенками купола. Хес вздрагивает, когда слышит стук в дверь, но молчит и не двигается. — Это я! Хес! Открой! — кричит за дверью Братишкин. — Блять. — шепчет в облегчении Хесус и идёт открывать дверь. — Нахуя ты припёрся? — Я напугал тебя? Прости. — Ты не должен сейчас спать? — Мне скучно. — Вова плюхается на его кровать и трясёт бутылкой виски. — Поиграем? — Ты же знаешь, я не люблю игры с алкоголем. И мы уже достаточно выпили сегодня. — Хесус затаив дыхание рассматривает, как в бледном свете пламени из печки сверкают Вовины глаза, как по его лицу скользят языки пламени и отблёскивают на бутылке. — Ты едва ли один стакан осилил. И чего у тебя тут так темно? Хотя мне нравится. — Я спал. — А теперь нет. — заявляет Вова, подходит к окну и раздвигает немного шторы, впуская в помещение лунный свет. Хес подходит к нему, рассматривая сосны и подтаявший снег, и улыбается. — Так красиво. — Мне казалось, что тебе тут совершенно не понравилось. — Не было бы тут холодно ещё. — Я могу тебя согреть. — предлагает Братишкин, разворачиваясь, но заметив, как Хес дёргается в сторону, ухмыляется. — Шучу. Он забирается на кровать и обнимает бутылку. Хес вздыхает, ещё раз смотрит в окно и тоже садится на кровать, поправляет за спиной подушки, устраиваясь удобнее. — Во что играем? — спрашивает он. — В правду или действие. — Кукарекать будем? — Только если ты настолько банальный. — Братишкин хитро улыбается, открывая бутылку. — Предлагаю тебе выбирать первым. — Хорошо, правда. — Хес поджимает губы, наблюдая, как он делает сразу несколько глотков из бутылки. — Не увлекайся. — Я в порядке. Ва-банк пойду. Хес, я тебе нравлюсь? — Нравишься. — Эй! Стой, какой смысл ты в это вкладываешь? — уточняет Вова, придвигаясь почти вплотную, и они касаются друг друга коленками, сидя лицом к лицу. — Я уже ответил. Правда или действие? — Сука какая. Ладно. Правда. — Вов, ты… — Хесус старается смотреть ему прямо в глаза, но нервничает и крепко сжимает свои лодыжки. — Часто думаешь обо мне? Ну… В сексуальном плане? — Вот так сразу?.. — растерянно спрашивает Вова и трёт краснеющие щёки. — Да… Думал буквально пару минут назад, перед тем как прийти. Так что можешь не волноваться, я подрочил и не наброшусь на тебя, наверное. — Слишком подробный ответ… — говорит Хес, отводя взгляд. — Я затеял это, чтобы нам обоим было максимально некомфортно. Узнаем всё друг об друге? — Неудобно копаться в этом. Ты можешь выпить, если не хочешь отвечать. — А я хочу отвечать. — Я выбираю действие. — Позволь мне тебя обнять. — загадывает Братишкин, напряжённо наблюдает за Хесом, который неуверенно сжимает горлышко бутылки в его руках. — Ты тоже можешь выпить. — Не буду… Давай. — соглашается Хесус, отставляет бутылку и разводит руки в стороны. Вова устраивается между его скрещенных ног, обнимает руками и ногами и жмётся лицом в шею. — Это же на один ход? — уточняет Хес, хлопая его по спине ладонью. — Если тебе так нужно, но тогда обними меня покрепче. Хесус фыркает ему на ухо и сжимает крепко, обнимая двумя руками. — Правда. — Хес, ты хочешь меня? — спрашивает Вова, ждёт приличное время и поднимает голову. — Хес? Хес мотает головой, на секунду утыкается носом в его плечо и хватает бутылку, делая несколько глотков сразу. — Действие. — хмыкнув, говорит Братишкин и трёт его плечи, когда он морщится и едва не задыхается от выпитого. — Слезай с меня. Вова выпячивает нижнюю губу, улыбается и, раскачиваясь, забирает у него бутылку. — Ещё немножко потесню тебя. — Правда. — Хм… Ты в кого-нибудь влюблён? — Да. — отвечает Хесус, наблюдая, как улыбка у него меркнет. Они напряжённо смотрят в глаза друг другу, и воздух так раскаляется, что дышать им тяжело. — Правда или действие? — Действие. — отвечает Вова, опустив голову, и отсаживается назад. — Поцелуй меня, Вов. — просит Хесус и сглатывает не готовый к тому, что Братишкин так резко поднимет голову и посмотрит на него. — Ну… Ты можешь выпить и не делать. — Подожди… Я не ослышался? Ты… — Я не стану повторять. Если ты не хочешь… — А-а-а! Притормози. Я… Мне нужно подготовиться, я хочу сделать это идеально. — Вова усаживается удобнее, поправляет толстовку и