Ксендз

— Охренеть… Килька нехотя проснулся и поднял голову. Ксендз сидел на подстилке и разглядывал через дыру в штанине свою ногу. — Что случилось? — Чудо… Вовка с трудом поднялся и подошел ближе. — А ведь и вправду помог, аферист старый. Знал бы ты, что он по молодости творил… Ран как будто бы и не было. Ни шрамов, ни рубцов, ни неровностей. Если присмотреться внимательно, можно было разглядеть еле заметную разницу в цвете кожи — новая была розовей и чище. Кое-где к ней прилипли бурые чешуйки, похожие на обрывки сухих листьев — остатки артефакта. Наемник собрал их, сколько смог, и сложил в контейнер для образцов, который носил с собой по настоянию ученых, на случай обнаружения чего-нибудь необычного. Килька в его радостной возне участия не принимал — ему было паршиво. Как же он замерз! От лежания на бетоне все затекло и занемело. Еще и горло разболелось. Как на зло, дров больше не было, видимо, ночью излом поддерживал огонь, сам он не помнил, чтобы поднимался. Ксендз разделся до пояса, обобрал чешуйки с абсолютно целых плеч и занялся проверкой работоспособности вновь заработавших конечностей: пару раз присел, покрутил руками, поотжимался. При этом его морда сияла от восторга, хоть прикуривай от нее. На груди у наемника виднелся шрам от недавнего пулевого ранения, значит, Тополю он не соврал. А еще, он носил на шее простой деревянный крестик на кожаном шнурке. Странное дело, при его-то взглядах на окружающее… Но большего внимания заслуживали татуировки. Кильке захотелось рассмотреть их поближе — настолько красивы и детализированы они были, не то, что его кривые наколки. — Вов, у меня нигде ничего подозрительного не видно? Ну, мало ли? Ты его дозиметром проверял? — Нет. — Черт, — Ксендз принялся мерять содержимое контейнера — оно оказалось абсолютно чистым. — Это что-нибудь означает? — поинтересовался Вовка указывая на украшающую предплечье наемника смерть с песочными часами в костлявой руке. — То и означает: Memento mori — помни о смерти. — Из его уст это прозвучало как «шмерци», но Килька давно не обращал внимание на его выговор. — Не знаешь, сколько еще «песка» осталось в твоих «часах». — Да, человек смертен. Но, плохо то, что он внезапно смертен. — Хорошо сказал. — Это не я. В одной книге было написано. Нам в школе задавали читать. А ты думал, я совсем необразованный? — Я так не думал. Ты хорошо себя чувствуешь? Сжался весь. Что-то болит? — А что означает та картина у тебя на лопатке? — спросил Вовка чуть погодя, когда они вышагивали по шпалам в направлении станции «Янов». Назвать это «наколкой» у него язык не поворачивался. Поход в Припять пришлось отложить. Стах порядком подожрал их припасы, и с собой унес немало, комбез наемника требовал ремонта, да и показаться врачу не мешало обоим. Вчерашняя ссора легко и быстро забылась. Они снова были командой, причем, доверия друг к другу значительно прибавилось. Вовка прекрасно помнил, как наемник не дал ему упасть в аномальную лужу, как закрывал его собой сначала от излома, потом от химеры, и, в результате, принял удар на себя. Да и Ксендз был в восторге от Вовкиного поступка. Услышав, что ему пришлось пережить, чтобы получить артефакт, наемник проникся к нему уважением - он не был уверен, хватило бы ему самому выдержки, приведи его туда. — Понравилась? — А то. Я теперь себе тоже такую хочу, только без оскаленной пасти. — Почему? — У нас это не принято. Вернее, если такой, как ты, сделает, тогда нормально. А если, такой, как я, это может закончиться плохо. Сейчас, конечно, уже другие времена, все не так строго с этим стало. Это во времена молодости Стаха за всем этим очень серьезно смотрелось. Тогда за «неправильную» наколку можно было очень серьезно встрять. А сейчас многие их даже не делают, чтобы на воле косых взглядов не ловить. Я тоже постарался максимально «чистым» остаться. — Но ведь, ты сам говорил, что в тюрьму больше не хочешь. А на воле волк — довольно распространенное