Ксендз

Дни тянулись медленно. У них был всего один комплект измерительных приборов, так, что рядом с каждой аномалией приходилось проводить по два-три дня, пока не соберется нужное количество показаний. Отчет по каждой писался отдельно — этой работой Ксендз занимался сам, по неволе выучив кучу научных терминов, которые иногда пытался вворачивать в разговорах, чем вызывал у Кильки раздражение. К его нудности он со временем привык, и давно перестал обращать внимание на акцент, почти безошибочно понимая, что он имеет ввиду в том или ином случае. Со скуки они излазали все, что только было можно, нашли несколько чужих схронов, исползали вдоль и поперек чуть ли не каждый аномальный участок, выудив оттуда все, что смогли. Как Вовка и ожидал, ему досталась вся самая «блатная» работа: разведывание дорожек, доставание артефактов из самых труднодоступных мест, прикрытие, переноска вещей. Особенно противными были дни, проведенные у аномалии «Рубец». Даже за пределами ее пси-поля чувствовалось постоянное давление на голову, какое бывает перед грозой в жаркий летний день. Мысли текли вяло и медленно, все время хотелось вздремнуть, или, хотя бы, прилечь. Наемник сам лазил в нее по нескольку раз на дню, предварительно наглотавшись каких-то таблеток, от которых его движения становились заторможенными, а язык заплетался, как у пьяного. Выбравшись, он садился на траву и некоторое время пялился перед собой, часто моргая и потирая глаза, словно никак не мог проснуться. Килька в это время удваивал бдительность, отгоняя сонливость, как настырную муху, но со временем она возвращалась опять. Не помогали ни кофе, ни энергетики, ни таблетки с кофеином. Вернувшись к аномалии после очередной ночевки, они обнаружили на входе в «мозговыносящий овраг» свеженького зомбированного. Бедолага решил поискать там что-нибудь ценное, но не рассчитал время и поплатился за это головой. Наемник рискнул ненадолго войти в пси-поле без «препаратов», чтобы убить его быстро и безболезненно, а, главное, тихо, точным ударом ножа под левую лопатку. Последовав за ним, чтобы помочь убрать труп подальше — запах крови мог привлечь каких-нибудь тварей, Килька удивленно мотнул головой, когда мир перед глазами вдруг приобрел какой-то сиренево-синий оттенок, а в ушах зашумело. — Да быстрее ты, — поторопил его Ксендз. — Чем скорее выйдешь, тем скорее отпустит. Новоиспеченный зомбак еще не успел приобрести свойственный для этих существ вид. Это навело Вовку на мысли о том, что неизвестного еще можно было спасти. А вдруг он еще при разуме был, и наемник просто «убрал» случайного свидетеля? Сказать об этом вслух он не решился. «Сгоревший хутор» впечатлил Кильку не меньше увиденного ранее «Котла». Еще один «филиал» ада на Земле. Инфернальности этому месту добавляло обуглившееся дерево с причудливо выгнутыми ветками, оно было похоже на вилы, с которыми принято изображать чертей, терзающих грешников. Ксендз с ним согласился, добавив, что не хватает только самих чертей. На «хуторе» они впервые крупно поругались: Вовка ни за что не захотел прыгать в висевшую над обрывом аномалию «телепорт» — это было одним из пунктов контракта, подписанного наемником. Собственно, для этого и требовался напарник. — Почему нельзя просто швырнуть туда этот сраный прибор? — Потому, что на Южное плато можно попасть только через эту сраную аномалию, а прибор еще будет нужен. — Вот сам туда и прыгай, курва. — Вова, ну пойми, второй должен остаться возле аномалии и снять показания сразу, в момент телепортирования. Если ты не справишься, а ты не справишься, все придется начинать заново. Я не