Когда враг предложил отдать сильмарили в обмен на сына

И на самом деле, в первый раз предложенное Мелькором лечение не помогло. Минуло две недели, дальнейшие попытки Мелькора убедить эльфа в необходимости исполнить супружеские обязанности натыкались на обычную нолдорскую строптивость. Келегорм, взяв коня и нескольких верных, отправился по обыкновению своему туда, где он всегда прятался от отцовского гнева и любых других неурядиц — то есть на охоту. Недели две он скрывался в лесах, ни о чем не думая, но в начале третьей всё пошло как-то не так. Началось с утра, когда конь ни с того, ни с сего резко понес его в болото, где эльф, застряв ногой в стремени, упал и весь вымазался, и закончилось тем, что он потерял любимый кинжал. Всё кругом казалось отвратительным, леса севера кишели мерзкими тварями, а ближе к ночи на него и вовсе нахлынула такая тоска, что впору было упасть на землю, забиться в волчью берлогу и по волчьи же выть. Само собой, гордость — да и воспитание — проделать такое не позволяли, зато он вволю отыгрался на слугах и возвратился в Ангамандо мрачнее тучи, а там заперся в своих покоях. Хорошее вино и жарко натопленный очаг немного успокоили его, но к обычной нетерпеливости примешивалась какая-то новая нервозность, отчего всё казалось сделанным лично ему назло. А на другое утро Келегорм вновь очнулся на влажных простынях, после чего примчался к Морготу сильнее прежнего разгневанный и возмущенный. — Я болен! Рана не затянулась! Моргот выразил сдержанное удивление и помог добраться до ложа, где слуги успели переменить белье. Возлежавший в постели, Келегорм протянул к Моринготто руку. — Принеси мне ещё того отвара. — Возможно, близость стоило бы повторить, — начал вкрадчиво Моргот. — Рано или поздно это подействует, и ты будешь исцелен. Эльф посматривал недоверчиво, но без прежнего скептицизма. Что там, ему самому втайне хотелось и Мелькоровых ласк, в которых тот был искусник, и внимания — правда, он ни за что бы в этом не признался, а потому постарался сохранить недовольный вид. Моргот утешал эльфа, держа его руку в своей, но Келегорм недовольно отнял её. — Мне от этого не легче, — проворчал он, разумея его касания. — Лучше принеси еще чая и засахаренных фруктов. И пастилы. И... Скоро поднос, полный сластей из далекого Харада, лежал подле него, и еще через час умиротворенный нолдо спал, немного отойдя от предшествовавшей наступлению неприятных дней раздражительности. Помня, что наиважнейшее в этом деле — старание, эльф после нескольких дней следовал за Морготом как привязанный и сопровождал его всюду: и на долгих советах, и во время обхода крепости, и во время смотра воинов, а к вечеру и вовсе смотрел просящим взглядом, так что тёмный вала праздновал истинную победу, и ночи его были не менее жаркими, чем дни. К тому же Келегорм довольно скоро распробовал все прелести их близости и требовал всё большего. Дошло до того, что в одну из ночей, когда Моргот, выдохшись и давая отдохнуть сотворенному по образу квенди телу, лежал рядом, эльфийская ладонь медленно начала поглаживать его собственные ягодицы. — Всё же ты хорош собой, темный вала, — жарко прошептал ему эльф. — И тело твоё такое сильное и гладкое, что я хочу овладеть им. По-моему, справедливо будет, если и ты отдашься мне подобно тому, как я сам... С этими словами Келегорм покрепче сжал его мягкое место и даже просунул ладонь чуть глубже меж ягодиц. Взор его был одновременно требовательным и невинным, так что Морготу натянуть на себя грозный вид было непросто. — Вот когда подаришь мне столько же сыновей, сколько у твоего атто, тогда и поговорим о подобных играх, — и он строго убрал от себя его руку. Волей-неволей Келегорму пришлось подчиниться. "Несправедливость!" — как бы говорил весь его опечаленный вид. Слова о детях он пропустил мимо длинных острых ушей и предпочел не обращать на них внимания. Нет, с одной стороны он прекрасно представлял себе, откуда эльфята берутся, но с другой искренне надеялся, что сие свершится как-нибудь без его участия. Темный вала могуществен и всесилен, а значит, придумает что-нибудь. Быть может, они явятся из его пения, как и положено происходить айнур, или ещё как-нибудь... Правда, эльф не учел, что вне общего хора Мелькор совершить подобное не в силах, но это до поры осталось за пределами его сознания. Но старания его завершились успехом, и неприятная побочная сторона процесса исчезла совершенно. Келегорм