Город, полный крови

      Серые однообразные коридоры вгоняли обычно веселого Гоголя в тоску. Следуя за Достоевским в Йокогаму, Николай рассчитывал хорошо повеселиться, но большую часть времени его друг все так же предпочитал проводить в обществе компьютера. Тяга Федора к бумажной волоките — по-другому Гоголь не мог объяснить, почему тот еще это не бросил — буквально убивала весь фан, что они получали, работая «в поле». Николай уже не мог вспомнить, когда в последний раз работал с Достоевским так, чтобы это угрожало чьей-нибудь жизни.       Своего друга юноша застал именно там, где и предполагал. Федор сидел в своем кабинете, даже не удосужившись оторваться от монитора, когда вошел Николай. Впрочем, по сравнению с обычной картиной, что Гоголь наблюдал на протяжении четырех лет, была небольшая разница. Одна небольшая деталь нарушала привычную обстановку, заставляя задуматься. Имя этой детали было Александра Блок, и Николай еще не решил для себя как к ней относиться. Юноша сильно сомневался, что она что-то кардинально изменит, но в нем еще оставалась надежда, что девочка поможет ему в нелегком деле, целью которого является растормошить Федора, сделав из того адекватного человека.       — Всем привет! — весело воскликнул Николай, не дождавшись никакой особо видимой реакции. — Вы бы хоть шторы открыли, чтобы не превратиться в вампиров. Хотя, стоп. Представляешь, Федя, какие это перспективы? Ах, что я спрашиваю. Конечно, ты знаешь. Теперь я разгадал твой план! Но учти, я под клыки не полезу, мне еще нравится ощущать тепло солнечных лучей на своей коже. Я вот что зашел. Предлагаю заняться настоящим делом, чтобы не разучиться говорить за время, проведенное в этих стенах прямо под носом у врагов, жаждущих вырвать наши сердца и насадить наши головы на пики, наслаждаясь запахом крови, коим пропитается все на версту вокруг, — экспромт был частым гостем в речах Гоголя, поэтому он даже не всегда следил за своими словами. Ему гораздо интереснее было видеть реакцию окружающих, и так как равнодушная спина Достоевского приелась еще на двадцатой попытке, Николай наблюдал за Александрой. Удивительно, но девочка никак не выражала свою неприязнь или отвращение к описанию насилия, оставаясь спокойной. — Вы спросите каким делом, и я постараюсь сохранить интригу, чтобы не разочаровать вас. Впрочем, уговорили, мы идем играть в карты! Ты знала, Саша, что Федор у нас большой любитель азартных игр? Игрок он неплохой, но у всех гениев бывают слабые стороны — только этим я могу объяснить свои проигрыши.       — Николай, — тихо прервала его девочка, — ты же только четыре часа назад ушел.       — Что? — сбился с мысли Гоголь, с удивлением уставившись на Александру. Он даже не обратил внимания на излишне официальный тон.       — Сейчас, — она покосилась на настенные часы, — девятнадцать; ты ушел в половине четвертого.       — Ах, ты проверяешь, когда я ухожу! Это так мило. Надеюсь, что ты считаешь буквально минуты до моего прихода, так как никак не можешь дождаться! Мне бы действительно хотелось в это поверить, если бы не одно маленькое «но». Ты спросишь какое? И я бы с удовольствием про него рассказал, но Федя часто говорил, что мне стоит научиться держать язык за зубами, ведь, как только ты узнаешь, я не смогу тебе сделать сюрприз позднее. Какое сегодня число?       — М? Число? — растерялась от неожиданной паузы Блок. Ее взгляд заметался по комнате, но календаря нигде не было. Судя по чуть нахмуренным бровям, Александра попыталась прочитать эту информацию у самого Николая, но у того на лице лежала карта, поэтому она не могла использовать способность на нем. Достоевский все так же продолжал игнорировать посторонних в комнате, поэтому девочка могла видеть лишь его шапку, что он не снимал даже в комнате. — Ну, на улице тепло было, где-то апрель? Пусть будет третье.       — Ты почти угадала. Сегодня пятнадцатое сентября. И заходил я к вам в последний раз вчера, хотя ушел, действительно, в половине четвертого. Впрочем, кто из нас не ошибался во времени на полгода? Почти никто, хах. Но ведь получается, что ты не ощущаешь то тягостное чувство, когда надо ждать единственного момента, чтобы осознать, что он того не стоил. И тогда разочарование и отчаяние тебя затапливает с головой, и ты начинаешь понимать всю бренность своего бытия и бесполезность существования. Но тебе не приходится это испытывать, ведь ты не чувствуешь утекающее сквозь пальцы время!       — Николай, — повернулся к другу Федор, заставляя того моментально заткнуться, — ты предложил сыграть. Мы присоединимся.       — Отлично! — улыбнулся юноша, одновременно подходя к Александре, чтобы увести ее за руку, так как она до сих пор была погружена в свои мысли. — Нам только четвертого не хватает. О, Федя, прикажешь кому-нибудь из своих сесть с нами?       — Если тебе критично, Иван может быть четвертым игроком, — отрезал Достоевский.       — Ну, Федя! — проныл Николай. — Это нечестно. Почему я должен терпеть голема за столом? Он и так постоянно рядом с тобой крутится! А теперь еще и под непонятной способностью. Да, он опасен для общества!       — Эту проблему решит мой знакомый, — ответил лишь на невысказанный вопрос он.       На кухню Гоголь заходил недовольным. Увидев Гончарова в привычном тому углу, юноша скривился и постарался туда не смотреть. Лицезреть отрешенную улыбку, что когда-то появлялась лишь в моменты сильной задумчивости или влюбленности, пустые глаза, что совсем недавно искрились интересом к жизни, было невыносимо отвратительно, и своего отношения Николай никогда не скрывал. Единственный, кого могло бы это задеть, был Иван, но он был мертв. Приятель по розыгрышам, не раз прикрывавший спину, погиб на операционном столе, когда решил, что готов променять свободу и опухоль на безвольное существование рабом. Теперь перед Николаем стоял голем, пустая оболочка. По крайней мере, он предпочитал так думать.       Карты раздавал Гоголь, что достал их из одного из множества других карманов на одежде. С кандидатурой Ивана в качестве четвертого игрока Николаю пришлось смириться, и, сидя буквально напротив него, юноша старательно поворачивал голову то на Федора, то на Александру. Последняя, к слову, немного пришла в себя после шокирующего известия и смотрела на мир более осмысленным взглядом.       — Александра, ты знаешь, как устроен учет эсперов в России? — начал издалека Достоевский.       — Ах, я знаю! — воскликнул Николай, видя, что девочка растерялась от вопроса. — После первого проявления твоей способности, к тебе приходят добрые дяденьки полицейские, которые, естественно, не желают тебе зла и хотят повернуть все лишь в твою пользу. Они расспрашивают тебя и все твое окружение, чтобы точно определить твой дар. Потом твое имя появляется в их базе данных, а ты навсегда забываешь, что такое свобода. А если твоя способность еще и полезная, то с детством можешь попрощаться сразу. Да, Федя? — расхохотался Гоголь, но его никто не прерывал: Блок стала понимать многие моменты своего прошлого, а Достоевскому было незачем разрушать собственные планы. — Саша, ты просто не можешь представить, каким Федя был талантливым парнем. Нет, он и сейчас неплох, вот только на улице почти не бывает. Ты бы видела его первое убийство — глаза горели, словно маленькие угольки, губы кривились в надменной улыбке. Он один стоял посреди пяти трупов, наслаждаясь разливающейся по округе кровью, запах которой до сих пор можно почувствовать в его волосах.       — Николай.       — Впрочем, я тоже этого не видел, но очевидцы, — доверительно закивал юноша, многозначительно смотря на Александру. — Доступ к этим файлам имеет, думаю, только министерство внутренних дел нашей любимой родины. Его еще «Жандармом» кличут. Ты должна знать, хах. Стоит хоть раз пойти против них и в России ты становишься персоной нон грата. Преследовать тебя будут долго. Четыре года точно, а дальше я не проверял. Эх, а ведь я пять лет послушно сидел в клетке. Как же легко их было разочаровать!       — В документах нет ни единого упоминания Александры Блок, — прервал Николая Федор. — Способность «Листая страницы» принадлежит пятнадцатилетней Александре Бекетовой. Отец — Андрей Бекетов, профессор Варшавского университета, что занимается изучением эсперов, мать — Елизавета, урожденная Карелина, троюродная сестра Михаила Ломоносова.       В комнате повисло молчание. Гоголь заинтересованно склонил голову, слегка сощурив глаза, и пошел с семерки. Девочка замерла. Ее глаза расширились от удивления, в них застыл страх. Рука дрогнула, и карты чуть не посыпались на стол.       — Два года назад, в октябре, Михаил сказал, что в России появился эспер, который может попробовать убить всех причастных к «Жандарму». Точнее, он сказал, что этот человек будет стараться уничтожить всех одаренных. Так и появилась сирота без прошлого — Александра Блок. Правда, с ни с кем из моих знакомых ничего страшного не произошло, но я уже привыкла. Потом уже Иосиф… в общем, я оказалась в «Мерсо», — смутилась под конец девочка.       Она несмело подняла взгляд на Николая — там он заметил немой вопрос. Гоголь усмехнулся, вспоминая события тех дней. Мысленно он часто возвращался на два года назад, искренне считая случившееся чуть ли не лучшим, что могло произойти с ним и Федором. Судя по боли мелькнувшей в глазах Достоевского, тот не разделял мысли друга, и Николай прекрасно знал почему. Как и знал, что мрачность босса «Крыс мертвого дома» сменится решимостью, ведь после пережитого уже вряд ли что-то сломит его волю.       