тату — символ силы, свободолюбия и верности, им даже девушки себя украшают. Мне нарисовал его один человек. Мы с ним вместе… скажем так, за скромное вознаграждение защищали кое-чьи интересы. Не знаю, где он теперь. Он очень любил рисовать, причем, у него был свой стиль. Однажды я спросил, как бы он изобразил меня? Вернувшись домой, я пошел с его рисунком в тату салон, они его немного доделали, подправили, и, вот. Правда, недешево. Но зато, нравится абсолютно всем. Если будешь делать, не экономь. — Ладно. Не буду. Тем более, что, ты видел, что мне подарили. Кому это лучше продать, Гавайцу, или Герману? — Лучше, Герману. Он больше даст. А если еще и про «Клондайк» ему расскажешь… — Об этом я рассказал только тебе. Пусть будет секретом. Не хочу, чтобы кто-то пошел его искать и погиб. Может, все-таки, скажешь, как тебя зовут? — Тадеуш. Это все равно, что для русских «Иван», или, для англичан «Уильям». Классика. — Мое тоже не из редких. Имя как имя. Че стесняться-то? А анекдоты про Тадеуша есть? У нас вот про Вовочку навалом анекдотов. А Иван — так тот, вообще, какую сказку не возьми, везде дурак. И ничего, живут люди. — Дело не в этом. Здесь не называют собственных имен. Да и в корпорации это не принято. Настоящие данные есть только у начальства, да и то, не у всего. Я тебе назвал свое настоящее имя. Для меня это серьезно. — Мля, ну прямо «шпионские страсти». — И ты ни при ком его не произнесешь. А я никому не скажу про ту пещеру. — В натуре? Зуб даешь? В смысле, клянешься? — Клянусь. — Заметано. — А ты? — Да шоб я сдох. — Это значит, да? — Да. — Анекдот про Вовочку расскажешь? — Сколько угодно. Сам понимаешь, я их много знаю… И снова потянулись серые скучные дни. Сбыв хабар и пополнив припасы, они перебрались в Припять и занялись обмерами тамошних крупных аномалий. Таковых оказалось всего две, плюс, несколько электрических и гравитационных скоплений, которые интересовали ученых. Расставив приборы, они отправлялись бродить по пустым дворам и заброшенным зданиям, стараясь не попасться на глаза порой шнырявшим по городу фанатикам и мутантам. Так прошла неделя. Отчеты, один за другим, улетели к заказчикам, контейнеры наполнились образцами и некрупными артефактами. Напоследок, им оставалось исследовать одну гравитационную аномалию, внешне походившую на «телепорт», но какого-то странного, зелено-розового оттенка. Она появилась сравнительно недавно, и представляла огромный интерес для исследователей. Только вот, никто еще не проверял, куда этот «телепорт» переносил. Это и было их задачей. Хитромудрый Герман, когда заключал с наемником контракт, предоставил ему список заданий на русском языке, лишь вкратце пояснив заинтересовавшие его пункты. Причем, светило науки «ботало» больше по–немецки, а английский знало только на уровне школьной программы. Больше желающих и, главное, способных объяснить, не нашлось. Ксендз, по незнанию языка, согласился со всем, решив, что разберется, а когда понял свою ошибку, очень сильно об этом пожалел. Без выполнения этого пункта он не мог расторгнуть контракт. Либо он мог остаться без уже заработанных денег, фактически, выполнив всю остальную работу бесплатно. Странный «телепорт» пугал обоих. Они уже не раз к нему подходили и бросали туда различные предметы, которые там благополучно исчезали, и даже не поленились изловить живого тушкана, на которого общими усилиями прицепили запасной маячок, чтобы проверить, откуда будет идти сигнал. Аномалия благополучно проглотила визгливого зверька. Два дня они шатались по Припяти и ее окрестностям, забирались на чердаки и деревья, но так его и не засекли. У маячка был не слишком большой радиус передачи. Видимо, аномалия выбрасывала предметы далеко за пределы города. Вряд ли она была способна выбросить их из самой Зоны. — Единственный способ узнать, куда при помощи нее можно «улететь» прыгнуть в нее самим. — А если туда один фарш долетит? Я не хочу подыхать. И ты тоже. — Ну, хочешь, я