волосы, проверяет дыхание. — Где там твоя помада? — Долбаёб! — смеётся Хесус, хватает его за плечи и резко дёргает на себя, прижимаясь к губам. Братишкин ахает, цепляется за его одежду и подаётся вперёд. Они неловко скользят губами друг об друга, хоть началось резко, но сейчас они движутся всё медленнее, стараются прижаться ближе, обхватить друг друга руками. Хес отстраняется и сразу же утыкается носом в его плечо, от смущения у него щёки пылают. — Пиздец, как я этого хотел… — шепчет Вова и начинает пихаться, отстраняя парня. — А ну погодь. Ещё раз. — Какой ещё раз? — Нечестно, ты выполнил моё действие. Оно остаётся за мной. — Хорошо. — Хесус облизывается, наклоняется вперёд и закрывает глаза. — Тебе же нравится? — Ага… М… Вова прижимает ладони к его щекам, притягивает к себе, мягко целует и скользит языком по губам. Хес подаётся к нему навстречу, приоткрывая рот, и осторожно касается его лопаток, прижимая к себе. Одних влажных поцелуев Братишкину мало, и он не останавливается на этом, забирается ему под кофту руками и гладит по спине, задирая её выше. — Вов, не здесь же. — опуская голову, Хесус хватает его за локти. — Здесь идеально. Романтика такая. И мы два горячих страстных парня. — настаивает Вова, прижимает его к подушкам и обнимает за плечи. — А если кто-то увидит или услышит? — Что ты собираешься такое делать, что нас могут услышать? Да и кто? Девочки или белки? Глубокая ночь все спят давно. — Всё же давай зашторим хотя бы? — Я не хочу останавливаться, потому что боюсь, что ты в любой момент передумаешь. — отвечает Братишкин, присасывается губами к его шее и снова засовывает руку под его кофту, шарит ладонью по животу. — Вова, блять! — А, я понял, это ты собираешься тут кричать. — Стой. Серьёзно. — Если я закрою ебучие шторы, мы продолжим? — вздохнув, уточняет Вова и отстраняется. — Д-да… Но… — Хесус трёт шею и соскальзывает по подушке. — Не оставляй засосов. — А что? Оставил? — Братишкин рассматривает его шею и там действительно наливается здоровый засос. — Блять, пиздец. — Огромный? — Хорошо, ты в шарфике ходишь. — Сука, Вов, ты охуел? — Ну я… У меня эта… Как её… Спермотоксикация от недотраха. — У тебя просто токсикация от токсичности. Даже не подумал, как я с этим ходить буду. — Ну, Хес, Хися, детка, солнышко, прости меня уёбище такое. — ластится Вова и трётся щекой об его плечо, словно кот. — Кто уёбище? Я? — Да, блять, я! Я! Ты тупой? Нет, ты солнышко, но глупенькое. — Думаешь, используешь слово «глупый» в уменьшительно-ласкательной форме, и оно перестанет быть оскорбительным? — хмыкает Хесус и треплет его по волосам. — Охуевший. — Так, не забудь мысль! — Вова вскакивает, задвигает шторы и быстро бросается обратно к нему в объятия, опуская его руку себе на голову. — Продолжаем. — Играть? — Игры кончились. Хесус прижимается щекой к Вовиному лбу, гладит его спину и трогает пальцами губы. Братишкин изгибается и подтягивается на руках, нависая над ним. — Хес, я сейчас так счастлив. — Ты смущаешь меня такими словами. — Хес сталкивает парня с себя, оказываясь сверху, и целует. Они медленно стягивают друг с друга кофты, гладят обнажившуюся кожу руками и обнимаются, растворяясь в ощущениях. Пока Хесус соскальзывает поцелуями с его лица на шею, Вова проводит ладонями по бокам, оттягивает резинку его штанов и проникает рукой под них, оглаживая натянувшуюся ткань боксеров. — Вов… М… — Что? — Ты трогаешь меня там. — Да? — ухмыляется Вова, вытаскивает его член и трогает ещё более бесстыдно. — Возбуждает? Вижу, что возбуждает. — Блять. — Хес дрожит и хватает его за руку, останавливая. — Подожди. — Я не хочу. — А что хочешь? — Твой член. — похотливо сверкая глазами, отвечает Вова, спускает свои штаны и обхватывает их члены вместе. — Смотри-ка, они хотят друг друга. — Что за глупости? — Хесус не удерживает улыбку, его ладонь обхватывает их члены куда лучше, затухающий очаг освещает комнату всё меньше, и ему не удаётся рассмотреть румянец на щеках Вовы. Они прижимаются, трутся друг об друга и затыкают стоны поцелуями. И Братишкин такой горячий, что в самом деле согревает Хесуса, и он нисколько не жалеет, что они стали настолько близки.