Сейчас же Гоголя больше волновала застопорившаяся игра, и он с недовольством указал Александре на карты. Десятка легла сверху, а после отправилась в биту. Прошло еще несколько быстрых разменов, и все еще молчащий Федор положил перед Николаем три восьмерки — козырной среди них не было. Тот посмотрел на свои карты и на мгновение задумался. Он мог покрыть тремя дамами, истратив старшую, так как трефовая уже вышла, и тогда в него точно не прилетит что-то еще, в то же время, использовать козырь против презренной восьмерки было неразумно. На лице Гоголя появилась произвольная улыбка, и он, всколыхнув свой плащ и активируя способность, увидел карты всех игроков. Маленькие порталы, что он открывал, были абсолютно невидимыми, но вперившийся в Николая после этого действия холодный взгляд ясно показал ему, что действие не прошло незамеченным. В глазах Достоевского мелькнул интерес, и он положил свои карты на стол рубашкой вверх.       — Кстати, Федя, — покрыл дамами Гоголь, — какие дальнейшие планы? Надеюсь, ты не занят в ближайшее время. Ах, да все время забываю, что твой график расписан буквально по минутам. Что насчет завтра? Будешь сидеть перед компьютером, проверяя работу всех филиалов, хотя у тебя для этого есть множество замов? Или будешь расставлять подчиненных, словно солдатиков, чтобы достичь своей великой цели ради всего человечества, когда тебя, впрочем, об этом совершенно никто не просил. Такими темпами это солнце так и не будет удостоено озарить твой прекрасный лик. Придется этим людям жить без твоего божественного вмешательства, — юноша приложил руку к лицу, закрывая распахнутый словно от ужаса рот. — Мне бы хотелось пригласить вас с Сашей прогуляться, развеяться. Я недавно случайно заглянул в бухгалтерию, оказывается, у вас висит много заказов в Йокогаме. Предлагаю, раз уж ты всегда против «пустых» развлечений, пойти добывать информацию.       Пока Николай расписывал ближайшие перспективы спевшейся в темном углу парочке, Гончаров подкинул ему последнюю восьмерку. Гоголю пришлось лишь закатить глаза на данный пассаж, ведь игра была только на середине и сидел он напротив Ивана, а значит, тому не было совершенно никакой выгоды валить его. Единственное приходящее на ум и при этом безусловно верное объяснение заключалось в том, что после перебинтованного сидел Федор, и Гончаров, ни на секунду не задумавшись, шел на поражение, чтобы принести победу Достоевскому. Учитывая, что так он поступал во всех случаях без исключения, Николай ненавидел играть с ним в одной команде против Федора. Последний, к слову, этим пользовался, чтобы отлынивать от авантюр, в которые вечно его пытался втянуть Гоголь.       — Планы, — усмехнулся Достоевский. — Мы прибыли в Йокогаму забрать артефакт «Книга пустых страниц». О его местоположении знает лишь Сакагучи Анго — советник из Особого отдела по делам одаренных. Из-за находящейся рядом с ним постоянной охраны, включая отряд ищеек и прибывших членов Жандарма, захватить его сейчас не представляется возможным.       — Артефакт? — тихо спросила Александра.       — По имеющимся данным в Йокогаме хранится книга, содержащая в себе способность. Если на ее страницах написать рассказ, включающий в себя логически связанные начало, середину и конец, то он воплотится в реальность. Артефакт может изменять действительность.       — С помощью него вы собираетесь стереть все дары?       — Так как способности проявляются не с рождения, а иногда могут и передаваться по желанию хозяина, они не являются частью организма. То, что все называют дарами, пронизывает все области наших жизней, меняя естественную структуру и нарушая порядок.       — Саш, скажи честно, ты видишь проблему в фединых рассуждениях? Если в этом мире действительно есть «способные», разве не смогут они пробиться и так? Раз не пытаются, значит, им это не особо то и надо. До тех пор бездомный старик слаб, пока собаки не окружат. Да и стоит ли тратить свою жизнь на что-то недостижимое. Федя! У тебя есть свобода, о которой другие могут лишь мечтать, однако ты предпочитаешь променивать ее на, прости, конечно, абсолютно идиотские идеи!       — Если человек способен переступить совесть, чтобы достичь своей цели, то он должен это сделать. Только такие люди направляют прогресс, и сиюминутные желания не стоят человечества. Для нас естественно занимать свое место, и так и будет. В будущем. Сейчас эсперы мешают механизму настроиться, а значит, «способным» следует устранить это недоразумение.       — Сильные должны защищать слабых, чтобы никто не страдал, — тихо добавила свою лепту Блок.       — Ох, уж эти дворянские рода, — закатил глаза Гоголь. — Скучные вы. Ну, хоть играть соглашаетесь.