туда прыгну? А ты будешь проводить замер. Потом нам нужно будет как-то друг друга найти. Либо, — добавил Ксендз неуверенно, — найдешь маячок. — То есть, ты готов сдохнуть за эти сраные бабки? — И честь корпорации. Кто станет с нами связываться, если мы перестанем оправдывать ожидания клиентов? И почему ты так уверен, что «телепорт» может быть опасен? Ты же не раз ими пользовался. — И каждый раз у меня было чувство, что я умираю. Я не доверяю тому, что не может объяснить даже наука. Да, я трус. Ксендз принялся объяснять Вовке, как пользоваться измерительным прибором. Минут через пять он сдался: — Ладно. Цепляй на меня маячок и давай свои координаты ПДА. Я найду, как с тобой связаться. — Вова, ты не обязан. — Ни хрена я в ваших амплитудах не шарю. Один хрен, все испорчу. Давай, пока я не передумал. Он встал перед аномалий и, собравшись с духом, шагнул вперед. На секунду закружилась голова и в глазах потемнело… — Человек! Живой человек! Хвала тебе, Монолит, я больше не один в этом заточении. Да прибудет на все твоя воля… Кильке еще не приходилось видеть фанатиков так близко. Он, конечно же, слышал, что они «кукухой» поехавшие, но, чтобы настолько… «Монолитовец» избрал для его убийства самый дебильнейший из способов: решил залобызать его до смерти, сопровождая вторжение в личное пространство страстными молитвами. — А ну отойди от него, а то пристрелю! Фанатик ошалело уставился на появившегося следом Ксендза и, не выпуская Вовку из объятий, рухнул на колени. Со стороны это, наверно, смотрелось не очень живописно, но им было не смешно. Вокруг были все те же дома, но не обветшалые. Да и растительность выглядела так, словно за ней совсем недавно тщательно ухаживали: подстриженные кусты, ровная трава. Все это великолепие освещалось мягкими косыми лучами заходящего солнца. Повисло молчание, нарушаемое всхлипываниями сумасшедшего «монолитовца». — Где мы, черт возьми, находимся? — По ту сторону, — прошептал фанатик Вовке в штанину и вздохнул. — Проход сюда открылся за два месяца до того, как меня отправили сюда в изгнание. Разведчики не вернулись. Даже Преподобный не смог объяснить, куда проложила Зона этот «мост». Мы были в неведении. Я проявил недоверие, сказав, что Преподобный обязан знать. Я усомнился в нем, и в наказание он приказал мне проследовать по «мосту», отыскать разведчиков, если они еще живы, вернуться назад и рассказать. Я нашел разведчиков. Они мертвы. Я не смог найти способ вернуться назад. Теперь вы тоже пленники этого места. — Тыц-пиздыц, добро пожаловать в Зазеркалье. И вот на хрена ты за мной пошел, курва? — … огонь не горит, вода не течет, пища не насыщает, время не идет. Я часто здесь сижу в ожидании, что сюда залетит птица, чтобы хоть немного поесть. Позавчера сюда влетел целый тушкан — это был настоящий пир. Спасибо Монолиту. — На здоровье, — не сумел не съерничать Вовка. — Это был наш тушкан и на нем был прибор. Он у тебя? — Да, — фанатик вернул маячок и с наслаждением откусил кусочек галеты. — Перед этим летели ветки, камни. Из этого удалось развести огонь и мне не пришлось есть пищу сырой. — Как зовут-то тебя? — Марк. — А если птиц нет? — Ксендз протянул успокоившемуся фанатику еще одну галету. — Погибшие разведчики. Прошу, не заставляй меня говорить об этом. Мне и так очень плохо. Очень хочется воды. — Ты жрал трупы?! — не выдержал Килька. — Нет. Что ты? — Марк сжался, ожидая, что его ударят. — Я был вынужден залезть в карманы к моим мертвым братьям, чтобы поискать, что-нибудь съестное и воду. Они погибли не от голода. Они… сошли с ума и застрелили друг друга. — Сколько ты здесь уже находишься? — Судя по моим подсчетам, две недели. Время здесь стоит. Я делаю отметки, когда просыпаюсь. Но иногда забываю. А иногда часто сплю. Или, наоборот, редко. Невозможно отмерить время. Оно стоит. — Как долго ты искал выход? — Три дня. А может быть, четыре. — А потом? — Я молился. Не помогает. Как же я мечтаю о воде с неба…