буду бегать через весь Затон, пока ты не научишься. А там спустишься вниз и пойдешь потихоньку к подстанции, или подождешь меня — пойдем вместе. Так действительно лучше. — Да пошел ты! Не буду я прыгать. — Тогда я тебя туда брошу. Либо по доброй воле, либо связанного. Килька попытался отступить, но почувствовал за спиной такой жар, что не решился на следующий шаг. Ксендз, не давая опомниться, молча нацепил на него активированный маячок, ухватил поперек туловища и, как следует размахнувшись, швырнул в самый центр колыхающегося нечто. Вовка вскрикнул и зажмурился, увидев под собой пропасть, потерял сознание, а пришел в себя уже на плато. — Как полетал? — раздался рядом знакомый голос. — Иди в …. Ты что, следом прыгнул? — Да. Замеры получились. Подумал, зачем пешком топать, если так можно. Ты же нормально долетел. Показания в норме. — А если бы было не нормально? Если бы меня на части разорвало? — Так не разорвало же. — Сука, — ему захотелось пристрелить Ксендза на месте, или, хотя бы, набить ему морду, но вместо этого он поднялся и пошел прочь. Еще одна подлая трусливая тварь на его пути. Еще руки об нее марать… Он дотащился до заправки и встал над обрывом, наблюдая за снорком, копошащимся рядом с рухнувшим туда в незапамятные времена белым «запорожцем». Аномалию «коготь» они еще не обмеряли. Ей планировали заняться после «соснодуба». Теперь пускай наемник сам туда лезет. Килька ему больше не товарищ. Хватит с него благородства. Он неторопливо обошел разлом и спустился в овраг, намереваясь поискать здесь что-нибудь ценное, но ему помешали. — Ба! Вовка обернулся, перебрасывая из-за спины ружье, быстро и четко, как научил бывший приятель. А потом в глазах потемнело. Очнулся он лежащим на земле, со связанными руками и болью в затылке. — Какие люди в Голливуде! Килька, а мы думали, шо ты сдох. — Не дождетесь. — А ты, значит, «перекрасился», крыса. Важным фраером стал? Корешей кинул, мразина, и думал, шо не найдут? Ну и как мы с ним поступим, мужики? — Пускай Пингвин решает. С Сивым они были «не разлей вода». Ему и суд вершить.  — Спасибо, Бульба. Я эту падлу выебу и высушу. Слышишь меня, пидор, будешь на коленях ползать и пощады просить, — лицо Ярика оказалось совсем близко и Вовка невольно вздрогнул, но не оттого, что ему сжали корявыми пальцами горло. Пингвин был безнадежно изуродован в той потасовке: левая щека прокушена в нескольких местах, нижняя губа порвана и грубо зашита, так, что рот больше не закрывался и зубы были постоянно на виду, а по подбородку стекала слюна вперемешку с сукровицей. На левом глазу у него была грязная повязка, из-под которой виднелись неровные воспаленные рубцы. — Шо, сявка, уже страшно? Смотри, не обоссысь раньше времени. От Ярика нестерпимо несло перегаром, кислятиной и гниющей плотью. Килька про себя отметил, что, если он будет и дальше так наплевательски относиться к собственным ранам, протянет недолго. Улучив момент, Вовка изо всех сил ударил его ногой и попытался отползти в сторону. Смиренно сложить лапки и ждать расправы было не в его вкусе, хоть и понимал, что это бесполезно. — Ах ты пидрила… Прогремевший из кустов выстрел снес Пингвину полголовы. Оставшиеся двое бандитов принялись наугад поливать несчастную растительность свинцом, пытаясь достать неизвестного стрелка. — Эй, петушары, кому маслят? — шепеляво протараторили сбоку. Следом грохнуло и раздался предсмертный хрип. Третий бандит предпочел юркнуть за камни, сыпя на ходу проклятиями, но это его не спасло. Еще один выстрел навсегда прекратил поток его брани. Наемник подполз к Кильке и приложил палец к губам, указывая