Когда враг предложил отдать сильмарили в обмен на сына

Мелькора не было видно, однако он присутствовал в покоях незримо, передавая свою волю нескольким слугам-эльфам, среди которых было несколько, сведущих в целительстве. Кажется, после пережитого ночного ужаса самое время было бы мирно спать, но Келегорм вовсю проявлял проснувшийся родительский инстинкт и нервно озирался, а потом и вовсе приподнялся и вскочил, вызвав этим среди эльдар-целителей настоящую панику. — Лежи, лорд, не подвергай свое здоровье риску, — двое из них с трудом удержали его на месте, пока он норовил встать. Несколько отправились за подмогой — через минуту один из них влетел в дальние покои, преклоняя колени перед высокой фигурой Морготова вассала. — Майа Майрон, — слуга молил успокоить эльфа, и Гортхаур направился к нему. Несколько слуг безуспешно успокаивали Келегорма, который и сам уже устал рваться. — Ребенок... — устало прошептал он. — Тебе скоро позволят его увидеть, — на лоб его опустилась ладонь темного майа. Что там, Саурон более чем охотно отдал бы ему его пищащее потомство и сам отправился бы заниматься чем-нибудь более близким себе и приятным — читать отчеты, возиться с волколаками, муштровать орков... Эльф уснул. На ложе сменили намокшие покрытые кровавыми разводами простыни, добавили несколько покрывал. Гортхаур довольно скоро осознал, что в кои-то веки в нетерпении ожидает своего повелителя; вопреки всем его ожиданиям, Мелькор не уделил пищавшему и явно голодному младенцу особого внимания. Бросил мимолетный взгляд на новорожденного — и только. Саурон глянул на повелителя искоса, по-особому, когда не хотел откровенно демонстрировать свои злость или сарказм, но промолчал. Моргот не ответил на его невысказанный вопрос, и Гортхауру всё же пришлось отыскать нужные слова. Перед этим он окинул выразительным и скептичным взглядом и самого ребенка. — Дитя ничем не отличается от других эльдар. Мелькор промолчал, хотя края губ тронула легкая самодовольная улыбка. — Время покажет многое, Майрон. И даже в худшем из случаев я выигрываю, обретая нового полководца или советника. — В худшем случае он унаследует норов Феанаро и глупость его сына. — Он будет подражать тому, кого видит, Майрон. Тому, кого видит день за днем. Именно поэтому я поручаю дитя в большей степени тебе. На лице майа Гортхаура отразились смешанные чувства.

