Ксендз

Кровосос склонил голову набок и по-обезьяньи почухал покрытую редкой растительностью грудь. — А я, это…да пошел ты! Но вместо эффектного выстрела раздался лишь негромкий щелчок — никогда не имевший дела ни с чем, кроме ПМа, да и тот появился у него не так давно, Килька даже не додумался проверить, в порядке ли ударно-спусковой механизм. Кровосос скептически наморщил лоб, как бы говоря: «И что дальше?», а потом заревел, при этом его щупальца раскинулись в разные стороны, как лепестки цветка. Килька понял, что везение кончилось и ему сейчас настанет хана. И было в этом что-то неправильное, нечестное. За что с ним так? — Не подходи. Пизды получишь. — Вовка перехватил ружье за ствол и расставил ноги пошире. — Давай по-хорошему разойдемся. Он юркнул в сторону, увернувшись от первого броска кровососа, и двинул его по спине прикладом. Мутант по инерции присел и снова стал невидимым. Килька прижался спиной к дереву, пытаясь разглядеть среди колыхания теней очертания противника. От удара в грудь стало нечем дышать. Он присел на одно колено, оперевшись на ружье, и снова стал высматривать кровососа. Уловив момент, когда тот снова атаковал, ударил на упреждение, метя в место, где предположительно должен находиться живот. Раздалось протяжное «о-ууу» и кровосос обрел видимость. — Получил, гнида? — прохрипел Вовка, пятясь от ухватившегося за пах, скрючевшегося мутанта. Больше всего ему хотелось, чтобы кровосос просто оставил его в покое, но после такого вряд ли на это стоило рассчитывать. Его противник быстро оклемался и ушел в «режим стелс». Сопение раздавалось то справа, то слева. Несколько раз Килька бил по предполагаемому месту появления кровососа, но только впустую рассекал воздух. Потом его свалили с ног мощным ударом сзади и обхватили длинными жилистыми руками, не давая ни толком дышать, ни двигаться. От кровососа пахло мокрой псиной. Вовка с грустью подумал о том, что в свои неполные двадцать он так ни разу и не побыл с девушкой, даже не целовался. А еще он никогда не видел моря, и уже не увидит. Потом его сознание угасло… … — Прошпавсе? Ну ты и смердишь. Хлеще кровососа. Сегодня ты родился заново. Была ночь. Костер потрескивал, выбрасывая вверх язычки пламени и редкие оранжевые искорки. Где-то вдалеке шла гроза, сверкали зарницы, порывы свежего ветра доносили запах озона и отголоски громовых раскатов. Наемник сидел напротив и что-то печатал в коммуникаторе. На этот раз он был без маски, но лицо было в тени, и Вовка не мог его толком рассмотреть. Некоторое время он просто лежал, глядя то в огонь, то в небо, где из-за облаков порой кокетливо выглядывал желтый лик Луны, то на что-то сосредоточенно печатавшего наемника. Нужно было что-то сказать, поблагодарить за спасение, возможно, он теперь что-то ему должен, но в голове был полнейший кавардак, а челюсти как будто свело судорогой. Килька поднял руку и нащупал на шее куски лейкопластыря. — Зачем ты меня спас? — А не надо было? Это был такой способ самоубиться? То-то у тебя ружье грязью забитое. Как это у вас говорится? Не можешь… ммм…срач… — Не можешь срать, не мучай жопу? — Да. Ты зачем полез, если не можешь? Шел бы к своим. И вообще, не мешай. Закончу, поговорим. — Как тебя зовут? — Ксёндз. — А меня Вовка Килька. — Очень приятно. Помолчи пожалуйста, Вовка Килька. Мне информацию отправить надо. Из-за тебя я опаздываю. — Извини. Он перевернулся на живот и прикрыл глаза, слушая ночь, до которой мог не дожить, если бы не снова оказавшийся поблизости наемник. Незаметно для себя, Килька задремал. Проснулся он в каком-то подвале, слабо освещенном коптившей в углу самодельной масляной лампой. Пить хотелось ужасно. Вовка осторожно сел и огляделся. Его рюкзак обнаружился рядом. Ксендз забрал только его оружие, включая складной нож. Оно и понятно: не доверяет. Откуда наемнику знать, что Килька и драться-то толком не умеет, не говоря уже о способности кого-то убить, а в таком состоянии он для него не опасней котенка, даже крышку на бутылке еле открутил. Наемник изволил улечься почивать ближе к лестнице, развалившись на сплющившемся от старости