Когда враг предложил отдать сильмарили в обмен на сына

— Что случилось, мэльдо? — участливо спросил темный вала, нагнувшись к побледневшему эльфу. Келегорм нахмурился возмущенно. Разве не видно? На каменном полу заметен был тянувшийся за ним след из кровавых капель. — Я ранен! В моем же собственном замке! (Как видим, сын Феанаро успел полностью освоиться в Ангамандо). Темный вала сполна насладился охватившей эльфа паникой, а потом ласково подхватил Келегорма на руки и понес в покои. Эльф не противился и не норовил вырваться как раньше — свыкся с положением раненого, хотя несколько забеспокоился, когда Мелькор, опустив на ложе, освободил его от одежд ниже пояса и задрал подол длинной туники. — Ты хочешь осмотреть рану? — осведомился он. — Никакой раны нет, Тьелкормо. Всё в порядке. — Но... Как же так? А кровь? А боль? — Сие есть естественный процесс, ибо твоя хроа обрела черты женского строя. — Что? И этому сопутствует истечение крови? Да не может такого быть! Такого не может быть, потому что не может такого быть задумано природой. Это даже звучит абсурдно! Признайся, Моринготто, — горестно продожил он, — я ранен и умираю, и не в твоих силах облегчить моё отхождение в чертоги Мандоссэ, — и Келегорм улегся, скрестив руки на груди и пытаясь сообразно сему трагичному случаю изобразить скорбь и смирение перед судьбой на лице. Моргот только усмехнулся. Облегчить его он мог, а потому, сообщив эльфу, что умирать ещё рано, отошел ненадолго и скоро принес плошку с чаем из трав, облегчавших боль и спазмы. Эльф приподнялся, навалился спиной на услужливо подсунутые под неё подушки и соизволил немного отпить, после чего лицо его наконец порозовело и обрело более здоровый вид. Боль медленно отступала, оставляя после себя приятную расслабленность, так что на принесшего ему столь своевременное облегчение супруга он посматривал вполне миролюбиво и даже обрел настроение поболтать. — Так ты говоришь, я не погибну? Но рана, я её явственно чувствую! — и он запустил руку к промежности, где и впрямь в самом интимном месте ощутил нечто вроде небольшого, но довольно чувствительно отозвавшегося на касания отверстия. — Да, да, так и есть, там колотая рана. — Поверь, что сие не так. И позже, спустя седмицу, когда истечение крови прекратится, я покажу тебе, что это новое открытие может приносить не только боль, но и стать источником удовольствия. Конец речи эльф не дослушал, поскольку испуганно вскрикнул уже на словах "спустя седмицу" и вновь побледнел. — Так долго! — возмутился он. — Я столь тяжко ранен? — Сильное истечение крови происходит лишь первые дни, а к последним ты сможешь снова ездить верхом без последствий. Можешь выехать на охоту и сегодня — проблема лишь в том, что твои богатые одежды окажутся испачканы. Впрочем, слуг много, так что тебе ли заботиться об их стирке? Но Келегорм его предложение отверг и решительно сказал, что предпочтет остаться в постели, пока "рана" не затянется. "Долго же тебе придется ждать, бестолочь", — подумал вала Мэлько, но препятствовать ему не стал. — Всё же я благодарен тебе за то, что облегчил страдания. Надеюсь, они более не повторятся, — вздохнул нолдо. — Повторятся спустя лунный месяц, — и темный вала сам отхлебнул целебного чая для успокоения нервов. — Прекратить боли было не сложно, но умирать ты приготовился напрасно, поскольку отныне сей процесс будет сопутствовать тебе до скончания твоих дней, то есть приблизительно вечность. При последних словах Келегорм вновь картинно упал в обморок. Действия это не возымело, и он приподнялся. Ужас плескался в его широко открытых светло-серых глазах. Он вцепился в руку Моргота. — Скажи, что это не так! — потребовал он возмущенно; просьба была повторена еще не раз: сперва требовательно, а затем жалобно. Темный вала взирал на него с полуулыбкой, совершенно, по мнению Келегорма, неуместной. — И от этого никак не избавиться? — Ну, отчего же. Я могу помочь, — согласился Моргот будто бы из чистого