***

Тому, кто знает натуру эльфов хорошо и давно, как знал её майа Гортхаур, не составляло труда догадаться, что Келегорм будет равно как искренне любить своё дитя, так и быстро терять к нему интерес. Так что задачей его было в основном улавливать эти моменты, чтобы безнадзорный юный наследник темного вала не натворил ничего непоправимого. Тот, как нарочно, завидев Саурона, держался тихо и смирно, как ангел, но зная, что его эльфийский атто позволит ему что угодно, давал себе волю, когда Саурон исчезал. В этот раз Келегорм и вовсе нашел его сам; при виде темного майа он лучезарно улыбнулся, вызвав у того искреннее недоумение и легкие опасения за его разум. — О мудрейший из майар, сегодня Йэстарэ, и видит Эру, как я скучаю по лесам и по погоне за зверем, — немного жалобно проговорил он. Саурон глянул на эльфа сверху вниз: его острое лицо казалось осунувшимся и утомленным. Волей-неволей майа протянул руки, принимая на них дивное голубоглазое создание с темными, чуть серебрившимися на свету завитками волос у ушей. Полуэльф довольно пискнул и посмотрел на него внимательно и изучающе, как умеют одни младенцы. Келегорм уже через миг унесся быстрее ветра, а еще через полчаса спал крепким сном на лесной поляне, искренне рассудив, что если сон кажется вожделенней охоты, нужно немедленно предаться наиболее приятному из занятий. Спал он долго. В лицо ему заглядывали любопытные мелкие зверьки, склонялись над ним тонкие стебли лесных цветов, недалеко на тропе показался красавец олень, глянув на спящего эльфа, и склонил набок голову, как бы говоря "Тьелкормо, нечего спать, пропустишь всю охоту", но эльф не пробуждался и лишь изредка менял одну позу на другую, более удобную. День сменил вечер, а за ним ночь, которая принесла с собой ещё и прохладу, но он только подтянул ноги ближе к груди и закутался в плащ, продолжая спать. Ближе к полуночи с одной из веток сверху свесилась, глядя на него, огромная летучая мышь и осуждающе покачала головой. Келегорм вскочил весь в холодном поту, глядя на острую безобразную морду с двумя клыками. — Как мой птенчик? — несмело вопросил он. Миг — и перед ним стоял преобразившийся майа Гортхаур, который глянул на него с деланным недоумением, а потом сделал вид, что что-то припоминает. — Ах, ты имеешь в виду дитя владыки? — Это и моё дитя тоже! — запротестовал эльф. — Вот как? А я думал, ты мне его подарил, — издевательски протянул Саурон, хищно облизываясь и искренне наслаждаясь замешательством эльфа. Сделал он это напрасно, поскольку в него тут же крепко вцепились руки нолдо и несколько раз ощутимо встряхнули. — Где он!? — Не знаю, — задумчиво протянул майа, покосившись на лицо Келегорма: не слишком ли он зол? — и наконец решил, что можно пошутить ещё. — Последний раз я оставлял его в вольере со щенками волколаков. Его не только ощутимо тряхнули, но ещё и подняли над землей. Ладони стиснули его горло, и майа закашлялся, но всё же нашёл в себе силы изобразить недоумение: — В чем дело? Ему нравилось играть с моими питомцами, да и потом, если рассуждать строго, сейчас он мало чем от них отличается. Келегорм простонал. Он бегом возвратился обратно, к замку, вбежал во внутренний двор, бросился к огороженному загону, за которым возилось, визжа и тявкая, несколько крупных белых щенков, меж которых высилась головка с острыми ушками и серебристыми завитками. — Атто! — радостно взвизгнуло чудесное дитя, протягивая к нему руки. Келегорм нагнулся, чтобы подхватить его через барьер, и ощутил, что на поясницу ему легла тяжёлая длань, которая, казалось, хранила ещё в себе часть того огня, которым была когда-то обожжена. — Что за соблазнительная поза, — и темный вала огладил его бедра. — Не разгибайся, будь добр. Можешь постоять так ещё немного. Руки легли ему на талию, бесстыдно пробираясь сразу под простой охотничий костюм. Келегорм обернулся, укоризненно взглянув на Мелькора, но тот лишь растянул тонкие губы в улыбке. — Владыка, сейчас не время, я только хотел... — Ничего, Гортхаур отлично проследит за ним. Правда? Стоявший за ними майа только закатил глаза. — Напоминаю тебе, что покои у нас общие, и сейчас ночь, а значит, тебе полагается мирно спать, — заметил Мелькор, притянув к себе нолдо и наслаждаясь исходящим от него теплом и отблеском света Амана в его волосах. Медленно погладил их, потом его грудь, потом одним взмахом освободил его от одежд и продолжил ласки далее. Скоро эльф лежал под ним на животе и тихо постанывал, уткнувшись в подушку. Стоны говорили более об удовольствии, чем о боли, и он охотно поворачивал голову, чтобы встретить своими мягкими губами очередной сухой поцелуй владыки. Тот прикусывал нежную кожу и наконец с долгим движением вжался в эльфа, прижав его к себе особенно крепко, пока тот не взмолился, что сейчас задохнулся. Но и после темный вала не отпустил его и обнял, позволяя устроиться рядом, после чего, не ведая усталости, продолжил ласки. Глаза его иногда вспыхивали глубинным пронзительным огнём. Келегорм лишь изредка пресекал чересчур настойчивые или откровенные ласки, отталкивая его. — Каждый изгиб твоего тела прекрасен, — уверял его Мелькор. — Ты лучшее из творений Феанаро, ты восхитителен, строен и силён, как дикий лесной зверь, — шептал он на валарине. — Впрочем, с животиком ты нравился мне не меньше; это было чудесно — осознавать, что в тебе есть часть меня. Эльф глянул на него с подозрением, но скоро сонно зевнул и уснул, положив голову ему на грудь.