полосатом матрасе в позе морской звезды и негромко похрапывая. Под правым боком у него лежал верный дробовик. Вода показалась на удивление вкусной. Захотелось в один заход выпить всю, но делать это было нельзя, и он с сожалением отставил бутылку в сторону. — Тебе нужно поднять сахар. — Откуда? — спросил Килька, не поняв, о чем речь, и пошарил взглядом по сторонам. Вздох проснувшегося наемника, последовавший за этим движением, смутил его. — Тебе это приснилось, что ли? — Я думал, работу закончу, чай попьем, а ты опять это… — Заснул? — Да. Никак ваш язык не могу выучить. — Ты довольно неплохо базаришь по-русски. А сам откуда? — Полска. — А сюда зачем приперся? — А ты зачем? — Не твое дело. Так что ты про сахар говорил? — Сладкое полезно при потере крови. — Барбариска подойдет? — Барбари-ска? — Карамель. — А, карамель. Подойдет. Убедившись, что Вовка не собирается затевать ничего дурного, наемник снова заснул. Утром он оставил его одного в подвале, пояснив, что у него работа. Килька не стал спрашивать, какая. Ему до сих пор было неясно, зачем он понадобился этому мужику. Не язык же с его помощью учить! Понимает, небось, что он его такой «фене» научить может, что потом из любого приличного общества выгонят. А может он нужен наемнику для какой-нибудь подставы? Разменная монета, так сказать, «баран на веревочке». В один прекрасный момент скажет Кильке «стой здесь», или «иди туда», а сам в это время куда-нибудь в сторонку, а потом… а что потом? Да фиг его знает. От подобной перспективы Вовке стало не по себе. Может, ну его, подвал не заперт, сбежать, пока не поздно, не составит труда. Вот только, куда он пойдет безоружный? Он даже не знает, где находится. Решив осмотреться, он выбрался на улицу и обнаружил, что находится на территории все той же фабрики «Агропром», а вход в этот подвал он раньше не заметил по причине густо разросшегося вокруг кустарника, в основном шиповника и ежевики. Среди них кое-где торчали высоченные стебли дурман-травы с огромными ярко-желтыми цветами. Здесь же нашлось и кострище. Было немного странно от понимания, что наемник притащил его сюда на себе. Зачем он вообще полез в эти «джунгли»? Как догадался, что здесь есть подвал? Видимо, заранее знал, что есть. Наверняка у него самые подробные карты имеются, да еще и с отметками всех важных мест. Килька снова позавидовал наемнику белой завистью: вот бы и ему так. Уж если рискует, то хотя бы знает, за что. Не то, что они… Он уселся у потухшего костра и достал из кармана упаковку печенья, которую перед уходом выдал ему Ксендз с указом «поднимать сахар и пить воду». Воды он ему тоже оставил. Чего же ему за это нужно то будет? В благородство Килька не верил. Уже под вечер в кустах раздался треск. Вовка попятился, выставляя перед собой найденную лопату как копье. — Кто там? — Свои, — вскоре из зарослей выполз перемазанный грязью наемник. — Не ушел, значит. — А должен был? — Я тебе свободу выбора оставил, чтобы ты не думал, что я держу тебя насильно. — Но ведь ты мне помог. Может, тебе тоже что-то надо? Ну там, через аномалии дорожку проложить, на шухере постоять. Я умею. — На чем постоять? — На шухере. — Что это? — Ладно, забудь. А ты откуда такой? — Здесь болотце неподалеку есть. Оттуда. Теперь я тоже смержу. Как кабан. Наемник рассмеялся, обнажив не слишком ровные и белые, но чистые зубы. На вид ему было лет тридцать, и Кильку удивило, что все зубы у него на месте, и без всяких фикс. Да и само лицо у Ксендза было каким-то благородным и чистым, даже несмотря на рыжую щетину. Пара небольших шрамов — один над левой бровью, второй в уголке рта, с правой стороны — только добавляли ему привлекательности. И еще, казалось, что он все время немного улыбается одной стороной лица. Темно-русые волосы наемника были коротко и аккуратно подстрижены. Все в его облике было каким-то ровным и лаконичным. Никаких понтов, вроде перстней, выставленных напоказ часов и цепей, и тому подобного. Только все самое необходимое, но очень хорошего качества. — Так, значит, через аномалии дорожки прокладывать ты умеешь, — он сел, вытянул длинные ноги и