бесстрашно исследовал Таур-ну-Фуин, любовался холодными северными озерами, вместо коней и вовсе полюбил драконов и часто носился над длиной Ард-Гален просто так, любуясь извивами речек, бескрайними полями и синими хребтами гор, уходившими вдаль; со своей участью он свыкся, тем более, что скорее братья, к которым вернулся атто, могли ему позавидовать, чем он — им. Однако через пару месяцев хрупкое установившееся доверие к темному вала оказалось разбито вдребезги. Случилось это не единомоментно. Вначале эльф, по обыкновению оседлав некрупного дракончика, поднялся над долиной вдоль лесного клина, выглядывая, куда направился табун оленей, за которым он намеревался устроить погоню. Но на очередном вираже голова его закружилась, и он едва не упал, судорожно вцепившись в поводья. Кое-как подняв голову, он всмотрелся в пронизаную солнцем даль. Попытка отдышаться и прийти в себя, однако, ничего не дала. Эльфа упорно не покидало ощущение того, что стоит повернуть голову вправо или влево и он сорвется с драконьего хребта. Его мутило. Он недовольно дернул поводья, приказав дракончику возвращаться. Стоило возвратиться на твердую землю, как Келегорм, хуже того, понял, что не может даже слезть, и долго ещё сидел. Дракон участливо изгибал шею, оборачиваясь на наездника и смотря на него умными золотисто-зелеными глазами. — Тебе дурно, эльф? Отнести тебя к хозяину? — Да! То есть нет, — возразил Келегорм, сообразив, что "отнести" будет сопряжено с очередным подъёмом в воздух. — Не знаю, — проворчал он. — Не двигайся. Дай отдышаться. Единичный случай можно бы было списать, опять же, на неумеренность в еде и выпивке, если бы все запасы вина вала Мэлько не упрятал от него невесть куда ещё несколькими неделями назад, а дверь в погреб зачаровал, не давая туда добраться: проклятая лестница каждый раз удлинялась на несколько ступенек, не давая достичь искомого. Во второй раз подобное и вовсе произошло, когда шёл долгий приём, на котором Тьелкормо сопровождал Моргота, сидя подле него на троне поменьше. — Я же просто сижу! — возмутился он вслух. — Даже не двигаюсь! Почему меня тошнит? Вала Мэлько любезно улыбался посланнику от людей востока. — Сходи и полежи, драгоценность, — обернулся он к эльфу. Недовольства нолдо это щедрое предложение ничуть не умерило. — Меня и лёжа тошнит. Признайся, — произнес он, вновь напуская на себя скорбный тон, — ты меня отравил. То открытые раны в самых неприличных местах, то неведомый яд... Слишком опасным для меня становится пребывание в Ангамандо! Что, если я пожалуюсь атто, как ты со мной обходишься? Моргот остался невозмутим и на попытку шантажа не обратил ни малейшего внимания. — Кстати, ты можешь съездить и навестить его, — любезно отозвался он. — И лично выскажешь ему свое недовольство и свои подозрения. Нолдо отправился бы к родичам с радостью, но одна мысль о путешествии через море вызывала у него ещё большую тошноту. — Ты решил меня уморить? — Можешь взять моего Ринлунга, у него на редкость кроткий нрав и плавный полет, а огонь он изрыгает так редко, что к бою почти непригоден. На последнее эльф согласился и довольно скоро отправился в путь к берегам Амана. Увы, родной атто к печальному состоянию здоровья своего сына проявил ещё большее небрежение и, заявив, что все болезни от безделья, отправил его в кузницу. — Атто, тут невыносимо душно! — пожаловался Келегорм, едва вступив на её порог и стремительно бледнея. К слову говоря, дело чуть не дошло до обморока, так что Феанаро пришлось подхватить его под руки. — Сдается мне, вала Мэлько изнежил тебя донельзя, — проворчал он. — Хорошо, тогда идём в мастерские, будешь подавать мне инструмент. На это пришлось согласиться и остаток дня выслушивать, что вот Феанаро-то в его годы под началом Аулэ трудился, не разгибаясь, потому что ни дней, ни ночей тогда не считали, а за малейшую оплошность приходилось уворачиваться от метко пущенного в него топора. Правда, отпрыск вслушиваться в бесценные мудрости народа нолдор не желал и вообще казался рассеян. — Что-то ты бледен, — окинул его Феанаро придирчивым взглядом. — Неужели оставил свою привычку к лесам и сел за книги? Келегорм отвернулся, зажимая рот рукой. А ведь он выпил лишь стакан воды! — Атто, — жалобно начал он. — Меня тошнит. — Мог бы не напоминать. Прекрасно я знаю, что от любого учения тебя тошнит, — неодобрительно отозвался Феанаро. — И нечего представляться подбитым лебедем.