милосердия. — Но, Тьелкормо, для этого потребуется сойтись в плотской близости. — И эти боли прекратятся навсегда? — Ну, быть может, не навсегда, но при должном старании с твоей стороны — на пару лет точно, — пообещал Моргот. Произведя некоторые простые вычисления, Келегорм догадался, что согласиться несравнимо выгоднее, а потому кивнул, не забыв поворчать недовольно: — Хорошее же проклятье ты на меня наложил! Только из-за него и пошёл я на твои условия. Темный вала только рассмеялся и разом развеял все иллюзии, что застилали взгляд гордому нолдо: — Неужели ты думал, что я согласился обменять одного остолопа на сильмарили просто так и безо всякой выгоды? Разумеется, нет. Ты положишь начало новому роду, что станет в веках более славен, чем любой другой, и в твоих наследниках будет течь кровь валар и эльдар. Конечно, будь у твоего атто дочь, я предпочел бы деву, но, раз подобного не случилось, пришлось довольствоваться тем, что есть. Келегорм молчал, напряженно думая. В словах и обещаниях Моргота он чувствовал некий подвох, но понять его пока не мог. К счастью, для эльфа дни проходят так же быстро, как падают с неба звёзды, прочерчивая быстрый яркий след, а потому Келегорм довольно скоро дождался конца недели, а спустя ещё одну и думать забыл о том, что произошло, если бы не явившийся к нему на вечерний пир Моргот, который довольно бесцеремонно отнял у него бокал с вином, пролив его на землю. — Тьелкормо, мэльдо, стоит воздерживаться, если ты хочешь произвести здоровое потомство. — Я? Произвести? — И потом, ты наверняка хочешь быть в памяти во время нашей близости. Последнее утверждение казалось Келегорму более чем сомнительным. Напротив, чем более он пил, тем смелее себя чувствовал в объятиях темного вала, и ему, говоря откровенно, уже и улыбка его казалась вполне симпатичной, и обличье более чем приглядным, а уж его стати он и вовсе мог лишь позавидовать. Потому он вполне позволил себя обнять и даже не стал сопротивляться морготовой ладони, что гладила те его места, по которым Феанаро не так давно проходился не в столь благостном настроении. Здравый смысл говорил, что касания вала Мэлько могут приносить удовольствие, а потому Келегорм позволил увести себя в их общие покои и приступить к ласкам. Темный вала усадил его на колени, сам полулег на ложе и одной ладонью обхватил его причинное место, а двумя пальцами деликатно нажал на аккуратное небольшое отверстие, которое последние дни Келегорма не беспокоило. — Ничего противоестественного, мэльдо. Такова твоя новая природа и, как видишь, ничего неприятного в моих прикосновениях нет, — вкрадчиво говорил Моргот, пока его пальцы проходились по чувствительным стенкам лона, умело нажимая где-то неглубоко и срывая с губ невольный вздох. Миг — и он навис над эльфом, вжимая его своим телом в постель. тяжесть была ощутимой, но не настолько, чтобы начать задыхаться, и Келегорму оставалось принять его объятия и куда более приятные касания. Затем он ощутил, как в него входит нечто иное, куда более ощутимое и значимое по размеру. Он вскрикнул уже не так довольно, забился, бессильно вырываясь, но череда долгих толчков начала смутно казаться почти приятной, а когда движения стали сильными, достигающими нужной глубины, Келегорм и сам жадно вцепился в мускулистые плечи темного вала, подгоняя его коленями и бедрами. Моргот ответил низким звериным рыком, вжался в него последний раз и обнял. Некоторое время оба лежали, отдыхая, уставшие. Тело Моргота блестело в лунном свете, влажное от пота. Келегорм лег рядом, уже не отстраняясь, но потом поднялся. Свершившееся, несмотря на все неудобства, отозвалось в его душе скорее удовольствием, чем оскорблением природы, какое он себе навоображал. Напоследок, выходя, чтобы омыться, он все-таки обернулся к Морготу и строго вопросил: — Так ты точно говоришь, что после этого та неприятная боль прекратится? — Ну, если нет, мы попробуем ещё, — заявил Моргот. — Уж это-то я могу тебе пообещать!