выдернул зубами из пачки сигарету. — А костер разведешь? — А куревом угостишь? — А тебе еще рано. Будешь курить, не вырастешь. — А я уже вырос. — Что-то не видно. — Вообще-то, мне двадцать через месяц будет. Жлобяра. — Черт. Опять забыл. Сразу не стал, думал, если помрешь, так зря переведу. А раз готов отработать, снимай штаны… Килька в этот момент намеревался разломать об колено очередную палку. Так вот, для чего он ему был нужен! — Шта?! Ты че, фраер, рамсы попутал? Я те че, петушара гнойный… Наемник склонил голову набок и чуть сдвинул брови, пытаясь понять, что ему такое пытаются донести. При этом лицо его приобрело какое-то опешившее выражение. — Так ты позволишь впрыснуть тебе лекарство? Оно дорогое, как бы. Я опять что-то неправильно сказал? Кто такой петушара? Чем он расплачивается? Погоди, ты, что, решил, что я гомосексуалист и буду тебя пердолить? — он прыснул со смеху и, не переставая хохотать, добавил еще какую-то абракадабру на своем языке. Кильке стало стыдно, что он, не дослушав, додумал совсем не то и наговорил гадостей. А вот надо было до конца слушать! Хорошо еще, что наемник даже толком не понял, что он ему сказал. Но до чего же Ксендз нудно говорит. Наверно, потому и один, что никто его долго вытерпеть не может. Вовка потер место укола, который оказался не только дорогим, но и болючим, и улегся на живот. Как и вчера, костер уютно освещал маленькую поляну, на которой расположились два совершенно чужих по культуре и мировоззрению человека. Получив объяснение значений слов «петушара», «фраер», «параша» и других, которые успел запомнить, и пояснение, почему ему нельзя их употреблять, Ксендз впал в раздумья. — И, все-таки, почему ты меня спас? — нарушил затянувшуюся паузу Килька. — Сначала я не собирался. Я того кровососа уже несколько раз видел, но он на меня не нападал. Старый, видать … пуганый. Так это называется? Вот. И я решил, пусть бегает… хммм…на шухере. Потом услыхал, что он кричит, и пошел посмотреть. Увидел издали, как ты отмахиваешься. Ты был, как тот заец, которого в угол загнали, оборонялся, как мог, но не сдавался. И с виду — заяц, я думал, тебе лет пятнадцать. Детей я не убиваю, и кровососу решил не позволить. Я решил дать тебе другий шанс. Но не успел. Он тебя раньше схватил. Так тобой увлекся, что меня не заметил. Молодое месцо, видать, вкусный. Я его почти в упор пристрелил. Думал, что ты уже мертв. Как не задел, не знаю, ты, видать, «в сорочке» родился. Потом проверил — живой еще. Восхвали Бога за то, что он создал тебя таким, какой ты есть, — добавил он, немного помолчав. — То есть, знал бы ты, сколько мне лет на самом деле, не стал бы спасать? — Маловероятно.  — Ну, спасибо тебе за откровение, братан. От души. Еще и Бога приплел. Ты же людей убиваешь, и, значит, веришь, что после смерти будешь гореть в аду? Самому не стремно? В смысле, странно, не по себе. Блин. Я так с тобой как люди говорить начну. Килька даже вспотел от осознания того, что только что выдал. Общение с Ксендзом странным образом влияло на его мышление. Хотя, он и раньше поразмышлять любил, но никогда не делал этого вслух. — Я агностик. Бог, может быть, есть, может быть, нет. И ад тоже. Если его никто не видел, это не значит, что его нет. А, может, и нет. Он везде и нигде. Но кто-то же нам помогает, направляет нас, заставляет принимать решения и совершать поступки, сталкивает людей, как нас с тобой. Разве не высшая сила послала меня к тебе на помощь и уберегла для чего-то еще? Твоя дорога еще не закончилась, Килька. — То есть, тебя нисколько не смущает весь творящийся вокруг пиздец? — Мы не можем повлиять на высшие силы, но мы можем приспосабливаться. — Как ты? — Как я. Вовка покосился на наемника и выдернул из лежащей на траве пачки сигарету. Восхвалить, значит. За потерянную семью, за годы, проведенные за решеткой, за то, что у него нет дома, за то, что он никому на этом свете не нужен. Быть может, еще и за кровососа, благодаря которому он оказался в обществе этого помешанного? Ну, спасибо. Всю жизнь об этом мечтал. Вслух не сказал ничего. Наемник воспринял это молчание по-своему.