вправо: на скале сидели снорки и с интересом наблюдали за происходящим. — Казнить, или помиловать? — шепотом поинтересовался он, перерезая веревку. — Помиловать. Пускай они этих ублюдков слопают. Ты… — На тебе остался мой маячок. — Ксендз положил руку ему на голову и осмотрел шишку. — До свадьбы заживет. Ищи свои вещи. Я присмотрю. Заговорить с наемником снова он решился только когда они дошли до «соснодуба» и присели передохнуть под разлапистыми елками. Ксендз, как ни в чем не бывало, положил между ними пакетик с сушеным мясом. Обычно Кильке это нравилось, по крайней мере, от мясных чипсов никогда не болел живот, хоть и пить от них хотелось больше, чем от обычной еды. Где он его брал, оставалось загадкой. — Ну, про маячок-то я понимаю. Меня почему не «пришил» вместе с остальными? У меня до сих пор перед глазами стоит, как у него башка разлетелась. Вряд ли в меня сейчас что-то полезет. Я же тебе ясно дал понять, что не хочу с тобой больше работать. Насрать мне на твой торт, если за него ты меня будешь в каждую непонятную дырку швырять, как будто бы я не человек, а вещь. Мне надоело быть «отмычкой». — Видимо, я опять что-то не понял. — Не отмазывайся. — Ладно. Понял. Как бы так сказать? В нашей работе страх и риск — обычное дело. Мне некогда было с тобой тянуть кота за рога… — За яйца, — привычно поправил Вовка. — За рога берут быка, когда имеют ввиду, что конкретно взялись за дело. Наемник прожевал, усваивая информацию и обдумывая следующую фразу: — Получается, мне надоело тянуть кота за яйца, и я взял за рога быка. Зоофилия какая-то, — он фыркнул и продолжил. — Короче, мне некогда было тебя уговаривать, и я надавил. Не знаю, откуда ты взял, что «телепорт» мог разорвать тебя на куски. Я думал, что ты боишься высоты. — Так я тебе и поверил. — Между прочим, это ты должен передо мной объясняться. Оскорбил и ушел. — А ты следом. — Ну, мне же надо было маячок взять. Я думал дать тебе перебеситься. Так это называется? А потом подойти и поговорить. — И откуда ты такой взялся? — Оттуда, откуда и все. Но в детстве матушка рассказывала, что меня принес аист… Обдумав свое положение, Килька решил еще немного побыть со странным наемником. Не то, чтобы он начал ему доверять, но с ним, по крайней мере, было не так страшно. Покусанное собаками лицо бывшего подельника никак не хотело уходить из памяти, внезапно узнаваясь то в тени от ветки, то в облаке, то в неровности камня. Расплата, которую он получил за свое предательство, оказалась не многим хуже физической расправы. Проснувшись на вторую ночь в поту и с бешено колотящимся сердцем, он не выдержал и решил пожаловаться на свою проблему. — А говорил, что чего только не повидал, — протянул Ксендз. — Одно дело, когда жмурик в таком виде валяется, а другое — живой человек, которого ты раньше знал. Я ж думал, что его еще тогда не стало, он как будто с того света явился. А потом ты ему башку разнес, у меня на глазах. Кровища, вонь… Вот как мне теперь это забыть? Не мог его как-то поаккуратнее, как тех двух… — Вообще то, я тебя задеть не хотел. — Почему? — Нравишься. — В смысле? — У японцев есть такая поговорка: «Легко быть храбрым, если ты родился тигром. А ты попробуй быть храбрым, если родился кроликом». Храбрых тигров я встречал немало. А вот храбрые кролики — редкость. Это — твоя уникальность: с кровососом, с бандитом, даже со мной, ты ведешь себя так, будто сможешь одолеть. Мне интересно за тобой наблюдать. — Философ, это называется «ебанутость», и она способна творить чудеса. Я это еще в детстве усвоил, когда приходилось драться за то, чтобы тебя не чморили.